Как только удалились солоны, слуги стали заносить низкие китайские столики, вокруг столиков стелили камышовые циновки, за слугами с подносами в руках появились те же китайцы и солоны, которые стояли с правой и с левой стороны градоначальника.
- Ешьте, пейте, дорогие гости! Вы наши гости, а мы ваши слуги. Ешьте, пейте, - повторяли они на все голоса.
Пиапон чувствовал себя усталым, разбитым, как после погони на лыжах за лосем. Он слишком переволновался. К нему подсел Американ.
- Сплавил? Я же говорил тебе, здесь многие так делают. Мы находимся в большой лисьей и росомашьей норе. Так живи, как они сами живут. Понял?
- Ты по-ихнему живешь, теперь я понял, - устало проговорил Пиапон.
- А ты думал как? Они меня обманывают, я их тоже обманываю, как умею. Так только и можно жить с ними. Ты не можешь так жить, не умеешь и не хочешь, ты слишком честный человек. Я видел, что ты чуть в штаны не наложил перед столом дянгиана.
Пиапон молча опрокинул в рот чашечку горького хамшина, закусил вареной фасолью.
- Вон видишь толгонского охотника, у него не приняли соболя, а он и не стыдится, сидит и пьет со всеми. Думаешь, завтра он другого соболя принесет? Не тут-то было! Завтра он вымажет сажей этого же соболя и принесет соболиному начальнику. Это вы, няргинские, все дураки честные. Холгитон один чего стоит! Четыре соболя отдал задарма из-за какой-то шляпы со знаком старшины рода! Это разве от полноты ума? Да кто такой сейчас халада? Тьфу! Вот он кто. Ты заметил, сам маньчжурский дянгиан удивился, он-то знает, что теперь на Амуре халада не имеет никакой власти, теперь там русские законы. А он четыре соболя отдал! Эх, Холгитон, Холгитон, честолюбивый дурак!
Пиапон выпил еще одну чашечку и почувствовал, как крепнет его тело, мускулы наполняются силой. Он огляделся кругом - все охотники делали вид, что едят китайскую пищу, пьют водку, но сами стыдливо оглядывались на стоявших вокруг китайцев и солонов.
- Я здесь обделаю такие дела - богатым буду! - продолжал разглагольствовать Американ. - У меня тут будет столько друзей, сами будут привозить мне всякие товары. Какие товары захочу, такие привезут.
- Ты умный, ты все можешь, - сказал Пиапон и поднялся из-за столика.
- Ты кончил есть? Насытился? - спросил подошедший солон.
- Что-то не хочется есть, - ответил Пиапон.
- Тогда весь остаток водки забирай с собой, дома будешь допивать. Еду тоже захвати, вкусная еда.
Это была высшая любезность, какую только можно было ожидать от городских властей. Пиапон, а за ним все охотники прихватили с собой медные хо с водкой и отправились домой допивать. Здесь они пили сколько могли, ели сколько влезало в желудок: здесь были они одни и некого было стесняться.
Наутро Пиапон проснулся с головной болью. Рядом с ним Холгитон с друзьями допивал вчерашнюю водку, друзья подтрунивали над бедным халадой, а тот хорохорился, тут же придумывая всякие небылицы. Рассказывал, что вечером он был приглашен к городскому голове, который принял его с большими почестями, угощал водкой, обещал даже дочь в жены. Старики же помнили, что Холгитон весь вечер не отходил от них.
- Приснилось это тебе, приснилось, - твердили они.
Пиапон лежал с закрытыми глазами, не шелохнувшись: он знал, стоит ему пошевелиться, его тут же поднимут и насильно заставят выпить. А пить ему не хотелось, он думал, как ему смыть свой вчерашний позор. Он должен смыть! При одном воспоминании, как весь вспотевший от стыда стоял он перед городским дянгианом, Пиапон вновь обливался потом, к спине неприятно прилипал нижний халат.
"Думать, Пиапон, надо, думать", - подстегивал он самого себя. Вспомнил он, и как вел себя Американ вчера на приеме у градоначальника. Кто же все же этот Американ? Охотник? Нет, он теперь не походит на охотника, он выше ставит себя над всеми, всех поучает. Может, он, познав все хитрости и уловки торговцев, мстит им? За обман их отвечает обманом?
Нет, Пиапон не согласен с этим, он не будет никого обманывать, пусть торговцы обманывают, пусть все ложится на их совести, но Пиапон не станет никого обманывать. Как это вчера сказал Американ? Богатым здесь буду, друзей заведу, они будут мне привозить, что я захочу. Кто же эти его друзья? Торговцы? Неужели Американ хочет стать торговцем? А что, на самом деле, почему бы ему не стать торговцем? Его друг, коротыш Кирилл, в Хабаровске торгует рыбой. Американу тоже будут привозить муку, крупу, сахар, материи на одежду, и он может стать торговцем. Интересные времена пришли. Вчерашний охотник Американ бросит охоту и станет торговцем.
- Эй, Пиапон, глаза твои вороны пометом облепили! Вставай! - Холгитон дотянулся до Пиапона и сдернул лоскутное одеяло. - Ишь, как разоспался на мандаринской постели. Вставай, я расскажу, как за столиком сидел с городским дянгианом. Все не верят, а я сидел. Сидел, и все! Вставай, я тебе расскажу.
- Пиапон, не слушай его, он всем надоел, он все во сне видел, - кричали друзья Холгитона.
- Ты же ложился со мной вместе, - засмеялся Пиапон.
- Что с того, что ложился? Может, со всеми вместе ложился, а потом меня посыльный дянгиана разбудил, понял? Разбудил, потом повел меня к дянгиану.
- А дорогу помнишь? - спросил кто-то.
- Меня вели, понял? Не веришь? Я же халада, я один здесь халада, потому меня позвал дянгиан.
Пиапон медленно одевался, краем уха слушая пьяную болтовню Холгитона. Ему преподнесли чарочку хамшина, он сделал вид, что пригубил водку, и вернул чарочку. Когда он, умывшись, вернулся на свое место, его насильно посадили за столик Холгитона.
Пиапон оглядел просторное помещение, всюду на нарах выпивали охотники.
Пьяные охотники все же заставили Пиапона хлебнуть глоток водки. В это время в гости в охотникам пришел торговец вместе с Американом.
- Храбрые охотника, веселитесь, веселитесь, вы гости мои, - прохрипел торговец. - Я ваш слуга. Просите все, что хотите, все найду. Сегодня я зарежу свинью, будете есть свежую свинину. Я для вас все сделаю. Если бы не вы, с кем бы я торговал? Не с кем было бы торговать! Вы сами золото, вы сами серебро!
- Выпей с нами, хозяин! - кричали со всех сторон.
Торговец подходил к столику, садился, поджав под себя ноги, и делал вид, что выпивает вонючий хамшин.
- Свежее мясо скоро будет, - обещал он охотникам.
- Водки давай еще! - требовали с некоторых столиков.
- Принесут, сейчас еще принесут водки.
Американ подошел к Пиапону.
- Проснулся? - спросил он. - Ты так все на свете проспишь. Ты раз приехал в Сан-Син, должен все посмотреть, всех гейш пощупать. Правильно, Холгитон?
- А чего неправильно? Я уже щупал гейш, ночью щупал у дянгиана.
- Может, это была его дочь?
- Не-ет, какая дочь! Я тебе говорю, гейша.
Охотники повалились на нары от хохота.
Смеялись долго и от души, похлопывая невозмутимого Холгитона по спине. Пиапон тоже смеялся до слез. Успокоившись, он спросил Американа, где остановились толгонские. Американ не знал.
Но вскоре явились веселые, беззаботные болонцы. По их словам, они обошли весь город и знали, где что искать и что где найти. Один из них повел Пиапона к толгонскому охотнику.
Толгонец жил у другого торговца, тоже был пьян и еле выговаривал слова.
- Праздник, понял, праздник! - повторял он Пиапону. - Ты зачем приехал? Разве не на праздник? Потому пей, на, пей.
Пиапон для вида поднес чашечку ко рту и вернул.
- Ты пойдешь к городскому дянгиану, отнесешь соболя? - в который раз спрашивал он.
- Какое твое дело? - наконец поняв вопрос, рассердился толгонец. - Хочу - принесу, не захочу - не принесу. Тебе какое дело?
Болонец тоже с удивлением смотрел на Пиапона.
- Ты зачем пришел ко мне? Зачем? Почему тебе мой соболь понадобился? - кричал толгонский охотник.
- Ты же должен дянгиану отнести хорошего соболя.
- Я, дянгиану? Не захотел желтого, другого не получит, понял? А тебе какое дело?
- Где твоя совесть?
- Ты чего кричишь? Где моя совесть? Откуда я знаю, где она? А-а, совесть, говоришь! А-а, соболя надо отнести. Нет, не отнесу, хоть я нанай, а не отнесу. Я Бельды!
- Бессовестный ты, Бельды!
Пиапон повернулся и вышел на улицу, Вслед за ним выбежал болонец, схватил Пиапона за локоть правой руки, заглянул в лицо и спросил:
- Ты чего к нему пристал? Тебе-то какое дело, что он не отдал дянгиану соболя?
- Мне все равно, даст он или не даст. Не мое дело. Я хотел вместе с ним сходить к дянгиану отдать соболя, вдвоем-то веселее.
- Как отдать соболя? Ты же вчера отдал две хорошие шкурки.
- Нет, нехорошие.
- Я же своими глазами видел, черные-пречерные были.
Пиапон устало махнул рукой и попросил:
- Ты знаешь, где дянгиан находится?
- Для чего он тебе?
- Соболя своего выпрошу обратно.
Болонец засмеялся, он понимал толк в шутках.
Узкими шумными переулочками, между глиняных фанз, вел молодой охотник Пиапона. Везде было грязно, неуютно. Пиапону казалось, что он попал в большое стойбище. Для полного совпадения не хватало только собак. Наконец добрались до центра города, где стояли добротные, городского типа дома, пагоды, магазины, множество всевозможных лавочек. Болонец привел Пиапона к большому зданию и остановился у дверей.
- Ты подожди меня, а то обратно дорогу не найду, - попросил Пиапон и с тревогой в сердце открыл дверь.
В первом же широком зале он встретился с какими-то важными надменными чиновниками, которые никак не могли понять нанайскую речь Пиапона, потом один из них повел его в глубь здания, и вскоре Пиапон оказался лицом к лицу с толстым чиновником, который встречал их на берегу и на приеме играл не последнюю роль.
- А, храбрый охотник, ты зачем пришел сюда? - спросил толстый чиновник по-маньчжурски.
Пиапон еще утром и по дороге размышлял, как ему поступить - признаться ли, что он подсунул городскому дянгиану подкрашенного соболя и выпросить его обратно, или вообще не признаваться. Но до самой встречи с толстым чиновником ничего не решил. Если сознаться и выпросить подделку, то как чиновники разыщут его среди десятков соболей?
- Меня зовут Заксор Пиапон, из Нярги я, - выдавил Пиапон первые слова.
- Помню, помню, я хорошо запоминаю людей.
- Я пришел… - Пиапон не знал, что ему сказать.
- Зачем пришел?
- Я вчера отдал два соболя…
- О, хорошие соболи, лучшие соболи!
- Нет… да… - Пиапон чувствовал себя глупейшим из глупейших и рассердился на себя. - Я принес тебе еще одного соболя, - выпалил он и вытащил из-за пазухи халата пушистого соболя.
Глаза толстого чиновника засветились, как гнилушки ночью. Он встал, подошел к Пиапону и выхватил соболя.
- О-о! Какой красивый! Ты это мне принес? Лично мне?
- Соболиному дянгиану…
- Это одно и тоже, я тоже соболиный дянгиан. О, о, какой пушистый! Так говори, храбрый охотник, что тебе нужно. Зачем ты пришел? Я тебе помогу, чем смогу, помогу.
Пиапон удивленно взглянул на толстого чиновника и улыбнулся.
- Мне ничего не надо, я просто принес тебе соболя.
- Как ничего? Ты просто принес соболя и ничего у меня не просишь?
- Да.
- Ты не бойся меня, проси, что надо. Может, тебя торговец какой обидел, а?
- Нет, мне ничего не надо, никто меня не обижал.
- Зачем тогда ты соболя принес?
Пиапону стали надоедать эти, как ему казалось, бессмысленные вопросы, и он ожидал, когда чиновник разрешит ему уйти. Но чиновник был в недоумении, как это охотник, отдавший в казну два положенных с него соболя, бескорыстно принес третьего. Таких случаев за его долгую службу не было. За этим преподношением что-то кроется. Но что именно - чиновник не знал.
- Ты вчера принес два соболя?
- Принес.
- Это третий?
- Да.
Вдруг чиновника озарила внезапная, как молния, мысль. Да, конечно, он вчера встречал этого охотника, был с ним вежлив, угощение было тоже на славу, водки с избытком, и поэтому в знак благодарности этот безмозглый нанай принес ему соболя. Как это он сразу не догадался! Охотник принес соболя в подарок лично ему. Какой он олух, как это сразу не сообразил!
- Спасибо тебе, дорогой храбрый охотник, спасибо! У тебя сердце доброе, как у… - чиновник не мог подыскать нужное сравнение и быстро заговорил: - Добрый ты, сердечный человек! Я не забуду твоего подарка, я тебе тоже что-нибудь подарю, когда будешь уезжать. Спасибо тебе за этот дорогой подарок. Ну, иди.
"Какой подарок? - недоумевал Пиапон, выходя из зала на улицу. - Подарок. Никакого подарка я не делал, я принес дянгиану за того подкрашенного, чтобы сердце не болело, чтобы от стыда лицо не краснело. А он говорит - подарок. Странный чиновник!"
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Черный полог ночи накрыл всю землю, тучи закрыли от глаз небо и звезды. Баоса стоял молча, прислушиваясь к ночным звукам, изредка отмахивался от назойливых комаров.
- Дед, ты что стоишь? - спросил из-под накомарника Богдан.
- Комаров кормлю, они голодные, - ответил Баоса.
- Комаров? А зачем?
- Они ведь тоже люди, есть хотят.
Баоса усмехнулся, смахнул с себя комаров и быстро юркнул под накомарник.
- Комары появились, чтобы досаждать людям. Ты знаешь, откуда они появились? Вот я тебе расскажу эту сказку.
Баоса лег рядом с внуком, укрылся одеялом и задумался. Не умел Баоса рассказывать сказки, он в жизни не рассказывал их, хотя и знал несколько коротких легенд. Когда дети донимали его, он отделывался шуткой. Герой его сказки таинственно появлялся в одинокой фанзе под большим чугунным котлом, как появляются богатыри в настоящих сказках. Он приподнимает котел, выходит на улицу, а на улице крепчайший мороз, мальчик тут же замерзает, и на этом заканчивалась сказка-шутка.
Но как же сейчас Баоса расскажет внуку сказку про ведьму Чикори, у которой ноги вертела, которая ходит из стойбища в стойбище и вырывает у всех языки? А рассказать надо, мальчик ждет. Баоса закурил и неумело начал сказ, кое-как довел до середины и, спотыкаясь, наконец добрался до конца.
- Так ее, ведьму Чикори, убили смелые люди, развеяли прах по земле, и из ее праха появились всякие вредные комары, мошки, мокрец. От каждой нечисти только нечисть может появиться, - закончил он. - А теперь давай спать, нам до рассвета подняться надо.
Баоса лежал с открытыми глазами, сосал свою горькую трубку и думал, правильно ли он ведет себя по отношению к Богдану. Мальчик честен, прям, и Баоса тоже должен быть честным. Ведь никто не знает его намерений. Наверно, все забыли его угрозу отобрать мальчишку у родителей, когда ему будет за десять лет. Да, он давал такое слово, это было лет семь назад, когда Идари с Потой приезжали к нему просить прощения. Все, видно, позабыли его угрозу, а сам Баоса, хотя и помнит свое слово, но он уже не такой, каким был в те прошлые времена. Он стал стар, уже никому не страшен, ни один сын его не слушается, внуки за его спиной показывают языки. Баоса, при всем своем желании, не может силой отобрать внука, это он сам знает. Но правильно ли он делает, когда хитростью хочет его к себе привязать? Честно ли это с его стороны? Может, лучше напрямую сознаться, сказать: "Богдан, внук мой родной, хочу, чтобы ты жил со мной до моей смерти, немного осталось до этого дня". Может, так лучше?
Мальчик давно сопел носом, над его лицом гудел одинокий комар. Баоса пытался поймать его, но не смог, только отогнал от головы внука. Он вспомнил, как мальчик заступился за мать перед отъездом на охоту, и нежно поцеловал его в щеку.
"Любит мать, - подумал Баоса. - Захочет ли навсегда ее покинуть? А Идари с Потой, отпустят ли его?"
Тоскливо стало на душе Баосы от этих мыслей, вспомнил он Ойту, сына Полокто, который прожил с ним всего год. Полокто ластился к Баосе, всякий раз проявлял свою заботу, приносил подарки, отдал на воспитание Ойту, и Баоса поверил ему, но стоило однажды Баосе поссориться с ним, как Полокто будто подменили: тогда-то он и отобрал Ойту, хотя мальчик привязался к деду и хотел жить у него.
В молодости Баоса редко ласкал своих сыновей, но теперь, когда наступила старость, его потянуло к внукам. Они нужны были ему, как помощники и как утешители. До приезда Богдана он брал с собой семилетнего Хорхоя на рыбную ловлю. А теперь он всем сердцем привязался к Богдану и не мог представить свою жизнь без этого мальчика.
- Ты должен остаться со мной, утешитель мой, - прошептал Баоса.
Утром, на рассвете, он чуть подтолкнул внука в бок, и мальчик тут же приподнял голову.
- Уже? - спросил он, протирая кулаком еще сонные глаза.
- Уже, - ответил дед.
На маленьких веслах мэлбиу они бесшумно поднимались по сузившейся речушке. Солнце поднялось над сопками, когда Богдан увидел впереди лося. Зверь стоял в воде по брюхо и ел лопухи. Первый выстрел, как договорились ранее, должен был сделать Баоса. Старик тщательно прицелился и выстрелил. Лось подпрыгнул, но тут же плюхнулся всей тяжестью в воду. Баоса передал винтовку внуку.
- Не спеши, - прошептал он, - подъедем ближе.
Оморочка быстро приближалась к бьющемуся в воде лосю. Богдан, дрожа всем телом, целился в таежного великана, но дед все не разрешал стрелять. Когда оморочка приблизилась к зверю шагов на десять, раненый зверь поднялся на ноги и медленно, неуверенно пошел на берег. Баоса развернул боком оморочку и прошептал: "Стреляй".
Богдан не помнил: целился он или нет, но после его выстрела лось остановился, зашатался, но не упал. Мальчик дослал второй патрон в казенник и выстрелил. Лось опустился на воду, нырнул с головой, будто доставал со дна съедобную траву, и тут же вытянулся на воде.
Баоса обернулся к внуку, прижал к груди и поцеловал в обе щеки.
- Кормилец ты мой, - сказал он.
Мальчик все еще дрожал от волнения и не отрывал глаз от лося.
- Это твоя добыча, ты добыл его, - сказал Баоса. - Сегодня праздновать будем, устроим эйлэн.
Богдан был счастлив. Улыбка не сходила с его лица.
- Разве празднуют второго лося? Это же мой второй лось!
Баоса прожевал кусок мяса и, улыбнувшись, сказал:
- Щедрые отцы и деды каждый успех молодого охотника празднуют. Мы тоже сегодня устроим эйлэн.
Когда охотники пустились в обратный путь, задул попутный ветер, и Баоса поднял парус. Старик сидел на корме и правил оморочкой. Он был задумчив и молчалив. Несколько раз пытался Богдан заговорить с ним, но разговора не получалось. Тогда мальчик спросил напрямую:
- Дедушка, ты жалеешь, что не добыл лося? Да?
- Я их много добывал в своей жизни, зачем мне жалеть.
- Тогда почему такой скучный?
Баоса пристально посмотрел в глаза внука и ответил:
- Ты ведь меня оставишь, скоро уедешь. Потому я грущу.
Мальчик молча смотрел на деда: он о чем-то думал.
- Знаешь что, дедушка? - сказал он после долгого молчания. - Мама с папой про тебя говорили, что ты злой, сердитый, а я думаю, ты совсем не злой.