Комедия оказалась весьма посредственной, но главная героиня запала в душу и растревожила сердце. Что и говорить, она была неотразима. Возможно, здесь сыграло свою роль то обстоятельство, что режиссер очень выгодно демонстрировал ее постоянно в пляжном костюме, который ей очень шел.
Чего греха таить, в большом количестве обнаженная натура действует на тебя совсем иначе, если сам ты ходишь в меховой одежде и видишь все время раздетыми только нос и глаза своих друзей-тундровиков (да и то глаза в противопурговых очках), а женщин вообще не видишь месяцами, даже одетых.
- А что, если завязать с ней переписку? - предложил Чиж.
- Не ответит, - сказал Алекс.
- Ни к чему, баловство это, - пробурчал дед Пакин.
- Еще чего! Нужны вы ей! - активно возразила Анастасия и подозрительно посмотрела на Иванова. Анастасии не хотелось, чтобы другая женщина вторгалась в ее полярные владения.
- Ну почему же? - пожал плечами Иванов. - Это смотря как написать.
- Играем же мы по радио в шахматы с Большим театром, - сказал Чиж, - а почему с ней нельзя?
- В шахматы она не умеет, - засмеялся Алекс.
- Давайте попробуем.
Письмо принялись сочинять Чиж и Алекс. Черновой вариант они принесли на утверждение Иванову. Тот прочитал и "задробил".
- Такие письма она каждый день получает десятками, - сказал он. - Надо придумать что-нибудь другое, а вы, как пионеры, предлагаете дружбу. Эх вы, оболтусы! Не понимаете вы тонкой души артиста! Надо поплакать в жилетку, расписать трудности! Ясно?
- Ясно…
- А язык? Что это за язык? Таким языком пишут только кинорецензии! Надо что-нибудь попроще. Войдите сами в роль! Представьте, что вы не закончили ремеслуху и, вообще, вас сюда направили на исправление, потому что это как раз то самое место, где Макар телят не пас, понятно? Ведь в ее представлении грамотного, высокообразованного и, вообще, нормального человека сюда не пошлют! И не она в этом виновата, а на материке у большинства такое представление о нас, о нашей работе и нашем крае…
- Это уж точно!
- Ну вот и выходите из этого, ей это привычней, а потому и логичней.
- Понятно.
И ребята снова засели за письма. Второй вариант был значительно лучше.
"Глубокоуважаемая Наталья Ивановна! - упражнялись ребята. - Во первых строках своего письма сообщаем, что живы, здоровы, того и вам желаем, а еще крепкого здоровья и творческих успехов. Мы живем тут на краю света и в пургу осваиваем север, однако в темную полярную ночь никакого у нас лучезарного солнца, акромя полярного сияния и вашего светлого образа из журнала "Экран", который висит у нас каждый день в кают-компании и напоминает тепло юга, а также ваши, кинофильмы, в которых вы талантливо показываете славных тружениц-героинь нашего времени. За это вам большое спасибо!
Раз в год в навигацию привозят нам узкопленочные фильмы, и крутим мы их весь год непрерывно. Больше всего мы требуем у нашего киномеханика деда Пакина, чтоб он показывал вас, хотя у нас одна лента и она всю дорогу рвется. Еще у нас есть фильм "Три мушкетера", и хоть та Миледи заграничная актриса, но никакого сравнения перед вами.
Восьмого марта мы пили несколько раз за ваше здоровье, и дед выкинул номер: начисто разорвал мушкетеров, а когда наконец склеил, то выяснилось, что он все перепутал, склеил вперемешку оба фильма в один, то вы, то Миледи. Очень интересное получилось кино, наглядное преимущество вашего образа жизни, и очень та Миледи потускнела.
Пожалуйста, скажите, в вашем главном министерстве, чтоб больше выпускали вас на узкой пленке, а то на широкой мы не можем вас крутить, а надо ехать в райцентр за триста километров, да и то начальник не пускает, нельзя нарушать инструкцию Главсевморпути.
Отпишите нам, какие творческие планы, где вы сейчас снимаетесь, в каком кино вас смотреть. Будем ждать с нетерпением. Еще раз большое спасибо за ваш культурный вклад".
По поручению коллектива письмо подписал Чиж.
Сердце актрисы дрогнуло, Иванов оказался тонким психологом. Она не только прислала письмо Чижу и привет коллективу, но и фото с автографом, которое стало личным достоянием Чижа. Слава посылал ей радиограммы - поздравления с каждым очередным праздников, благо их в году набирается порядочно. И как знать, может, в своих планах на отпуск он лелеял мечту о встрече с ней, это неизвестно, может, отсюда и пошла у него страсть к обновкам, может, он готовился к материку, тренировался, сам себе наступал на ногу и извинялся - никто в точности не знает, но редкие ответные радиограммы адресовались Чижу, и это не могло не вселять надежду, хотя Славе до отпуска был еще целый год.
При воспоминании о столь длительном ожидании юга у Чижа испортилось настроение. Он аккуратно повесил костюм, галстук отдельно - в коллекцию галстуков, натянул свитер, теплые брюки, унты (придется выглядывать на улицу, к антеннам и маяку) и пошел в кают-компанию, ужинать. Ужинал он в одиночестве - Иванов был на "сроке" в радиорубке, Анастасия уже отужинала, деду подавали в постель. Медленно ковыряясь в остывшем бифштексе, Слава Чиж думал о смысле жизни.
Вот действительно, чего, спрашивается, сидит он тут на краю света, в отрыве от всего; лучшие свои молодые годы, в то время как его коллеги - кто на судах в Атлантике, кто на атомоходе, кто дрейфует на СП, кто зимует в Антарктиде? ("Э, нет, - тут же спохватился Чиж, - в Антарктиду я не поеду".)
Что я тут вижу? Снег, снег и снег. И немного Америку, да и там тоже снег. Боже, неужели есть края, где не бывает снега? Все! Отзимую, проведу отпуск и устроюсь на базе. Хоть и тоже Чукотка, да зато ПГТ - "поселок городского типа", - все есть - кино широкоэкранное, телевидение обещали через год, да мало ли чего хорошего есть в ПГТ.
Вот так решил Чиж "завязывать" с полярной станцией. Когда он попросил у Анастасии добавки, это решение в нем укрепилось окончательно. Но тут в кают-компанию заглянул Иванов, бросил на стол клочок бумаги, крикнул:
- Чаю, Настя!
- Это что? - лениво поинтересовался Чиж.
- Хорошее метео на завтра!
- А-а… нам-то не все равно?
- Нет, не все. Особенно для тебя.
Слава Чиж насторожился. Иванов молча пил чай. Слава попросил еще одну кружку.
- Если утром метео подтвердится, пойдешь на лыжах в село. Можешь взять костюм, там будут танцы. И попутно будет тебе одно деликатное поручение…
Слава Чиж не верил ушам своим.
Утром Иванов помог ему экипироваться. Проводил к самой долине.
- Помни, Слава, самое большее тебе три… ну, четыре дня. Все, больше не могу.
- Понимаю, ты ж остаешься почти один.
- Вот именно…
- Не трусь, все будет о-кейчик!
- Не говори "гоп"…
- Ладно, до встречи!
Лихо работая палками, лыжники понеслись в разные стороны. И в это же время с якоря снялся "Гордый", но взял курс не на север, а на юг, по фарватеру пролива вдоль его восточных берегов.
13
- Спрячь! - сказал Кащеев.
Джексон тут же спрятал кружок в мешочек.
- Как живем, нарушитель? - спросил Пивня Ш.Ш.
- Да бросьте, какой я нарушитель? - плачущим голосом взмолился Пивень.
- Ничего не знаю… давай факты!
- Ладно, - махнул рукой Кащеев, намекнув лейтенанту, что игру можно кончать, - поверим ему. А между прочим, Федот Федотыч, - уже серьезно продолжал Кащеев, - на ваши запросы пока нет ответов. И по вашим документам мы не можем вас выпустить.
- Я согласен забыть кита, тем более что его перемерили и нарушения, можно сказать, нет, - сдавал свои позиции Пивень, - только отпустите первым рейсом.
- Зачем же забывать? - спросил Кащеев. - Кит хороший. Очень, скажем прямо, хороший. Люди радуются, а вы им все хотите испортить. А улетать - в порядке очереди. Тут уж никому нет скидок, запишитесь у Джексона, даст он вам талончик на очередь, с печатью. Хотя, будь моя воля, - отправил бы я вас с глаз долой самым первым рейсом. Простите за откровенность.
- Не выйдет, не выйдет, - запротестовал вошедший Алекс Мурман. - Я вон две недели жду, у меня отпуск горит. - И с этими словами он протянул талончик с номером одиннадцать Джексону. - Заверь печатью, Кляуль.
- А что, будет борт?
- Обещают… Я только что с рации.
Джексон Кляуль с удовольствием поставил печать и снова спрятал ее в мешочек.
- От Мельникова есть что-нибудь? - спросил Кащеев и тут же понял бессмысленность своего вопроса: если б от капитана была радиограмма, ее сразу же доставили б председателю.
- Нет, мы с Машей с утра шарили в эфире, бесполезно.
- Погода-то вроде стихает…
- Стихает, кажется… Я - на всякий случай схожу на площадку…
Алекс простился со всеми и побежал на вертолетную площадку. Дул лёгкий ветерок. Таял снег, теплело. Из-за гор выглянуло солнце, осветило легкие одиночные облака, и Алекс понял, что сегодня вертолет будет наверняка и он обязательно улетит.
По дороге к вертолету он встретил Машу. Она шла в правление.
- Идите за вещами! - крикнула она. - Борт вышел!
- Бегу!
Когда после долгого отсутствия появляется наконец какой-нибудь транспорт (вертолет или "Аннушка", которых тут называют "бортами"), на площадку обычно сбегаются все, кто может покинуть рабочее место. Люди движимы любопытством, поскольку прилет самолета в поселке, не изобилующем сногсшибательными событиями, хоть небольшое, но событие. Люди хотят узнать, кто прилетел, кто улетает, много ли почты, привезли ли новые кинофильмы, есть ли в почте посылки, кому эти посылки (а что в посылках - будет выяснено вечером), много вопросов возникает у человека, который пришел просто так - встретить борт, поздороваться со знакомым пилотом, узнать последнюю райцентровскую новость, передать попутный привет…
Все, кто был в правлении, тоже не спеша потянулись к площадке. На горизонте со стороны тундровых гор показалась точка.
- Канаёльхын! - показал рукой в сторону горизонта остроглазый старик Мэчинкы.
Кащеев долго всматривался.
- Точно! Смотри-ка…
"Канаёльхын" с чукотского - "бычок". За внешнюю схожесть с этой рыбой так и прозвали чукчи вертолет, как только увидели его впервые.
- Ии… канаёльхын, - подтвердил Кащеев, и все заторопились. Мэчинкы был рад, что он увидел машину первым. На то он и настоящий охотник. Нынешней молодежи еще рано списывать его на пенсию. Будут теперь говорить в селе. Катер с китом первым увидел Мэчинкы, вертолет первым увидел Мэчинкы. Хорошо, скажут, Мэчинкы, спасибо! (Раньше на охоте у чукчей добыча распределялась так: лучшую часть получал тот, кто увидит морского зверя, вторую часть получал хозяин байдары, третью тот, кто непосредственно убивал, остальное делили помощники. Главным в любом случае считался тот, кто увидел.)
Сделав низкий круг над домами, вертолет приземлился.
Торопливо выпрыгивали пассажиры, степенно вылез экипаж. Выгрузили несколько мешков с почтой, ящики с детским питанием для яслей, какие-то тюки непонятного назначения.
- К вам мы сегодня первыми, - сказал командир Кащееву. - До конца недели не ждите - будем работать на тундру.
- Понимаю, весна… оленеводы заждались.
- Да, у них много заявок… Отел, что посевная. Кампания, одним словом.
В вертолет втаскивали груз, распределяли его покомпактней, усаживали пассажиров.
К Кащееву подошел Мэчинкы и показал в сторону заставы.
- Мэй, маглялин…
По пологому склону сопки в сторону поселка неслась собачья упряжка.
- Что он говорит? - спросил командир экипажа.
- Упряжка к нам, - ответил Кащеев, - надо подождать.
Вверх взвилась ракета, стрелял каюр упряжки.
- Да, - повторил Кащеев, - просят подождать.
- Подождем, - согласился командир. Пусть ребята пока в магазин сходят.
Второй пилот и бортмеханик пошли в магазин.
(Если сейчас северные поселки снабжаются отлично, то во времена описываемых событий они снабжались еще лучше. Так называемые "дефициты" свободно лежали на полках, и летчики за короткое время стоянки всегда старались навестить магазин, чтобы привезти домой то, чего нет у них на базе. В самом селе ажиотажа вокруг этих товаров не было, так как каждый знал, что в случае надобности он всегда нужное возьмет.
Холодильники, английские лезвия, икра, балык, чешская обувь, японские транзисторы, болгарские зипуны - по-теперешнему дубленки, консервированная кукуруза, ковры и прочие не пользующиеся среди местного населения особым спросом товары всегда можно было найти в магазине дяди Эли.)
- Я своим ребятам звонил, - прибежал запыхавшийся Ш.Ш. - Не видно?
- Идет упряжка, идет, - успокоили его.
Вернулись пилоты со свертками.
Подкатила упряжка. Каюрил Сидоров. Он лихо затормозил, остановил собак.
- Молодец, - похвалил его Ш.Ш.
С нарты повели под руки в вертолет закутанного в длиннополую овчинную шубу человека.
- Что с ним? - спросил Кащеев.
- Сами не знаем, - ответил Ш.Ш. - Худой, желтый, еле ходит, ничего не ест… Молчит, думает… может, он того… - и Ш.Ш. покрутил пальцем у виска. - Всякое бывает, север…
- Бывает, - согласился Кащеев.
Второй пилот помог больному и обратился к пассажирам:
- Непредвиденное обстоятельство, товарищи. На борту - больной. У нас сверхзагрузка. Один человек должен выйти, полетит следующим рейсом. Женщины с детьми остаются, а кому выходить - решайте сами… - И он пошел к проходу в кабину.
Через некоторое время в машину вошел командир экипажа.
- Ну, как решили?
Пассажиры молчали.
- Давайте быстрее, мы ждать тоже не можем!
- Чего решать, кто последний был в списке, тот пусть и выходит, - раздался чей-то голос.
- Гм… резонно, - заметил пилот. - Кто последним был?
- Я, - сказал Алекс Мурман.
- Вот видишь… - виновато сказал командир.
- Мне в отпуск надо, - промямлил Алекс.
- Я не виноват, - развел руками командир, - ничего не поделаешь. Зато на следующий борт ты первый, - успокоил он Алекса фальшиво-бодряческим голосом.
Алекс понял, что следующего борта сегодня не будет. Вздохнул.
Не судьба, значит.
Он полез в хвост вертолета за рюкзаком, и ему показалось, что где-то он уже видел этого больного.
Солдат полулежал на спальном мешке, шубу он распахнул, глаза его были закрыты.
"Где же я его встречал?" - вспоминал Алекс, осторожно вытаскивая рюкзак у него из-под изголовья. Больной открыл глаза, внимательно посмотрел на Алекса, и тут Алекс Мурман его вспомнил.
Он выпрыгнул с рюкзаком из вертолета. Закрутились винты, подняв снежный ураган. Прячась от поднятого винтами ветра, Алекс побежал подальше в сторону.
Вертолет медленно поднялся, наклонился вперед, резко пошел вперед к земле и тут же взмыл вверх.
"Это он, - думал Алекс, - тот самый, что убил собаку Мэчинкы. Да. Тот самый… "Желтые болезни - мнительность и страх - должны погубить негодяя", - вспомнил Алекс. - Да, и я позвонил лейтенанту, чтобы Петров знал. И он действительно оказался мнительным, от страха и мнительности заболел… эти случаи во множестве известны медицине. Нет, это не Старый Старик, это я его приговорил!"
Алекс нервно закурил и присел на рюкзак, глядя на улетающий вертолет.
"Он убил собаку… я его наказал… зло отмщено. Но я, наказывая его, тоже совершил зло… и я наказан, только что. Вместо меня полетел он… вот так все странно переплетено. А почему, собственно, странно? Все закономерно…"
Снежинки, поднятые винтами вертолета, медленно оседали. Они искрились в лучах полуденного солнца. Алекс увидел в снежной пелене одновременно радугу и солнечное гало. И где-то далеко-далеко маленькую темную точку солнца. И лицо Старого Старика. Спокойное лицо человека, сделавшего свое дело.