Глава пятая
Огромная заболоченная равнина до самых сопок у горизонта была покрыта чахлыми тонкими лиственницами. Болото держалось на вечной мерзлоте, было неглубоким, люди и лошади проваливались по колено.
Болотные сапоги подняты доверху, но все равно люди вымокли с головы до ног, будто находились под проливным дождем.
Несколько раз валился Орлик. С него снимали вьюки, поднимали, снова нагружали, и он медленно шел, понурив голову.
Падала Тайга. Ее разгружали, уже не заботясь, что вьюки в воде, и все повторялось, как с Орликом.
Падал Серый. Только молодая кобыла Чайка держалась, шла осторожно, но почему-то и ее поклажа была мокрой, а значит, и тяжелой.
Даже если б захотели, здесь негде было сделать привала, и Аникей Марков был рад, что вчера принял решение не выходить. Неизвестно, чем бы обернулись эти десять километров, которые он хотел пройти до ужина и которым сейчас, конца-краю не видно.
Заморосил мелкий дождь. "Одно к одному", - подумал Марков.
- Давай хоть постоим, - сказал Афанасьич: сесть было негде.
Геолог надрубил дерево потолще, сломал его, потом второе; они присели и закурили. Марков вытащил планшет, достал карту.
- Идти еще долго, - вздохнул он. - Достань сухарей, Афанасьич. Перекусим.
Каюр принес сухари и кружку.
- Не пей воды, Афанасьич, будет хуже. Потерпи.
- Я немного…
- Лучше не пей… Начнешь - не остановишься.
- Чайку бы…
- Можно, конечно, и здесь соорудить, да долго возиться. Давай лучше тронемся. Не пей.
Дед все-таки отпил немного, сполоснул горло, выплюнул воду.
Аникей размышлял над картой.
- Вот тут можно спрямить путь, - сказал он.
- Дорога станет короче, но зато длинней, - заметил дед, хотя и не смотрел на карту.
Марков рассмеялся.
- Откуда знаешь? Это точно - станет длинней. Надо выбираться из этого чертова болота, а то уже скоро ночь.
И опять падали лошади, только Чайка держалась молодцом и весь день нудно и уныло, как этот моросящий дождь, перезванивались колокольчики.
…До сопок оставалось километра два, когда услышали шум реки.
- Вот… скоро берег, - тяжело дышал Аникей, - скоро берег… скоро берег…
Уже взошла луна. Дождь давно прошел. Было холодно, но от людей и животных валил пар.
- Идем правильно… - шептал Аникей. - Главное, выйти к реке.
Твердый берег они почувствовали сразу, пошли быстрей и лошади и люди. И вот уже длинный луч луны перерезал реку.
Когда вышли на широкую галечную косу, Марков в изнеможении опустился на землю. Подошел Афанасьич, споткнулся и свалился рядом. Они тяжело дышали. Ночь была чистой, ясной, очень светлой при луне и тяжелых холодных звездах.
Марков посмотрел на Афанасьича, и вдруг неудержимый приступ хохота овладел им. Афанасьич улыбнулся в вдруг тоже начал в голос хохотать.
- Ну… Афанасьич… ха-ха-ха! Ха!.. Как ты… ха-ха-ха! сказал… ха-ха-ха-ха!.. Путь стал короче… но зато длинней… ха-ха-ха-ха!
- Ха-ха-ха-ха! - не мог остановиться старик.
- Целый… день… шли… ха-ха-ха-ха! Целый день, целый день… ох-ха-ха!!!
Дед вытирал слезу руками.
- Ну даешь, Афанасьич!.. ха-ха-ха!.. зато - длинней… охх!
Громовое эхо хохота неслось по долине.
"Боже, чего это мы? - опомнился вдруг Марков, когда истерика прошла. - Что лошади-то о нас подумают?"
Стало тихо. Послышался шум реки и ветерок в вершинах чозений. И непривычно оттого, что молчали колокольчики на шеях лошадей. Лошади спали, стоя под вьюками.
Люди поднялись и молча пошли разгружать лошадей. Потом натаскали бревен и соорудили громадный костер, будто хотели осветить им всю долину.
Глава шестая
Накануне все вещи были подмочены, и половину ночи сушили одежду, палатку, спальные мешки. Проснулись поздно.
- Отдай лошадям весь овес, - сказал Марков, - чего уж там… И каждой - хлеба с солью. Остался хлеб?
- Есть еще две буханки.
- Вот и хорошо. Сделай им по приличному бутерброду. У нас ведь сухари и галеты должны быть?
- Есть.
- Скоро будем в селе. Там хлеба вдоволь.
На завтрак Марков открыл не две, как обычно, а три банки мясных консервов, банку сгущенного молока из НЗ, сварил больше, чем обычно, рису.
- Давай пировать, Афанасьич!
- Гулять так гулять, - засмеялся дед.
- Погуляем в Ольховке, - успокоил его Аникей. - Теперь уже недалеко.
Они быстро закончили трапезу и стали собираться.
- Подмораживает, - сказал каюр, - смотри - ледок. Скоро зима.
- Не страшно. Дорога у нас до Ольховки хорошая. Видишь, поднимемся сейчас на это плато и вдоль гряды прямехонько по твердой дороге. Лишь бы только они ноги не сбили о камни…
- Дак подкованы…
- Будем идти до самой ночи, ночевать будем в селе. Это я тебе обещаю. Вот только березняк миновать, заросли бы только не встретились.
- В березняке кустов не бывает, - сказал Афанасьич. - Березка любит чистые поляны.
- Ну тогда совсем хорошо. А то ведь продираться, помнишь, как через чозению - будто в джунглях.
- В стланике еще хуже…
- Стланик будем обходить, он на склонах, а мы по-над терраской. Тут на карте даже тропа есть.
- Знать, жилье недалеко.
- В одном дне пешего хода.
Поздно вечером с вершины холма увидели огоньки деревни, спустились в долину и, петляя вдоль реки, под мерный звон колокольцев вошли не спеша в Ольховку.
Их удивило, что не выскочили навстречу собаки, не облаяли гостей, - тихо было в поселении, только стучал движок электростанции.
Свет горел на трех столбах - в разных концах Ольховки. Даже ночью было видно, что деревня невелика, что люди здесь скорее отдыхают, а не работают, рабочее их место где-то дальше, во всяком случае не здесь.
- У тебя, ты говорил, тут знакомые? - спросил Марков. - Давай искать.
- Найдем, - уверенно сказал каюр.
- Давай здесь спросим? - показал Марков на домик с аккуратным крыльцом, с перильцами, с маленьким огороженным двориком. Все окна в домике светились ярко, весело.
Едва они подошли к крыльцу, как дверь распахнулась; на порог вышел человек, а яркий свет из проема двери упал на улицу, на лошадь Афанасьича.
- Ого! Гости! - узрел их хозяин и сбежал с крыльца. - Не из бригады? - И, вглядевшись в лица, разочарованно протянул: - Не-е-т… геолога?
- Геолога, - ответил Марков. - Давайте знакомиться.
- Кузьмичев я. Николай. Управляющий отделением. Сам неделю как из тундры. Вот, - он повел правой рукой, левая была на перевязи. - Дрова колол. Фалангу отрубил. На указательном. - И он продемонстрировал руку с перевязанным пальцем, которая висела на свежем бинте, перекинутом через шею. - Тяп - и нету. А?
- Да-а… - протянул Марков.
- Надо пеплом посыпать, - сказал Афанасьич. - Я знаю. - И протянул руку. Кузьмичев ее пожал, потом понял, что дед руку протягивает не для этого. Он поднял дедову ладонь к свету - три обрубка у него на правой руке.
- Долго будет заживать? - спросил управляющий.
- У кого как, - уклончиво сказал дед. - От питания зависит. Надо, чтоб кровь здоровая была, мясо помогает.
- Вот черт! - спохватился Кузьмичев. - Стоим-то чего? Давайте устраиваться, а на ужин - ко мне. У вас, поди, и знакомых никого тут. А я сейчас и директор, и сельсовет, и секретарь. Все разъехались - кто в отпуске, кто в тундре. Идемте, вот рядом изба с большим двором, там лошадей можно оставить.
Двор и впрямь был огромным. Под стать ему и дом. Просторные сени, длинный коридор с кладовками-боковушками, одна, но очень большая комната.
Кузьмичев включил свет.
В комнате две койки с голыми пружинными сетками, печь, несколько табуреток, длинный, сколоченный из досок стол, вдоль которого тянулись такие же длинные скамьи.
- Да тут танцевать можно! - Жилье понравилось Аникею.
- Постели уж завтра добудем…
- Не надо, у нас мешки… Привычней.
- Была бы крыша над головой, чтоб не капало.
- Ну вот и хорошо, - суетился Кузьмичев. - Дрова найдете, вода рядом. Свет до двенадцати. Вон лампа на подоконнике. - Он схватил лампу, потряс. - Керосин есть, хватит. Ну а чего надо - завтра. Чай пить - ко мне.
- Спасибо, - сказал Аникей. - Но сегодня мы устали, сейчас разберемся - и спать. Спасибо.
- Ну что ж, до завтра, - не настаивал Кузьмичев. И ушел, бережно неся руку.
Ольховка - село не богатое событиями. Да и откуда им взяться, если лежит село посреди тайги, ни столиц, ни райцентра не видать, хоть залезь на самую высокую сопку.
Происшествие с Кузьмичевым - главная новость, которая обсуждалась в течение недели, но вот пришли два геолога с четырьмя лошадьми - и слава управляющего померкла. Другие события и другие новости будут поздней осенью, в предзимье, когда выпадет снег, подгонят стада пастухи, начнется забой оленей, праздник тундрового урожая, а значит, приезд новых людей из района и округа: развернется ярмарка - в Ольховку съедутся из Березовки, из Ламутского, из Мухоморного. "Аннушки" и торговые вертолеты будут курсировать каждый день. Вот уж когда жизнь закипит! А пока поселение малолюдно, сонно. Никто никуда не спешит. Только дети носятся с собаками по селу или помогают старшим у реки.
На реке самое время - рыба скатывается с верховьев, тут ее и лови. Лов рыбы люди регулируют сами, рыбинспекции за все время никто отродясь не видывал, за все отвечал управляющий.
Днем, при свете солнца, Кузьмичев Коля оказался молодым вихрастым пареньком с комсомольским значком.
"Вот те на! - подумал Марков. - Вона, значит, какой секретарь-то, комсомольский".
Он вовсе не сетовал, что местное начальство такое несолидное. Наоборот, молодость управляющего возвысила его в глазах Аникея.
Николай пришел с реки и держал в руке двух здоровых ленков и связку хариусов.
- Вам на ушицу, - сказал он, - Столовой-то у нас нет, а без свежатинки как же?
- Уху-то на пустое грешно? - намекнул Афанасьич.
- Сходите в магазин сами. Вы приезжие, вам дадут. А нам сухой закон, - он почему-то рассмеялся.
- Даже для начальства? - удивился Аникей.
- Она мне не подчиняется, - вздохнул Николай. - У нее Чукотторг начальство.
- Жил тут давно Петро, механик, - начал Афанасьич. - Баба у него Магда, продавщицей была…
- Так она и сейчас тут, - обрадовался Николай. - Там же, в магазине.
- Ну!
- Конечно. А Петра нет… Уж с год как уехал и глаз не кажет. Видать, сбежал… - Он вздохнул. - От Магды…
- Я мигом! - спохватился Афанасьич.
- Постой, постой! - опередил его Марков.
- Ах, да…
Марков достал планшетку, вытащил деньги.
- Рюкзак вон захвати. Возьмешь, сколько даст, и хлеба не забудь. Компоты посмотри. Сгущенки бы не мешало. А так своих банок хватит.
- А чего брать-то?
- Чего даст.
Афанасьич прытко поспешал, даже не спросив, где торговая точка. Видно, знал туда дорогу.
- У вас кобыла молодая ногу сбила, рана на задней ноге.
- Черная?
- Да.
- Чайка… хорошая лошадь, выносливая, - сказал Аникей.
- А у нас вот якутские лошадки. Всего-то три. Два коня и мерин. Один, правда, жеребец - тот лихо-ой, и ни одной кобылы.
- А где наши-то? - вдруг дошло до Аникея.
- Вы ж их не стреножили, ответил Николай. - Жеребец и увел ваших кобыл, вон они на лугу красуются… Даже Чайка со сбитой ногой, и та за ним ушла.
Тайга, Чайка и высокий черный жеребец, совсем не похожий на якутскую лошадь, резвились на поляне.
- Д-да… знать, не шибко устали, - протянул Аникей удивленно.
- Природа, она свое берет…
- А кони?
- Вон… за домом.
За домом на берегу реки мирно щипали траву Орлик и Серый.
- Да не бойтесь, отсюда они никуда не убегут, - успокоил Николай Маркова. - Долго еще вам идти?
- Смотря как идти.
- А у нас ни одной кобылы, - гнул свое Николай. - И обменяться ни с кем нельзя. А в тайге без лошади как?.. Лучше рыбу на жареху пустить, а?
Аникей собрал наколотые дедом дрова и понес их в дом.
- Сковородка есть?
- Есть, - ответил Аникей. - Только масла нет.
- Я сейчас. - Николай бросил рыбу на стол и побежал домой за маслом.
"Что ж он про кобыл намекал?" - соображал Аникей.
Рыба была готова, а дед все не приходил.
- Встретились знакомые, - махнул рукой Марков.
- Я ведь веттехник сам, - гнул свою линию Николай, - ногу бы Чайке мы враз вылечили. А?
- Что?
- Продайте Чайку. Я вижу, что она у вас пропустовала. А нам так жеребенок нужен… Куда ей сейчас идти, только загубите лошадь.
- Это не я решаю. Решает начальство экспедиции. А начальство далеко.
- Я видел, груза у вас мало, двух лошадей хватит…
"Двух! - вдруг обожгло Маркова случайно вылетевшее слово. - Двух, двух… двух…"
С шумом ввалился Афанасьич, сбросил у порога тяжелый рюкзак.
- Отоварился!
- Долго что-то гулял…
- Давно не виделись.
Дед выложил на стол хлеб, консервы, достал две бутылки вина. Потом вытащил из-за пазухи бутылку водки и поставил персонально перед Марковым.
- Это лично тебе. Говорит Магда: передай, мол, от меня своему начальнику. Приду вечером знакомиться. Еще с прошлого завоза хранится. Уважает!
- Ну уж! - смутился Марков.
- Еще шире стала! Надо же! - восхищался дед.
- Ты что, толстых любишь? - спросил Марков.
- Хм… гм… - закашлялся дед. - Половина мужиков любит толстых, а другая половина тоже их любит, только не признается.
- Ну, значит, я не отношусь ни к той, ни к другой половине, - засмеялся Аникей.
- А к какой?
- К третьей! Я люблю средних.
- Средних не бывает, - категорично отрубил дед.
- Значит, тонких, - поправил Аникей.
- Так тощие со временем все равно толстыми становятся, какую ни возьми.
- В перспективу начальник смотрит, - поддержал деда Николай.
- Ладно вам! - сказал Аникей, - Разливайте.
Афанасьич достал кружки. Открыл бутылку.
- Эх! - сказал он и почему-то посмотрел железную кружку на свет. - Все поле вел трезвую жизнь, почитай, боле ста дней…
- Сейчас не грешно, - сказал Николай.
Они чокнулись. На большой сковороде аппетитно лежали золотистые зажаренные целиком хариусы.
Аникей принялся открывать банку компота.
- Мы купим у вас Чайку, - опять начал Николай.
- Зачем? - уставился на него дед.
- Она ногу сбила, - объяснил Аникей. - Дальше ей не идти. А они вылечат…
- Я еще утром, пока вы спали, рану промыл и замазал.
"Смотри-ка, - подумал Аникей, - молодец".
- Как же мы недоглядели? - огорчился дед.
- Разве за этим углядишь? Много мы чего в жизни не доглядели.
- Да не переживай, Никей!
- Рация работает? - спросил Марков у Николая.
Тот посмотрел на часы.
- Вот сейчас как раз связь. А второй срок в семь вечера.
- Вы пока продолжайте, - встал Аникей из-за стола, - а я на почту. Отобью начальству телеграмму. Да и письма, кстати, сдам.
Он ушел.
- Заморились наши коньки-горбунки, - сетовал хмельной каюр. - Вот уж истинно горбунки - горбатились-то как лошади!
Здание почты на севере найти всегда легко - надо только посмотреть, у какого дома стоит мачта-антенна. Аникей мигом сориентировался.
Почта занимала крохотное помещеньице. Одна комната разделена барьером - место для посетителей и служебное отделение. Во второй комнате радиостанция. Она же и жилая комната: постель и стол - вся обстановка. К радиостанции примыкает кухня с печкой.
Аникей перегнулся через барьер, заглянул в комнату.
- Здравствуйте, - сказал он.
Навстречу поднялась тоненькая высокая девушка в синем спортивном костюме. Длинные черные волосы аккуратно перехвачены лентой.
- Здравствуйте. С приездом! - весело сказала она.
- Спасибо. Бланк радиограммы можно?
Она протянула пачку бланков.
Он сел за стол писать телеграмму. Она же разбирала пачку писем, которые он сдал ей, и выписывала квитанции.
Что-то в ее лице смутило его, и он никак не мог сосредоточиться.
"Удивительно красивая, - думал он. - Или я просто одичал, четыре месяца ни одного женского лица…"
Перо было сломанным, он взял другую ручку.
"Прошу вашего разрешения связи возникшей необходимостью передать двух лошадей отделению совхоза Ольховке и телеграфировать балансовую стоимость Чайки Тайги Марков".
- Вот, - протянул он бланк.
- Больше ничего не будет? - спросила она.
- Нет. Только это и письма.
"Странно, - подумала она, - никаких личных телеграмм". И выписала квитанции.
- Когда уезжаете?
- Уже надоел? - улыбнулся он.
- Нет, что вы! Оставайтесь. У нас давно не было гостей. Отдыхайте.
- Бот как раз этим мы сегодня и занимаемся. Скажите, - осмелел он, - как вас зовут?
- Меланья.
"Вот так имечко, не хуже моего", - подумал он. И сказал:
- Мила, значит.
- Не совсем…
- Мила, приходите сегодня к нам, вечером. После сеанса. Вы в семь кончаете?
- Да.
- Вот и приходите. Кузьмичев будет, Магда придет. Обещала. Придете? Мы остановились…
- Знаю. Спасибо, приду, - просто сказала она.
- Отлично. Тогда я пойду готовить шикарный ужин.
- Геологи умеют готовить, - сказала она.
- Жизнь заставит….
- А у меня гитара есть. Захватить?
- Вот будет здорово! - обрадовался Аникей.
Она почувствовала его искренность и улыбнулась:
- До вечера.
До ужина Аникей и Афанасьич успели сходить в баню - это постарался для них Николай. Жизнь стала совсем прекрасна, и дед по этому случаю снова полез в рюкзак. Запасся он основательно.
Пришла Магда и принесла пышек, банку кетовой икры, соленой рыбы и дефицит - две банки клубничного компота и бутылку коньяка из своих запасов.
После семи сразу же, не переодеваясь, в том же спортивном костюме, плотно обтягивающем ее хрупкую фигуру, появилась Меланья. Она тоже принесла банку икры, соленой рыбы и маринованных кетовых брюшков. Гитару поставила в угол.
На плите варилось мясо. Где его достал Николай - никто не знал, Но запах вареной оленины уже заполнил комнату.
- Вот это пир! Вот это пир! - восхищенно повторял Аникей.
- Чего уж там, - скромничали женщины.
- К столу, к столу! - торопил Афанасьич.
…Неведомыми путями занесло на Чукотку эстонку Магду Германовну Апперкот. Давно она здесь. Двух мужей похоронила, детей нет, не возвращается в свои родные, но прочно позабытые края, здесь ей по душе. Широкая, большая, она удивляла Аникея изяществом жестов, строгостью костюма, скромностью украшений, в меру употребляемой косметикой.
"Чувствуется стиль, - подумал Аникей. - Откуда это здесь, в глуши? Интересно, а какова она в своем кругу, когда выпьет?"
Никто не отказывался, никто не кокетничал, все пили на равных. Узкобедрая Меланья порхала от печи к столу - добровольно взяла на себя роль хозяйки. А от нее уж совсем не мог оторвать глаз Аникей. Заметила она это, разрумянилась.