- Магдочка ты моя, сто лет тебя не видел, - прижимался к продавщице дед. Совсем он за целый день расклеился. - Что ж ты Петра не уберегла?
- Сам сбежал… так ему и надо…
- Жалеет небось, жалеет… - сокрушался дед.
- Ты бы меня пожалел, Афанасьич, а? Переходи ко мне, у меня теплей, - смеялась она.
- Дак с тобой и на снегу не замерзнешь. Вот ты какая теплая!
- Афанасьич! Афанасьич! - притворно строго заметил Аникей. - Без рук! Без рук! А то ведь оштрафуют…
- Не надо, начальник! Тихо!
Марков намекал ему на давнюю историю перед полем. Тогда, в Анадыре, в ожидании вертолета все жили на авиаплощадке, в палатке, чтобы не разбегаться и при случае никого не искать. Но как-то вечером дед пропал. Как потом выяснилось, он пробрался ночью в здание экспедиции и приставал к сторожихе, обещая любовь. В конце концов она вызвала милицию, каюра забрали, утром начальник партии старика вызволил, но тому пришлось уплатить рубль штрафа.
Не поняла старуха тонкой души полевика, его возвышенных устремлений, и было ему обидно не так за поведение сторожихи, как за малую цену штрафа.
- Начальник! Молчок!
- Не буду, не буду… - согласился Аникей.
- А у нас в Пярну, бывало, как соберутся, так и поют на стадионе, тысяча народу - и все как один хор. Стоят все и поют. Хорошие песни! Я их уже и забыла…
- Помню, - сказал Марков. - Видел по телевидению. Много эстонцев - и все поют. Седой старик дирижирует.
- Зачем это они все поют? - не унимался дед.
- Ну, настроение хорошее, - вставил Николай.
- Вот, Афанасьич, посмотри на Магду Германовну. Видишь, какие у нее руки? А у их мужиков кулаки еще больше. Так если б они в свободное время не пели, они бы хулиганили. Что б тогда было? То-то! Пусть уж лучше поют, да? - сказал Аникей.
Магда улыбнулась. Согласно кивнула.
- А Петро под твою дудку не пел! - бушевал дед. - Хорош был кореш!
- Ох, - вздохнула Магда и наклонилась к Аникею. - Он третий у меня. Совсем забывать стал, со мной не жил. В тундру уезжал… Тут в Ольховке его бабы хвалили.
- Можно, Магда? - спросил Николай.
- Давай, чего там!
- Она сцены ему устраивала. А под конец взяла всю одежду его, вынесла на берег, облила соляркой и сожгла. Вот он на другой день и подался в чем был. Взял у меня куртку.
- Хороший костер был! - засмеялась Магда.
"Гм… не приведи господи", - подумал Аникей.
На минуту все замолчали. Слышен был дождь.
- Опять потеплело, дождь, - сказал Николай.
- Теперь они зарядят, - подтвердила Меланья. Она встала, пошла за гитарой. Вернулась к столу. - Этот дождь надолго.
- А как вы узнаете? - спросил Аникей. - По каким приметам?
- А у нас все приметы к дождю, - засмеялась Меланья.
Погас свет, электростанция перестала работать - двенадцать ночи. Зажгли керосиновую лампу. Аникей сходил в кладовку, достал из рюкзака несколько свечей, расставил их по углам.
- Сколько времени прошло, - обнял дед Магду. - Вот и свиделись наконец - с Ольховкой, с рекой, с тобой вот…
- Ну и как река? Как Ольховка?
- Как? Человек и тот худшает за время. Так и река… или возьми опять лошадь…
- Значат, я худшаю, - смеялась Магда.
- Э-э, нет… - пошел дед на попятную. - У тебя с возрастом только характер портится.
- Да?
- Да. Вреднеет, я бы сказал. Эй! Давай веселую, Меланья!
Меланья перебирала струны, настраивала.
- Там далеко, на севере холодном, я был влюблен, не зная почему, - затянул дед.
- Чуть потише, Афанасьич, соседи сбегутся.
- Соседи уже спят!
Меланья ударила по струнам, тихо запела:
Не печалься, мой маленький мальчик,
Если болен, врача позову.
Мама, мама, мне врач не поможет!
Я влюбился в девчонку одну!
- Эх, - вспомнил про палец Коля Кузьмичев, - если б не рука, я бы сыграл! Я бы показал класс! - И, тряхнув хмельной головушкой, закричал истошным высоким голосом припев:
Мама, мама, мне врач не поможет,
Я влюбился в девчонку одну-у!
Марков не сводил глаз с Меланьи, любовался ею, тепло ему было. А она пела:
У нее, мама, черные брови,
Голубые большие глаза.
Юбку носит она по фасону
И вертлявая, как егоза.
"Репертуарчик, скажем прямо, довоенный, - удивлялся про себя Аникей. - Откуда он здесь сохранился? Стоп… Глаза! Глаза…" Аникей понял, что его смущало в лице Меланьи. Он подсел к девушке поближе, чтобы еще раз посмотреть ей в глаза, когда она поднимет голову.
Она подняла голову и улыбнулась. Ее большие, с чукотским разрезом глаза были серого цвета!
Меланья была чуванкой. Когда-то, давным-давно, эти края были последним пристанищем русских казаков. Закончив свои походы встречь солнцу, они остались тут навсегда, смешались с местным населением - чукчами и ламутами, положив начало новому роду, и потомки сохранили старые имена, иногда старые обряды, старые сказания помнили, только не знали, откуда это знание. И рождались красивые дети, И неожиданно в черноглазой семье появлялся иногда ребенок с серыми глазами - как сигнал из прошлого, и всегда это почему-то были девочки.
Там, за покрытыми снегом перевалами, у синеющей на горизонте гряды, перекрещивались тундровые и таежные торговые пути. Там было ярмарочное древнее место. Это место до сих пор почитается стариками. Называется оно Голубые Озера. И если рождалась в семье необычно красивая девочка, ее называли потом Девушка с Голубых Озер.
"Так вот откуда Меланья", - понял Аникей.
- А песня про Голубые Озера есть? - спросил он ее, когда она кончила играть.
Меланья вздрогнула.
- Есть, - сказала она серьезно. - Только это чукотская песня. Ее сейчас петь нельзя. Ее поют на праздниках, когда собираются старики. - И положила гитару.
- Извини…
Афанасьич громко затянул:
Дождь стучит в окно,
В комнате темно,
В парк итить мне нада-а
на свидания!..
Магда хохотала от души. Ее забавлял лирический настрой старика. Дед прекратил пение, он начинал понимать, что и здесь, как у сторожихи, он не найдет сочувствия.
- Бабоньки вы наши, едят вас мухи! - махнул он рукой. - Давай, какую-нибудь русскую. Про березку! Про березку!
- Можно, - сказала Меланья. - Клен ты мой опавший.
- Успеем еще, Афанасьич, - успокоил его Аникей. - Ты лучше на закуску нажимай. Бери ложку, держи икру - знатная закусь.
- Дело говоришь, дело! - быстро согласился дед.
- Значит, мы договорились? - спросил Николай. - Про Чайку.
- Я дал радиограмму. Завтра придет ответ.
- Завтра не придет, завтра воскресенье.
- Как?!
- Сегодня суббота, банный день. А завтра, пожалуй, уже сегодня - воскресенье. Связи нет…
- Зато в понедельник три срока, - сказала Меланья, - всегда в понедельник много работы.
- Как же? - недоумевал Аникей. - Как же я дни-то выпустил? Суббота, правильно… Телеграмму прочтут только в понедельник.
- Не беспокойтесь, - сказала Меланья. - У нас с Анадырем связь прямая. Если в понедельник ответят - в понедельник вы и получите.
- Нам идти надо, надо спешить…
- Куда идти? - спросил Николай. - Вон что на улице…
На улице грохотал ливень.
- Оставайтесь тут, отдохнете, еще находитесь, - сказала Магда. - А здесь когда еще доведется побывать. Как знать, а вдруг мы по вас скучать будем, - лукаво улыбнулась она.
Но Марков был расстроен.
- Ну? - Меланья поднялась. - Я предлагаю - за мужественных геологов!
- Нет уж! - поднялся и Аникей. Печали и тревоги у него как не бывало. Он даже удивился своему внезапно легкому настроению. - Нет! - еще раз повторил он. - Я предлагаю - за наших лошадей!
- Человек… человек сильнее лошади! - бормотал Афанасьич.
- Да. Поэтому за лошадей!
- И за нашу Чайку! - засмеялся Николай.
- Ладно!
Все выпили.
- Лошадь, она что человек! - философствовал дед, уронив голову на руки. - Только лучше! Лучше!
- Лучше, лучше, успокойся, - погладила его по руке Магда.
- На будущий год, если встретите Чайку, вы ее не узнаете, - размечтался Николай. - Они у вас на износ работают, а мы их жалеем. Им так трудно не придется.
- Жаль расставаться…
- Это лошади не поймут, - сказал Николай.
- Я знал лошадей, которые все понимали лучше иного человека, - сказал Аникей. - Мы тогда на востоке работали. Рядом была застава. Всех лошадей пограничных списали, погрузили на баржу и увезли в какой-то совхоз. А одна - ее звали Муха - болела. Ее оставили, думали, околеет. А она выжила. В тундре, на травке, на вольном выпасе. Пришла осенью домой - а в конюшне уже гараж на три вездехода. И вообще, никто ею не хотел заниматься - раз списана, значит, ничья. Иди, гуляй. И солдаты ее прогоняли. И она сторонилась всех, кто в зеленой форме. Мы, геологи, в зеленой спецухе ходили. Подойдем к лошади, позовем ее, а она от нас тоже шарахается. Ушла Муха в поселок и сама нашла себе работу. Подойдет к школе-интернату, там высокое крыльцо - и ждет перемену. Ходит, ходит вокруг школы, а как звонок услышит - бежит к крыльцу, станет и ждет. Мальчишки выскакивают, кто-нибудь один садится на нее. Муха аккуратно, осторожно так провозит его вокруг школы, катает. Даст крут - и снова к крыльцу. Дважды одного и того же не возила. Даст круг и останавливается, слезай, мол, следующий! Следующий садится - и того один круг возле школы. И так все время. Ребятишки ей все завтраки отдавали. Это был ее заработок. Вот скажи, кто ее мог так надоумить?
- Не знаю… - растерянно проговорила Меланья. - А что с ней дальше было?
- Все родители в поселке заботились о Мухе. Понимали, что для их детенышей-северенышей она лучше любой игрушки, лучше сказки любой. Один кочегар при котельной ей закуток отвел. Там она в пургу согревалась. Из столовой ведрами отходы ей носили. А она и зимой на работу ходила. Станет возле горки, возле сугроба и ждет ребятишек.
- А потом?
- А потом новый начальник заставы приехал. Молодой лейтенант, татарин. Оденется в гражданское - и к Мухе. Полные карманы сахару да моркови ей таскал. Гладит ее по шее и говорит, говорит что-то по-своему. Извинялся, наверное. Но на заставу она так и не вернулась. Люди заметили, что часто лейтенант к Мухе ходит. Так кочегар прямо ему и сказал, не мешай, мол, не смущай, прошлого не вернешь, поломанного не починишь. Так и жила она у кочегара, как собака ручная была. Лед помогала ему возить, воду, уголь. А потом… потом не знаю, что с ней стало. Нашу партию на север перевели.
- Она, наверное, старая была, - сказал Николай.
- Конечно…
- Чайка молодая. К нам она сразу привыкнет. Вот увидишь.
- Хорошо бы.
Все сидели притихшие. Магда совсем опьянела, прослезилась. Слышно было, как за окном шумит ливень.
Меланья тихо перебирала струны гитары.
Проснулся дед. Смотрел ясными веселыми глазами.
- Магда! - шептал он ей на ухо. - Поставь-ка чай. В такую погоду чай с коньяком - первое дело! Веселей гляди, Меланья! Сыграй для души! Отдыхаем завтра! Воскресенье! Как, начальник?
- Отдыхаем. Теперь торопиться бесполезно.
- Во! Хорош у меня начальник, а? - И обращаясь к Николаю: - И то, чего торопиться? Никто нас не ждет. Никто! Кроме начальства. Так я говорю?
Аникей кивнул.
- Совсем никого у вас в Анадыре нет? - удивленно спросила Меланья.
- У нас с дедом никого, - улыбнулся Аникей. - Сироты мы.
- Потому давай плясать! - закричал дед. - "Цыганочку" давай, Мила! "Цыганочку"!
Меланья "ударила" "Цыганочку". Смотрел на нее Аникей, удивлялся, как вдохновенно она играла.
Афанасьич вылез из-за стола, вышел на середину комнаты, топнул ногой:
- И-эх! Давай, кудрявая, давай, черноглазая! Веселей, чавелла!
Он пошел по кругу. Ухал, притопывал ногой, половицы скрипели, громадные начищенные сапоги (он сменил резиновые на выходные, кирзовые) матово поблескивали в темноте.
- Эх, раз! Еще раз! Знамо, лучше сорок раз!
Плясал дед самозабвенно, старался - дом качался. На его ватных брюках беспомощно болтались пустые самодельные ножны. Ножны вздрагивали от его прыжков, от топота, от коленец. Обрубки пальцев Афанасьича ходили над головой, наверное, если б пальцы были целы, слышалось бы прищелкивание.
- И-ех! Давай, кудрявая! Та-та-та-и-та-тта!
- Намучились вы, наверное, там, в поле-то? - спросила Магда у Аникея и кивнула в сторону пляшущего деда.
- Бывало…
- А то… переходите ко мне. Хоть оба… хоть кто один. Чего здесь, не устроено, а у меня хорошо… - шептала Магда Аникею.
- Спасибо, - так же шепотом ответил Аникей. - С нами хлопот не оберетесь. Мы к приличным домам непривычные.
Магда засмеялась:
- Сами одинокие, а одинокую женщину не понимаете. - И притворно надула губы.
"Вот так все и начинается", - подумал Аникей.
Расходились под утро. Аникей провожал Меланью, Афанасьич - Магду. Оба вскоре вернулись и, сбросив на пол мокрые плащи, ни слова не говоря друг другу, не раздеваясь, повалились поверх спальных мешков.
Спать!
Глава седьмая
Маркову снились кошмары, и он проснулся первым. Был уже день. За окном по-прежнему шумел дождь. Он разделся и залез в спальный мешок. Голова побаливала.
- О-ой! - вздохнул он.
- Чайку бы, - отозвался дед.
Обоим после стольких дней поля, стольких дней воздержания было тяжело.
- А Меланья хороша, - печально сказал Марков. - Ой!
- Чего "ой"? Чего "ой"? - повысил голос Афанасьич. - Надо было у нее оставаться! А еще начальник! Она совсем была не против, а ты кашу размазывал…
- Да хватит тебе, - отмахнулся Аникей. - Тоже хорош гусь. Магда ему и так и эдак, а он…
- Обидно… - тихо сказал дед.
Раздался топот ног в коридоре, и в комнату постучали.
- Га-а… - что-то нечленораздельное промычал Афанасьич.
Вошла Меланья.
- Здравствуй, - сказала она.
- Здравствуй, голуба душа, - вздохнул дед.
- Болеете? - улыбнулась Меланья.
- И не говори…
- Давайте я вам сначала чайку приготовлю. Чаем отпиваться хорошо. Помогает…
Она открыла печь, вытащила совком золу, ссыпала ее в таз, вынесла на улицу, принесла дров, разожгла огонь, поставила чайник. Все это у нее шло быстро и без суеты, без разговоров.
Чайник загудел. Она вышла в коридор и вернулась с бутылкой, уже початой, было там больше половины.
- Сначала полечитесь. Дома нашла, давно стояла, не помню уж, когда и открывали. Попробуйте.
Она разлила мужчинам по кружкам, поднесла каждому, сама не стала.
- Хор-рр-рош! - рявкнул дед.
- Вот, а теперь чай - и спите. Сон - он от всего…
Она присела на койку рядом с Аникеем, взлохматила его волосы.
- И не забудьте, обед сегодня у Магды Германовны. Она приглашает. Персонально. Так что спите, ни о чем не беспокойтесь.
- Сегодня ни-ни, ни грамма. Побаловались, хватит… - проворчал Марков. - Завтра идти… а куда мы в таком разобранном виде?
- Правильно, - поддержала его Меланья.
- Чуть-чуть - и все, - внес поправку Афанасьич.
- Ну как с таким работать? - кивнул на деда Аникей.
- Трудно, - засмеялась Меланья. Она вдруг погладила его по щеке и выскочила на улицу.
- Хорошая девушка, - сказал дед. - Пожалела. Похмелиться принесла.
Аникей полулежал, задумавшись. Потом тихо, медленно проговорил:
- А что, если нам сегодня допустить отклонения от норм поведения… принятых в добропорядочном обществе?
- Чего, чего? - приподнялся дед.
- Это я так. Дождь, говорю, стихает.
На улице действительно не было слышно дождя.
…Она выскользнула из-под одеяла, накинула халатик и прошла на кухню.
- Не уходи, - сказал он.
- Я сейчас, только поставлю чай, - ответила она, включила плитку и вернулась.
"Дали свет… уже утро", - подумал он.
Она раздвинула шторы. Сквозь хмурый рассвет видны были мокрые деревья. Рядом на столе холодно поблескивали тумблеры радиостанции.
"Понедельник", - подумал он.
Она угадала его мысль.
- Сеанс у меня через полтора часа, - сказала она, сбросила халат и нырнула к нему под одеяло, дрожа от холода.
- Зима скоро, - сказал он. - Конец сентября… Ой, какие у тебя ноги ледяные! Ты чего босиком бегаешь?
- Ничего, - засмеялась она и прижалась к нему.
Вчера ночью, когда она уже заснула, Аникей никак не мог прийти в себя, волновался и думал: за что? За что такой подарок? Такая награда? За что это неожиданное счастье? Что он сделал такого, что его судьба благодарит? Может быть, воздается за поход, за погибших лошадей, за нервы, тоску, боль последних дней? Но ведь работа не кончена. И что ждет их там, впереди? Этого никто не знает. "А хотел бы знать? - вдруг спросил он себя. И тут же ответил: - Нет. Не надо. Пусть как будет".
…Зазвенел в другой комнате будильник.
- Подожди, не уходи…
- Чудак, - она поцеловала его. - У нас же с тобой целый день впереди… И ночь…
- Мне сегодня… - начал он.
- Тебе ответ только днем придет, если придет… Не пойдешь же ты вечером, на ночь глядя?
- Конечно.
Она встала с постели, накинула халат, надела на ноги чижи - они у нее были вместо тапочек - и села у рации. Бумага и карандаш, как всегда, были приготовлены с вечера.
Он одевался. Вспомнив, бросился на кухню: чай давно выкипел.
На плитке стоял пустой раскаленный чайник. Аникей с помощью полотенца снял его, нашел кастрюлю и, наполнив ее водой, поставил на плитку.
Он встал в дверях и развел руками:
- Пропал твой чайник.
Она сняла наушники. Догадалась, о чем он сказал. Засмеялась и махнула рукой.
"Если б можно было здесь остаться, - подумал он. - Никуда не уходить. Или базу партии тут бы поставить. Да… Ишь чего захотел!"
- Мало нам сегодня. - Она отодвинула в сторону два исписанных бланка. - Никаких особых новостей.
Меланья прибрала постель, переоделась, пошла умываться, а он вышел в комнату для посетителей.
- Ты чего там сидишь? - удивилась она. - А-а, боишься - люди придут. За меня бояться не надо. Иди сюда. Сейчас будем завтракать. Это мой дом, понимаешь?