* * *
"Договор совхозом не возражаем балансовая стоимость Тайги и Чайки одна тысяча восемьсот тридцать рублей каждая Иванов".
Аникей спрятал радиограмму в карман и пошел искать Кузьмичева.
- От начальства "добро", - сказал он ему.
- Прекрасно. Сколько она? - поинтересовался Кузьмичев.
- Тысяча восемьсот тридцать.
- Немного. Для нас это ерунда.
- Только я бы хотел оговорить… - начал Марков.
- Что именно?
- Чайку одну мы не продадим.
- А с чем?
- Ни с чем, а с кем. С Тайгой. Возьмите и Чайку, и Тайгу. Двух. Груза у нас мало.
- Но нам бы хотелось только Чайку.
- А чем Тайга хуже?
- Я смотрел, она не хуже, - подтвердил Кузьмичев. - Чайка просто чуть моложе.
- Все хотят помоложе, - усмехнулся Марков. Но Кузьмичев не понял. Шли молча.
- Берите обеих, Николай, - сказал Марков. - Два всегда лучше, чем один…
- Больше, чем один, - засмеялся Николай.
- Лучше, - упорствовал Аникей.
- А вам на вторую дадут "добро"?
- Уже дали. Вот. - И он протянул радиограмму.
Кузьмичев прочитал, покачал головой.
- Д-да. Ну что ж, была не была, идемте в контору оформлять документы. Две кобылы на дороге не валяются.
- Отдаем вместе с седлами, отразите в бумагах. У нас прекрасные грузовые седла. Только тяжелые, черт…
- Ладно… Да! Попутно что не нужно из груза - давайте сюда же. Отразим в бумагах - и все.
- Да вроде ничего лишнего… Вот только брезентуха есть, пять метров на пять. Прекрасный тент. Но если уж намокнет - не поднимешь.
- Чтоб он намок, его в реке держать надо, - заметил Кузьмичев.
- Вот именно. Нам через реки и идти. А так весь груз мы и в палатке в случае чего спрячем, - сказал Аникей.
- Давайте брезент. Оленеводы вам спасибо скажут. Им на зимних перекочевках он ой как нужен. А у нас в торговле его ни по какому блату не достанешь.
Из конторы Марков сразу же поспешил домой. Афанасьича он застал на улице, тот вытряхивал вьючник и чертыхался.
- Что случилось?
Дед опустил голову, прятал глаза.
- Вот… - Он потряс мешком… - Весь рис съели. Зашли в коридор и съели…
- Лошади?
- Ну да… Это, кажись, их жеребец. Бандюга!
- А наши, конечно, не могли? Наши паиньки, да? Вспомни хоть Богатыря… Тот бы и мешок уволок!
Дед смотрел на Аникея ясными веселыми виноватыми глазами, и понял Аникей, что тот не ночевал дома и некому было присмотреть за вьючниками, лежавшими в коридоре у самого порога. Аникей вздохнул и не стал задавать вопросов.
- Ладно… образуется. Иди сдай им на конюшню Чайку и Тайгу. Вместе с седлами. Будут жить на приволье. Нечего им с нами бедовать.
- Ты и меня сдай, а, Никей? Чего-то мне дальше идти расхотелось, - улыбнулся дед.
- Угу… не стыдно? - притворно корил его Аникей. - Седина в бороду, бес в ребро? Понравилось?
- Дак ить я, как начальник. А начальник у меня ох хорош!
И вдруг спросил серьезно:
- Когда выступаем?
- Рано утром. Давай собирайся. Рис прикупи в магазине. Деньги остались?
- Есть еще.
- И это… не забудь колокольцы. Впрочем, не надо. Оставь их. Это ж лошадиное имущество. Оставь… Как же им без колокольцев-то?
Груза действительно оказалось мало, как раз на двух лошадей. Все было готово. Магда не провожала - Афанасьич побежал к ней прощаться. Вернулся он быстро, что-то пряча в карман пиджака и на ходу застегивая куртку.
- Я пройду с вами немного, - сказала Меланья.
Поводок Серого Афанасьич пристегнул сзади к седлу Орлика. Зазвенели колокольчики, лошади неторопливо пошли. Аникей и Меланья, отстав немного, шли следом.
- Идем вроде бы по плану, только два дня потеряно, - сказал Аникей.
- Сейчас пойдете быстрее, наверстаете…
- Постараемся…
- А вдруг снег? - спросила она.
- Ну и что снег? Разве по снегу идти нельзя?
- Что есть они будут?
- А-а, не волнуйся. Будут копытить. Они это умеют, приспособлены. Хуже, если затяжные дожди - реки разбухнут.
- Ты все-таки надень меходежду, ладно?
- Хорошо… хорошо…
Накануне, когда он собирался, Меланья принесла чижи, торбаса, меховые брюки.
- Вот возьми, это тебе. Осталась меховщина от начальника почты, тебе как раз. В дороге пригодится.
- Да не надо! - пытался отказываться он. - Своего груза хватает.
- Бери, тебе говорят, - сказала Меланья. - Торбаса и брюки из нерпы, понимаешь? Непромокаемые. Не то что твои ватные. Да и сапоги резиновые - тяжеленные. А это одежда легкая. Не замерзнешь и не промокнешь, хоть по пояс в реку залазь.
- Ну, спасибо, Мила! Вот это да! Это по делу.
Она была рада, что ее подарок пришелся кстати. Ей было приятно заботиться о нем.
…Они шли тихо, ледок похрустывал под ногами. За очередным поворотом реки скрылась Ольховка.
- Все, - сказала она. - Я дальше не пойду.
Они присели на поваленное дерево, он закурил.
- Иди, - сказала она. - Не скучай. Я буду думать о тебе. Обязательно из Анадыря дай телеграмму, чтобы я не волновалась.
"Хоть одна живая душа будет обо мне волноваться", - подумал он.
- Вот что… - Он мучительно подбирал слова. - А ты, ты… не можешь приехать в Анадырь, когда я вернусь?
- Ты этого хочешь? - вдруг удивилась она.
- А разве мы простились насовсем? - громко спросил он.
Она бросилась к нему на шею, тормошить стала, целовать.
- Ты только скажи… - торопливо шептала она. - Ты только дай телеграмму… Я, прилечу… Я сразу прилечу… Я пешком приду… Ты только скажи… Нет, нет, не сейчас… когда будешь там, без меня… если не сможешь без меня… молчи…
- Я бы и сейчас не уходил.
- Нет, нет, иди…
- Все кончается, - обреченно сказал он, - все проходит…
- Все, - согласилась она и опустила руки. - Только хорошее проходит быстрее… - И заплакала, повернулась и бросилась бежать.
Он стоял, ждал, когда она оглянется. Она остановилась. Оглянулась. Побежала к нему.
- Да иди же, иди, - нетерпеливо шептала она. - До свидания!
Он поцеловал ее и быстро пошел догонять Афанасьича.
Глава восьмая
К устью реки Убиенки они вышли на исходе третьего дня. Весь песчаный берег был в лошадиных следах. Там и тут чернели кострища, валялись колья, стояки для палаток, обрывки веревок, пустые консервные банки. Трепетал на ветру, зацепившись за куст, большой разорванный кусок полиэтилена. На каждом шагу попадались стреляные бумажные гильзы. Кто-то забыл пустую пластмассовую канистру из-под растительного масла.
Пошел легкий пушистый снежок.
"Хорошо, что снег, - думал Марков, - прикроет это безобразие".
- Опоздали, - сказал Афанасьич.
- Да. Судя по всему, баржи ушли еще вчера. Давай ставить палатку, а то снег.
Они быстро принялись за работу.
- Пора на зимние квартиры, - отрешенно и зло бубнил Марков. - Пора.
"Чего это он свирепеет?" - думал дед, изредка бросая на начальника виноватый взгляд, хотя виноват ни в чем не был. Ему было непривычно видеть в таком состоянии спокойного Маркова.
- Это все нам Ольховка боком выходит, - сказал Марков. - Вот они, два потерянных дня… Почти три.
- Ничего не поделаешь, - успокаивал его дед. - С Тайгой и Чайкой, может, хуже было б… а так - перезимуем.
- Перезимуем, - зло рассмеялся Марков, с силой колотя обухом топора по колу для растяжки. - Перезимуем, черт возьми! Лишь бы одры не сдохли!
- Ну, чего ты, Никей? Чего? Пошел я костер делать. И НЗ я сохранил - от Магды. На дорожку дала.
- Это ты молодец! Молодец, Афанасьич! Сейчас самое время выпить! С холоду и с невезухи. Вон сколько поводов. Сохранил-таки? Молодец! И молчал три дня. Вот сила воли!
- Не трусь! Пробьемся! - крикнул Афанасьич.
Костер уже полыхал.
Мокро, холодно, мерзко на душе. "Не будем отчаиваться, - думал Аникей. - Дальше будет хуже".
От костра потянуло запахом аппетитного варева. Аникей порылся в рюкзаке, достал кружки, пошел к реке, сполоснул. Подоспел Афанасьич с бутылкой:
- Давай, для сугреву!
Бутылка была ледяная. Где он только ее хранил?
- Собачий холод! - передернуло Аникея. Он закусил снежком, а в кружку налил чаю, поставил остывать.
- Зимой теплее, - согласился дед и налил себе. - Будем из одной, - сказал он. - А запивать из твоей, горячим чаем. Водку с чаем любой доктор посоветует. От простуды али с усталости.
- От всего, от всего, - согласился Аникей и выпил.
Понурые лошади стояли в кустах, не паслись. Их постепенно заносило снегом.
- Спать придется меньше, - сказал Аникей. - Идти и идти - в этом наше спасение. Не хватало, чтобы кони еще и простудились.
Утром, наскоро позавтракав, они быстро собрались и пошли вверх по Убиенке. Оставался теперь второй, запасной, вариант плана - выход на реку Южную Озвереевку, где на карте отмечена перевалбаза совхоза. Но для этого необходимо форсировать Убиенку, а где, если единственный отмеченный на карте брод действителен только летом в мелководье, а сейчас осень, снег и дожди, и вода за ночь в реке поднялась до самой высокой отметки.
- Совсем разлилась река, как весной, - вздыхал дед.
- Будем искать брод… Можно попробовать и вплавь, но только место надо найти поуже, лошади вынесут…
- Я не умею плавать, - сказал дед.
- Тебя никто и не заставляет. Лошадь-то умеет. А ты будешь сидеть на ней, Устраивает?
- Не пробовал.
Подходящее место нашли где-то к обеду. Течение, как и всюду, было сильное, но зато это было самое узкое место, на стремнине бурлило - значит, было не так уж и глубоко.
На обоих берегах росли высокие тополя; здесь, в долине, не было ветра и казалось даже теплей.
- Попытаемся здесь, - сказал Аникей. - Обедаем на том берегу.
Они разгрузили лошадей, оставили на них только седла. Достали резиновую лодку-пятисотку, накачали ее.
- Афанасьич, поищи карабины. У нас было два альпинистских карабина. И давай оба мотка капроновой веревки. Веревка нам теперь нужна.
Геолог надел меховые носки-чижи, нерпичьи торбаса, сверху натянул нерпичьи брюки.
- Хорошо-то как, действительно! - И он с удовольствием попрыгал, походил в новом облачении.
- Совсем ты чукча, - засмеялся дед. - Ну, чукотский начальник, что делать будем?
Аникей сидел, думал.
- План такой, - сказал он. - Один конец этого толстого капронового линя намертво привязываем к этому тополю. Я переплываю на Орлике и закрепляю так же на том берегу второй конец. Ясно?
- Ясно.
- Но прежде весь груз мы закрепляем на лодке. И пока она на берегу, второй, тонкий линь, привязанный к носовому коушу лодки, я вместе с канатом перевожу на тот берег, одновременно. Ясно?
- Ясно.
- Еще не все. Через два боковых коуша лодки пропускаем кусок веревки - отрежь метра три, вот так, ага, концы связываем. При натяжении получается треугольник, видишь?
- Да.
- Теперь вершину треугольника намертво привязываем к карабину, а сам карабин защелкиваем на основном тросе, И когда я буду тянуть лодку с того берега за тонкий носовой линь, одновременно лодка будет удерживаться карабином и карабин будет скользить. Оба натяжения не дадут лодке перевернуться. Течение в этом случае будет даже помогать, так как основное напряжение, ляжет на карабин.
- Вот здорово! - восхитился дед. - Ты сейчас придумал или раньше пробовал?
- Не пробовал, но видел.
- Так. А я? - уныло спросил дед. - Я ведь плавать не умею.
- Вот задача-то, - почесал в затылке Марков. - Эх! Не будь течения, мы бы живо решили задачу про козу, волка и капусту… Как же ты до этого жил, если плавать не умеешь?
- Я с детства воды боюсь, - признался дед.
- С тобой так, - решился Марков. - Будем - как лодку. Давай тот моток, подлиннее. Обвяжем тебя вот так под мышками. Крепкий узел?
- Вроде крепкий.
- Давай-ка затянем. - Марков подошел к дереву, перекинул веревку, подтянул до предела, закрепил. - Ну, подожми ноги, повисни!
Дед повис.
- Ой! Под мышками режет!
- Ничего, зато узел - не развяжешь, только разрезать.
Марков отвязал от дерева линь.
- Теперь давай небольшой конец. Обвяжем тебя вокруг пояса. Нет, не за ремень - ремень может лопнуть. Вот так, потуже. А на свободный конец привяжем второй карабин. Ты его защелкнешь на основном тросе, прежде чем идти с Серым в воду. Понял? Получается - ты страхуешься так же, как лодка.
- Только лодка умеет плавать, а я нет.
- Ничего, выплывешь. Не так все и страшно. Ширина тут невелика, метров пятьдесят. Можно бы веревки перебросить, но пятьдесят метров мы не докинем. Вот и придется мне все три веревки везти… Лишь бы не запутались - самое главное. И снос большой. По сотне метров есть в мотках?
- Больше…
- Хватит даже при сносе, надо попробовать. Ну, а если они у меня кончатся, а я все еще буду в воде, ты веревки потихоньку вытащишь назад, они же привязаны на твоей стороне… Тогда что-нибудь еще придумаем. Не может быть, чтоб не придумали! Голь на выдумку хитра!
- Жизнь заставит, - вздохнул Афанасьич.
- Зато это единственная переправа. Впереди по маршруту больше рек нет. Давай покурим.
Они закурили.
- Да, чуть не забыл, - спохватился Марков. - Перед тем как сесть на Серого, сними сапоги. Сними сапоги, привяжи их на лодке. Надень шерстяные носки. Не босиком, а в шерстяных носках. Понял? Купание нам всем обеспечено сегодня, по горло, но лучше купаться в носках. Как только я переберусь, сначала распалю костер. Пионерский. Сушить будет чего, это уж точно…
- Я б лучше сейчас в Ольховку вернулся, - признался дед. - На черта мне эта купель?
- Я бы тоже вернулся, - улыбнулся Аникей. - Не паникуй, последний бросок - и все.
- Хорошенький пляж… - ныл Афанасьич. - Прямо Сочи.
- Да, - засмеялся Аникей. - Пальм и фикусов не хватает.
Он бросил сигарету.
- Сейчас потренируемся, как они чувствуют воду. Ох, черт! Седла-то снять забыли. Сейчас я сниму, ты сиди. Их никак нельзя мочить. Мокрый войлок - коню беда, враз спину сотрет.
Аникей распустил подпруги, отнес седла к лодке. С трудом взобрался на Орлика.
- О-хо-хо! Совсем никудышный я кавалерист. - И, натянув поводья, легонько дал Орлику шенкеля и направил его к реке.
Орлик послушно, осторожно ступил в воду, вошел в реку по колена, Аникей повернул его и прошелся немного по воде вдоль берега.
- Этот пойдет. Давай теперь Серого.
Аникей залез на Серого, натянул поводья, но конь мотал головой и не хотел идти в воду.
- Дай прут, Афанасьич!
Аникей стукнул коня пятками по животу, хлестнул прутом, и тот покорно пошел в воду.
- Поупрямится и пойдет как миленький! - сказал Марков. - Только не либеральничай, прут не забудь. Давай еще договоримся о сигналах - с того берега не докричишься. Руки скрещены над головой - значит "Внимание!" Одна рука резко вверх и вниз - "Пошел!" Обе руки в стороны "Возвращаюсь". Без сигнала не трогайся.
- Понятно, понятно.
- И пожалуйста, все время следи за мной, не отвлекайся. Ну, что ж, начнем.
Аникей приладил к поясу сумку, положил туда три мотка капроновых линей, концы которых были закреплены на тополе, на лодке и на Афанасьиче. Сел на Орлика, попробовал, как будет стравливать веревки - все получалось.
- Пошел!
Орлик, как и раньше, осторожно вошел в воду.
- Давай, давай, Орлик! - шептал Аникей.
Вода была уже коню по брюхо. Орлик поплыл, высоко держа голову. Аникей одной рукой вцепился в поводья, другой лихорадочно стравливал веревки. Волна сильно ударила лошадь, и ее начало сносить.
- Давай, давай, Орлик! Родной, выноси, родимый!
Веревки шли хорошо. Аникея залило по пояс, он чувствовал, как вода струйками течет в штаны и в торбаса.
- Быстрей, Орлик! Быстрей!
Аникей со страхом смотрел, как Орлик тянул голову из воды. Он боялся, что вода попадет коню в уши: говорят, они после этого сразу тонут; он боялся, что волна хлестнет его в пасть и конь не выплывет.
- Давай, Орлик! Весь сахар тебе отдам, родимый, держись! Держись, Орлик! - шептал Аникей.