Он не чувствовал холодной воды, все его мысли были там, на берегу.
- Хорошо, Орлик! Хорошо! Не бойся!
Течение было сильным, но конь с ним справлялся, клубки разматывались. Еще немного… совсем немного.
- Есть! Есть! - заорал Аникей.
Конь почувствовал под ногами дно, течение ослабло, и Орлик быстро стал выходить на берег.
Аникей соскочил, бросил сумку, прижался щекой к морде коня.
- Молодец, Орлик! Молодчага!
Конь стоял, опустив голову, с него стекала вода, он подрагивал.
Аникей придавил камнями два тонких линя, а толстый канат взял с собой и пошел укреплять его на тополе. Так же, на всякий случай, привязал тонкие веревки к деревьям. Потом взял ту, что тянулась от лодки, и вышел на берег. Скрестил руки над головой: "Внимание!" Опустил резко обе вниз: "Пошел!"
Афанасьич защелкнул карабин на тросе, столкнул лодку в воду, и Аникей быстро начал выбирать носовой линь.
Течение тащило лодку вниз, трос образовал угол, но Аникей быстро перебирал веревку, а карабин скользил хорошо. "Трос надо натянуть повыше, провисает", - думал Аникей. И вот лодка царапнула гальку. Аникей подбежал, подтащил ее повыше на берег и стал разгружать. Разгрузив полностью, вытащил на берег, отцепив карабин. Нашел рюкзак с продуктами, достал сахар, захватил в каждую руку по полной горсти и понес Орлику.
- Ешь, Орлик! Ешь!
С сахаром конь управился быстро, и Аникей пошел разжигать костер. Когда занялся большой огонь, он подумал, что надо бы сообщить деду, чтобы перевязал трос повыше, но кричать было бесполезно.
Тогда он вырвал из полевой книжки лист, написал записку, срезал карабин с веревки и примотал записку к карабину бинтом, спустился к воде и скрестил руки над головой: "Внимание!".
Дед внимательно следил. Аникей нашел гальку поувесистей, швырнул, но камень, немного не долетев, упал в воду. Тогда Аникей чуть отступил назад, разогнался и высоко послал карабин. Карабин упал на берегу. Дед подобрал его, торопливо разбинтовал, прочитал записку.
Аникей видел, как Афанасьич полез на дерево, чтобы перевязать трос двумя метрами выше, как он просил. Когда дед спустился, он со своей стороны полез на дерево, поднял трос на два метра и, как можно сильнее натянув его, завязал, несколько раз обмотав ствол тополя.
Дед уже сидел на Сером в ожидании команды. Мысленно он прощался с жизнью.
- Пошел! - скомандовал Марков.
Афанасьич пристегнул веревку от пояса к тросу, карабин держал надежно, веревка не тянула - был еще припуск. Он хлестнул Серого, натянул поводья, крикнул на коня и снова хлестнул. Серый видел, что Орлик уже на том берегу, он видел, как тот плыл, и понял, что от него ждут того же, и это не страшило. Он спокойно, лучше, чем на тренировке, вошел в воду и поплыл. Аникей тянул веревку, которой была обвязана грудь деда, сбрасывая метр за метром.
Лошадь сносило, трос сильно натянулся, но карабин крепко держал седока, да и Аникей потихоньку их подтягивал.
Серый высоко держал голову, как и Орлик, но с течением справлялся труднее. На середине реки он выбился из сил, вдруг развернулся спиной к течению, волна ударила его и понесла вниз, трос сорвал Афанасьича с лошади, и тот ухнул в реку.
- А-а-а!
Что было сил Аникей тащил старика, не чувствуя, как веревка впивается ему в руки. Несколько раз Афанасьич скрывался в воде с головой… Тут Аникей мгновенно повернулся спиной, перекинул линь через плечо и что было сил бросился от реки в лес, волоча обмякшее тело.
Когда он оглянулся, дед уже лежал на мелководье.
Аникей подбежал, отцепил карабин, взвалил на себя старика и вытащил на берег.
Афанасьич был жив. Он стоял на коленях; и его рвало. Аникей вытащил нож и разрезал веревку. Он тяжело дышал и только сейчас почувствовал, как болят ладони. Кожа с них была сорвана полосами.
- Наглотался, сердешный… Ты уж прости меня, Афанасьич! Прости!
Дед мотал головой, стонал, его выворачивало. И вдруг он затих, отполз в сторону, лег на землю.
- Живой, дед, живой, - шептал Аникей.
- А? - поднял голову старик.
- Живой! - заорал ему в ухо Аникей.
Он помог старику подняться, довел его до костра, усадил. Потом подбросил в огонь дров.
- Сушись, отогревайся. Я пойду Серого искать, может, он где-нибудь ниже по течению выплыл.
Аникей надел на Орлика седло, затянул подпруги, вставил ногу в стремя, тяжело взобрался на коня.
- Но-о, Орлик! Пошли!
…Вернулся Марков под вечер. Дед уже очухался, переоделся. Палатка была поставлена, ужин готов.
Аникей подъехал к самому костру. Сидел на Орлике, не слезая. Афанасьич вопросительно смотрел на него.
Аникей молчал. Потом выдавил:
- Нет нигде… Ни живого, ни мертвого… Может, прибит где-то под корягой… Может, унесло… не знаю… вот…
Он слез с коня, сел поближе к огню.
- Мокрый я весь. Дай чаю… Совсем мы обезлошадили.
- Что делать-то?
Глава девятая
Утром вышли рано и, шли весь день, не разговаривая. Не о чем было разговоры вести - каждый со своими мыслями. Единственное, что еще согревало Аникея в пути - воспоминания об Ольховке, о Меланье. Таким далеким сейчас все это казалось, что впору сомневаться - а было ли вообще?
В одном он был уверен - назло обстоятельствам, что сопровождают его в пути, он скоро обязательно увидит Меланью. И чем быстрее и дальше уходил он от нее сейчас, тем скорее приближалась их встреча. Неосознанно он понял это еще тогда, при прощании, когда Меланья вернулась. И первый его шаг от нее был шагом к ней. Он не знал, как это произойдет, но верил в это, не сомневался в этом, ощущал это, как сейчас ощущает ночь, лежа в сыром спальном мешке, как ощущает холод и шелест снега, засыпающего палатку.
"Надо торопиться, - подгонял он себя, - надо торопиться".
Он боялся, что после случая в реке Афанасьич может заболеть, простудиться, например, или, что еще хуже, слегка "тронуться". Но, как всегда в поле, необъяснимо сработали все защитные силы организма - дед даже не кашлял и вел себя, как обычно, вот только больше, чем обычно, оба молчали.
Афанасьич не расставался с ружьем, но с самой Ольховки им ни разу не встретилась дичь. И сейчас все вокруг будто вымерло: ни зайцев, ни куропаток, ни запоздавших с отлетом утиных стай.
"Хоть бы что-нибудь живое пролетело - сова или ворон, - думал Аникей. - Хоть бы лося встретить, хоть бы медведя".
Ничего. - Даже следов не видать на свежей пороше. Будто зверья и птицы здесь отродясь не водилось.
Место какое-то… страшное.
Снег шел мокрый, где-то к полудню он таял, а с вечера шел снова. Орлик искал траву под снегом, копытил, но как-то лениво, неохотно, он худел на глазах. Люди подкармливали его понемногу чем могли - сахаром, хлебом, остатками крупы.
Седло Серого, перевернув, укрепили крест-накрест на седле Орлика, между двумя вьюками, и на него положили груз Серого. Поклажа горой возвышалась на спине коня. Впереди шел Аникей, отыскивая местей для прохода, чтобы Орлик не цеплял за деревья, а Афанасьич шел сзади с ружьем, поглядывая по сторонам, все еще на что-то надеясь.
Сейчас кругом была тундра, ни деревца. Только чахлые кустики бетулы - карликовой березки - попадались на пути. Да ягода в изобилии - брусника и шикша.
Здесь же на равнине застал их ночлег. Палатку установить было негде - нашли небольшой холм, разбили лагерь на его склоне, вместо стояков для палатки приспособили карабин и ружье, а растяжки укрепили с помощью камней и седел. Кустиков ягод, мха и веточек для костра хватило.
- Завтра будем на месте, - сказал Аникей. - Вон там у сопок, - он показал, - перевалбаза. Там же посадочная площадка геофизиков. Работали в прошлом году, запасная площадка. Иногда к ним летают, когда погода. И если они еще не свернули свою экспедицию…
- Совсем?
- На зиму остается один человек с рацией. Следит за балками и площадкой. Пастухов принимает, когда зимой подкочевывают. Склад с продуктами должен быть…
- Осталось две пачки галет и две банки консервов, - сказал дед.
- А чай?
- Есть…
- На завтрашний день этого хватит… был бы чай, вон сколько ягод!
- Давай, Никей, сейчас пособираем немного, пока снег - не пошел… утром все в снегу будет…
- Правильно мыслишь! Давай котелок! Эх, и поедим завтра!
К Маркову возвращалось нормальное рабочее настроение. "Что мы, как сычи, надулись и молчим всю дорогу? - думал он. - Так ведь и сдвинуться можно. Хватит! Напереживались… Работать надо. Работать! Хуже уже не будет… не должно быть".
- И кустиков нарубим, - сказал он деду, - Заготовим побольше веток на утро, в палатке они за ночь немного подсохнут, а?
- Верно, верно, - встрепенулся Афанасьич.
Они быстро набрали ягод, заготовили топлива, наскоро попили чаю, и Аникей первым полез в палатку. Дед подошел к Орлику и воровато скормил ему три галеты.
Марков не спал, и был он весь там, в Ольховке. Тогда, перед утром прощания, она встала с постели и подошла к окну, раздвинула шторы, чтобы узнать, идет ли дождь. Она так хотела, чтоб шел дождь, чтобы Аникей не уходил в это утро.
Дождя не было. Громадная луна висела в небе, и тяжелые облака плыли мимо нее. Лунный свет залил комнату. Он струился, обтекал тонкую, темную фигурку, застывшую у окна, и Аникей был ослеплен луной, как солнцем.
Она шевельнулась, и длинная тень ее качнулась на стене. Она тихо вернулась в постель, и ему казалось - одежды из лунного сияния колыхались на ней.
- Так хорошо, да? - шепотом спросила она.
Ее длинные черные волосы отливали в лунном свете серебром, они казались белыми, они, как дождь, струились у него между пальцев, и была она такая красивая - красивее дождя.
У него защемило сердце, и он подумал о том, что скоро будет прощаться, что эта ночь кончится, кончится скоро. От ливня лунного света, затопившего комнату, неясная тревога поселилась в его сердце, тревога о том, что ждет его впереди.
- Я зашторю окно, - сказал он.
Они не спали, и утро не наступало долго.
Она зашептала что-то, и он уловил мелодию. Потом откинулась на подушку, засмеялась, запела чуть громче, и он угадал чукотские слова.
- Что это? - спросил он.
- Ты же просил… помнишь? Песня девушки с Голубых Озер.
- Но ты говорила "нельзя"… только на праздниках…
- Сейчас можно…
- О чем она?
- Девушка поет о юноше, - она засмеялась, - о красивом юноше, который из-за далеких гор однажды пришел к Голубым Озерам… Из чужой страны… и остался тут навсегда. И никак не может вернуться домой… так сильно полюбил он девушку, которая ради него не может покинуть Голубые Озера…
- И все? - спросил он.
- Нет… она поет дальше о том, что такая участь ждет и других юношей, если им выпадет счастье увидеть Голубые Озера и девушек, что родились тут. Все.
- Ух ты! - засмеялся он. - Самонадеянная девушка.
- Не знаю, - улыбнулась она. - Так в песне поется, А песни зря не бывают…
Она прижала его голову к своей груди, и он услышал, как бьется ее сердце.
Сейчас Аникей лежит в палатке, ее вход застегнут на все пуговицы, он не видит ночи, но знает, что на небе ни единой звездочки, тяжелые облака легли на вершины гор, и ему хочется курить.
- А мы вас давно заметили, - встретил Аникея парень в летной форме. - Откуда, думаем, идут такие Дон Кихот и Санчо Панса?
- Что-нибудь для нашего Россинанта найдется? Из деликатесов…
- А как же? Вон столовка, спросите Андрея, это наш повар. Сами-то как?
- Да не мешало б…
- Тогда поспешите, пока горячее. Мы недавно пообедали.
Столовая оказалась маленьким балком с двумя комнатами. Одна - кухня, вторая - зал на два раскладных дачных столика для восьми персон, с такими же раскладными стульчиками. Вот и все.
Афанасьич проник на кухню.
Повар Андрей вылил ему в ведро остатки борща, навалил туда же каши, сухарей, выдал две буханки хлеба.
- Надо будет добавки - приходи. А вода вот - в бачке, - сказал повар и протянул гостям две тарелки. Одна с котлетами, вторая с макаронами. И чайник с какао. - Заправляйтесь!
Перевалбаза Южная Озвереевка была пуста, в балках расположилась летная группа, обслуживающая геофизиков. Приходили сообщения, что пастухи скоро подойдут, но совхозный радист, обычно живший здесь, все еще на центральной усадьбе, а это значит, не ранее забоя оленей начнется здесь веселая жизнь.
Экспедиция геофизиков, а вместе с ней и летно-обслуживающий персонал должны закончить все работы уже на этой неделе. Так, во всяком случае, поведал Аникею парень в летной форме, оказавшийся начальником площадки, которого, несмотря на молодость, почему-то величали тут Иваном Ивановичем.
- На ту неделю хорошее метео, - сообщил Иван Иванович, - в три дня справимся.
Пока Орлик занимался ведром, они успели пообедать. Афанасьич пошел за водой для коня. Раскрыв бачок, он увидал там живую рыбу.
- Смотри-ка!
Андрей рассмеялся:
- Испугался небось? Это мы, чтоб вода холодней была, придумали. В деревне лягушек в молоко бросают, а мы - харьюза. Пусть плавает.
- И так холодина, - сказал дед.
- Пусть до ужина плавает…
- Аквариум развели, - бурчал Афанасьич. Налил воды в ведро и, прихватив коню еще полбуханки свежего хлеба, пока не видит Андрей, вышел на улицу.
- И это вся ваша живность? - спросил Иван Иванович, поглаживая Орлика.
- Видите, тощий да маленький, - начал дипломатично Аникей. - Старый конь. Хлопот, кроме кормежки, никаких.
- Георгий, - позвал Иван Иванович.
Подошел молодой парень в такой же, как у Ивана Ивановича, летной форме.
- Жора, как тебе этот аргамак?
- Шагай, геолог… - усмехнулся Жора. - Совсем коня замордовали…
- Такова жизнь, - скромно потупил глаза Аникей.
- Вот я и говорю, - продолжал Иван Иванович. - Они просят спецрейс. А ты пустой идешь. Возьмешь скакуна?
- В позапрошлом году, как сейчас помню, в салоне вертолета возили, - вмешался Аникей. Он начал отчаянно врать. - А в "Аннушке"-то и того проще. Тоже возили…
- Я знаю, - сказал летчик. - Есть инструкции, читал когда-то, но не помню.
- Ну вот, - обрадовался начальник площадки. - И полетите. Я вижу, животина спокойная…
- Как бы не окочурился. Совсем он у вас дохлый, - сказал летчик. - Готовьтесь завтра с утра. При любой погоде. Тут летать - ого-го, один пишешь, семь в уме… Шагай, геолог…
- Молодой еще, - сказал Иван Иванович, когда Жора ушел. - Первый год летает. Вы на него не обижайтесь. Они, молодежь, нынче гонористые…
Аникей еле сдерживал улыбку: Иван Иванович был самую малость старше Георгия, а выглядел его ровесником.
"Ну, вот и все, - облегченно вздохнув, думал Аникей. - Прилетим завтра. Афанасьич отведет Орлика на конебазу, я пойду к начальству. А потом дам телеграмму Миле… Да, сначала дам телеграмму, а потом пойду к начальству. Она прилетит, и поедем в отпуск… Нет, сначала надо комнату для нас выбить в общежитии. А может, у Афанасьича поселиться? У старика все-таки дом. Он бы на кухне спал, а нам - комната".
Мысли о предстоящих хлопотах развеселили его, он живо себе представил, как будет заниматься непривычным для него делом - хождением в местком, заявлениями начальству, покупкой чего-нибудь, без чего невозможен так называемый уют. Все это было так непохоже на жизнь, которую он вел раньше, что сейчас забавляло его и совсем отодвинуло на задний план завтрашние заботы.
Афанасьич же входил в доверие к повару Андрею. Он взялся помогать ему чистить рыбу, мыть посуду, таскать воду - всячески быть на подхвате, чтобы хоть таким образом отработать бесплатное питание и выяснить, где что плохо лежит, чтобы при случае скормить Орлику.
Андрей был им доволен. Жаловался только, что по такому случаю не мешает чего-нибудь крепкого, но у них все кончилось, а брагу, варить Иван Иванович не разрешает, да и дрожжей осталось совсем мало, только для выпечки. Надо экономить. Да опять же ждать три дня как минимум.
Дед поддакивал, сокрушался, сетовал на тяготы полевой экспедиционной жизни, вздыхал:
- Ни вина, ни кина, ни собраний…
Повар был из тех людей, возраст которых трудно определить. В тундре часто встречаются бородатые молодцы, которым одинаково можно дать и тридцать, и сорок. Но Афанасьич на правах старшего все же наставлял его. До Аникея, когда он пришел выпить чаю, долетели обрывки разговора:
- Жену надо бить каждый день, кроме тех раз, когда посылаешь ее с бидоном за пивом, - поучал Афанасьич. - Баба, она что? Она любит, чтобы ее били. Она это уважает. Вот у меня была жена…
- Была? - спросил Андрей. Он с удивлением выслушивал семейный кодекс деда. - Умерла, что ли?
- Да нет, ушла…
- Колотил, значит?
- Ни-ни! Ни боже мой! За всю жизнь пальцем не ударил. Вот потому и ушла. А если б поколачивал, до сих пор бы жили…
- Откуда знаешь?
- Я, брат, чувствую. А так вот совсем один. Загремлю - и все… Два венка от профсоюза… спи спокойно, дорогой товарищ.
- Ну уж, ты заладил! - искренне завозражал Андрей. - Да на тебе еще всю тундру перепахать можно! Это молодежь нынче хилая, хоть и акселерация. Мы им сто очков дадим… Видел я молодых в тундре! Только и думают, как бы на базу сбежать.
- Не-не, - сказал Афанасьич. - У нас в экспедиции таких нет! Нет!
"Молодец дед, патриот, - усмехнулся Аникей, - своих в обиду не дает".
Он налил себе еще чаю. Дед подсунул ему тарелку масла и целую буханку хлеба. Принес новую пачку сахару. Чувствовалось, что на кухне он уже вполне освоился.
- Я Орлика в сарай отвел, - сказал он Аникею, - чтоб ночью не замерзал. Там даже печь есть, я ее подтопил.
- Это не сарай, - сказал Аникей. - Да ладно, хозяев нет, ничего страшного.
- А что?
- Просто дом такой, брошенный. Мастерская… Все равно его ремонтировать… Орлик ничего не сделает?
- Уберем, - сказал каюр.
- Я кустов нарежу, - сказал Аникей. - А ты уж тут на кухне управляйся, хорошо у тебя получается. - И он подмигнул деду, Дед понимающе кивнул: все, мол, будет в порядке, житуха для людей и коней. А как же иначе?
Сами они на ночь расположились на полу в помещении столовой в спальных мешках.
- Тепло тут, - посоветовал Иван Иванович. И чай близко. Как в гостинице.
…Было действительно тепло и уютно. Ни разу так блаженно не спали они за все время пути.
Раньше всех утром пришел повар Андрей. Подивился на богатырский сон геологов. Решил не будить гостей, старался потише греметь посудой: понимал - люди намаялись, пусть отдохнут, дорога их еще не кончилась, и затеял блины.
Механик уже возился у "Аннушки", запустил мотор.
Аникей и Афанасьич проснулись от шума и вмиг собрались. Андрей накормил всех.
- Ну что у вас? - спросил Жора.
- Порядок.
- Грузитесь, - скомандовал Жора.
Аникей и Афанасьич устроили в самолете мешки и вьюки, соорудили из трех досок небольшой трап.
- Ну и как вы его потащите? - с интересом следил Жора.
Афанасьич взял Орлика за уздечку, повел, и тот спокойно пошел в машину, чуть пригнув голову у входа.
- Смотри-ка! - удивился Жора.