- Они возвращались с полевых работ на базу и несли в рюкзаках образцы вольфрама. В партии с ними было двое уголовников. В те годы здесь практиковалось направлять рабочими в геологоразведку заключенных из лагерей, в основном уголовников. Не лучший, конечно, способ подбора кадров, но людей не хватало, и приходилось мириться. Ну, и два подлеца решили завладеть рюкзаками и бежать на Аляску. Вероятно, они считали, что вольфрам не менее ценен, чем золото.
Он умолк, а Таня снова посмотрела на фотографию, на которой парнишка в шинели придерживал за уздцы лошадь. Но теперь она почему-то не обнаружила в его глазах ни удивления, ни хитроватой насмешливости - в них застыла тревога.
Губы у парнишки были плотно сжаты, на лице лежала печать сурового спокойствия. Так случается всегда, когда разглядываешь человека под иным углом зрения, неожиданно узнав о нем что-то такое, о чем минутой раньше не думал и не предполагал.
- Этих двоих задержали? - спросила Таня.
- Да. Обычная история, заблудились в тундре, голод, дистрофия. Потом на их след случайно напали пастухи, - ответил Копылов и, помолчав, сказал: - Мы с матерью как раз тогда приехали на Север. Она хотела быть ближе к отцу и не знала, что его уже нет.
- Она сейчас с вами? - осторожно спросила Таня.
- Нет, она вскоре умерла.
- И вас воспитывал Тихон Миронович?
- Я воспитывался сам, - покачал он головой. - В интернате.
- Здесь?
- Да. Не в этом поселке, конечно, но на Чукотке. Мироныч тогда жил на Камчатке.
- Он брат отца?
- Матери.
- С тех пор вы так-и живете здесь?
- Почему? Я ведь вам говорил: пять лет грыз гранит науки в Ленинграде, - усмехнулся он. - Потом вернулся в эти края. Честно говоря, не выношу ни столиц, ни городов. Суета сует. - Он поднял на Таню глаза и с привычной усмешкой спросил: - Что вы на меня смотрите, как на ископаемое? Не верите?
- Верю, - ответила Таня. Помолчала, потом сказала: - Я слышала, вы были судимы.
Он удивленно сдвинул брови и вдруг весело сказал, ослепительно блеснув зубами:
- Ну нет, меня пока от таких передряг бог миловал. Если, конечно, и вы помилуете. - Он встал с пола и, перекладывая со стула на стол письма и фотографии, сказал: - Смотрю я на вас, смотрю и думаю: до чего же вы глупая девчонка!
- Это почему? - скорее обиделась, чем возмутилась Таня.
- Потому что всерьез занимаетесь стряпней, именуемой делом о растрате Копылова.
- Но ведь у вас действительно недостача, - спокойно возразила Таня.
- Действительно! - повторил он. Потом подошел к ней, остановился напротив и, сложив на груди крепкие руки, спросил: - Значит, первому акту ревизии, где есть эта самая растрата, суд верит, а второй, где ее уже нет, считает липой. Так, что ли?
- Какой второй? - не поняла Таня. - В деле один акт, акт о недостаче.
- Ну, это вы бросьте, - нахмурился он. - Была повторная ревизия, и вы об этом знаете.
- Повторная? - удивилась Таня. И, внезапно догадавшись, спросила: - Вы погасили недостачу?
- Ну и лихо же вы меня разыгрываете, - усмехнулся он и с той же усмешкой продолжал: - По-моему, в акте черным по белому написано, что первая ревизия была без меня, что я уезжал в бригады, что товарищи ревизоры упустили из виду чердак склада номер два, где сушилась эта самая пушнина в количестве ста тридцати шкурок песца и восемнадцати лисьих шкурок, из чего и получилась так называемая моя растрата и прочая чепуховина. Ну, а потом, как водится, кладовщик Омрай вспомнил о чердаке, созвал новую ревизию, и уважаемые ревизоры чистосердечно признали свою ошибку. Так что вы на это скажете?
Таня смотрела на Копылова и по мере того, как он говорил, чувствовала, что дело в потрепанной синей папке, не дававшее ей почти два года покоя, расползается по швам и лопается, как мыльный пузырь, и что вообще никакого дела нет и, вероятно, не было. Столь простое объяснение истории синей папки обезоружило ее и повергло в замешательство.
- Ну, так что вы на это скажете? - снова спросил он, но на сей раз как бы с укоризной.
- Не знаю… Я акта повторной ревизии не видела… и вообще… Кому вы его посылали?
- Вам, конечно, - убежденно сказал он. - И не я посылал, а председатель поссовета Вуквутагин.
- Мне? - изумилась Таня.
- Ну, прокурору, какая разница?
- Прокурору? Когда?
- Как когда? Сразу. Точнее, недели через три после того, как убрался этот молокосос.
- Какой молокосос?
- Ваш следователь - Седов, Седых, как его? К тому же пакет отправили заказной почтой, так что все ваши вызовы на суд считал и считаю ненужной формальностью.
- Странно… - в раздумье сказала Таня, мысленно пытаясь как-то связать в одно вполне убедительное объяснение Копылова с отсутствием в деле акта повторной ревизии. - Странно… - повторила она. - Не могла же почта пропасть?
- Запросто могла, - фыркнул он. - Отправляли в мешках на нартах. Каюр задремал, один мешок свалился в сугроб - и весь сказ.
- Может быть… - ответила Таня, все еще продолжая мысленно отыскивать какие-то более убедительные объяснения случившемуся. - Хотя… Значит, у вас есть с собой копия акта?
- Копия? - удивился он. - А на кой черт мне нужна копия?
- Значит, у вас нет копии? - уже более твердо спросила она.
- Ну для вас я сто копий мог бы притащить. Жаль, раньше не знал. Может, вы хотите, чтоб я по пуржишке в Белый Мыс прогулялся?
- Я этого не хочу…
- Слушайте, сказать вам честно? - вдруг подошел к ней Копылов.
- Честно? - насторожилась Таня. - Да, да, пожалуйста.
- Плюньте вы на свои суды, возьмем билеты и махнем с вами куда-нибудь на край света.
- Как - махнем? - спросила она, не поняв в первое мгновение смысла его речи.
- По воздуху, конечно, - усмехнулся он. И неожиданно взял ее руками за плечи, легко приподнял со стула и, удерживая ее чуть-чуть на расстоянии от себя, сказал с несвойственной ему серьезностью: - Вы мне нравитесь. Я не шучу, и все время хочу вам об этом сказать.
- Пустите! - возмутилась Таня. - Вам не кажется, что это… - И запнулась, не найдя нужного слова.
- Хамство? - подсказал он и спокойно ответил, отпуская ее: - Не кажется. Я у вас спросил: "Можно сказать честно?"
- Спокойной ночи, - бросила Таня, направляясь к двери. Но на пороге остановилась и оглянулась. - И часто вы пользуетесь таким примитивным методом?
- Каким?
- Предлагаете малознакомым девицам уехать или улететь с вами?
- Не часто, - ответил он, подходя к ней. - Послушайте, Таня…
- Спокойной ночи, - повторила она сухо и захлопнула за собой двери.
Как только она вошла в боковушку, Копылов стукнул ладонью в перегородку и громко сказал:
- Спокойной ночи. И считайте, что я сморозил глупость.
12
Однако ночь для Тани прошла в беспокойных мыслях. Она не сомкнула глаз. И мешала не пурга, по-прежнему бесновавшаяся и содрогавшая дом. Получалось так, что с той минуты, когда она попала в Светлое, она неотступно думала о Копылове. Почему? Потому, что всякий раз он представал перед нею лишь с какой-то одной стороны, заставляя ее то злиться, отчего он не едет, то изумляться, встретясь с ним в избушке, то переживать мучительный страх, когда она решила, что он бросил ее в торосах, то сочувствовать ему, узнав о печальной судьбе его отца, то вдруг поверить ему и тут же снова засомневаться, то презирать за беспардонное донжуанство, как случилось в последнюю минуту.
Впрочем, в эту последнюю минуту, когда ей стало ясно, что никакого дела Копылова больше не существует и остается лишь положить в папку акт повторной ревизии, а потом формально, так сказать, для порядка вынести решение о прекращении дела и навсегда сдать синюю папку в архив, - когда ей стало это ясно и Копылов начал вдруг говорить какие-то несуразные слова о полете на край света, в ту минуту она больше негодовала на себя, чем на него.
Так случалось и раньше. Стоило ей появиться в кино или на концерте, как тут же к ней привязывался какой-нибудь ферт. И соседи и подружки по институту говорили, что она красивая, но Таня полагала, что красота вовсе не является поводом для знакомства с первым встречным.
"Позавчера этот прораб Василий норовил влезть в дом, сегодня Копылов ведет себя не лучше, - думала она. - Неужели я похожа на легкомысленную дурочку, с которой можно обращаться как угодно?"
И хотя Таня в своих размышлениях объединяла их, она не могла не признаться себе, что Василий и Копылов - отнюдь не одно и то же. По совести говоря, этот так называемый подсудимый интересовал ее. Она не относилась к нему равнодушно.
"Наверно, потому, что у него трудная жизнь", - подумала она, объясняя самой себе это свое робкое признание.
Но странно, Михаил не вызывал у нее ни чувства сострадания, ни жалости. Казалось, он был вырублен из какой-то сверхтвердой породы, налит той особой силой, которая обладает необъяснимым свойством притяжения. Прошло всего два дня, как она встретила в избушке Копылова, а сколько раз она меняла мнение о нем! Но на сей раз ее мнение, казалось, утвердилось окончательно. И главное - она верила Копылову. Ей ни разу не пришла в голову мысль, что Копылов мог обмануть ее и что никакого акта повторной ревизии не существует. Она только недоумевала, почему этого акта нет в деле…
А за окном пела, плакала, билась о стены дома пурга. От окна дуло холодом. За перегородкой слышались размеренные шаги - Копылов тоже не спал. Возможно, и он раздумывал о всяческих превратностях человеческой жизни.
13
Пурга оказалась недолгой, сил у нее хватило немногим больше, чем на сутки. Стремительно отбушевав, она к утру стихла.
Таню поднял все тот же стук кулака в перегородку.
- Вас там не замело случайно? - громко проговорил за стеной Копылов. - Давайте решать, что будем делать. Я ухожу.
Таня сразу же вспомнила о суде, который должен все-таки состояться, быстро зажгла лампу и стала одеваться.
Копылов расхаживал по кухне, ожидая, пока она выйдет. Он был в телогрейке, торбасах, малахай держал в руке.
- Ирония судьбы! - горестно развел он руками. - Молил бога закрутить пургу на недельку, а она, бестия, в сутки уложилась. К тому же и снегом не побаловала. - И без всякой паузы спросил: - Так какие будут на мой счет указания, товарищ судья? Учтите, к вечеру аэродром разутюжат и первым самолетом я отчалю.
- Да, пожалуйста, - ответила Таня. - Я только должна рассмотреть дело в вашем присутствии. Это недолго. Но прежде мне еще надо связаться с Белым Мысом.
- Я договорюсь и вам сообщу. Вы еще придете сюда?
- Приду, - ответил он, берясь за ручку дверей. - Подкину в колхоз своих собак на довольствие и вернусь. Да, надо насчет ключа договориться. Где вы оставляете?
- Здесь два ключа. - Таня взяла с полки колечко с ключами, сняла один ключ, подала ему: - Возьмите себе.
- Порядок, - сказал он и, сунув ключ в карман, вышел, плотно прикрыв за собою двери.
Теперь, когда он ушел, у Тани почему-то пропала охота оставаться в этом доме.
"К тому же, - подумала она его словами и про себя улыбнулась этому, - уж если я обещала, что суд состоится, то надо действовать".
Она быстро оделась и вышла на улицу.
Хотя был уже одиннадцатый час утра, над поселком, как глубокой ночью, висела медная луна. Электрики успели починить оборванные пургой провода, и на улице зажглись фонари, помогая луне и звездам разгонять темноту полярного дня.
На крыльце Таня на минутку задержалась, окинула взглядом улицу, соседние дома и свой двор. Пурга все-таки потрудилась крепко. На заборах, на крышах домов лежали тяжелые снеговые шапки. Только во дворе зоотехника не осталось следов пурги: видно, Копылов, когда пурга стихла, сразу взялся за лопату.
Петляя среди сугробов, Таня отправилась искать дом Семечкина, так как в воскресенье он, конечно же, в поссовете не сидел.
"Почему он насторожился, когда я сказала, что свяжусь с Белым Мысом? - вдруг подумала Таня. - А что, если…"
Но она тут же оборвала эту мысль и сердито сказала себе:
"Опять эта моя проклятая судейская подозрительность, недоверие к людям!.."
Несколько раз она спрашивала у встречных, где живет Семечкин, ей отвечали, что дальше, и махали рукой куда-то в конец улицы.
Ей повезло: Семечкин оказался дома. Он ничуть не удивился тому, что, уехав три дня назад в Белый Мыс, она снова очутилась в Светлом и предстала перед его очами. Он только сказал:
- Я вам что говорил? Говорил - дорога дальняя, пурги метут, зазря поедете. Вот и завернула назад пурга.
- Нет, - сказала ему Таня, - я встретила в избушке Копылова. Мы с ним уже в доме у Тихона Мироновича были, когда пурга началась.
- Так и он у зоотехника пересиживал? - спросил Семечкин.
- Да, - ответила Таня.
- Так вы вместях цельную пургу отсидели?
- Да, всю пургу, - сказала Таня.
- А-а… - только и сказал Семечкин, после чего сразу же повел Таню разыскивать народных заседателей.
Оба заседателя тоже, к счастью, оказались дома и занимались тем, чем занималось с утра все население поселка, - орудовали в своих дворах метлами и лопатами, расчищая снег. Оба тотчас же изъявили полную готовность явиться в судебное заседание, и оба советовали провести его под вечер, когда они расквитаются с заботами, которые навалила на них пурга.
Таня договорилась встретиться с ними в четыре дня в поссовете и попросила Семечкина послать кого-нибудь к Копылову и сообщить ему об этом. Сама она пошла на почту, решив, что оттуда сразу же отправится на аэродром и узнает, ожидается ли к ночи самолет в райцентр, так как не хотела ни минуты лишней задерживаться в Светлом.
На почте дежурила знакомая женщина, и Таня изложила ей свою просьбу: во-первых, связаться с радистом Белого Мыса, во-вторых, попросить радиста, чтоб он послал кого-нибудь к председателю поссовета и пригласил его к аппарату, а в-третьих, Таня соглашалась ждать столько, сколько потребуется.
- Ну, это мы сделаем, - приветливо ответила женщина и, набрав номер телефона, стоявшего на ее рабочем столике, сказала в трубку: - Алло… Сеня? Сеня, дружочек, очень срочное дело. Если уж ты не поможешь, не знаю, кто тогда поможет. Надо взять связь с Белым Мысом, надо Вуквутагина к аппарату… Знаю, знаю, что воскресенье, поэтому тебя прошу. Сенечка, кровь с носа, нужно… Попробуешь?.. А ты попроси хорошенько их радиста… Спасибо, Сенечка, жду.
Потом из радиостанции звонили дважды - и дважды женщина, приложив к уху трубку и поддерживая ее плечом, записывала на бланки тексты поступивших радиограмм, которые передавал ей дежурный радист.
Но не прошло и получаса, как женщина, снова сняв трубку, сказала Тане:
- Идите сюда, Вуквутагин пришел.
Таня зашла за перегородку, присела у столика.
- Это товарищ Вуквутагин? Здравствуйте, - сказала она в трубку.
- Трастуй, - раздался совсем рядом густой, гортанный голос. - Вуквутагин на аппарат сидит, все слышит.
- Вас беспокоит судья Камфорова, - быстро заговорила Таня, словно боясь, что связь прервется. - Я вот по какому вопросу. Два года назад у вас проходила ревизия торговой базы и была вскрыта недостача в сумме…
- Никакой недостача нет, - перебил ее гортанный голос. - Мы делал второй ревизия.
- Знаю, знаю. Вы послали акт повторной ревизии в прокуратуру, но он почему-то не был получен, - поспешно сказала Таня.
- Я за твой пропажа отвечать не могу, - ответил голос в трубке. - Ты отвечать должен.
- Да, да, понимаю, - торопливо согласилась Таня и продолжала: - Я вас очень прошу: пришлите, пожалуйста, в нарсуд копию акта. Вы меня слышите? Поскольку акт пропал, пришлите в Угольный копию. А в Светлое дайте радиограмму, что была повторная ревизия и недостачи не обнаружено. Только заверьте печатью. Вы меня понимаете?
- Понимал, почему не понимал? - ответил гортанный, густой голос. - Завтра посылать буду.
- Нет-нет, пришлите, пожалуйста, сейчас же! Радиограмма нужна сейчас же!
- Сейчас присылать не буду, - спокойно ответил голос. - Сейчас поселок забой оленя делает, сейчас я на забой хожу. Завтра присылать буду.
- Послушайте, товарищ Вуквутагин, я вас очень прошу: радиограмма нужна сегодня, на сегодня назначен суд, - горячилась Таня. - Вы понимаете?..
Трубка не отвечала.
- Алло, алло!.. Вы меня слышите?..
Трубка кашлянула, потом сказала:
- Вуквутагин хорошо слышит, Вуквутагин дома спит - слышит, как волк на поселок идет. Это ты Миша Копылов судить хочешь?
- Да-да. Я же вам сказала, что я судья! - Таня обрадовалась, что наконец-то председатель поссовета понял ее.
- А что судить будешь? Пускай Миша твой глупый суд не ждет, пускай скоро Черный море едет. Ты мой голос понимал?
- Понимаю, но вы мне дайте радиограмму! - сказала Таня, теряя всякое терпение. - Договорились?
Трубка снова не отозвалась.
- Алло, алло!.. Товарищ Вуквутагин!..
- Сейчас буду посылать, - спокойно ответил Вуквутагин. - Акт сейчас посылать не могу, акт писать долго надо.
- Да, да, акт не к спеху. Давайте радиограмму, адресуйте на почту. Я жду. До свидания, - Таня облегченно вздохнула, положила на рычаг трубку.
Телефон тут же снова зазвенел, и женщина, взяв трубку, сказала:
- Поговорили, Сенечка, поговорили. Молодец, спасибо. - Потом спросила у Тани: - Выходит, у Копылова все в порядке?
- Все в порядке. Большое вам спасибо, - ответила Таня, отходя от столика, и сказала: - Пока придет радиограмма, я на аэродром схожу.
- Через час получите, - заверила женщина.
На улице за это время все изменилось. Темнота успела раствориться. Звезды притухли, луна упала за ближнюю сопку. Небо и воздух светлели тусклой серостью, точно это был не разгар дня, а густые сумерки, когда солнце давно ушло за горизонт, а ночь торопливо заглатывает последние остатки вечернего света.
И тем не менее это был день. Тот световой час дня, когда рассвет без солнца сливается с бессолнечным закатом, робко противясь полярной ночи.
В эти два-три часа суток все окружающее: дома, столбы, провода, нарты, опрокинутые у сараев вельботы, фигуры и лица людей - все принимает свои нормальные очертания.
Час назад в голове у Тани был такой сумбур, что, идя на почту, она решительно ничего не видела вокруг. Не заметила, что рассвет начал теснить ночь, не заметила, что во дворах и на улице хлопочут люди. Ей казалось, что и ночь растворилась только сейчас и люди только лишь сейчас высыпали из домов.
Вон озоруют мальчишки: положили на санки здоровенного пса, опутали его веревкой и с гиканьем тащат санки на сугроб. Пес визжит, барахтается, мальчишки гогочут, и видно, как блестят их угольные глаза, как горят щеки, а у самого малого видна даже примерзшая к носу сосулька.
Вот на крыше дома стоит мужчина в телогрейке, широченной лопатой сгребает вниз снег. И видно, что крыша на доме новая, что мужчина молод, что при дыхании изо рта его идет пар и что верхний угол лопаты отколот. В соседнем дворе старуха-чукчанка чистит на снегу огромную медвежью шкуру.