Прораб тоже был на кухне. Сидел на холодной чугунной плите, слушал перепалку девчат с комсомольским секретарем, и лицо его при этом решительно ничего не выражало. Только когда появился и исчез Коржик, прораб сказал Жене:
- Пусть бы слушал. Чего особенного?
- Не обязательно, - ответил Женя, потом сказал: - Так вот, девушки, давайте договоримся. Дом культуры - объект важный и значимый. Не буду вам рассказывать, какую роль играет он в досуге жителей райцентра. Сами знаете. Дом культуры необходим как воздух, и давайте на нем работать. Давайте покажем, что нам по плечу любое дело. Заработки там неплохие, вам Иван Иванович скажет.
- Что я могу сказать? - ответил прораб без всякого энтузиазма (весь энтузиазм он потратил на уговоры парней, так как на девчат не возлагал никаких надежд). - Неплохие, конечно, в зимний период - минимум сто рублей. Летом - больше.
- Так как, решаем? - уже совсем бодро спросил Женя.
- Мы от работы, конечно, не отказываемся, - сказала Валя Бессонова. - Но мы ничего твердо не обещаем. Дом культуры мы, конечно, построим, но потом, возможно, уедем.
- Ну и прекрасно! - совсем повеселел Женя и предложил выбрать старшей у девушек Валю Бессонову.
Покидая общежитие, Женя Полунин тактично и в затуманенной форме намекнул Вале, что в бараке напротив, где живут шоферы и ремонтники, вертится много приезжих с трассы и рудника и что вообще с шоферами следует держаться осторожно. И опять-таки, в тактичной форме, намекнул, что об этом не мешало бы сообщить всем девушкам.
Женя уходил из общежития с облегчением и с ясным сознанием, что все сложилось отличнейшим образом: все распределены куда следует и куда нужно и особых "чэпэ" не случилось.
Благополучно перебравшись по кирпичам через лужу, он столкнулся на последнем кирпиче с редактором районной газеты Бобковым. Бобков держал путь в общежитие новоселов, и для него последний кирпич, на котором стоял Женя, должен был стать первым. Вид у Бобкова был усталый, лицо помятое, глаза сонные. Под мышкой торчали свернутые газеты последнего номера. Номер выпускался вне очереди, в честь новоселов, и должен был появиться утром.
- Опоздали, Константин Павлович, - сказал ему Женя, делая последний шаг с кирпича на сухую землю и уступая кирпич Бобкову. - Надо было с утра, теперь все разъехались. Остались только девушки, на стройку пойдут.
- Что делать? - ответил Бобков. Он зевнул, деликатно прикрыв рукой рот. - Опять машина поломалась. Всю ночь печатник без толку возился. Кое-как пятьдесят экземпляров отшлепали.
- Часто она все-таки у вас ломается, - посочувствовал Женя.
- Хлам, а не машина, - вздохнул Бобков. - Давно в металлолом просится.
- А новую не требуете?
- Мы-то требуем, да никто не дает.
- Ну ладно, пока, - попрощался Женя.
- Счастливо, - пожелал Бобков и запрыгал по красным кирпичикам, украшавшим лужу, к общежитию.
Он застал девушек на кухне. Были они пригорюнившиеся. Бобков тоже был опечален несвоевременным выходом газеты и машиной, по которой давно плакало утильсырье. Поэтому он не заметил их плохого настроения, а они не заметили, что он невыспавшийся и усталый.
Всяких громких и бодрых слов Бобков уверить не умел, а умел только писать их, посему он просто поздоровался и просто раздал девчонкам газеты - каждой по экземпляру. Оставшиеся экземпляры свернул в трубку, положил на подоконник, решив забрать с собой. Потом он вынул блокнот и самописку, начал записывать фамилии девушек и спрашивать, где кто родился, чем занимался И есть ли в роду потомственные строители.
Опрос свой он вел вежливо и не спеша, не спеша записывал. Девчонки отвечали вяло и неохотно. Бобкова огорчило, что среди будущих строительниц не нашлось ни одной потомственной строительницы.
Здесь же, на кухне, он придумал заголовок для очередного номера: "Гордимся вами, надеемся на вас!". И решил дать его шапкой на всю оборотную страницу.
4
Что касается танцев, то они состоялись. Правда, не под духовой оркестр, а под баян, но какая разница?
Просто, когда обсуждался вопрос о музыке, забыли о Мите Скворце, а он, между прочим, одолел по "самоучителю" курс нотной грамоты, и в его репертуаре уже было несколько музыкальных номеров. Кроме частушек, Митя вполне прилично играл "По долинам и по взгорьям", "На сопках Маньчжурии" и "Катюшу".
Мишка Веселов оказался прав - девушки на танцы пришли. Не сразу, и не дружно взявшись за руки, но все-таки пришли.
Сперва звуки баяна, вырвавшиеся из открытого окна на улицу, никакого впечатления на обитательниц барака напротив не произвели. Но поскольку баян не умолкал, продолжая тревожить воздух песенными переливами, на окнах стали раздвигаться шторки и за ними мелькать девчачьи лица. Несколько окон открылось, и несколько девчат, облокотившись на подоконники, стали слушать Митин репертуар. Окна в мужском общежитии давно были открыты, в них давно торчали парни и давно, облокотившись на подоконники, задумчиво прислушивались к Митиной музыке, словно исходила она не из барака, а откуда-то с улицы.
Потом через улицу завязался очень вежливый разговор:
- Здравствуйте, девушки, как вам у нас нравится?
- Спасибо, нравится.
- Наше место историческое, мы на самом Полярном круге стоим.
- Нам уже это говорили. А как вон те горы называются?
- То не горы, а сопки, им пока названия не придумали.
Потом парни пригласили девушек к себе на танцы. Девушки закрыли окна, задвинули шторки и какое-то время совещались, идти или не идти.
- Можно сходить, ничего в этом позорного нет, - сказала Валя Бессонова, к мнению которой теперь всем надлежало прислушиваться. - Но надо быть осторожными…
Спустя час причесанные, надушенные девчонки, в наглаженных платьях, в начищенных туфельках высыпали из дверей барака. И высыпав, вдруг остановились в нерешительности перед лужей, затоптались, захихикали.
- Давайте, давайте, не бойтесь, мы не кусаемся! - крикнул им из окна Коля Коржик.
- А мы не боимся! - бойко ответила Катя Горохова и первой аккуратно ступила туфелькой на кирпичик в луже.
Когда загустели сумерки, танцы были в разгаре. Митя Скворец без передыху рвал баян. Под "Катюшу" танцевали фокстрот и танго (в зависимости от быстроты темпа), "По долинам и по взгорьям" приладили к твисту, а вальс "На сопках Маньчжурии" был сам по себе натуральным вальсом.
Девчонки были нарасхват, и все до одной имели успех. Даже страшненькая Шура Минаева (ну что тут делать - подвела Шуру внешность: на плоском лице торчит загогулька-нос, красная, как помидорина, а волосы жиденькие, никакая укладка не помогает придать им пышность, к тому же и брови - не брови, разве что приглядевшись, заметишь у переносицы белесые волосинки), так вот даже Шура Минаева не стояла сиротливо в сторонке, как бывало на танцах в ее родном Закалужске. От такого внимания Шура раскраснелась и похорошела. Она утратила присущую ей скованность и неловкость и довольно запросто, даже чуть-чуть кокетливо разговаривала со своим партнером.
- А почему ваш поселок Каменное Сердце называется? Потому что кругом камень и камень?
- Простите, не потому, - отвечал ей Алик Левша, который строго следил за своим лексиконом, стараясь, чтоб невзначай в него не проникло какое негожее словечко. - Вы, простите, заметили, что нашу каменную землю залив омывает? Если смотреть с высоты, то залив похож на сердце. Форменное сердце в каменной ладони. Извиняюсь, вы такой роман не читали "Сердце на ладони?"
- "На ладони сердце"? Не читала. А что, интересный?
- Форменная буза. Извиняюсь, я вам наступил?
- Ничего, - великодушно простила Шура и снова спросила: - А правда, что в вашем бараке лагерники жили? Теперь многие в сопках скрываются?
- Это, простите, сказки про белого бычка.
- А нам так говорили.
- Пошлите вы их… Опять я вам наступил?
- Нет, теперь не наступили. Что вы говорили?
- Говорил, вы этим басням не верьте.
- Так у вас тут нету бандитов?
- Были, да все на "материк" по амнистии сплыли.
- А нам говорили…
Валя Бессонова тоже была здесь. Твист и вальс она не танцевала, только танго под "Катюшу". И как только Митя Скворец, восседавший на кухонной плите, застланной одеялом, начинал "Катюшу", возле Вали вырастал Мишка Веселов и, не дожидаясь разрешения, осторожно опускал тяжелую ручищу на хрупкое Валино плечико. Танцуя, они тоже разговаривали, и Валя серьезно спрашивала:
- Скажите, ваши сопки не вулканического происхождения?
- Этого мне геологи не докладывали, - усмехался Мишка.
- Значит, действующих вулканов здесь нет?
- Чего нет, того нет. Вот на Курилах встречаются. Слышали, как там в прошлом году тряхнуло? А вы почему этим интересуетесь?
- Я думала, раз сопки - значит и вулканы.
- Это не обязательно. А вы откуда?
- Из Харькова.
- Из самого Харькова?
- Из самого.
- И мама есть?
- И мама, и папа.
- Как же они вас сюда пустили?
- Почему "пустили"? Я не маленькая.
- Да нет… Я в общем и целом…
- У нас дома на этой почве конфликт был.
- Это на какой почве?
- На почве - пускать не пускать.
- Значит, не пускали?
- Не пускали, но у них ничего не вышло.
- Я бы тоже не пустил.
- Это почему же?
- А чего вам здесь делать? На стройке уродоваться?
- Хорошенькое у вас понятие! Если так будут все рассуждать, мы с вами далеко пойдем!
- А вы не сердитесь. Я ничего такого не сказал.
- Ничего не сказали, кроме глупости!
- У вас в Харькове все такие характерные?
- Представьте, все! Вам не нравится?
- Почему? Наоборот…
Коля Коржик перетанцевал по одному танцу с разными девчатами, потом выбрал себе постоянную партнершу и зорко следил за тем, чтоб ее у него не перехватили. Девчонка эта танцевала легче других и была примерно одного с ним роста, тогда как другие партнерши на голову или на полголовы возвышались над ним. Девчонка была беленькая, голубоглазая, и еще днем он заприметил ее, бегая в барак на разведку. Девчонка оказалась говорливой и, пока танцевали, все на свете рассказывала ему: как ехали, как доехали, как ругались с секретарем, как хотели возвращаться назад, но передумали и пока решили остаться. Коля слушал ее, поддакивал, подмыкивал и все время оглядывался на дверь.
- Что вы туда смотрите? - наконец обиделась девчонка.
- Понимаете, Лешка куда-то пропал. Пошел в парикмахерскую и нету, - ответил Коля.
- Ну так что?
- Я думаю, куда он мог деться?
- Мало ли куда. Так что же я вам рассказывала?
- Вы рассказывали…
- А, вспомнила. Слушайте дальше…
Коля слушал и продолжал поглядывать на двери. И как только в дверях появился Лешка, он сказал девчонке:
- Одну минуточку, вы тут постойте, я сейчас… - И пошел, обходя парочки, к двери.
- А я думаю, где ты пропал? - сказал он Лешке.
- В парикмахерской очередина, потом Васин к себе затащил. Помнишь Васина, с пятой колонны? Насилу отбоярился от него.
- Ладно, пошли познакомлю, - сказал Коля. - Видишь, беленькая возле окошка?
- Она?
- Она. Мечта девочка!
Митя Скворец кончил "На сопках Маньчжурии" и без паузы начал в медленном темпе "Катюшу". Танцующие прямо с вальса перешли на танго.
Коля подвел Лешку к беленькой девчонке.
- Знакомьтесь, - сказал Коля. - Это и есть Лешка.
- Я так и думала, что это вы пришли, - сказала девчонка.
- Очень приятно, - Лешка галантно протянул ей руку. И с сочувствием спросил: - Как же вы чемодан упустили, Нюша?
- Во-первых, я не Нюша, а Катя, во-вторых, чемодан был не мой, - сказала девчонка.
- А, поэтому вы и плакали?
- Когда я плакала? - удивилась девчонка. - Это Нюша плакала, у нее там свитер дорогой лежал.
- В вашем чемодане? - запутался Лешка.
- Не в моем, а в Нюшином, - сказала девчонка. - Нюша моя подруга, мы еще с Закалужска дружим. Жаль, ее нету, я бы вам ее показала.
- А-а, ее нету? - наконец-то уяснил Лешка.
- Она у нас на этот счет немножко странная.
- На какой счет? - не понял Лешка.
- Наоборот все делать. Раз я на танцы иду, она принципиально останется. - Катя тихонько засмеялась, потом высунулась из открытого окна, сказала: - Вон видите, светится? Это наша комната. Наверно, пятый раз "Трех мушкетеров" читает. - И отвернувшись от окна, сказала почему-то Лешке, а не Коле: - Пойдемте лучше потанцуем, пока играют.
- Я не танцую, - ответил Лешка, который в самом деле не умел танцевать.
- Совсем? - не поверила Катя.
- Да, по части танцев у него пробел, - обрадованно подтвердил Коля. - Пойдемте с вами.
Коржик подхватил Катю, закружил ее в вальсе.
Лешка щелчком отправил за окно окурок, вышел в коридор, ногой толкнул двери в комнату Коржика, достал из-под кровати свой чемоданчик, снял с гвоздя телогрейку. Возвращаться в коридор и проходить мимо танцующих приятелей ему не хотелось, и он решил покинуть общежитие более короткой дорогой - через окно.
Грузовик завелся, едва Лешка повернул ключ зажигания и нажал ногой на стартер. Он вырулил машину со двора и повел ее по луже. В бараке новоселов по-прежнему светилось одно окошко. Грузовик прополз по луже мимо этого окошка и выскочил на сухое. Вдруг Лешка резко затормозил и, включив задний ход, вернул машину в лужу и подвел ее к самой двери барака.
Он прошел полутемным коридором и решительно стукнул в дверь, внизу под которой распласталась полоска света.
- Заходите, открыто! - ответил ему звонкий голос.
В комнате на чистом, вымытом полу вокруг каких-то выкроек ползала на коленях девчонка. На глаза ей падала густая черная челка.
- Вы - Нюша? - неестественно сурово спросил ее Лешка.
- Нюша, а что? - Нюша дунула на челку, уставилась на Лешку огромными глазами-смородинами.
- … Пошли со мной, там с вашей подругой Катей неприятность случилась, - решительно сказал Лешка.
- С Катей? Что такое? - забеспокоилась Нюша, мгновенно поднимаясь, и накинула на себя пальтишко.
- Пошли, пошли, - буркнул Лешка и, не вдаваясь ни в какие объяснения, вышел в коридор.
- Господи! - в отчаянии проговорила Нюша, спеша за ним.
Грузовик стоял у самой двери барака, кабина была открыта. В общежитии напротив ярко светились окна, за окнами усердно и голосисто заливался баян.
- Садитесь в кабинку, я вас через лужу перевезу, - сказал Лешка, заслоняя собой узкий проход между машиной и стеной барака.
Нюша торопливо взобралась на сиденье. Лешка без промедления оказался за рулем. Грузовик рывком взял с места и понесся по улице, ошалело подпрыгивая в лужах и шумно расшвыривая колесами воду.
- Куда это мы едем, в объезд, что ли? - нетерпеливо спросила Нюша. Она обеими руками уцепилась за скачущее сиденье, чтоб не стукнуться головой в потолок кабины.
- Вот именно - в объезд! - весело сказал Лешка, нажимая на газ.
Машина вынеслась за поселок и, ломая оранжевые лучи фар о темень ночи, затряслась на лобастом булыжнике.
- Это куда ж вы гоните? А ну, остановитесь! - неожиданно крикнула Нюша, поняв, что происходит что-то недоброе, и схватилась за ручку дверцы.
- Не выйдет! - засмеялся Лешка. Удерживая левой рукой руль, он правой рукой обхватил Нюшу за плечи и легко отстранил ее от дверцы.
- Вы что же, бандит?! - скорее удивленно, чем испуганно выдохнула Нюша, тараща на Лешку огромные глаза.
- Он самый, - серьезно подтвердил Лешка. - Украл вас, и все шито-крыто. Привезу в банду, там посмотрим, что с вами делать.
- Господи!.. - немея от страха, прошептала Нюша и почувствовала, как у нее отнимаются руки и все внутри холодеет.
5
Лешка сам не понимал, какой бес дернул его утворить такую штуку - похитить незнакомую девчонку, да еще представиться бандитом.
Если бы девчонка с первых минут повела себя иначе, все закончилось бы тем, что он прогнал бы пару раз машину вокруг поселка и галантно высадил Нюшу у общежития, сказав, что все это были шутки, что ничего с ее подружкой Катей не случилось и случиться не могло и что на этом их прогулка закончилась.
Но Нюшка оказалась человеком строптивым: она кричала ему всякие злые слова, размахивала руками и рвала за ручку дверцы. Такое ее поведение развеселило Лешку и заставило применить некоторую силу, чтоб утихомирить разбушевавшуюся девчонку. Невзначай он ляпнул насчет бандитов и шайки, после чего с девчонки мигом слетела спесь, и она потеряла голос.
Напустив на себя свирепый вид, Лешка с бешеной скоростью гнал машину по трассе, то есть в направлении своего 205-го километра, и продолжая начатую игру, хрипловато и небрежно, как подобает истинному бандиту, цедил сквозь зубы слова, плетя несусветные россказни о своей шайке и о том, что вскоре ждет Нюшу.
И хотя получалось, что зловещих перемен в Нюшиной судьбе не предвидится, так как бандиты выглядели в рассказе вполне нормальными, даже благородными людьми, Нюша все же продвигалась к дверце и в какую-то минуту правая рука ее снова, но теперь осторожно и как бы невзначай, потянулась вверх к блестевшей ручке.
- Руки по швам! - гаркнул Лешка, разгадав хитрость своей пленницы, и так страшно зыркнул на нее, что Нюша съежилась и мигом отпрянула от дверцы, не дожидаясь, пока тяжелая Лешкина рука обхватит ее за плечи и придвинет к рулю.
Но по мере того как машина бешено летела, разрубая кинжальным меловым огнем темноту, Лешкины мысли трезвели. Игра в "бандита" затягивалась и, как понимал Лешка, ничего доброго ему не сулила.
Взгляд его ненароком упал на белую щелку спидометра, где проворно выпрыгивали цифры, и Лешка, к удивлению, обнаружил, что половина дороги осталась за хвостом кузова. И тогда яснее ясного он понял, какую упорол глупость. Он представил себе, как явится на участок с девчонкой, какой она там учинит переполох, как сбегутся мостовики и как взбесится Тарусов, узнав о его выходке. Он представил это, и ему стало не по себе.
"Что же мне с ней делать?" - неожиданно тоскливо подумал Лешка, покосившись на Нюшу.
Она сидела в напряженной позе, насупившись, как взъерошенный волчонок, приготовившийся отразить нежданную опасность.
Лешка рассмеялся в душе и подумал:
"Надо везти ее назад".
Он тут же прикинул, сколько это отнимет времени, и понял, что нагоняя от Тарусова теперь ему не миновать.
Однако затормозить и развернуться он не успел: машина уже вскочила в узкое ущелье сопок и завиляла на крутых и частых поворотах. Лучи фар заметались, шарахаясь по сторонам, высветливая на мгновения бесформенные нагромождения скалистых пород, угрожающе нависавших с боков, черные провалы и ощетинившиеся тяжелыми каменными выступами расщелины, на которые, казалось, несется машина, выписывая отчаянные кренделя и немыслимые дуги.
Лешка сбросил газ и, цепко ухватив руками баранку, припал к ней грудью. Начинался самый паршивый участок трассы - дорога часто отрывалась от подножья сопки и лезла вверх, одной стороной вжимаясь в каменистый бок сопки, а другой провисая над ущельем. Встречные машины не могли здесь разминуться без того, чтобы одна не останавливалась и не пропускала другую.
Лешка слегка прибавил газу на подъеме, решив, что, проскочив его, он тут же попробует развернуть в низинке машину.