- Я понимаю, это против правил, и мне неловко…
- Кира Сергеевна, миленькая, да бросьте вы, ради бога! Сию минуту распоряжусь. Дочь ваша - не белоручка? Горшки детские носить будет?.. Ну, и все в порядке, у нас ведь нянечки - на вес золота!
Она вернулась на кухню еще более уставшей. Как это невыносимо - переступать через главное в себе! Но ее слегка утешило то, что Ирина будет подменять нянечку. Выходит, не совсем уж против правил.
Они долго сидели на кухне, опять пили чай, ждали Юрия. Его почему-то все не было, и это тревожило Киру Сергеевну. Она полистала телефонный справочник, стала звонить в больницу. Про состояние Ленки ей ответили: "Средней тяжести".
А что это такое - средней тяжести? Хотела спросить, но там уже положили трубку.
Александр Степанович сидел на кухне, свесив голову, опершись локтями на колени.
И его я забросила, подумала Кира Сергеевна.
- Саша, мы не требуем друг от друга отчета, я сама так хотела, но прошу: не пей.
Он посмотрел на нее из-под волос странно и холодно, как на чужую.
- С чего ты взяла, что я пью?
- Тогда, в день моего приезда… И сегодня… То есть, уже вчера… Раньше этого не случалось.
Она подошла, подняла со лба его волосы, подержала на голове руку.
- Ладно, не буду, - сказал он.
13
Утром перед работой Юрий забегал в больницу, нес Ирине еду, днем Александр Степанович тащил ей судки с обедом, а по вечерам приходила Кира Сергеевна и тоже приносила что-нибудь на ужин.
- Вы меня обкормите, разве можно все это съесть? - всякий раз говорила Ирина.
Юрия и Александра Степановича дальше вестибюля не пускали, а у Киры Сергеевны был постоянный пропуск, и ей безропотно выдавали халат.
Ленка, бледная, с синими губами, с тонкими, исколотыми на сгибах ручонками, лежала на высокой подушке, разметав легкие влажные волосы. В первый раз, увидев Киру Сергеевну, сморщилась и тихонько заплакала. - Кира, зачем ты меня отдала сюда? Личико с запавшими глазами стало некрасивым, как у маленькой старушки.
Кира Сергеевна целовала исколотые ручонки, желтый и твердый лоб, гладила тельце с гибкими, как пружинки, ребрышками.
- Забери меня, пожалуйста…
Привыкла, что бабушка Кира - главная в доме и все может. Думает, и здесь главная.
- Обязательно заберу, вот только немножко поправишься.
Ленка смотрела большими обиженными глазами и плакала не по-детски тихо и горько.
В белой палате стояло шесть кроваток, две были пустые. Ирина рассказывала, что всех четверых кормит по очереди, умывает, убирает палату. На весь этаж - одна нянечка, никто не идет на эту работу. Почему так, думала Кира Сергеевна, почему не дать рублей по сто пятьдесят, если тут самое узкое место!
Она долго сидела с Ленкой, вырезала ей и другим малышам бумажных куколок, делала лодочки, кораблики, а потом, когда дети засыпали, спускались с Ириной в сад. Курили на скамейке, говорили о близком: о Ленке, уколах, лекарствах.
- Где ты спишь? - спросила Кира Сергеевна.
- Где придется. Чаще в ванной, там кушетка.
Усталая, без косметики, с выступившими тонкими ключицами, Ирина выглядела немного чужой, от нее пахло больницей. Кира Сергеевна смотрела на ее худую шею и все пыталась придумать, как бы помочь и Ленке, и ей.
Ирина говорила, что особенно трудно ночами. Проснется ребенок, плачет, будит остальных, все плачут, зовут маму, приходится укачивать на руках по очереди.
Кира Сергеевна чувствовала себя виноватой в том, что не могла разделить ее тревожных бессонных ночей.
- В субботу и воскресенье я буду в палате, а ты дома выспись, искупайся.
- Ну, что ты! Тебе ж потом работать.
О семейных делах они не говорили, обе избегали касаться этих тем, и все же Кира Сергеевна чувствовала, как оживает между ними близость, которой раньше не было. Хотелось сказать или сделать для Ирины что-то хорошее, но она ничего не могла придумать. Кира Сергеевна не любила нежничать, говорить сладкие слова, даже с Ленкой никогда не сюсюкала. Да Ирина и не привыкла к нежностям, в ее характере чувствовалась жестковатость и холодность.
Мы в чем-то похожи, и это мешает нам, думала Кира Сергеевна. Было время, когда ее мучила сдержанность и скрытность Ирины, она ревновала дочь к подругам, потом - к Юрию. Но с годами работа поглотила ее целиком, к тому же родилась Ленка, и Киру Сергеевну уже не обижала холодность Ирины - все в порядке вещей, многие ли матери могут сказать, что пользуются полным доверием взрослых детей?
- Сейчас я жалею, что мне далеко до пенсии. Нянчилась бы с Ленкой, вела хозяйство… Вам всем было бы легче.
Ирина даже громко засмеялась. По-доброму, без всякой иронии.
- Я представляю тебя в роли няньки и кухарки…
- Почему же? Другие бабушки…
- То - другие. Это в тебе, маты, самоедство проснулось.
Она права - самоедство проснулось. И дай-то боже, чтоб больше не заснуло!
В саду пряно пахло розами, от кустов тянуло сыростью, скамейка от росы стала мокрой. Лунный свет косо бил в оконные стекла, они отсвечивали серебром.
- Проклятый быт, он опутывает человека, - сказала Кира Сергеевна. - Ходишь, как стреноженная кляча.
- К быту не стоит относиться слишком серьезно, - отозвалась Ирина.
Кира Сергеевна посмотрела на нее. Она умная. Обеды, стирка, уборка - зачем из всего этого делать трагедию? А я делаю. И хочу, чтоб все делали. Зачем?
- Поздно, тебе пора, - вздохнула Ирина.
Они поднялись с мокрой скамьи. В самом деле - пора, но голос Ирины казался печальным, и Кира Сергеевна думала: наверно она скучает. И самой не хотелось уходить.
Они долго бродили по дорожкам сада, влажный песок оседал под ногами, где-то стучали ведрами, в освещенных окнах больницы маячили белые тени, и Ирина объясняла, где какой кабинет, где ординаторская и что Ленке ко всему надо удалить больной, запущенный зуб… Потом она провожала Киру Сергеевну до ворот, целовала в щеку холодными губами, и долго на щеке оставался след больничного запаха.
Дома Кира Сергеевна принималась за стряпню, варила бульоны и кисели для Ленки, Ирине готовила обед на завтра, мужчины истово помогали ей - чистили овощи, мыли посуду - и без конца говорили о Ленке, об Ирине, высчитывали, сколько им там еще быть.
Юрий приносил деликатесы, вплоть до красной икры - где умудрялся доставать? - приготавливал Ирине на завтра бутерброды, салаты, и Кира Сергеевна думала, что он, в сущности, хороший, преданный семье человек. И вся семья хорошая, удачная, вон как сплотились все, помогают друг другу, уже не приходится напоминать про овощи и молоко.
Но неужели для того, чтобы вот так сдружиться, должна была грянуть беда? Все понимают с полуслова, друг другу уступают, каждый норовит самое трудное брать на себя. И я не командую - зачем командовать дома? Хватит того, что приходится командовать на работе! Все, все теперь будет иначе, я многое поняла, и все поняли, как мы дороги и близки друг другу, как надо беречь друг друга…
Ложилась поздно, устало вытягивалась на постели, но сразу уснуть не могла, обступали служебные заботы - сколько упущено и как бы теперь наверстать! В субботу смотр общегородской самодеятельности, а она даже не просмотрела репертуар - не успела. Вполне возможно, туда пролезло это безголосое трио полуголых девчонок - поют полушепотом, с иностранным акцентом народные песни. Кира Сергеевна вспомнила, как воздевали они худые руки, восполняя телодвижениями отсутствие вокальных возможностей, и как жалко дергались их выпирающие лопатки.
И пора, наконец, подыскать другое помещение для библиотеки. Тоже "задыхаются". Книгохранилище тесное, читальный зал крошечный. Хорошо бы поместить в бывшей школе-восьмилетке. Школа - давно уже десятилетка - в этом году переходит в новое типовое здание, то-то библиотеке было бы раздолье! Область, как говорится, наложила лапу, метит под какое-то управление или трест…
Она представила себе, как пойдет в облисполком, а если понадобится - и в обком партии, выложит аргументы: культура всегда почему-то в загоне, культура - второй эшелон, от нее, видите ли, никакой финансовой прибыли, есть, правда, иная прибыль, да кто ж ее подсчитывает? И в каких единицах она выражается? И вот, выходит, - библиотека областного центра мало чем отличается от избы-читальни!
Ах, все это бледно и слабо. По-детски наивно. Ну, нажмет она на слова "областной центр", а что толку? Уже нажимали, когда город добивался нового стадиона! И что им ответили? "Проблема стадиона - кричащая, но есть проблемы вопящие". Тогда и родилась у них с Олейниченко идея: сунуться в министерство.
Потом она подумала: а ведь область, как и город, исходит не из личного желания. Только наивные люди, вроде Мельника, могут по неведению оперировать словами "хотите", "не хотите". Область видит дальше и шире, чем город. И тоже исходит из необходимости, подсказанной жизнью. Выходит, каждый прав на своем месте?
И другие заботы одолевали ее. Осенью предстоит отчитываться перед областной комиссией по делам несовершеннолетних. А похвастаться нечем. Число правонарушений не уменьшается, приводов в детские комнаты милиции - тоже. Самая трудная проблема.
И о строящемся детском саде думала - пусковой объект, в декабре сдавать, и нервов еще потребует немало. Она знала, как это будет: в лучшем случае тридцать первого декабря подпишут акт приемки, а потом полгода уйдет на устранение недоделок. Тоже проблема не из легких.
Кира Сергеевна поняла, что не заснет сейчас. Встала, босиком прошла в прихожую. Прикрыла дверь в комнату Ирины - там спал Юрий, в отсутствие Ирины вновь перебрался туда - позвонила в больницу. Ей сказали сердито:
- Состояние удовлетворительное, девочка спит, неужели нельзя не звонить ночью?
Она извинилась, положила трубку. Подумала: горе делает нас уязвимыми и беззащитными, каждый может нас обидеть. Почему же говорят, что горе делает человека мудрым и стойким? Неправда. Горе приучает к унижению и покорности.
14
Утром не хотелось вставать - хотя бы полчаса еще, хотя бы десять минут полежать расслабленно, прислушиваясь к тяжелому, неотдохнувшему телу. Но не было в запасе ни минуты.
Что это такое, почему все время надо насиловать себя? Не хочешь спать - глуши себя снотворным, хочешь спать - отрывай от подушки отуманенную сном голову, в которой отдается болью длинный звонок будильника. Вся жизнь состоит из маленьких насилий над собой!
Все же Кира Сергеевна поднялась и даже зарядку сделала, чтобы ушла из суставов слабость, - день нужно встречать бодро, ощущать сильные толчки сердца и упругую легкость в ногах, иначе тебя ни на что не хватит.
Но день этот выдался не из удачных. С утра Кира Сергеевна решила пойти в облисполком, а до этого. - чтоб заручиться свежими фактами и аргументами, - в библиотеку.
Заведующая водила ее по тесным, заставленным стеллажами комнаткам, конечно, стонала и жаловалась, заглядывала ей в глаза. Кире Сергеевне было стыдно, что эта немолодая женщина держится так униженно и не ради себя, а ради дела.
В книгохранилище, похожем на кладовую без окон, пахло старой истлевающей бумагой и почему-то уксусом. Заведующая объяснила, что время от времени протирают уксусом полки от шашеля - поскольку проветривать не удается, - но все равно со старых желтых полок тихо сыпалась серая труха.
Две молоденькие библиотекарши, бросив дела, тоже ходили за Кирой Сергеевной, вытянув тонкие шеи, и были похожи на детей, которые ждут от взрослого гостинца.
Но что я могу им сказать?
Она ушла расстроенная, направилась в облисполком. Нужных и главных лиц, от которых зависело решение, не было, а второстепенные лица ничего не решали. В управлении культуры ее уверяли, что, кажется, ничего еще не решено и без нее, видимо, решаться не будет и что совместными усилиями, возможно, удастся отстоять…
"Кажется", "видимо", "возможно"…
И в горкоме ничего определенного не сказали: "Посоветуемся, проконсультируемся, звоните". Никто не хочет первым сказать "Э-э". А на звонки Кира Сергеевна в таких делах не полагалась.
Она вернулась к себе усталая, кляня этот пустой, неудачный день, звонила в больницу, удалось даже поговорить с Ириной. Ленка стала есть и уже сидела в подушках, это обрадовало Киру Сергеевну - хоть тут удача!
Но она уже не доверяла этому хмурому дню, решила никаких вопросов сегодня не пробивать, в оставшееся время занялась почтой и документами.
В конце дня ударил дождь - как обычно, сперва небольшой, мелкий, и Кира Сергеевна надеялась его переждать, - но потом сразу потемнело и зашумело под окном, обрушился ливень.
Опять не взяла ни плаща, ни зонта, и теперь ходила по кабинету, поглядывая на часы. Если б домой, плюнула бы на дождь и побежала, а как явиться в больницу, если с тебя течет в три ручья? Пожалуй, не пустят.
Дежурную машину для личных нужд вызывать не хотела, дважды звонила домой - никто не ответил. Куда подевались?
Она постояла у окна, завешанного густыми серыми жгутами воды. По безлюдной улице бежала река, вспениваясь у обочин, заливала площадь. Под широкой аркой кинотеатра теснилась толпа - ни фигур, ни лиц, одно пестрое пятно.
Кира Сергеевна опять посмотрела на часы - уже семь. Шурочку отпустила, даже кофе не выпьешь. Разве самой заглянуть в Шурочкино хозяйство?
В приемной Жищенко и заведующий отделом культуры Иванов играли в шахматы, густо курили.
- И вас, Кира Сергеевна, дождичек прихватил? - поднял голову Жищенко. - Партию не желаете?
Иванов, пожилой лысеющий мужчина с аскетическим худым лицом язвенника, объявил шах, затушил сигарету. Крупная рука Жищенко нависла над доской, заметались суетливые пальцы.
- Ладно, сдаюсь. Ты бы хоть из приличия начальству проиграл.
Иванов встал, смахнул с доски фигуры, стал собирать их.
- Мое начальство не вы, а Кира Сергеевна. Может, ей бы я и проиграл.
Жищенко откинулся на спинку стула, сладко потянулся. Глянул на Иванова хитро и значительно.
- Ты что ж про свадьбу молчишь? Вот деятель! Выдал дочь замуж, полгорода собрал в ресторан, а нас с Кирой Сергеевной не пригласил!
Иванов закрыл коробку с фигурами, прижал под мышкой, как папку. Потом сказал:
- Не в ресторане, а в свадебном салоне. А вы бы не пошли.
Он коротко взглянул на Киру Сергеевну, как бы относя это "вы" и к ней.
- Почему, я бы пошла. Во всяком случае, примите поздравления.
Он кивнул - то ли благодарил за поздравление, то ли прощался - и ушел.
- Во, куркуль, и шахматы унес, - весело сказал Жищенко. Качнулся на задних ножках стула, вытащил сигарету, опять закурил, вкусно затянувшись. Как всегда, вид у него был довольный, сытый, как будто он только что хорошо пообедал.
Кира Сергеевна двигала ящики в Шурочкином столе, один из ящиков был заперт, наверно, там и держала она кофе.
Жищенко смотрел на нее прищуренно.
- Хотите прогноз? - спросил, выпуская кудрявую струю дыма.
Она не ответила, но это его не смутило. Он встал, прошел по приемной от двери до двери, ставя внутрь носками свои короткие "кавалерийские" ноги.
- В скором времени вам предстоит искать нового завотделом культуры.
- Разве Иванов уходит?
Жищенко скосил глаза на потухшую сигарету, пошлепал губами, раскуривая ее.
- Он-то не уходит. А вот его уйдут.
Кира Сергеевна видела, с каким вкусом и удовольствием сказал он это.
Странный человек. Не злой, а коллекционирует плохие прогнозы. Которые, кстати, не сбываются.
- С чего вы взяли?
- Вычислил!
Его верхняя короткая губа приподнялась в улыбке, обнажая крупные желтые зубы. Глаза с толстыми исками смотрели весело и хитро.
- Думаете, за кого вышла его дочь? За сына нашего Луценко из жилищного отдела, - И что же?
- Теперь они родня. Но то кумовья, не то сваты. Получается, в скобках замечу, семейственность. Одного надо убирать, но Луценко "мэр" но уберет, Луценко - с головой мужик. Придется Иванова.
"Вычислил", - усмехнулась Кира Сергеевна.
- Иванов тоже с головой, и они друг другу но подчинены.
Жищенко коротко хохотнул, потер руки.
- Все равно это чревато… Говорят, Иванов на свадьбе последние волосенки чуть не выдрал - так подпели их детки. Говорят, детки до самой свадьбы темнили…
- Говорят, говорят… Откуда, Николай Иванович, вы все знаете?
Жищенко развел руками.
- Поток информации, Кира Сергеевна. Никуда от него не спрячешься.
Кира Сергеевна смотрела в окно - улица все еще захлебывалась дождем, между тротуарами бежала река, кто-то поперек ее набросал больших плоских камней.
Закатный луч, пронзив черное густое небо, дрожал в косых струях причудливо и странно. Вдалеке на фоне сизой тучи висела маленькая слабая радуга.
Вдруг она увидела мужа. Александр Степанович шел с подвернутыми брючинами, косолапо прыгая с камня на камень, хотя потемневшие до колеи брюки были уже мокры. В одной руке нес зонт, другой придерживал отдувшуюся пазуху. Наверно, нес ей плащ.
Нежность шевельнулась в ней. Не потому, что вот идет весь мокрый, несет ей плащ - не бог весть какой героизм прыгать под теплым летним дождем. Просто вспомнила: после матери никто, кроме него, никогда не думал о ней. В целом свете никто. Только он - всегда, всю жизнь.
Сорвавшись с камня, он уже шел, не разбирая дороги - бурый ноток вспенивался у его ног. С полей шляпы на плечи и спину бежала вода.
Почему он не откроет зонт? - подумала она.
15
В тени под тополем было не так жарко, и они с Ириной пристроились на хромой скамейке с облупившейся краской. А Ленка в розовой больничной пижамке носилась кругами по аллее, подняв над головой голубой пластмассовый самолетик. Запрокинутое лицо было залито светом, она щурилась, наморщив нос, кричала:
- Кира, из чего сделанное солнце?
На больничных балконах проветривались матрасы, простынки, легкий ветер раскачивал и мотал их, гнал по дорожке конфетные обертки.
- К концу недели обещают выписать, - сказала Ирина.
Кира Сергеевна взглянула на ее тонкую, бледную шею, на будничное, усталое лицо. Волосы, заплетенные в детские косички, стянуты сзади бинтом, а на висках выбились короткие пряди.
- Ты осунулась.
Ирина махнула рукой.
- Были бы кости.
Ленка влезла на скамью, восторженно закружилась на пей со своим самолетиком, чуть не упала, Ирина подхватила ее.
Кира Сергеевна думала о том, как мало, в сущности, участвует она в жизни Ирины и Ленки.
- В сентябре у меня отпуск, - сказала она. - Я, наверно, поеду в пансионат. Давай возьму Ленку?
- Почему не в санаторий?
- Путевка одна, а без отца не хочу…
Ирина быстро и странно посмотрела на мать.
- А в пансионат поедешь с отцом?
- Да. Почему ты спросила?
Ирина опустила глаза, почертила прутиком на песке.
- Ну, просто… В сентябре у отца учебный год…
Все-таки, почему она так спросила, подумала Кира Сергеевна. Объяснению Ирины не поверила.
- Отпустишь с нами Ленку?
- Ну, что ты. Какой тебе с ней отдых. И потом, в сентябре мы с ней едем к Лидии.
- Она приглашала?
- Ну, у нас с ней не такие церемонные отношении, мне она всегда рада.
Эти слова слегка задели Киру Сергеевну. Лидия Чечулина - давняя ее подруга. Кира Сергеевна дружна с пой с детства. А получается, что я тут вообще ни при чем. "У нас с ней…"