- Кира Сергеевна, почему вы не возьмете домработницу?
- А вы с Ириной почему не возьмете?
- Ну, нам-то она к чему?
В самом деле - к чему? У вас уже есть домработница, притом квалифицированная и бесплатная.
Когда Ирина была еще школьницей, приходила два раза в неделю женщина, занималась уборкой и стиркой. А потом, когда Ирина вышла замуж, Кира Сергеевна решила, что четверым взрослым здоровым людям держать домработницу стыдно. Она до сих пор помнила картину: Александр Степанович с Юрием на диване играют в шахматы, пожилая женщина чистит пылесосом ковер и пол. Извинившись за беспокойство, добралась до дивана, мужчины безмятежно подняли ноги, переступили на чистое. И словно в первый раз Кира Сергеевна увидела тогда всю нелепость заведенного в доме порядка.
Ну что ж, женщина давно не приходит, а что изменилось? Теперь она сама орудует пылесосом, а мужчины так же безмятежно задирают ноги. Или уходят в другую комнату - чтоб не мешать.
Ее всегда удивляло, что Александр Степанович, человек вполне цивилизованный, притом выросший в селе, так спокойно позволял обслуживать себя даже в мелочах. Он знал за собой этот изъян, стыдился его, говорил: "Наверно, я не запрограммирован на это. У нас в селе мужской работой считалось - наколоть дров, поправить крышу, рамы, крыльцо… Ты погоняй меня, Кириллица…" Сколько лет в городе, пора бы "запрограммироваться" иначе. Дрова, крыша, рамы - в городе это отпадает, получается, в городе вся работа - женская.
А погонять труднее, чем сделать все самой.
Она стала собирать посуду, сердито стукая тарелками.
- По крайней мере, перед сном погуляй часок с Ленкой, - сказала Юрию.
- Ну, нет, сейчас футбол, матч века! Если наши продуют, объявляю забастовку, завтра не иду на работу.
Он посмотрел на часы, перетащил свое отяжелевшее после ужина тело в кресло.
- Я погуляю, - встал Александр Степанович. В таких "предгрозовых" ситуациях он всегда подставлял себя.
Кира Сергеевна подошла к телевизору, рванула шнур. Экран потух. Юрий качнулся в кресле - раз, другой. Поднялся.
- Я не Ленка, со мной так нельзя!
Не драться же с ним, подумала она. Чтоб не наговорить лишнего, ушла на кухню. Александр Степанович понес за ней горку тарелок.
Она надела перчатки, стала мыть тарелки, опрокидывала на стол, а он ставил на сушку.
- Сядь, ты устал.
- Ничего. Уберем, погуляю с Леночкой.
Тихо гудели ноги, ныла поясница, хотелось лечь и провалиться в прохладу сна, но надо еще протереть в кухне пол и постирать разную мелочь… Старая, замученная клича, ты же клялась молча упасть в борозде - что же тебе не молчится?
Опять обнадеживающе вспомнила об отпуске - хоть бы скорее!
- Даже не верится, что через несколько дней будет море и солнце, никаких обедов, магазинов, стирок… Мне не работа тяжела, мне быт тяжел.
Александр Степанович посмотрел на нее, почесал переносицу.
- Вообще-то надолго я не смогу…
Ей показалось: он не хочет с ней ехать. Она закрутила кран, сняла перчатки. Он подал полотенце, она вытерла руки, потянула за полотенце, чтоб он подошел ближе. Но Александр Степанович выпустил край, полотенце повисло у нее в руках.
- Ты устал от меня, да? И боишься еще больше устать…
- Нет, что ты. Я вижу, как тебе нелегко. Ты чаще погоняй меня…
Как радостно в молодости он ездил с ней повсюду! Ленивый домосед по натуре, ненавидящий дорогу, вокзалы, пристани, суету, плавал по Волго-Дону и Дунаю, бродил по Пушкинским местам, кряхтя, изнывая от жары, тащился по горным тропам Кавказа, ездил туристом в зарубежные страны. Ему не нужны были ни Дунай, ни Кавказ, ни Индия - нужна была она, хотел быть с ней.
Теперь даже на премьеры и просмотры с ней не ходит. Да она и не приглашает.
- Может, возьмем Леночку? - вдруг сказал он.
- Они едут к Лидии. Ирина с Ленкой.
Но он ухватился за эту идею - взять в пансионат Ленку - идея эта прямо закружила его. Зачем к Лидии, нельзя сейчас Леночке на север, после болезни ей необходимо море, и глупо не воспользоваться возможностью, надо серьезно поговорить с Ириной, убедить ее…
Он уже с азартом развивал свою идею, приводил все новые доводы, и все говорил - никогда так темпераментно не говорил! - взмахивая руками.
Она молча смотрела на него. Он неожиданно умолк, и стало слышно, как надрывается спортивный комментатор.
Это Юрий у себя в комнате включил транзисторный телевизор.
18
Она нагнулась над ванной, стала перебирать белье. Опять придётся стирать, ничего не поделаешь. И откуда только берется? Вчера перестирала все до тряпки - и опять полная ванна. Что за манера - каждый стаскивает с себя платье, сорочку и кидает в ванну. И всегда ванна оказывается занятой, нельзя принять душ. Вот сейчас перестираю все, а к вечеру они снова заполнят ее грязным бельем.
Кира Сергеевна опять плохо спала, и теперь вялые руки не слушались, в них не было силы, и она не терла, а мяла белье. Потом отжимала в ладонях, складывала в таз. Мысленно перебирала все дела на утро: сообразить завтрак, Ирине с собой бутерброды наготовить, поменять постельное белье, потом - на работу. Но надо еще выкроить время, чтобы уложить волосы. Можно бы, конечно, заскочить в маленькую исполкомовскую парикмахерскую, но там, как всегда, в единственном кресле сидит кто-нибудь из девчонок-машинисток, сразу же вскочат, чтобы уступить Кире Сергеевне это кресло… Нет, "сделает голову" она дома.
А потом пойдет по розовым утренним улицам, легко выбрасывая свои длинные ноги, - прямая, подтянутая - и про нее будут думать: вот идет хорошо отдохнувшая деловая женщина с ясными строгими глазами, и все у нее хорошо, потому что все она знает и правильно построила свою жизнь.
Ничего я не знаю. Не знаю, как жили бы на моем месте другие женщины. И как они живут на своем.
Может, все так и живут? Истязают себя и на работе и дома. А все вместе это называется эмансипацией?
Собственные мысли о том, что надо молча "упасть в борозде", казались теперь глупыми. Почему - упасть? Разве я не выполнила свой долг жены и матери? Почему мне не дают спокойно работать? Зачем я взваливаю на себя все? И как могла тогда подумать, что Ленкина болезнь - мне в наказание? Какая чушь, чепуха!
Она выпустила теплую воду, согнала пышную пену, снова побросала в ванну белье.
Ничего, скоро отдохну.
Вспомнила, как Александр Степанович вчера загорелся идеей взять в пансионат Ленку и как потом долго уговаривал Ирину. Но Ирина не согласилась. И к Лидии едут они без Юрия. Может, Юрию не дали отпуск?
Некого спросить об этом. Опять с Ириной установились напряженные отношения - как тогда, после ссоры. И следа той близости между ними, которую обе чувствовали в больнице, не осталось. Почему? Что разделяет нас здесь, в родном доме?
- Доброе утро!
Юрий, розовый со сна, опять в одних плавках - что за манера, хоть бы шорты натянул! - стоял, подпирая дверной косяк, улыбался. На его мягком смуглом животе отпечаталась широкая складка.
- Кира Сергеевна, а фигуру вы уже делали?
Он забыл ее вчерашнюю выходку - как она выключила телевизор. Он вообще легко забывал неприятности, был отходчив и беспечен.
Она посторонилась, пропуская его. Шлепком ладони он перебросил кран к раковине, мылся до пояса холодной водой, покрякивая, говорил на выдохе:
- Любите вы стирать… Не оттащишь вас от ванны…
С круглых локтей его сбегали струйки воды - прямо на пол.
- А у моей маман… был сдвиг по фазе насчет побелки… каждый месяц хату белила…
Она стояла перед ним, распаренная, с налипшими на лбу волосами, чувствуя, как меж грудей бегут густые капли пота.
- Юра, надо отнести в стирку постельное белье.
- Будет сделано, - глухо сказал он в полотенце. - Если не забуду.
Она оттянула перчатки, вылила набравшуюся в них воду.
Не хотелось сегодня затрагивать эту тему, но она не могла отступить от своего правила: не откладывать неприятных дел.
- Юра, у меня к тебе большая просьба. Чтобы ты раз и навсегда запомнил: твои обязанности в семье так же важны, как на работе.
- Ну, уж, - хохотнул он. - Прачечная и конструкторское бюро - величины одного порядка?
- Именно - одного порядка.
- А чем нас будут нынче питать? Я, Кира Сергеевна, натощак не очень воспринимаю…
Он пытался свести разговор к шутке, но она не позволила.
- Юра, в семье на тебя работают. И ты обязан работать на семью. Иначе выходит иждивенчество.
Он вызывающе отставил ногу, прищурился.
- Получается, я иждивенец?
- Получается, так. Видишь, я стираю твои сорочки, а ты…
Он швырнул на кран скомканное полотенце, оно упало в ванну.
- Я не прошу вас стирать… И не читаю нотаций… Пусть стирает моя жена!
Кира Сергеевна старалась не смотреть на него.
- Она стирает, когда есть время.
- К любовникам шляться время она находит!
- Замолчи!
Юрий круто развернулся, задел плечом стеклянную полку. Она выпала из пазов, разбилась. Он хотел еще что-то сказать, но Кира Сергеевна опять крикнула:
- Замолчи!
Он стоял напряженно, с налитыми яростью глазами, на его голых ляжках подрагивали мышцы.
В комнате с грохотом опрокинулся стул, по полу зашлепали босые ноги. Ирина испуганно заглянула в ванную.
- Что такое?.. Господи, что здесь происходит?
Грубо толкнув ее, Юрий выскочил на кухню.
- Твоя маман!.. Зарядочку на рабочий день!.. - выкрикивал он. - Попал в семейку!
Ирина взглянула на мать:
- Он ударил тебя?
У нее было такое лицо, словно вот сейчас она закричит.
Кира Сергеевна обняла ее.
- Нет, что ты! Успокойся.
Под ее руками ходуном ходили, тряслись плечи дочери.
Заплакала в комнате Ленка, Кира Сергеевна побежала к ней, взяла на руки.
Батюшки-светы, ей-то за что все это?
- Кира, где мои родители? - отбиваясь ножками, кричала Ленка.
Кира Сергеевна подумала: она напугана, значит, они ссорятся при ней.
Вбежал Александр Степанович, забрал из ее рук Ленку.
- Пошли, пошли, Кириллица, тебе на работу собираться.
Одной рукой держал девочку, другой обнял за плечи жену, повел в столовую.
На диване, поджав ноги, сидела Ирина. Лицо прикрыла ладонями, мокрыми от слез. Ленка, увидев плачущую мать, заревела громче, потянулась ручонками:
- У тебя опять зубик болит?
За что все это? За что? - повторяла про себя Кира Сергеевна.
Потом она пошла к себе одеваться. Долго причесывалась, поднимая тяжелые напряженные руки все в синих вздувшихся венах. Слегка тошнило от запаха жареного сала - Юрий на кухне готовил себе завтрак.
Она опустила руки, посидела расслабленно, стараясь заполнить мысли чем-то другим, далеким от дома. Например, как войдет в прохладный коридор исполкома, а в приемной люди, и каждому она нужна. Но все равно вечером придется возвращаться сюда. Уедет скоро к морю, выбросит все из головы, будет наслаждаться солнцем и покоем. Но опять же надо возвращаться назад.
Так сидела она, ощущая в себе пустоту. В открытое окно лился розовый солнечный свет, влетали легкие птичьи вскрики, глянцевые листья тополей вспыхивали на солнце, а она думала, что к обеду, конечно же, опять соберется дождь, хорошо бы не забыть зонт. Хорошо бы еще выпить кофе, но для этого надо идти на кухню. Там Юрий, видеть его сейчас она не могла.
Перед уходом заглянула в столовую. Александр Степанович сидел на диване, притянув к себе Ирину и Ленку.
- Завтракайте, - сказала она.
По улице старалась идти, как всегда, легко и прямо. У зеркальной витрины ювелирного магазина остановилась, увидела, какое у нее чужое, исступленное лицо. Постояла, разглядывая кулоны и броши.
Нельзя идти с таким лицом. Сейчас, еще немножко. Приду и попрошу у Шурочки кофе.
19
Их поселили в маленьком домике на две половины. В комнате стояли две кровати, тумбочка и платяной шкаф. Была еще большая веранда, разделенная пополам каменной кладкой. Во второй половине обитала молодая пара с ребенком.
Им выдали таз, ведро, веник, тряпку, сказали, что убирать надо самим. Киру Сергеевну радовали тишина и одиночество, она не любила многоэтажные пансионаты, набитые людьми, где за тонкими стенами слышались голоса, музыка - совсем как в городе. А тут домики разбросаны по склону, заросшему жесткими туями и дикой маслиной, от каждого дома через кипарисовый парк сползает тропинка вниз, к самому морю.
Утром до завтрака сбегали они босиком по лысой, сбитой ногами тропке, купались накоротке и поднимались в столовую. После завтрака, прихватив поролоновые подстилки, опять шли на пляж.
Море, усыпанное густыми, играющими на солнце бликами, казалось живым, дышащим - мягко и медленно вспухали на нем покатые волны и опадали тут же, длинными плоскими языками вылизывали обкатанную гальку и уползали назад, оставив бахрому тающей пены. От ног детворы отлетали прохладные искры, останавливались и замирали в коротком миге и, прежде чем упасть, каждая успевала взблеснуть собственным огоньком, потом гасла, становилась каплей бесцветной воды.
Кира Сергеевна опрокинулась на лежак, сквозь поролон чувствуя его жесткие ребра, сдвинула на глаза розовую панаму. Сквозь панаму просачивался свет, и мир преображался, делался нереальным, ласковым, розовым и безмятежным. Она закрыла глаза, отстранение слушала голоса, крики детей, тихое чмоканье волн.
Хорошо-то как, боже мой! Хорошо и покойно. Тихо, несмотря на голоса, и одиноко, несмотря на обилие людей. Это потому, что голоса обращены не ко мне, и людям до меня нет никакого дела.
Человек наслаждается только тем, что выпадает ему редко.
Повернулась на бок, глазами поискала Александра Степановича. Тот лунатически медленно брел по кромке воды, искал красивые камешки. Для Ленки.
Кира Сергеевна подумала, как сейчас им там - Ирине и Ленке - в дождливом Североволжске. Дожди шли всюду и здесь тоже. Но тут они - по-южному бурные, короткие, обрушиваются на твердую каменистую землю, несутся к морю, и земля не успевает поглотить их. Зато потом опять - жгучее солнце и сверкающее бликами море.
Она с завистью смотрела на детей. Ленке в самом деле здесь было бы хорошо, но Ирина уволокла ее к Лидии. Зачем?
Лидия Синицына - в замужестве Чекалина - была школьной подругой Киры Сергеевны. Потом вместе учились в пединституте. Лидия училась лучше всех в группе, была самой серьезной и рассудительной, любила математику, могла часами возиться с труднейшими интегралами, и ее курсовая работа по теории рядов стала серьезной заявкой на будущую диссертацию.
Все считали ее талантливой, сулили будущее ученой, и сама она планировала свою жизнь на много лог вперед: аспирантура, диссертация, научная работа.
Но вдруг явился молодой лейтенантик Женька Чекалин - и Лидию словно подменили. На четвертом курсе выскочила замуж, и с языка ее не сходило: "Женечка", "Женечке", "о Женечке" - так и остался он на всю жизнь "Женечкой".
А Женечка сграбастал бывшую недотрогу Лидию Синицыну и стал возить за собой по городам и весям. Лидии уже заочно через пень-колоду закончила институт, в темпе нарожала своему Женечке троих мальчишек, после чего ученая карьера ее закончилась.
Временами Лидия хныкала, корила Женечку за свой погубленный талант, но дальше этого дело не шло: какая там аспирантура или диссертация при троих сорванцах и вечных переездах!
Дети выросли, двое уехали, третий - младший - остался при родителях, но облегчения не намечалось: все та же кочевая жизнь военного, а кроме того, милые детки подбрасывали ей внуков.
Кира Сергеевна изредка наведывалась к ним, ее оглушало обилие гостей и вечно дерущихся внуков, щедрый стол, обеды из пяти блюд. Слегка отупевшая и усталая, уезжала она от подруги, вспоминая ее расплывшуюся фигуру, неряшливый вид, лицо с толстыми опущенными щеками, постоянную возню с обедами и бельем. Кира Сергеевна любила Лидию, гордилась такой долгой дружбой, но и жалела про себя, считала неудачницей - вся жизнь в четырех стенах, среди кастрюль и пеленок!
Изредка и Лидия вырывалась из "заточения", приезжала к Кире Сергеевне, обязательно с выводком внуков, которых не с кем было оставить, и в доме все шло вверх дном. Внуки били стекла, ковыряли и разрисовывали стены, ломали стулья, с улицы приходили грязные до ушей, Лидия отмачивала их в ванне, раздавала шлепки и укладывала поперек дивана. Смеясь говорила: "Вот уедем, и тебе покажется, что из твоей квартиры вывели корову, двух коз и дюжину поросят!"
Ночами - единственное свободное для обеих время - долго разговаривали, Лидия все плакалась на жизнь, вспоминала о загубленном таланте, о пропавшем дипломе, о домашней каторге… Кира Сергеевна думала о себе: а я сумела, я построила свою жизнь иначе: конечно, и меня обременяет быт, но я не позволяю этому быту съедать себя, потому что у меня есть главное и любимое в жизни - моя работа. И она гордилась тем, что независима и свободна и что, наоборот, все остальные в семье так или иначе зависят от нее. Но было совестно высказывать все это, демонстрировать перед Лидией свое благополучие, и она тоже за компанию слегка попискивала: мечешься на этой работе, как белка в колесе, а сверху тебя еще и взгреют…
Уже три года, как Чекалины осели в Североволжске, и Лидия в каждом письме звала в гости - ведь это был город их детства и юности. Но вырваться Кире Сергеевне не удавалось, а тратить отпуск не хотелось, от людей и шума она уставала - вот если бы заполучить Лидию одну, так сказать, "Лидию в чистом виде…"
Кира Сергеевна опять посмотрела на детей, на девочку в резиновой надутой лодке и подумала: какой отдых Ленке в том чекалинском "теремке"? Зачем Ирина каждый год ездит туда? И потом, это - "Лидия". Как будто они подруги и ровесницы.
Кира Сергеевна быстро вошла в воду, чувствуя, как опоясывает ее холодом. Поплыла, легко вскидывая руки. После солнца вода казалась обжигающе холодной, упруго била в бока, смывала накопившийся в коже жар. Мелко перебирая ногами, плыла она к буйку, собственное тело ощущалось сейчас молодым и легким.
Ах, милая моя Лидия, тебя бы сейчас сюда - хоть на недельку! Погоди, как-нибудь приеду, соберу твоих сыновей и тюленя Женечку, дам им разгон и увезу тебя!
Вспоминалось, как девчонками в голодное военное время плавали с Лидией на Зеленый остров, собирали в колючих зарослях ежевику. Завязывали мешком майки, ссыпали черно-синюю ягоду, возвращались назад. Дома из ежевики варили густые кислые кисели.
Кира Сергеевна развернулась, приложила ладони к теплому шороховатому боку буйка. Посмотрела на берег. Отсюда хорошо просматривались взбегающие на гору кипарисы, беленые домики с зелеными верандами, тонкие извивы тропинок, наверху - светлое и легкое здание столовой, похожее на плывущий в зелени корабль. Где-то выше проходило шоссе, но его не было видно, лишь изредка мелькали меж деревьями крыши автобусов.
На узкой пляжной полосе пестрели грибки, разноцветные зонтики, стояли покатые навесы.
Александр Степанович вышел из воды, отряхивая с пальцев капли. Вытерся полотенцем, надел свою широкополую шляпу-сомбреро, встал, закинув руки за голову, циркулем расставил ноги.
Издали она любовалась его крепким, чуть отяжелевшим телом - разве скажешь, что ему за пятьдесят? Она видела немало пятидесятилетних мужчин - хотя бы того же Женечку Чекалина - с жирными плечами и брюшком, с одышкой, они выглядели стариками.