- Сколько^ Кушать что будем? - Она так же, как продавщица, глядела куда-то поверх голов.
- Значит, так. Перцовой триста.
- Перцовой нет, есть коньяк пять звездочек.
- Коньяк триста…
- Брали бы сразу бутылку!
- Давай бутылку. Окрошки три, ромштекс - три, чаю три, хлеба шестьсот.
Официантка ушла и тотчас принесла соседям бутылку портвейна, забрав у них трешник.
- Шубин? А ну живенько! - распорядился Стас и налил себе и Шубину пива. Шубин разлил портвейн Лешке, Егоровичу и Николаю Ивановичу.
- Не надо, нет. Вы что? - удивился Николай Иванович.
Но Стас был неумолим:
- Тс! Мальчики! Все в ажуре! Ну? Я что? Я от всей честной души. Нет, прашу! Не будем фраерами, прашу! Пахан? Взяли, поехали!
Он угощал так энергично, так упрямо, что делать было нечего: боясь обидеть человека, спутники чокнулись и выпили, заглушая в себе какие-то предостерегающие голоса. А когда выпили, то и самим пришлось угощать соседей. Стас быстро разлил заказанную Лешкой бутылку.
Зал был теперь набит битком. Путешественники слегка отмякли, говорили уже по-другому. Стас хлопал Егоровича по плечу:
- Пахан? Держи! Ты вот старый уже, так? А я с тридцать пятого, так? В Салехарде был, да? А в Норильске? А я был, гад буду!
- Добро, ладно… - Ни в Салехарде, ни в Норильске Егорович не бывал. - У меня тоже это… Зять, значит…
Вдруг невдалеке оглушительно грянул оркестр, и могучий бас обрушился с эстрады: "Вьюга смешала землю с небом". Лешка, не замечая предупреждающих взглядов бригадира, в бесшабашном отчаянии заказал еще. Стас галантно пригласил к столу какую-то веселую девицу. Вскоре они пошли выделывать твист. Лешка важно курил и не обращал внимания на Николая Ивановича, который сердился и предлагал уйти. Стас с девицей опять сел за стол и разлил остальной коньяк. Какой-то парень подошел к ним:
- А ну выйдем на пару слов!
- Что? Салага! А? Что он хочет?
Парень отошел к своему столику. Но когда коньяк был допит и Стас повел Лешку в туалет, в коридор вышел и этот парень. Вскоре оттуда послышался крик, визг и звон разбитого стекла. Оркестр смолк, появилась милиция. Лешка, как он рассказывал после, бросился разнимать дерущихся. Патруль милиции выволок из коридора на улицу всех, прихватив, видимо, и Лешку. Егорович с Николаем Ивановичем остались за столиком одни. Подошла официантка:
- С вас тридцать три восемьдесят.
Николай Иванович поглядел на Егоровича. Егорович - на Николая Ивановича.
- Это… у меня десятка, зять Станислав…
- И у меня только тридцать рублей.
Но делать было нечего, Николай Иванович достал бумажник. Они рассчитались и вышли из шумного, прокуренного ресторана.
Был уже вечер. Улица полнилась шипением подошв о затвердевший асфальт, гуляющие нарядные люди шли и шли. В парке играла музыка, там изредка, высоко вверху, вспыхивали ракеты.
- Сдачу-то всю дала? - спросил Егорович, когда немного опомнились.
- Вроде всю.
- Говорил ведь, не надо ходить.
- Говорил! Ничего ты не говорил! - обозлился Николай Иванович.
- Хоть нас-то отпустили. Могли бы и нас…
Что было делать? Какой-то парень указал им гостиницу, они вошли в вестибюль.
- Вам что? - спросила миловидная уборщица.
- Это… ночевать надо, - сказал Николай Иванович. Уборщица послала их к застекленной конторке.
- Гражданочка, нам, значит… Вот! - Николай Иванович достал из кармана командировочное удостоверение. Егорович поддержал его:
- Зять Станислав тут, а у меня адресу нету.
- Мест у нас нет и не предвидится, - сказала администраторша.
- Не предвидится?
- Нет, нет, товарищи, все места забронированы.
- Так нам куда теперь?
- Обратитесь в Дом колхозника. Советская, пятьдесят три, остановка автобуса за углом. Можно и пешком, тут недалеко.
Они вышли из гостиницы слегка ободренные, пешком разыскали нужное место. Дом колхозника размещался в двухэтажном деревянном доме. Какие-то непонятные строения громоздились вокруг. Людей здесь было меньше.
- Ну, Николай Иванович, ты будешь спрашивать, ты попредставительней.
- Должны поместить.
- Скажи, что бригадиром работаешь, член правления.
- Мест нет, товарищи! - предупредила их женщина за деревянной перегородкой, как только они вошли.
- Это… как же?
- Вот так, нет и не будет!
- Дак ведь это… хозяюшка, на произволе судьбы, можно сказать… - Егорович даже снял фуражку.
- Нет, товарищи, русским языком сказано.
- Да ведь… Может, в коридор куда? Мы бы до утра только, зять Станислав…
- Нет, граждане, нет! Вон в шестом общем было пять коек, на соревнование из Костромы приехала группа. В десятом шестые сутки ансамбль лилипутов. В четвертом… Анна Ивановна, артисты с Кавказу не выписались?
- Тута! - послышалось откуда-то из-под лестницы. - Это которые с большой балалайкой? Тута!
- Нет, товарищи, ничем не могу помочь.
- Добро, ладно, хорошо.
* * *
Эту историю я записывал ровно трое суток, как раз столько, сколько ездили мужики. Но если после поездки они сразу же успокоились и начали жить нормально, то у меня с моим сценарием пошла совсем дурацкая жизнь.
С кем бы я ни говорил, все хвалили сценарий. Самое интересное было то, что хвалили-то меня, - вот, мол, как закрутил. Что закрутил? Я ничего не закручивал! Я просто записал историю этой поездки. Никто мне не верил. Все убеждали меня в том, что я очень ловко построил сюжет. Чушь какая-то! И что значит сюжет? Если говорить о нем как о случайности, то в жизни этих случайностей более чем достаточно. Конечно, Егорович случайно надел в каюте не свой картуз. Но комендантский патруль задержал сержанта совсем не случайно. А случайно ли оказался Стас в ресторане? Я познакомился с ним позже и знаю, кто такой Стас. Словом, все приняли мой сценарий за чистую, но весьма удачную выдумку.
Сценарий обошел на студии множество кабинетов, пока не застрял в чьем-то столе. Он лежал в этом столе ровно год.
Однако я был оптимистом и не терял надежд.
И вдруг удача!
Мне позвонили в Вологду, чтобы я приехал в Москву, специально по этому делу…
В проходной стоял вооруженный вахтер. Я позвонил, мне заказали пропуск. Громадная территория студии, корпуса, павильоны для съемок внушали почтение. Я глазел по сторонам, не скрывая любопытства и радости. Редакторша встретила меня очень радушно и после длинного разговора обратилась ко мне с просьбой написать сценарий… об альпинистах. Я забрал у нее рукопись и в тот же день послал на другую студию. Там опять похвалили сценарий и… замолчали.
В чем дело? Я недоумевал, ходил по редакциям. Сценарий просили всюду: на студиях, в театрах, на телевидении. Я давал рукопись всем, все хвалили ее, а я терпеливо ждал. Но киностудии молчали, будто набрав в рот воды.
Город затихал, одно за другим гасли зеленые и розовые окна в больших стандартных домах. Заря догорала за теми домами. Было светло. Пилигримы вышли из Дома колхозника…
- Ежели на вокзал-то?.. - заикнулся Егорович. - Только теперече и дороги-то не найти.
- Да и автобусы перестали ходить, - подтвердил Николай Иванович.
- Вот ведь… А что, Николай Иванович, везде свои люди-то. Ежели у кого ночевать попроситься? Ведь, к примеру, окажись кто у нас в деревне, разве бы не пустили мы ночевать? У меня вон этот… студент четыре ночи ночевал, который иконы-то искал. Опять же люди мы не какие-нибудь, в бане мылись недавно… не воры никакие.
- Да ведь, ежели что, можно и заплатить рубль-другой, - сказал Николай Иванович.
- Давай-ко вот в этот дом зайдем.
В подъезде стояла парочка. Парень был в берете и стриженый- видимо, призывник. Он попросил прикурить. Егорович вздул спичку и поднес парню. Но прикурить нужно было не ему. Девушка прикурила и жадно затянулась, спичка обожгла пальцы Егоровича.
- Теперь ежели, молодец хороший, попросить кого, дак пустят нас? - спросил у парня Егорович. - Переночевать до утра.
Парень молчал, соображая.
- Во! Звоните в тридцатую! - сказал он и показал на двери.
Девушка фыркнула. Николай Иванович и Егорович поднялись к двери и позвонили в тридцатую. Позвонили еще. За дверью вдруг ясно раздался женский крик и ругань:
- Я тебе сказала, домой можешь не ходить! Паскуда несчастная! Хоть до утра мерзни со своим хахалем!
Девушка внизу снова фыркнула. Ночлежники недоуменно переглянулись.
- Ежели вон в ту, - сказал Егорович. И они поднялись еще на один пролет. Позвонили. Им открыл заспанный человек в трусах:
- Что?
Дверь захлопнулась. В третьей квартире на звонок вышел пьяненький, в подтяжках дядечка. Он внимательно выслушал гостей.
- Так. Из какого района-то?
- Подозерский район, колхоз "Передовой". До утра только.
- Ну, ну! Подозерский? - Дядечка почесал под мышкой.
- Подозерский.
- Бывал в Подозерском. В командировках.
- Значит, это, адрес не знаем, местов нету, - объяснил Егорович.
- Вам ночевать? Так, так.
- До утра только.
- Какой, говоришь, район-то?
- Район Подозерский.
- Не могу, товарищи, помочь ни в чем. Идите в гостиницу. Какой колхоз-то?
- "Передовой".
- Нет, не могу. До свиданья, товарищи. Дядька ушел.
Бесцеремонный Егорович позвонил еще и в четвертый раз. Дверь открыла толстая женщина в мохнатом халате и с бигуди. Она недовольно и вопросительно поглядела на пришельцев.
- Гражданочка, - начал Егорович. - Мы это… Можно сказать, на произволе судьбы… Ночевать не пустите? До утра только.
- Совсем обнаглели! - Женщина быстро захлопнула дверь.
- Добро, ладно, хорошо.
Они вышли на улицу, мимо целующейся в подъезде парочки, которую тоже не пускали в квартиру. Встали на безлюдной улице, не зная, куда идти и что делать. Егорович сказал:
- Как говорил, не надо Настасью с собой брать. Вся беда от нее, я эту бабью нацию знаю.
Но что делала в этот момент Настасья? Если б Егорович знал об этом, может быть, он и не говорил бы так о "бабьей нации". Настасья только что отпила чай с вареньем. Сидела в уютной горнице Акимовны, развязав платок. Угощала хозяйку деревенскими гостинцами. Акимовна жила в своем доме на окраине города.
- Уж больно я люблю вкусненькое, - говорила Акимовна, наливая Настасье еще, но та отказалась.
Кукушка на часах прокуковала одиннадцать раз. Настасья спросила:
- Да постоялица-то у тебя, Акимовна, чья, не здешняя?
- Здешняя, матушка, здешняя. Вот опять дома до полуночи нет. - И Акимовна пошептала что-то на ухо Настасье.
- Ой, ой, милая, ой! - Настасья, сочувствуя, покачала головой.
Они пошептались еще, позевали и не торопясь начали укладываться спать. Часы мирно тикали на оклеенной обоями стене около старинной изразцовой печи. Я уверен, что если б Настасья знала, что я напишу об этом "в книгу", она ни за что бы не рассказала мне, как ночевала у Акимовны. И я, может быть, ничего бы не узнал о той постоялице. Но Настасья тогда еще не знала, что я записался в писатели, не знали об этом и три мушкетера, как называл Лешка себя и двух остальных.
Утренняя заря уже народилась где-то за спящими домами, когда вечерняя еле успела угаснуть. Это была первая мушкетерская ночь.
Егорович и Николай Иванович устроились ночевать за какими-то воротами, у поленницы. Они лежали, подложив под себя фанеру и дощечки. С тротуара их было совсем не видно.
Большая группа выпускников десятого класса прошла по тротуару с песней и с гитарами. Егорович не мог заснуть, а когда задремал, то вздрогнул. Рядом, за поленницей, раздался кошачий крик. Два кота стремительно вылетели во двор. Егорович плюнул и лег снова.
- Добро, ладно, хорошо, - сказал он. - Олешку-то… Нам бы Олешку-то выручить. Зять Станислав… Николай Иванович, как думаешь? Ежели нам к защитнику… Чтобы Олешку-то отпустили.
Но Николай Иванович ничего не ответил - он лежал на собственном кулаке и, видимо, спал.
Лешка же очнулся под утро в вытрезвителе, он лежал под простыней совершенно голый. Рядом, сидя на полу, спал Стас.
- Что, проспался, голубчик? А ну живо поднимайтесь! - Тетка в халате бросила Лешке стянутую ремнем одежду.
- Давай, давай! - кричала тетка. - Хватит, нагостились. Ну? Поднимайся, кому говорю!
Стас поморщился и продолжал спать.
Тетка вышла, звеня ключами. Лешка выпростал из-под простыни голую ногу и замер: на ляжке крупно, химическими чернилами было написано "41-й". Лешка послюнявил, потер - не отставало. Оделся.
- А тебе что, особый подъем сыграть? - Тетка дернула Стаса за ухо. - А ну поднимайся!
- Ладно, ты! - Стас зевнул. - Не ори, у меня слабые нервы. Пардон, мамочка, сейчас встаю. Гроши остались?
- Вот возьмите свои гроши. - Тетка в халате выложила на стол деньги, папиросы и ключи Стаса, - Да не твои, не твои, отдай деньги парню! - Да?
- Да. За ночлег сейчас будете платить?
Стас почесал подбородок, сделал страдальческую гримасу:
- Как, друг, подарим им два червонца? Гостиница "Люкс".
Он вытащил из Лешкиной руки двадцать рублей и бросил на стол, ему выписали квитанции.
- Иди, да больше не попадайся, - сказала тетка Лешке. - Да держись подальше от этого друга.
- Пошли, друг. Адью, мамочка!
На улице они отошли с квартал и остановились около тех самых ворот, за которыми ночевали Лешкины земляки.
- Не вешай нос, друг. Пойдем, да?
- Куда?
- На пристань, промочим горло. Скоро "Чернышевский" придет, там пиво всегда. Тебя как зовут?
- Лешка.
- Да? Лешка, да? Хорошо, Лешка, так? - И Стас надел на Лешку свой берет, поскольку шляпы не было. Лешка пошел следом.
Николай Иванович и Егорович, оба вместе, не просыпаясь, перевернулись на другой бок. Они спали ничком: под утро стало холодно. Громкие возгласы Стаса врывались в зыбкий отрадный сон Николая Ивановича. Он слышал во сне звуки ночной деревни. Стояли у речки тихие бани, березы, и дергач крякал за омутом. Красный ребячий костер горел за легким речным туманом. Желтели в лугах купальницы. Зеленели тихие палисады с выстиранным бельем на изгородях. Стояли спокойные, до последнего сучка знакомые срубы домов.
А там, дальше, за родным окоемом, целовались румяные зори. Кричал и кричал в лугах дергач, драл нога о ногу.
Но это был не дергач. Это шаркала об асфальт метла дворничихи. Пыль и окурки летели в сторону под ворота, и Николай Иванович громко чихнул. Дворничиха насторожилась, но тут же подумала, что ей послышалось, и продолжала работу. Егорович чихнул еще громче. Дворничиха начала подкрадываться к воротам, держа на изготовку черенок метлы. Увидев людей, она вытащила свисток и отчаянно начала дуть. Но свисток, видимо, засорился - чуть присвистнув, он заткнулся и только шипел. Егорович вскочил вслед за бригадиром, дворничиха отпрянула от ворот:
- Не подходи! Не подходи!
- Доброго здоровьица! - Егорович смущенно одернул рубаху. Отряхнулся, надел на голову фуражку. Николай Иванович также надел кепку.
- Не подходи! Вы тут чего делаете? - Дворничиха тщетно пыталась прочистить свисток.
- Да мы…
- Вижу, что вы, а почему за воротами?
- Ну, к примеру, это. Зять Станислав, значит… - Егорович замялся, но его осенило: -Уборная-то где? Уборную ищем.
- Так бы сразу и говорили, - успокоилась дворничиха. - Вон туда идите. После высокого дома налево, после - направо. Тут пожарная будет, так вы все прямо да прямо.
- "Все прямо да прямо", - передразнил Егорович. - Ишь, тоже на должности. Ну, Николай Иванович, теперь-то куда?
Выпускники десятого класса шли веселым гуртом обратно, посреди улицы. Они пели под гитару о том, как кто-то все едет за туманом и за таежным запахом.
- Дедушка, ловите! - крикнула бойкая девчушка в белом платье. Она бросила в Егоровича букетом увядших х утру цветов. Егорович машинально поднял букет. И вдруг букеты полетели, посыпались на путешественников. Молодежь, смеясь и бренча гитарой, исчезла, а мужики стояли в ворохе роскошных когда-то цветов.
- Ишь ты! - ворчал Егорович. - Какая нам почесть-то вышла!
- Пойдем, а то убирать заставят, - сказал Николай Иванович.
Так кончилась для них вторая ночь путешествия.
Настасья, попив у Акимовны чаю, не спеша собиралась идти к заутрене. В то же время Лешка и Стас опять были на взводе. Начав с пива, они добрались до красного, которым с утра торговали на пристани. Стас бил Лешку по плечам:
- Мы сейчас ко мне поедем, так? Жены дома нет, так?
- Мне бы это… мужиков поискать…
- Тот пахан, да? Пусть едет обратно к бабке, так?
- К зятю приехал…
- Пусть едет к своему дурацкому зятю! - Багаж вместе сдавали…
- Багаж, да? Где багаж? Мы багаж с собой забираем, так? Беоемi Шубина и едем ко мне, так? Все! Понял, да? Шубин, а ну сюда!
Вчерашний Шубин, шофер, был почему-то опять поблизости. И с машиной. Он мигом подрулил к камере хранения.
- Девушка, выдайте моему другу вещи! Что? Без квитанции, да? Бочка, да? Грибы, да? Шубин, грузи бочку!
Не успел Лешка взгромоздиться в кузов, как машина поехала. Город казался из кузова намного безопаснее. Остановились у пятиэтажного блочного дома, где был прописан Стас.
- Грибы, да? - шумел Стас. - Где грибы? Давай сюда грибы. Что? В гробу мы видели эти грибы, так! Ставь их сюда, сами идем ко мне. Так?..
Кадушка еле прошла в двери, ее надо было нести вдвоем.
- Ставим грибы здесь, сами идем ко мне, что? Леха, тс! Шубин берет твои гроши, так? Идет в кооператив, так?
Кадушку они оставили внизу, сами поднялись на пятый этаж.
- Леха, тс-с! Сейчас узнаем обстановку, так? Стас поглядел в скважину.
- Тс-с, дома! Леха, идем! Жена дома, рвем когти, так? Тс-с, тихо! Уходим, едем к Шубину! Берем Шубина, едем к Шубину, так?
Стриженый призывник в кепке стоял внизу около рыжиков. Стас, увидев его, вдруг передумал ехать к Шубину- его осенила другая идея:
- Стоим, да? Ждем, да? Привет, друг, привет! Раньше по ночам ходил, теперь по утрам, да? Ничего, парень, ничего!
Девушка, которую ждал призывник, вышла из тридцатой квартиры. Стас и с ней был так же запросто:
- Нинон? Привет!
- Привет!
Она попросила у него сигарету.
- Ждем, да? Гуляем, да? Хорошо, милочка, хорошо!
- Его в армию берут, - сказала девушка.
- Служить, да? В отправку, да? Все! Шубин? Провожаем!
Подъезд вмиг опустел. Мальчишка лет шести, пыхтя, вскарабкался зачем-то на кадушку. Перевалился, полез снова. Потом стал набирать спринцевальной резиновой грушей рассол и брызгать в играющих девчушек.
Самое неприятное было то, что Лешку забрали в милицию. Лешку надо было выручать, и Николай Иванович предлагал Егоровичу идти в милицию.
- Да ведь это… - Егорович горячился: - Ведь им только покажись, оне и нас к рукам приберут. Нет, Николай Иванович, нам туда нельзя показываться! Оне и нас-то, наверно, давно ищут. Кабы зять Станислав… Нет, надо к защитнику. Защитнику скажем: так и так, мы невиноватые, дело такое вышло. Объясним ему, кто драку завел. Скажем, что мы ни при чем. Защитника надо искать, защитника! Ты помнишь, где вывеску-то вчерась читали?
- Вроде тут, близко.