Логинов положил ружье на гусеницу.
- Клюка и то раз в год стреляет.
Михаил отнес термос, поднялся в кабину, пристроил двухстволку за спинку сиденья. Раскинул телогрейку.
- Ладно, иди, Прокопий, попрощайся с Женей.
- А мы что, насовсем? - округлил глаза Ушаков.
- За реку едешь на день - хлеба бери на три.
- Не-е, Миха, мне долго так нельзя.
- Если раздумал, скажи, пока на берегу.
- Жене одной тоскливо, - упавшим голосом сказал Ушаков.
Логинов вздохнул.
- Как же ты жил?
- А я знаю?
Ушаков спрыгнул на землю, обежал "пену", заглянул вовнутрь, потормошил бочку - не вылетит? Вернулся в кабину.
- Ну, Михаил Вячеславович, с богом!
- В добрый путь, значит, не пасуешь, - Логинов захлопнул дверку.
- Я записку своей оставил, - выкрикнул Ушаков и включил скорость.
Глава двадцатая
Заполярный остался далеко позади. Тягач надрывно и звонко стрелял глушителем. Хлопки то учащались, сливались в единый рык, то прореживались - это когда тягач спускался с пригорка. Тогда мотор переводил дух. Прокопий поворачивал голову и смотрел в заднее стекло. "Пена", словно галоша, тащилась за тягачом, буравила, подминала под себя грязь. Там, где колея переполнялась водой и разливалось целое озеро, Ушаков сворачивал с дороги и обходил это наводнение стороной. А иногда приходилось продираться сквозь коряжник и кустарники, тогда тягач кидало из стороны в сторону, да так, что Михаил не мог усидеть на месте - хватался за воздухоочиститель или за скобу.
- Смотри, как располоводилось, млеет вода, - вздыхал виновато Ушаков. - Если так будет садить солнце, день - и распустит реки.
- Нам бы только проскочить Амгу.
- А Моркошку ты не считаешь?
- Главный барьер - Амга, но если и Моркошка вздыбится не хуже Амги, - не сдается Ушаков, - разольется, попадем в вилку двуречья.
- Тогда придется бросить тягач, - вдруг говорит Логинов. - Шавров предупреждал, не послушался. Разве из Заполярного увидишь, какое тут безобразие творится? Если уж откровенно, я бы не против и вернуться. - Логинов краем глаза смотрит на Ушакова, как тот на это дело среагирует. Но Ушаков точно прилип к рычагам. Лицо окаменело, смотрит не мигая вперед. А солнце ярится.
- Вот надо же, - заговаривает Михаил о другом, - много ли проехали, у нас уже вовсю полыхает листом березка, а тут только пыжится. И лиственницы будто обугленные - черной стеной. Зато марь желтком облита, полыхает прошлогодней осокой. Ты о чем, Прокопий, думаешь? Мечтаешь?
- Как о чем? О ней. Вот сколько отъехали, а я уж соскучился…
- Ну, брат, зря я тебя взял, будешь теперь ныть, а если утонем?
- Памятник поставят. Женя цветы летом принесет.
- Нужен ты тогда. Мало нашего брата.
- Ну ты про что, Миха, не знаешь, какая она женщина? Если бы с ней чего, - Ушаков сплюнул через плечо, - я бы избушку около нее поставил и ни шагу ногой отсюда до скончания века.
- Что-то непохоже, Прокопий, на тебя. Вроде ты мужик… блудливый.
- Это мы только с виду такие. Хорохоримся, а так привязчивы, спасу нет. Я дак, Михаил, проснусь другой раз и сразу рукой - не сон ли? Нет, тут Женя, ласковая, тепленькая. И веришь, усну счастливый, как дите малое. Раньше у меня так никогда не было.
- Ты, Прокопий, спать-то поменьше спи, а то и проспишь царство земное, - заулыбался Логинов и поправил на сиденье телогрейку.
- Ну, это само собой! - блеснул Прокопий глазами.
Логинов не удержался, захохотал. Ушакова он никак не мог представить влюбленным, тем более нежным. Уж больно вид у Прокопия смурной. Он только за последнее время и оттаял, все переживал нелепую гибель Дашки. А собственно. Логинов хорошо и не знает Ушакова. Вот так вдруг спроси его, и не скажет, почему он поехал не с Пензевым, а именно с Ушаковым, а ведь Пензев к душе ближе. Пензев всегда готов за Михаила в огонь и в воду, что уж об Ушакове никак не скажешь, родную сестру не пожалеет, где надо и не надо в глаза влепит. Ладно, у себя в бригаде, на участке. Логинов вспомнил, как Ушаков однажды Бакенщикову "выдал", того перевернуло, побагровел, как закатное солнце перед ветреной погодой. Вспомнилось Михаилу: поехал Бакенщиков агитировать монтажников демонтировать на плотине холодильную установку. Дело уперлось в транспорт: пообещают машину, а не пришлют - топай пехом семь верст по морозу, да еще ночью.
Бакенщиков, конечно, свое: надо выходить из положения, все мы в одной упряжке тянем лямку, трудно с транспортом на стройке.
Тут вылупился на круг Ушаков, хорошо помнит Логинов, как он начал.
- Нехорошо, товарищ начальник! - Бакенщиков осекся от неожиданности. Почему такой недобрый голос у Ушакова? Над "дурмашиной", кажется, хорошо поработали.
Ушаков подпер взглядом Бакенщикова.
- Вот твоя дочка в школу на машине, из школы по полчаса ее ждет шофер. Все ребятишки как ребятишки, и живет она ближе всех. Какой ты пример подаешь? А с транспортом тяжко, сам говоришь. - Бакенщикову и крыть нечем. - Учитывай, товарищ начальник, не в Америке живете…
Очередная коряжина возвращает Михаила в сегодня. Он смотрит на Ушакова и удивляется. Все-таки мастерски мужик правит тягачом. Где он только так настропалился? А дорога - одно название. Обычно в эту пору зимник закрывается. Еще неделю тому назад вернулась последняя колонна машин, вездеход замкнул зимнее шествие, пособирал по обочинам последнюю технику.
Собственно говоря, этот рейс Логинов взял на свой риск, Шавров не возражал категорически. Только и сказал:
- Я бы не советовал. Утопишь тягач - полбеды, а вот сами утонете…
Но разве Логинова удержишь? Престиж бригады. Личное я… Михаил поморщился.
- Слушай, Прокопий, а не перекусить ли нам?
- Перекусить? Перекусить можно, - не сразу ответил Ушаков. - Едой силу не вымотаешь, баней пятки не сотрешь.
Ушаков застопорил тягач. Логинов от неожиданности клюнул носом.
- Лихо. Глуши, Прокопий, а то я уже оглох.
Пронька перекрыл горючее, мотор почавкал, почавкал и умолк. И сразу подступила такая тишина, что уши закололо.
- Надо бы около ручья.
- Воды тебе мало, - развел руками Ушаков. - Я так люблю настоенную на травах.
Прокопий достал котелок, пошел в кочки. Слышно было, как булькал котелок, Михаил занялся костром. Ушаков принес полную посудину воды.
- Ну куда ты столько, - заглянул Логинов. - Когда вскипит?
- Дров мало? Я так люблю полное.
- Сырые, какие это дрова.
- А ты ломай отмершие ветки, как порох горят.
Ушаков наломал охапку сучьев. Не прошло и десяти минут, котелок зафырчал.
- Ну вот, а ты говорил.
- Чему радуется человек, - осадил Логинов Ушакова.
- Как чему? Жизнь прекрасна.
Шлепнулся в кочку кулик, протяжно и тяжело постонал, порыдал, на крыло и - подрезать воду.
- Видел, Миха, что за жизнь без природы - одна скорлупа. А тут фейерверк.
- Потом будем лирику разводить. Ты, Прокопий, жуй, да побежим, не ударил бы дождь.
- А что он, опупел?
- А то плакала тогда твоя песня.
- А я чего, пожалуйста, - давясь хлебом, сказал Прокопий. - Я всегда на мази. - Он взял хлеб в одну руку, сахар в другую. - Пошли.
- Да нет уж, дожевывай, а то, не дай бог, подавишься при таком асфальте. Как я буду тогда выкручиваться? Женя не простит…
- Это верно, - засуетился Ушаков, выплеснул заварку.
- Ополаскивать котелок не надо, - собирая остатки еды в мешок, удержал Логинов Ушакова.
Прокопий нырнул под капот тягача, проверил щупом в картере масло, долил из огнетушителя. Огнетушитель - на кронштейн.
Михаил на сиденье, как на троне, курит, ожидает Ушакова.
Прокопий - за рычаги, и снова обстреливает выхлопная труба, снова мари, распадки. Ушаков жмет на полный газ, торопится, а Логинову все кажется - медленно, слишком медленно ползет тягач. Он то и дело поглядывает на часы. Его волнение передается и Ушакову. Но внешне это незаметно. Разве только что теперь он срезает каждый угол, а где можно проскочить, не огибает залитые водой колдобины, а режет напрямик, только вода расступается, да грязь от гусениц до неба взлетает.
Выскочили на Моркошку. Михаил даже привстал, глянул из-под руки.
- Мать моя, - выдохнул. - Зимой только наметки на речку, бороздка с нитку, по кустарнику только и определишь, а теперь?
Лед, словно от натуги, посинел. От закрайки поднялся табун уток и, подрезая крылом горизонт, развернулся и шел прямо на тягач. Михаил бросился за сиденье.
- Поздно, - сказал Прокопий.
Логинов проводил взглядом уток, сердце заскулило тревогой. Ушаков молча достал топор и пошел на речку. Логинов побежал по берегу смотреть закраек. Минут через десять Ушаков помахал Логинову:
- Давай сюда.
Логинов, шлепая сапогами по воде, подошел, отдышался.
- Проскочим вот здесь, - Ушаков потыкал топором в лед.
Михаил заглянул в лунку. Да, на земле лежит наледь…
- Это даже хорошо, - горячо отозвался Логинов. - Если на земле, там заберемся на лед.
Парни побежали к тягачу, на машину и - на речку. Лед под гусеницами оседал, крошился. Но когда тягач выбрался на лед, траки звонко отозвались в его толще. В распадке прошумела "пена" по льду, прозвенело эхо, да помырила, содрогаясь, на закрайках вода. А когда тягач перебежал по льду и хватил земли на другом берегу. Логинов приказал:
- Ну теперь, Прокопий, жми на всю железку. - Пожевал окурок. - Вернуться, пока еще не поздно? Впереди Амга.
- Слишком разошлись круги…
- Не понял.
- Трусы сто раз умирают, человек - раз, - жестко сказал Ушаков, и взгляды их встретились.
- Прости меня, Прокопий…
Удлинялась и густела от тягача тень, только один раз и остановились на минуту, дозаправили машину.
От быстрой езды на оголенных кочкарниках в кабине кидало так, что Логинов уже и перетянулся полотенцем, чтобы не случился заворот кишок или печенка не вылетела, и все удивлялся Ушакову. В чем ведь только душа держится, а какая душа, руки какие - только по-настоящему человека и определишь в деле.
Логинову стало неудобно за свою слабость. Подумает еще Ушаков, что у меня душа в пятках. Тягач снова кинуло, да так, что в "пене" бочки отозвались. Хорошо, что Пензев борта арматурой нарастил. Интересно, как бы себя повел в этой ситуации Николай? - подумал Логинов. Парень тоже жох, с неба радугу сорвет. Обиделся на меня, нет?..
О чем бы Логинов ни думал, а одна мысль не давала покоя: возьмем Амгу или от ворот поворот… Логинову начало казаться, что эта серая хлябная дорога не кончится никогда. Не упороли ли они в другую сторону, по другому лазу? Зимой вроде этой мари не было, и распадок откуда-то такой глубокий. Спросить у Ушакова хотел об этом, но каждый раз осекался. Подумает еще - паникую. Ни один мускул на лице Ушакова не выдает ни тревоги, ни беспечного благодушия. Его маленькие глазки еще глубже запали, а лицо стало еще непроницаемее. Знала бы Валентина. Сам влез и мужика втянул…
Михаил заметил, что дорога пошла на спуск, потому что его клонило вперед. Так и есть - вон за той черной лиственничной релкой, узнал Логинов, Амга. Сердце защемило. Логинов даже привстал с сиденья, держась за скобу.
- Не бойся, не проедем мимо, - буркнул Ушаков.
Под гусеницами заскрежетал камень, и Ушаков сбавил газ.
- Тяни на обочину, - не выдержал Логинов, - там помягче.
- На подушке спят, а кулак подкладут.
Тягач мотнуло. Ушаков примолк и тут же застопорил машину, схватил кувалду и - в дверку. Логинов хотел спросить, куда, но, увидев, что палец из трака наполовину вылез, примолк. Вот глазастый Ушаков. Прокопий забил палец, вернулся, бросил в ящик кувалду, снова погнал тягач. И только забежали за релку, сразу открылась Амга. "Как квашня перед выпечкой, - подумал Логинов, - вот-вот через край тесто полезет". Хотя до реки еще было далеконько. Логинов разглядел на льду гусей и опять зашебутился, полез за сиденье.
- Да сиди ты, - упрекнул его Ушаков. - Когда щипать твоих гусей? Не егозись.
- А чем черт не шутит, налетят, потом кусай локти.
Михаил все же достал ружье. Ушаков косился на Логинова, нервно передергивая рычаги.
- Как махну рукой, стоп!
Ушаков покивал, дескать, ладно. Но еще за полверсты до берега гуси снялись и умчались вниз по реке.
- Говорил тебе, - упрекнул со вздохом Логинов, - трещишь, как пулемет. - Михаил, казалось, забыл, зачем и куда они едут.
- А что я, выхлопную трубу кепкой заткну, так по-твоему?
- Я не говорю - кепкой, но тише можно. С тобой, Прокопий, одна морока, таких гусей упустил, - зашебутился Логинов. - Стоп, - ухватил он Ушакова за локоть.
Прокопий рванул на себя реверс, тягач встал.
Михаил спрыгнул с гусеницы и пригнулся к земле. Ушаков видел, как он где по-пластунски, где короткими перебежками добрался до кустов. Ушаков вначале решил, что Михаил спятил, но глянул на речку - у закрайка плавали утки и не замечали непрошеных пришельцев. Прокопий уже различал, как птицы веером ставили хвосты - гонялись друг за дружкой. Далеко, подумал Ушаков, не достать из ружья. Михаила он потерял из виду. И тут раздались один за другим два выстрела. Ушаков подождал секунду и подъехал к реке. Логинов, по уши в грязи, подошел к тягачу.
- Кажется, одного селезня захватил, - сказал он, продувая стволы.
- Помирать полетел, - прокомментировал Ушаков и спрыгнул с гусеницы.
Походили по берегу, потоптали закрайки. Было такое впечатление, что река только их и ждала: стоит им ступить на лед, как она тут же подхватится и понесет их в море Лаптевых. Логинов с тоской поглядел на противоположный берег. Через реку чернела полоса зимника. Он забрел в воду, пересек заберег и выбрался на лед… Ушаков закинул ему лом.
Логинов походил-походил, потыкал ломом лед.
- Давай, Прокопий, шуруй прямо по колее, - показал Михаил и направился к тягачу.
- Ты не ходи сюда, - крикнул Ушаков, - иди вперед, щупай дорогу.
Михаил не понял, заартачился.
- Что ты думаешь, я боюсь? Если что, дак вместе…
- Спорить теперь будем? - оборвал его Ушаков. - А вдруг промоина? Лыцарь какой мне нашелся, - ворчал Прокопий.
Резонно, подумал Логинов и, тыкая впереди себя ломом, пошел к другому берегу. Лед глухо треснул. Логинов оглянулся. Пронька уже карабкался тягачом на лед, направляя машину за Логиновым. Михаил прибавил шагу, потом побежал. А у самой кромки лед осел и рассыпался, сверкающий звенящими иголками. Михаил хорошо видел, как тягач с трудом выкарабкался на берег. Ушаков остановил машину, вылез на гусеницу.
- Ну, теперь можно и пожевать, - сказал Ушаков слегка охрипшим голосом и взялся за котелок.
Логинов положил ему свою руку на руку.
- Пожуем на ходу, ладно?
Ушаков внимательно поглядел на Логинова, отложил котелок. Михаил, уже на ходу, резал хлеб, колбасу, подавал Прокопию, ел и сам. По-быстрому заправили тягач и без останову добрались до базы. Поселок был тих и торжествен. На домах трепетали красные флаги. На проводах через дорогу висели лозунги.
Ушаков повернул прямо на базу. На базе сторож развел руками, вряд ли кого теперь найти - все опечатано. Логинов побежал искать начальство. Пока Ушаков осматривал тягач, заправлял машину горючим, прибежали Логинов с начальником базы, подъехал водитель на автопогрузчике. Тут же перебросили на "пену" двигатель, еще один взяли про запас - начальник базы раздобрился и все удивлялся, как проехали.
- Может, останетесь, чаю попьете?..
- В следующий раз обязательно, - обещал Логинов.
И тут же развернулись в обратную дорогу. Михаил нет-нет да закроет глаза, вздремнет, где поровнее дорога, и то уже голова не держится, в глаза хоть спички вставляй - закрываются, и баста, а вот как Ушаков дюжит, вторые сутки в этой трясогузке, - не может постичь Михаил.
Совсем немного времени прошло, как они тут проехали, а уже не узнать Амгу. Подтянулись к самой воде, вышли из кабины - стоят, смотрят на реку: лед на плаву сам по себе, не касается берегов. Как только ледоход не начался? Там, где выбирались на берег, зияла черная полынья.
- Ах ты, холера, - выдохнул Ушаков, - сколько поднаперло воды. Тихий океан.
- Труба дело! - вырвалось и у Логинова. - Одного дня не хватило.
- Ну что теперь, молитву читать?
- А что ты предлагаешь? - безнадежно спросил Логинов. - Брод искать?
- Какой брод, кромки подъело, тягач не выскребется на лед.
- А как? - Ушаков морщит лоб, соображает.
- Против стихии не попрешь, - размышляет Логинов.
- Против? Надо, чтобы стихия подмогла.
- Поможет! Булькнешь, и мать родная не узнает.
- Так уж - булькнешь! Выбрасывай пустые бочки! - приказывает Ушаков.
- Ты хоть объясни, что втемную?
- Видишь скол льда? - показывает Ушаков на то место, где они в прошлый раз переправлялись и на выходе обломили закраек.
- Ну?
- Так дальше лед уже крепок, на него можно опереть лаги, а чтобы лаги не прогибались, под них подведем бочки и по лагам выберемся на лед. Придется поработать.
- Идея! - сразу подхватился Логинов. - Давай, давай.
Отцепили "пену". Тягачом натаскали хлыстов, навели мост через полынью. Логинов прошелся, еще попрыгал.
- Не сдаст, должно бы выдержать. Ну, Прокопий, пробуй!
Логинов вышел на лед, стал в створ.
- Ориентируйся на меня.
Тягач медленно, еле-еле шевеля траками, словно обессиленное животное, полез на "мост". Только ветки вздрагивают, оседая, лед темнеет, словно погружаясь в чернила. Тягач начал крениться. А у Логинова сердце оборвалось.
- Газу! - закричал он.
Ушаков, будто назло, еще поубавил ход до самого предела, Логинову показалось, что машина остановилась. Он бросился к полынье, траки едва заметно вращались, на одном дыхании тянули машину вперед. Михаил и не заметил, что стоит по колено в воде. Лед оседал. Съюзит тягач…
- Молодец, Дошлый…
На льду Ушаков прибавил скорость. Лед заныл, зазвенел и уже позади тягача начал всплывать.
- Давай, давай, милый! - Логинов побежал по льду вперед, через речку.
Ушаков поддавал газу, выжимал из машины все, мелькали, сверкая, отмытые гусеницы. "Пена" тарахтела днищем по льду, словно приближающийся гром. Логинов запрыгнул в нее. Тягач перебежал через ледяное поле и, не сбавляя скорости, с разбегу плюхнулся в заберег. "Пена" хватила бортом воду, но тягач тут же вынес ее на берег.
Михаил выскочил из "пены", подбежал к тягачу, открыл дверку.
- Ты чего, спятил?
- Не пыли, бугор, - спокойно ответил звеньевой. - Садись, поехали, нет времени на пустые слова.
Когда уже отъехали от берега, Михаил спросил:
- Ты чего, Прокопий, как сорвался, а вдруг бы проломился лед?
- На то и скорость, чтобы убежать, пока он надумает рухнуть. Если подкрадываться, то тягач на выходе клюнул бы носом, а так с ходу вылетели.
- Мудро, - признался Логинов. - Может, поедим. Без горячего что-то в брюхе печет.
- Перебежим Моркошку, тогда привал!
- Когда это еще будет, - запротестовал Логинов.
- Мы теперь с тобой как в вилке. Не проскочим Моркошку - застрянем.