Втайне он иногда завидовал тому, что Корзун имеет такую, правда, не очень красивую, но преданную и заботливую подругу. По крайней мере, человек всегда чувствовал себя спокойным, уверенным, и двое детей - мальчик и девочка - всегда находились при нем, а не где-то в Горске.
Самого же Корзуна Вашенцев недолюбливал. Недолюбливал главным образом за то, что слишком часто слышал от него одни и те же вопросы: "Когда же вы, Олег Викторович, покончите со своим одиночеством? Не пора ли вам, Олег Викторович, уже войти в нормальную колею жизни?" Вашенцев старался уклониться от этих разговоров. Он уверял, что Ирина занята таким важным и ответственным делом, которое не позволяет ей оторваться даже на одну неделю. Корзун как будто понимал соседа, сочувствовал ему, но через день, через два начинал наступать на него со своими вопросами снова. Он словно не верил Вашенцеву, и это больше всего раздражало майора. Особенно не хотелось ему слышать вопросы об Ирине сегодня, в день праздника.
В тот момент, когда Вашенцев вышел на улицу, из соседнего подъезда показались генерал Забелин и Екатерина Дмитриевна: он в новой узкой шинели, она в черной меховой шубке и такой же меховой шляпе, кокетливо посаженной на голову. Они направлялись к машине, которая ожидала их на только что расчищенной дороге.
"В гости, наверное, собрались или в Дом офицеров на концерт, - догадался Вашенцев. - А где же Надя? Неужели осталась одна дома?" Он сразу вспомнил вчерашний вечер, ее высокую прическу с выпущенными на виски коротенькими пушистыми локонами и руку, необыкновенно легкую, почти невесомую, во время танцев.
Раздумывая, Вашенцев взглянул на исчезающую в сумерках генеральскую "Волгу". В одно мгновение возникла заманчивая мысль: немедленно, сию же минуту, отправиться к Наде. Набраться храбрости и отправиться. Некоторое время он колебался, не зная, какой придумать повод для столь неожиданного визита. Нельзя же просто так вот заявиться: "Я к вам, Надежда Андреевна, принимайте". И он решил сделать вид, что пришел к генералу. Тем более что вчера, во время разговора о Красикове, Забелин намекнул довольно прозрачно: "Смотрите, Олег Викторович, как бы не нажить новой неприятности. Если потребуется мое вмешательство, не стесняйтесь, приходите в любое время".
Надя и в самом деле оказалась дома. Увидев Вашенцева, она так смутилась, что все лицо ее и уши мгновенно зарделись.
- Разрешите? - спросил Вашенцев и, не дожидаясь ответа, вошел в прихожую. - С наступившим вас, Надежда Андреевна. Должен признаться, что до сих пор нахожусь в плену у вашей баркаролы.
- Ну что вы, Олег Викторович, - совершенно сконфузилась Надя.
- Да, да, - настойчиво повторил Вашенцев. - Вы оказались просто волшебницей...
- Ой, ну не хвалите, ради бога, - взмолилась Надя. - Я сама знаю, что сделала уйму ошибок.
- А вот этого я не заметил. И вы, пожалуйста, на себя не наговаривайте. Скажите, Андрей Николаевич дома?
Надя развела руками.
- Жаль. Ну ничего, подождем - потерпим до завтра. А сейчас по случаю такой неудачи попрошу вас, уважаемая Надежда Андреевна, сыграть для меня...
- Что вы, что вы, - запротестовала Надя. - Я сегодня была на двух концертах и так устала, просто рук не чувствую.
- Ну извините. А я, знаете, послушал бы, честное слово, не дыша.
Взгляд у Вашенцева был такой молящий, что Надя не выдержала, подошла к пианино.
- Только вы уж тогда разденьтесь и сядьте, - сказала она, раскрывая взятые со стола ноты. В ее вялых, неторопливых движениях действительно чувствовалась усталость, и баркарола сразу же зазвучала не так выразительно, как на вечере в клубе. Но Вашенцев был доволен. И когда Надя кончила играть, он поцеловал ей руку, восхищенно приговаривая:
- Чу́дно, честное слово, чу́дно.
Надя и смущалась и радовалась. Никто и никогда не хвалил ее так восторженно. Даже мать, больше всех верящая в ее способности, была куда сдержаннее Вашенцева. Окончательно растроганная, Надя долго не могла прийти в себя, потом достала из тумбочки синюю нотную тетрадь и, раскрыв ее, сказала гостю:
- Знаете что, Олег Викторович, сейчас я сыграю вам по секрету, свое. Послушаете?
- Конечно, с превеликим удовольствием, - сказал Вашенцев, наклонив голову.
Надя заиграла, тихонько подпевая:
Лыжи мои, птицы мои,
Резво бегут, словно летят.
Снежная даль ветра и солнца полна.
Быстрей, быстрей туда, на простор...
- Только вы на слова не обращайте внимания, - оторвавшись от клавиш, попросила Надя. - Слова у меня так... с ходу... Я хочу музыкой выразить движение и красоту снежного простора. Понимаете?
- Понимаю. А вы лыжи любите? - спросил Вашенцев.
- Очень, - призналась Надя.
- И часто ходите на них?
- Бывает. Только одной уходить далеко страшно, а возле городка какой простор?
- Верно, здесь не то, - согласился Вашенцев. - Давайте-ка, Надежда Андреевна, сходим с вами куда-нибудь в предгорье. Вот уж там простор настоящий.
- А вы не шутите? - спросила Надя.
- Зачем же...
- Да тут, знаете, мы с Крупениным все собирались. Но разве его дождешься? Обещает, обещает...
Вашенцев улыбнулся:
- Крупенин самый занятой человек. Ему некогда.
- А вы, значит, сможете?
- Конечно, почему же.
- А когда, Олег Викторович?
- Пойдемте в следующий выходной. Вас это устраивает?
- Хорошо. Только обязательно, ладно?
Зазвонил телефон. Надя сняла трубку и тут же стушевалась, заговорила тихо, с неловкостью:
- Да, да, это я. Куда собираюсь? Никуда не собираюсь. Нет, просто отдыхаю. Отдыхаю, и все. Что, что? Извинения? А зачем? Нет, нет, это смешно даже...
Вашенцев взял с тумбочки ноты и, положив их на колени, стал с безразличным видом неторопливо перелистывать. "Пусть, пусть постарается", - с усмешкой подумал он, уверенный, что извинения просит Крупенин. И когда Надя сказала последнее "нет" и опустила трубку, он удовлетворенно вздохнул: "Молодец, Надежда Андреевна. Так и надо!"
После телефонного разговора Надя снова села к пианино. Только в ее движениях и в голосе теперь уже ощущалась какая-то рассеянность. Пальцы по клавишам бегали вяло и неуверенно. Взяв несколько аккордов, она беспокойно вздохнула и, закрыв тетрадь, отодвинулась от пианино.
- Что же вы? - спросил Вашенцев.
- Плохо. - Она грустно посмотрела на него. - Это совсем не то, Олег Викторович. Я лучше сыграю вам Грига. Ладно?
"Какая она красивая и воодушевленная, когда играет. И меня не сторонится как будто", - слушая ее, думал Вашенцев.
- Ну, вы готовьтесь к походу, - напомнил он еще раз, выходя в прихожую одеваться.
- А как же, обязательно, - пообещала Надя. - Только не подвела бы погода, Олег Викторович.
- Прикажем, чтобы не подводила, - улыбнулся Вашенцев.
Домой он уходил необыкновенно бодрым. Тайный сговор с Надей словно перенес его в другой мир, веселый, радужный и в то же время беспокойный. Ему казалось, что он взобрался,на высокую гору и теперь пытается пройти по трудному, обрывистому карнизу, где на каждом шагу можно оступиться и загреметь вниз, в пропасть. "Но почему в пропасть? Я же просто посидел, послушал музыку. А сходить на лыжах в предгорье пообещал ради нее же, Нади. И вообще, разве плохо быть поближе к Забелиным? Совсем не плохо. И отношение самого Андрея Николаевича мне вовсе не безразлично".
Эти мысли покинули Вашенцева лишь дома, когда, переступив порог, он увидел обеспокоенных соседей и услышал целую кучу упреков:
- Куда же вы пропали, Олег Викторович? Ждем, разыскиваем по телефону.
- Нехорошо, нехорошо, Олег Викторович!
- Да понимаете, встретил кое-кого, заговорился. Настроение у всех праздничное, веселое.
- А я звонил в дивизион. - Корзун неторопливо посадил на горбатый нос очки в мощной роговой оправе. - Всех дежурных всполошил. Нет, говорят, и все.
- Верно, не дошел, - признался Вашенцев. - А нужно было. Есть дела серьезные. - Подумав, прибавил нехотя: - С Красиковым каша заварилась. Есть у меня такой. Ох и фигура, должен сказать!..
Корзун снял очки, сощурился и надел снова.
- Красиков? Стойте, стойте. Ну да, правильно, он самый, - вспомнил вдруг Корзун. - Интересное совпадение!
Светлана Ивановна не вытерпела, взяла обоих мужчин под руки и потянула в комнату, где на широком круглом столе среди разных закусок уже стояли графин с водкой и бутылка шампанского.
Дети, мальчик и девочка, такие же круглолицые и веснушчатые, как мать, в одинаковых желтых пижамках сидели на полу под елкой и что-то строили из ярких деревянных кубиков. Вашенцев повернул было к ним, но Светлана Ивановна не пустила его.
- Потом, потом, Олег Викторович, - сказала она строго. - А сейчас немедленно за стол.
Вашенцев сел рядом с хозяином и, пока тот наливал из графина, спросил его:
- Так что же у вас с Красиковым, расскажите?
- С Красиковым-то? - переспросил Корзун. - Да ничего особенного, так... ерунда. Вот выпьем лучше давайте за все хорошее в новом году. - Он поднял рюмку, и они чокнулись.
- Нет, уж вы не томите, - попросил Вашенцев настойчиво. - Нельзя же так... с намеками.
- Ну что ты в самом деле, - метнув на мужа сердитый взгляд, сказала Светлана Ивановна. - Начал - так договаривай.
И Корзун рассказал, что два дня назад, во время проверки контрольной работы, он обнаружил в тетради Красикова весьма любопытный листок с пессимистическими излияниями.
- Стихи какие-нибудь? - предположил Вашенцев.
- Нет, не стихи, - покачал головой Корзун. - Совсем другое. А впрочем, я покажу вам завтра по секрету.
- Почему по секрету? - удивился Вашенцев. - Вы передать мне должны.
- А вот насчет передать... не знаю, - усомнился Корзун. - Не смогу, наверное. Не имею на то поручения от автора. Все произошло, так сказать, чисто случайно.
Вашенцев удивленно смотрел на Корзуна, не понимая, всерьез он говорит или притворяется. И, убедившись, что он говорит вполне серьезно, отодвинул рюмку.
Светлана Ивановна снова бросила сердитый взгляд на мужа, как бы говоря ему: "Ох, и дернуло тебя, завести разговор об этом Красикове! Не мог уж подождать, когда пройдет праздник". Корзун и сам теперь понимал, что сделал непростительную ошибку, и уже старался исправить ее, предлагая поговорить о Красикове потом, после ужина или завтра.
- Не доверяете, значит? - обиделся Вашенцев. - Вот уж этого я не ожидал.
- Да что вы говорите, Олег Викторович, - мягко возразил Корзун, - я же без умысла. Я просто не имею никаких на это оснований.
- Вот, вот. Вы без умысла, без оснований. А Красиков пользуется этим. Он еще такое нам преподнесет, батенька, похлеще Саввушкина.
- Не знаю, преподнесет или нет, только на меня вы зря обижаетесь. Ну посудите сами: курсант сдал тетрадь с контрольной работой и в ней совершенно случайно...
- Случайно... - с усмешкой развел руками Вашенцев. - Да как вы можете говорить такое, дорогой Владимир Семенович? С Крупениным вы заодно, что ли? Это он меня такими разговорами каждый день потчует.
- А что Крупенин? Крупенин хороший командир, - сказал Корзун чистосердечно. - Даже очень. По-моему, таких командиров батарей, как он, у нас еще не было.
- Верно, таких не было, - скривил губы Вашенцев. Но Корзун, не заметив иронии, продолжал:
- У него и знания техники глубокие, и опыт работы на ней приличный. И в учебные процессы он вникает довольно активно.
- Во все вникает, - сердито мотнул головой Вашенцев. - Только своими делами не занимается.
- Ну, этого я не знаю, - пожал плечами Корзун. - А человек он все-таки думающий и беспокойный. У него свои взгляды, свои убеждения. С майором Шевкуном он все спорит об организации учебы. Да и меня расшевелил с оборудованием лаборатории. Не хватает у нас рабочих мест для курсантов, это факт.
- Так что же, вы сами разве на кафедре не думали об этом?
- Да как сказать. Думали, конечно. Потом примирились: ладно, дескать, в других училищах и того хуже. А теперь вот расстроил он меня, ваш Крупенин. И так расстроил, что не могу успокоиться, Олег Викторович. И простить себе благодушия не могу.
Вашенцев опять с усмешкой посмотрел на соседа.
- Значит, Крупенин самым умным оказался? Ерунда это, Владимир Семенович. Да будь в достатке оборудования, разве не сделали бы так, чтобы каждый курсант имел рабочее место? Сделали бы. Уверен. И сделаете.
- Конечно, сделаем, - согласился Корзун. - Но Крупенин уже теперь добился бы этого.
- Чепуха, - почти выкрикнул Вашенцев. - Крупенин дисциплину поставить в батарее не может. А то... он бы добился.
- Как хотите, но мне он урок хороший преподал, отрицать не буду.
- Ну тешьтесь-тешьтесь, - сказал Вашенцев. - Только сочинение Красикова вы все же отдайте мне. Договорились?
Корзун попытался было снова объяснить неловкость своего положения, но, встретив проникновенный взгляд Светланы Ивановны, сразу же сдался:
- Все, все. Передам завтра же.
- Вот и правильно! - Вашенцев встал, с особенным уважением поцеловал руку у хозяйки, первым поднял рюмку: - Ну, за все, значит, хорошее.
- И за то, чтобы вы, Олег Викторович, поскорей привезли семью, - прибавила, улыбаясь, Светлана Ивановна.
- Да, да, Олег Викторович, за встречу с вашей семьей!
Вашенцев постоял секунду, другую, поглядывая на переливающуюся через рюмку водку, и, не сказав больше ни слова, выпил.
9
В первом взводе проходили строевые занятия.
День был морозный. На городок наползал белесый туман, точно где-то неподалеку дымилась река, еще не схваченная прочным ледяным панцирем. И хотя воздух над плацем почти не колебался, лица курсантов пылали, как под резким, обжигающим ветром.
Старший лейтенант Крупенин, серьезный, сосредоточенный, стоял посредине похожего на запорошенный каток плаца и внимательно следил за действиями взвода. Так, по крайней мере, казалось лейтенанту Беленькому, который время от времени косил взгляд на своего командира.
А на самом деле все внимание Крупенина было приковано к одному курсанту - Красикову, который из-за невысокого роста занимал место в самом конце строя, рядом с таким же низкорослым Винокуровым.
Красиков, вероятно, чувствовал на себе неотступный взгляд командира батареи и потому старался четко исполнять команды.
Шел третий день нового года. За это время командир дивизиона несколько раз напоминал Крупенину о своем решении представить Красикова к отчислению. И Крупенин дважды садился за стол, чтобы написать рапорт. Но каждый раз с тяжелым чувством откладывал ручку.
Сегодня перед строевыми занятиями, когда он, уже одетый, выходил следом за курсантами из казармы, встретившийся на лестнице Вашенцев предупредил его:
- Учтите, старший лейтенант, если не будет от вас рапорта до вечера, можете потом не трудиться.
Тон у командира дивизиона был такой решительный, что Крупенину ничего не оставалось, лак ответить:
- Хорошо, до вечера представлю.
И. сейчас, не отводя глаз от марширующего в строю Красикова, Крупенин мучительно думал, как же написать, чтобы вышло убедительно и серьезно. Но в том-то и дело, что в поведении самого Красикова почти все выходило несерьезно, по-детски. Как-то два дня назад он сам подошел к Крупенину и сказал вполне рассудительно: "Написал я Саввушкину. Интересно, что ответит. Осознал, наверное, не иначе". А вечером того же дня вдруг заявил: "Не верю я Саввушкину, товарищ старший лейтенант. Ерунду он пишет. И зря с ним связался, не нужно было".
Под каблуками курсантов снег на плацу звонко поскрипывал. Лейтенанту Беленькому скрип этот, по всей вероятности, нравился. Тонкий, верткий, туго перехваченный новыми ремнями, он, казалось, выполнял свои командирские обязанности играючи: с каким-то искренним удовольствием чеканил шаги и в такт им подавал команды без единой запинки. По-мальчишески бравый, задиристый, он как бы говорил Крупенину: "Ну что, здорово? А вы как думали, товарищ старший лейтенант!"
Крупенин любил Беленького за старание в службе, за исполнительность и особенно за страсть к спорту. Но порой привычка Беленького всюду подчеркивать свою спортивную выправку, похваляться ею без всякой необходимости раздражала.
Первое время Крупенин относился к этому снисходительно: ну что возьмешь с паренька, который лишь два года назад окончил училище и был сразу оставлен здесь на командирской должности. Конечно, желание показать себя хоть в чем-то и тем самым подтвердить, что проявленное к нему доверие не случайно, было вполне естественным. Но потом поведение Беленького стало озадачивать Крупенина.
- Остановите взвод! - приказал Крупенин.
Взвод остановился. Две шеренги курсантов мгновенно повернулись налево и замерли в ожидании.
- Что же получается, товарищи! - громко и придирчиво спросил Крупенин. - Одни выполняют команды энергично, с душой, другие... тоже выполняют, но как-то принужденно. Нет у вас единого настроения, порыва нет. А без этого и строй не строй. Понимаете?
- А вы не сомневайтесь, товарищ старший лейтенант, подтянемся, - послышалось из рядов.
- Буде гарно, товарищ старший лейтенант. Як бы тильки пояса на штанцах не лопнули от натуги.
Прошуршал смех.
- Винокуров, Иващенко! - грозно прикрикнул Беленький. - Не забывайтесь! Ясно?
- Ясно, товарищ лейтенант.
Крупенин приказал продолжать занятия.
Снова - крутой поворот шеренг, лихой взмах рук, и взвод, как спаянный, ударил каблуками по хрусткому снежному плацу. "Поговорил, называется, воспитал", - с горечью подумал Крупенин. Теперь он досадовал не столько на Беленького и Красикова, сколько на самого себя, на свою неудачу и на то, что строевые занятия подходили к концу, не дав желаемых результатов.
- Разрешите песню, товарищ старший лейтенант? - не останавливая взвода, попросил вдруг Беленький.
- Давайте, - охотно разрешил Крупенин и опять загорелся надеждой: может, хоть песня человека прогреет. Не деревянный же он, в конце концов.
Беленький подал команду запевать. Курсанты как будто ждали этого момента, подхватили бойко, даже с присвистом:
Мальчишки-непоседы,
Вчера со школьной парты,
Сегодня мы в шинелях,
Военные курсанты.
И пусть мы, салажата,
В строю пока неловки.
Научат командиры
Нас воинской сноровке...
Курсанты пели с удовольствием. И только Красиков в отличие от других шагал с плотно сжатыми губами.
Окончательно расстроенный Крупенин с досадой подумал: "Ну и дьявол с тобой, молчи! Только жаль все же, что так получается. А я ведь надеялся". Он посмотрел на часы и, тяжело вздохнув, медленно пошел к казарме. Он знал, что рапорт сегодня написать опять не сможет, что снова будет разговор об этом с Вашенцевым. А тут еще сомнение возникло, что, может, вообще не стоило ему соглашаться на курсантскую батарею, а лучше было попроситься куда-нибудь в ракетную часть, в такую же, например, как на Севере. И не было бы, наверное, теперь такой мороки.