- Целики? Да... - повторил Ветлугин, и лицо его снова приняло выражение гордого упрямства, когда он представил мощную опору для каменной кровли, которую создаст стройная система его десяти стен-целиков.
- Вот об этом-то мы и должны подумать в первую очередь, дорогие товарищи, - заговорил Уваров, который до сих пор молча забавлялся тем, что сталкивал камешки с края воронки и следил, как, гулко подпрыгивая, скатывались они вниз. - Подумать о том, чтобы не устроить такой вот обвал во время производства работ. Имейте в виду, что история горного искусства отмечена многими гробами.
В помещении раскомандировочной они надели поверх своей шахтёрскую одежду и, сразу изменённые до неузнаваемости, направились коридором штольни к подъёмной клети.
Клеть плавно подошла к выходу колодца, звякнул железный затвор, и рабочие в грязных, мокрых донельзя спецовках замелькали мимо, громыхая сапогами по камню рудничного двора: выходила утренняя смена, проводившая передовой штрек на нижнем горизонте. Выходили мастера углубки, проходчики мокрых передовых забоев - мастера ответственнейшего шахтёрского труда.
Узнавая Анну, иные широко, радостно и устало улыбались, а она и хотела бы улыбнуться, да не могла, встревоженная мыслью, как убедить Ветлугина в непригодности его проекта, чтобы не подвести потом этих доверенных ей людей.
Клеть, только что взлетевшая, снова дрогнула и стремительно упала в темноту. Мелькали вдруг ярко освещенные дворы горизонтальных штреков, мелькали в них, как в окнах, фигуры людей, и снова слепая темнота, да жёсткий шорох клети, да плеск воды, льющейся со стен колодца.
На сто тридцать пятом горизонте, то есть в горизонтальной выработке на глубине в сто тридцать пять метров, Ветлугин, Уваров и Анна вышли. Глянув на клеть, снова ринувшуюся в сырую глубину колодца, Анна сказала Ветлугину:
- Сначала мы посмотрим старые работы, поговорим... Да, говорить мы будем здесь, а потом спустимся в передовой штрек сто восемьдесят пятого горизонта. Там сейчас столько воды, что едва успевают откачивать. Разговаривать там будет трудно.
Анна повернулась и пошла по "двору" штрека, где было особенно светло и сухо: здесь работали моторы, обслуживавшие этот этаж рудника.
"Сейчас я проведу тебя по нашим старым следам и ткну носом в то, что мы напортили в прошлом, и в то, что могло бы получиться из твоего дурацкого проекта в будущем!" - с холодным тяжёлым бешенством думала Анна, идя первой по просторному коридору штрека. Она шла, увёртываясь от вагонеток, подталкиваемых откатчиками, грузно ступая резиновыми сапогами по доскам настилов, под которыми текла вода, собиравшаяся сюда к водосливу из всех просечек "этажа". Местами вода текла даже поверх досок, и с бревен потолочного крепления лился настоящий дождь, - тогда Анна сутулилась, втягивала голову в плечи и шла быстрее валкой, проворной походочкой, неуклюжая и широкая в своей брезентовой куртке.
40
Свет фонаря упал снизу на молодое лицо. Под твёрдым подбородком блеснула пряжка ремня. Металлическая каска придавала шахтёру вид мужественно-суровый, но если бы снять эту каску, отжимавшую сзади узел волос на самые плечи, эти жёсткие брезентовые штаны и куртку, то перед разбитым люком оказалась бы просто миловидная женщина, встревоженная и даже смущённая.
Выпускной люк был разбит взрывом. Но что же делать, если к выходу спускаются большие глыбы? Вот сегодня снова спустилась одна пудов на шестьсот, а из-за неё застряла вся руда. Глыбу разбурили, взорвали... Вместе с ней взорвался затвор люка. В развороченное отверстие выперла и раздробленная руда; выпускаемая под тяжестью собственного веса, она не разбиралась, куда ей следовало выходить, и безобразной грудой завалила коридор штрека. Рабочие не успевали подбирать руду, нагружая вагонетки лопатами.
"Всю механизацию свели назад к лопате! - думала Анна с горечью. - Но мы хотели дать руду скорее и дешевле, - тут же возражала она себе. - Мы хотели создать мощный, непрерывный поток руды, и мы его создали, только вот этого мы не предусмотрели... Да, именно этого мы не предусмотрели! - сказала она себе удивлённо и радостно. - Что если люки и эти вагонетки перенести в нижний этаж и туда перепускать руду... А под выпускными воронками... вот здесь, на этом горизонте, положить над устьем добавочного колодца рельсовые грохота... Крест-накрест... Все крупные куски, которые не пройдут в отверстие этой решотки, взрывать здесь".
- Мы должны внести в проект дальнейшей разработки горизонт грохочения, - сказала Анна громко,сразу захваченная своим открытием, ища глазами Уварова, - такого же серого и огромного в своей спецовке, как остальные шахтёры. - Понимаешь, нечто вроде решета на промежуточном этаже, такие решотки из рельс, и, в случае надобности, вторичная распалка над люком. Тогда люки не будут повреждаться и выпуск руды пойдёт без перебоя. Ну вот, спросим его...
Анна обернулась к рабочему-забойщику и стала объяснять ему, оживлённо блестя глазами. Она не терпела промедлений, отсрочек, долгих размышлений, быть может, даже слишком нетерпеливая в своём желании действовать. Уваров хорошо знал эту её сторону и сейчас, наблюдая, как она сразу на непосредственно заинтересованном человеке проверяет возникшую у неё деловую мысль, сразу подумал о её отношении к проекту Ветлугина. Нет, её нельзя было обвинить в недостатке смелости. Она уже доказала своё уменье "пойти на риск", когда за этим риском была действительная перспектива.
Уваров был рассеян, но Анна увлекла и его, и он тоже стал слушать, глядя при этом больше на забойщика, и когда забойщик неожиданно хорошо, располагающе, улыбнулся, Уварову самому захотелось улыбнуться: так нужно и просто было всё, о чём говорила Анна.
"Если мы введём горизонт грохочения, это поможет нам потом исправить прошлые ошибки и выпустить целики", - думала Анна, карабкаясь по крутым лестницам колодца, пробитого в целике.
В камеру Ветлугин, Уваров и Анна проникли через боковой ходок, низкий и тёмный. Ходок этот не был закреплён деревянными столбами-подхватами, как не была закреплена и самая камера - просторная выработка ввиде пещеры в сплошной каменной породе. Рядом с этой камерой, за таким же шестиметровым целиком, по ходам которого они прошли, была вторая камера, потом опять целик и опять камера. Так были расположены все шесть целиков и семь камер в этом этаже рудника.
Бурильщик Никанор Чернов опустил перфоратор, давая отдых натруженным рукам, освобождённо улыбнулся ослепительно белыми на запылённом лице зубами.
- Выпуск руды нас ограничивает! - громко крикнул он, оглушённый треском соседних перфораторов, и опять улыбнулся. Он впервые работал один на двух молотках, и настроение у него, несмотря на усталость, было повышенное. - Внизу задержка с выпуском, а нам здесь, под потолком, тесновато.
Анна и сама видела, что в камере "тесновато". Бурильщики перфораторами и динамитом вгрызались в потолок камеры и каждый день обрушивали его, и каждый день, каждый час разрушенная порода в медленном непрерывном движении, вытесняемая собственным весом, уходила из-под их ног. Так отрабатывались все камеры снизу вверх до кровли "этажа". Когда вся отбитая порода уйдёт через выпускные воронки на дне камер, камеры будут представлять собою искусственные пещеры до пятидесяти метров высотою. Подумав об этом Анна сразу вспомнила провал наверху...
- Опять люк подорвали! - кричал Чернов, всё так же освобождённо улыбаясь. - Мы производительность здорово повысили, а развернуться негде...
В своём сером брезенте, пропылённый серой каменной пылью, он стоял перед Анной хозяином недр, сильный и смелый, как и все, кто работал здесь, под землёй.
- Сколько сейчас даёшь? - спросила Анна, любуясь энергичным лицом Чернова, глазами его, яркими и влажными в пыльных ресницах.
- На двух бурах до пятисот процентов.
- А мог бы дать больше?
В лице Никанора Чернова мелькнуло недоумение,даже как будто испуг. На минуту он задумался, сразу постарев, без блеска улыбки.
- Можно бы, - произнёс он, морща сосредоточенно и лоб и брови, - кабы было где развернуться. Развернуться негде. Если я один работаю сразу на двух станках, то, приноровившись, и на трёх - четырёх сумею.
41
- Вот, когда мы введём горизонт грохочения, - это сразу даст возможность ускорить работы здесь, - сказала Анна, подходя к Уварову. - Видишь, как задерживает бурильщиков плохой выпуск руды. А ведь мы могли бы предусмотреть это, если бы не поспешили...
- Вы сожалеете, что мы ввели новую систему отработки? - спросил Ветлугин.
- Никогда! Но эту систему нужно усовершенствовать, а не губить легкомысленно.
Лицо Ветлугина в тусклом сквозь пыль освещении потемнело от бросившейся к щекам крови:
- Вы это о чём?
- О вашем проекте, - отрезала Анна.
- Это нужно доказать.
- Хорошо. Я буду доказывать. Мы для того сюда и пришли, чтобы "представить на практике"... - Анна подошла к неровной, ямисто выбитой стене целика, провела по ней ладонью. - Вот опора для того, что наверху, а наверху нависла каменная порода - пласт в его тридцать пять метров толщиной. Сделанные нами пустоты только усиливают давление, разрушив целостность этой породы. На сто восемьдесят пятом горизонте, для которого составлен ваш проект, давление ещё усилится. А высота камер рассчитана в пятьдесят метров. Представьте себе, что это высота двадцатиэтажного дома. - Резкая складочка легла между бровями Анны, но она продолжала спокойно: - Целики, по вашему проекту, будут между выработками-камерами, как каменные стены в метр толщиной. Но вывести их на всю высоту невозможно. Ведь это же не воск резать: каждый шаг в породе мы пробиваем взрывами, от которых целики тоже трескаются. Вообразите, что местами толщина поневоле разбуренных целиков будет сохранена только в полметра или ещё меньше... Они осядут и сами уйдут в выпускные воронки. Их попросту выжмет своим весом спускающаяся отбитая руда. Допустим, что удалось бы отработать так, как вам хочется. Но при страшном давлении сверху наши узкие да ещё растрескавшиеся целики-столбики не поддержат кровли: их раздавит верхней породой, как спички. Это загубило бы всю систему работ без крепления. - Анна взглянула бегло в глаза Ветлугина и сказала: - Если вы не возражаете, я попробую познакомить Чернова с вашей... идеей.
Бурильщик Чернов выслушал Анну очень внимательно. Серое от пыли лицо его стало как будто ещё серее:
- А где будут проложены ходы сообщения? - спросил он.
- Через камеры, - серьёзно пояснил Уваров, позволив себе вмешаться пока на правах слушателя, - через целики в следующие камеры.
Чернов заметно смутился.
- Как же это получится? - заговорил он с запинкой. А в случае... обвал... куда же мы денемся?
- В другую камеру, - с заметной издёвкой сказала Анна.
- Так разве все камеры сразу пойдут в отработку? - Чернов в своей деловитой заинтересованности не заметил ни тона, ни. выражения Анны. - Так же, как теперь? Тогда же не выйдет никаких ходов, товарищи дорогие! Я же тогда в любом месте буду натыкаться на полный магазин, и случись что - прямо, как в мешке, прихлопнет.
- Почему обязательно прихлопнет? - спросила Анна, не глядя на Ветлугина.
- Да очень просто. Возьмите вы такое дело: какая ни наесть пичуга и та гнездо прямо в траве не построит, а обязательно под прикрытием: либо под кочкой либо ямку выроет. Для неё трава - целый лес, а пришёл бы, примеру, медведь, лёг на траву, и осталось бы от гнезда мокренько...
- Вот уж загнул нивесть что! - не выдержав, возмутился Ветлугин. - Причём тут трава?
- А при том... Конечно, я человек без образования, выражаться технически неспособен... Но, по моему предоставлению, против той тяжести, что над нами висит, целики в метр толщиной - та же трава против медведя, - сомнёт их. И скажу прямо: меня заранее озноб продирает от такого представления. Я вот работаю здесь без всякого крепления, а душа у меня спокойна потому, что рядом кочка - несокрушимая стена-целик в шесть метров толщиной со всеми ходами-выходами.
- Ну, вот видишь? - сказала Анна Уварову, когда они отошли в сторону.
Большие брови Уварова дрогнули и поползли к переносью.
- Да-а... - промолвил он.
- Надо придумать что-то другое. Не медля, не тратя зря ни одного часа, - настойчиво, страстно продолжала Анна. - Положение у нас сейчас просто трагическое. Нельзя впадать в панику, но не надо и обманывать себя. Надо найти что-нибудь другое, а для опыта, чтобы убедиться, мы оставим один метровый целик. И вы посмотрите, как просто он уйдёт в выпускную воронку.
Поднимаясь снова по узким лесенкам, Анна продолжала думать о словах Чернова.
- Развернуться... - бормотала она вполголоса, ловко карабкаясь по затоптанным ступенькам ходов-колодцев. - Раза в два удорожатся подготовительные работа, если введём горизонт грохочения... Как же это возместить? - Анна поднялась на следующую ступеньку и остановилась, поражённая смелой мыслью. - Что, если в два раза сократить число целиков? В два раза меньше этих вот ходов и лесенок, в два раза меньше нарезных работ. Распахнуть бы камеры в целые подземелья. Вот тогда можно будет развернуться бурильщику!
42
Домой Анна явилась очень рассеянная и в то же время возбуждённая.
- Ты бы поиграла со мной, - предложила ей Маринка, загородив всю комнату нагромождением стульев и табуреток. - Это самолёт. Хочешь, я отвезу тебя хоть на самый полюс? На льдину, где живут белые медведи. Или в Америку, как Валерий Чкалов?
- Некогда мне, дочка! - ответила Анна и, проходя к обеденному столу, оборвала нечаянно протянутые между стульями нитки. - Что это ты всё заплела, как паук? - промолвила она с недовольством.
- Анна! - с мягким упрёком сказал Андрей. Он сидел на одном из стульев в качестве пассажира, но с газетой в руках.
- Да, да, - нетерпеливо отозвалась Анна. Конечно, это он избаловал девочку, позволяя ей перевёртывать всё в доме вверх дном.
Но тут же забыв об этом, забыв о том, что у Андрея свои неприятности и волнения, связанные с неудачами рудной разведки, Анна села к столу.
Она опоздала и поэтому обедала одна. Она сидела за столом, торопливо жевала, почти не замечая того, что ела, блестя глазами, чертила по скатерти черенком вилки и, не выпив чаю, поспешила в свою комнату.
- Что у тебя, Анна? - спросил Андрей, осторожно прикрывая дверь и тихими шагами подходя к жене.
Она сидела с карандашом в руке, но не писала, а, подперев ладонью черноволосую голову, задумчиво смотрела в окно, где уже копились тонкие летние сумерки. Не оборачиваясь, она взяла широкие ладони Андрея, которые он положил на её плечи, и сжала ими своё лицо. Щёки её горели.
- Тебе нездоровится? - спросил он участливо, нежно.
- Нет, мне хорошо было бы... но рудник болеет, - медленно проговорила Анна, впервые не решаясь делиться с Андреем тем, что так властно волновало её. Но они оба привыкли доверяться друг другу в самом сокровенном и, поколебавшись, Анна выложила все свои соображения.
Андрей слушал заинтересованно, серьёзно, но под конец лёгкое смущение отразилось на его лице.
- Какую ширину камеры ты хочешь предложить? - быстро спросил он.
Анна задумалась. Ей самой было ещё неясно, как она это сделает. И может быть, оттого, что она не смогла сразу ответить, от её неуверенности в сочувствии Андрея... она вдруг почувствовала то, что должен был чувствовать художник, у которого выпытывают тайну ещё не выношенного им произведения. Разве недостаточно того, что она сказала? Андрей смотрел выжидающе. Как он любил это выражение раздумья на её лице!
- Я думаю, метров пятнадцать. Четыре камеры по пятнадцать метров шириной, - сказала она неохотно, почему-то щурясь и хмуря брови.
- Это около трёхсот квадратных метров каждая?
- Да... приблизительно.
- По-твоему "приблизительно"? - сказал Андрей с невольной улыбкой.
"Приблизительно" значило у неё в шутку около половины.
- Нет, по-настоящему, - сказала Анна, уже оскорблённая, с выражением упрямства и обиды.
- И тоже без крепления, как теперь?
- Ну, конечно. Как же иначе?
Андрей встал, не на шутку встревоженный, медленно прошёлся до порога и обратно.
- Аннушка, а ты не фантазируешь? - ласково спросил он, останавливаясь перед ней и глядя на неё сверху вниз.
- Нет, это очень серьёзно.
- А мне кажется...
- Мало ли что кажется! - сразу вспоминая его поездку с Валентиной, грубо перебила Анна.
В самом деле: никогда раньше не высказывал он своих сомнений так снисходительно-жалостливо. Она не спрашивала его о той поездке, а он сам ещё ничего не сказал. Почему он умалчивает? Так подумал Анна, но заговорила о другом, страшно раздосадованная на свою поспешную откровенность:
- Вот я сделаю проект...
- Над которым будут смеяться, - страдальчески хмурясь, ревниво возразил Андрей. Он действительно страдал от необходимости так жестоко говорить с ней, но он не мог понять, как она, его умница Анна, выворотила вдруг такую нелепость.
- Смеяться? - повторила Анна и почти с презрением, сразу вылившимся наружу и как будто только и ожидавшим прямого повода для своего проявления, посмотрела на Андрея. Ему показалось даже, что она посмотрела на него с ненавистью. - Бояться того, что скажут, может только обыватель! - явно сдерживаясь, проговорила она и отвернулась
- Анна, Анна! - тоскливо пробормотал Андрей. - "Какая же ты стала, Анна, ты совсем не терпишь возражений", - хотел сказать он, но, понимая, что это ещё более ожесточит её, ничего не сказал и быстро вышел из комнаты.
- Вот, - пробормотала Анна глухим голосом, глядя на дверь, плотно прикрытую Андреем, - поговорили по душам! Конечно, легче всего хлопнуть дверью. С Валентиной, наверно, говорил бы по-другому. Не понял и не поверил! - Анна сжала кулак и медленно разжала его.
Она вспомнила общее недоверие к введению на руднике работ камерами без крепления, вспомнила, как сравнивали эвенков с цыганами, когда она и Уваров твёрдо решили этой весной развить в районе своё сельское хозяйство. Но эвенки поверили агроному и Уварову, поверили в себя и победили смех. Только обыватель боится смеха, но сам первый злорадно хихикает над всяким новаторством... Рука Анны опять сжалась и тяжело упала на стол.
- Эх, Андрей! - сказала она с горькой укоризной.