Наш план преобразования природы, благоустройства земель и реконструкции станиц, - сказал Сергей негромко, - вырос из коллективного строительства Усть-Невинской ГЭС, чьим светом мы уже озаряем эту площадь… Зарождался план на собраниях колхозов, в станичных Советах, и вот наступило время вынести его на рассмотрение представителей родниковского куста… Для сведения собравшихся сообщаю: в усть-невинском кусте, куда приезжали делегации Рощенской, Хумаровской и шести хуторов, план уже был рассмотрен и принят. - Сергей посмотрел на живописный вид собрания. - Теперь слово за вами!
- За нами, Тимофеич, - это да! А только сперва тебя послушаем!
- Давай запевку, а тогда мы уже все, хором!
Сергей пригладил спадавший на глаза чуб.
- То, о чем я буду вам рассказывать, есть пока что только мечта, но мечта такая, у которой уже выросли крылья! Взгляните хотя бы на Родниковскую - вот она, наша мечта, вся перед вами! - Сергей протянул руку, и все собрание как бы по его воле посмотрело на площадь, освещенную огнями. - Вот оно, старинное казачье поселение, бывшее когда-то крепостью наших предков, лежит перед нами, и мы видим эту станицу и такой, какой она была, какая есть, и такой, какой еще будет… Деды и прадеды наши поселялись в этих местах, где кто мог, строили курени, кому где вздумается, - тогда люди не знали, что такое план, а о красоте никто и не думал, оттого и достались нам в наследство эти кривые улочки и переулки, эти разбросанные дома. Теперь под руководством нашей родной Коммунистической партии на Кубани выросли новые люди, они-то и хотят сделать свои станицы благоустроенными, красивыми. Сперва осветили улицы, площади, хаты. Но этого мало!.. Посмотрите, чего мы хотим! Нет, нет, вы не смотрите на площадь, а взгляните сюда - вот будущее Родниковской!
Сергей развернул белый и очень большой лист бумаги и приколол его на доске, - тут все увидели чертеж Родниковской… Казалось бы, что могло быть такого особенного и в жирных линиях, и в черных квадратиках, и в треугольниках? Мало ли бывает таких чертежей? Оказалось же, что именно этот чертеж был необычный, и по этой причине на него смотрели так, точно на ученической доске был приколот не лист белой бумаги, испещренный линиями, а развешан киноэкран и на нем живой картиной рисовалась знакомая и неузнаваемая Родниковская. Сергей попросил у сидевшего за столом какого-то коневода плетку с махорком и начал, как указкой, водить ею по карте и давать самые краткие пояснения (тут многословия не требовалось).
- Перед вами будущая Родниковская… Сады располагаются так…
Сергей обвел махорком плетки вокруг станицы, и люди увидели тенистые сады, - зеленой шалью окутывали они Родниковскую со всех сторон, а от площади к садам, как лучи от солнца, протянулись ровные улицы с тротуарами и с деревьями в три ряда. Затем махорок плетки пробежал на площадь и замер на сером квадрате.
- Здесь вырастет станичный парк с театром и Домом культуры. - Махорок перебежал на другое место и остановился. - Против станичного парка намечено строительство районного Дома зооветеринарии.
Послышались голоса:
- А что это за дом такой?
- Почему районный?
- Районный надо строить в Рощенской.
- Это Никита Никитич в свою пользу мудрует.
- Поясню… Тут, товарищи, расчет простой. Без науки мы жить не можем - это теперь все знают. Вот и нужно для наших ученых-практиков построить: в Родниковской, как она стоит в горах близко к животноводству, - районный Дом зооветеринарии; в Рощенской, расположенной в центре зернового хозяйства, - Дом агротехники и семеноводства; в Белой Мечети, которая славится у нас садами, - Дом мичуринцев, в Усть-Невинской, являющейся нашим энергетическим центром, - Дом электриков и механизаторов. Со временем они, может, станут своего рода филиалами Академии сельскохозяйственных наук.
Снова голоса:
- Вот оно какая песня!
- Академия - дело стоящее.
- Академию построим, а где ж академики?
- Найдутся… А наш Андрей Васильевич Кнышев? Чем не академик?
- Тише, граждане! - властно крикнул Никита Никитич. - Прений еще не открывали.
- Обратимся снова к Родниковской. - Махорок забегал по карте. - На этом месте вырастет двухэтажное здание школы, а в этом квадрате - универсальный магазин. - Махорок пробежал по карте и остановился в том месте, где Кубань делала петлю. - На острове построим стадион, а через речной рукав перекинем пешеходный мост… Теперь снова обращаю ваше внимание к станице. В районе колхоза "Власть Советов", вот на этой возвышенности, будет стоять водонапорная башня, от нее, как корни от дерева, разойдутся - вот линии - железные трубы и вода ручейками пойдет в каждый дом. По улицам проложим канализацию - это позволит иметь в домах станичников ванну, умывальник, теплую уборную и вообще удобства.
Тишина, как натянутая нить, оборвалась:
- Культурно!
- А ты что ж, сват, удивляешься, - движение!
- Заманчивая жизнь…
- Имею вопрос: это только в Родниковской такое намечается?
- Не может того быть! Дело коллективное…
- Удобство - это да! - сказал мечтательно старик, сидевший на коне. - Чи тебе нужда искупаться - пожалуйста, чи детишек помыть - лезайте себе в ванну и купайтесь, чи бабам белье прополоскать - вода и все такое прочее под рукой.
- Куда там! Бабам ожидается райская жизнь!
- И за сарайчик в стужу не надо бегать!
- Оно-то так, вещь дюже подходящая, а какой на нее капитал потребуется? Кто будет финансировать? Государство или бюджет местный?
- Гордей Афанасьевич, ради бога, не плачь, прежде времени не тужи…
- По всему видно - это озеленение и обводнение нам в копеечку выльется!
- Для того и собрались сюда, чтоб обо всем договориться.
- И жилища надо строить.
- Граждане, тише! - призывал к порядку Никита Никитич. - О капитале и о прочем речь впереди!
Сергей приколол на доску новый лист. Он был вдвое больше, и по контурам, по знакомой извилистой стежке Кубани нетрудно было узнать карту района.
- Как вы знаете, - сказал Сергей, - дороги у нас никудышные, машины бьем нещадно, а в дождливую осень - хоть караул кричи! Смотрите! Через весь район стрелой ляжет асфальтовое шоссе, а по бокам - фруктовый сад… В этом месте, как раз между Яман-Джалгой и Краснокаменской, образуется проточное озеро, и вода из него будет орошать всю эту низменность. Далее: обратите внимание на поля, - они исчерчены квадратиками. По этим квадратам предстоит в течение пяти лет посадить двадцать миллионов корней плодовых и лесных деревьев - барьеры против суховея. Причем, лесозащитные полосы пройдут согласно требованию севооборотов каждого колхоза… А вот Усть-Невинская ГЭС! В нынешнем году устанавливаем вторую турбину - это позволит не только полностью электрифицировать трудоемкие работы, но создать на базе теперешних МТС электро-машинно-тракторные станции.
- Заманчиво, а где же все-таки взять такой капитал?
- Кто о чем, а Гордей Афанасьевич о капитале!
- Поезжай в комбанк да проверь свои счета…
- Сейчас я и перехожу к самому главному - финансовому обеспечению строительных работ.
Сергей отдал плетку коневоду и подошел к трибуне.
4
По лесистому ущелью, ведущему в Родниковскую, проезжали три всадника. Лошади у них приморились и шли неторопливым шагом; было видно, что путники возвращались из дальней поездки. Впереди на низкорослом коне, еще весело державшем голову и пугливо косившемся на кусты, ехал секретарь райкома Николай Кондратьев. Сидел устало, несколько боком, как обычно сидят всадники отдыхая, и рука его, державшая поводья, опиралась на луку высокого казачьего седла.
Второй всадник - редактор районной газеты "Власть Советов" Илья Стегачев, большеголовый и глазастый парень, с худым и горбоносым лицом, узкоплечий и такой же поджарый, как и его тонконогая, горской породы кобыла.
Следом за Стегачевым, немного приотстав, ехал заведующий конефермой Андрей Васильевич Кнышев - в кудлатой шапке и в бурке, такой длиннополой, что она спадала коню на хвост, - тот самый Кнышев, о котором на собрании было сказано: "А Андрей Васильевич Кнышев - чем не академик?"
Андрей Васильевич был уже старик, но в седле держался браво, как только могут это делать опытные конники, хорошо познавшие все приемы верховой езды. Был он знаменит в районе тем, что вырастил новую породу горской лошади, дав ей имя "Кнышевский скакун", за что и удостоен был звания Героя Социалистического Труда. Его конь шел мелкой иноходью. Андрей Васильевич, в косматой шапке и в бурке с острыми плечами, чуть-чуть покачивался в седле. Всадник и конь красиво рисовались на фоне темного леса.
Дорога спускалась в ложбину, под копытами затрещали мелкие камни. Кондратьев, короче подобрав поводья, легонько подбодрил каблуками своего коня.
Секретарь райкома был доволен поездкой в горы к животноводам, хотя от непривычки долго сидеть в седле у него болело и в пояснице и в коленях. На пастбищах, переезжая из стоянки в стоянку, он пробыл неделю. В этом "царстве трав и цветов", как говорил Кнышев, находились стада коров, табуны лошадей, отары овец сорока четырех колхозов. Повсюду маячили шалаши, стояли брички, дымились по вечерам костры, слышались песни, собачий лай, мычание скота, ржание лошадей - обширная долина среди гор жила своей обычной жизнью. И Кондратьеву приятно было и слышать эти звуки, и сидеть у огня, ощущая вкусный запах баранины, и просыпаться под мокрой от росы буркой, и умываться на берегу каменистого и быстрого ручья.
Проект районного плана преобразования природы и реконструкции станиц животноводы обсуждали активно, с деловой строгостью, и это пришлось Кондратьеву по душе. Одно только не нравилось ему - жизнь пастухов была оторвана от станиц. Газеты сюда попадали редко, не было ни кинопередвижки, ни радио, и часто самые важные новости доходили к животноводам с опозданием на две, а то и на три недели.
"Газеты нужно доставлять ежедневно, - думал он, покачиваясь в седле и ощущая боль во всем теле. - Завтра же договорюсь с почтой. В крайнем случае можно выделить верховых лошадей. Радиоузел там бы установить… Еще нужно послать туда лектора. А кого послать? Куницына или Сагайдачного? Лучше Куницына - молодой энергичный, такой и нужен".
Он стал вспоминать встречи, разговоры, свои обещания прислать кинопередвижку, походную библиотеку подбирал по памяти людей, которых можно было бы послать культурными работниками; подумал и о том, что хорошо бы порадовать животноводов приездом артистов… Там, на пастбищах, животноводы настоятельно требовали провести к пастушьим шалашам и кошарам электролинию, - это предложение было записано как дополнение в план, и теперь Кондратьев думал, как бы быстрее и легче осуществить эту задачу. Ему казалось, что лучше всего поручить строительство линии родниковцам: народ боевой, горячий, - а в помощь им выделить людей из соседних станиц. "Запевалой в этом деле будет "Красный кавалерист", надо только подзадорить Хворостянкина", - думал Кондратьев. И тут он невольно вспомнил, что в этом крупном колхозе давно бы следовало заменить секретаря партийной организации, и стал припоминать, кого из хорошо известных ему коммунистов можно было бы рекомендовать общему собранию.
Илью Стегачева занимали совсем иные мысли. В нагрудном кармане его гимнастерки лежала исписанная книжка, и там хранилось столько интересных заметок о поездке в горы, что их хватило бы не на одну газетную полосу. Илья припоминал эти заметки, а вместе с ними и тех людей, с которыми встречался и беседовал, и ему, как редактору газеты, хотелось написать очерк. Он обдумывал план будущего очерка, и все, что он видел в горах, вставало перед ним. И еще ему хотелось многое из того, что видел и записал, использовать в повести, над которой он работал вот уже более года со сладостной надеждой когда-нибудь подарить свою книгу Татьяне Нецветовой. Тут голова его низко склонилась на грудь, и он уже видел милое лицо, то веселое, то строгое, видел и тот смешной завиток ее русых волос, который почему-то всегда выбивался из-под косынки и спадал между бровей.
Были свои думки и у Андрея Васильевича Кнышева. Он опустил правую руку и легонько помахивал плеткой, а сам размышлял над тем, что кони приморились, а ехать еще не только в Родниковскую, которая уже была близко, а и в Рощенскую, к самому дому секретаря райкома. Хорошо было бы, как считал Кнышев, если бы Кондратьев заночевал в Родниковской. "Он бы себе выспался, передохнул, а я бы за это время коней покормил, копыта им осмотрел… А то придется просить у Хворостянкина других лошадей, - только где же в такую пору отыскать Хворостянкина?" Старик так задумался, что не заметил, как въехал в станицу.
Родниковская, растянувшись по балке, светилась огнями. Всадники проезжали по улице мимо столба, на котором сияла лампочка так ярко, что заблестела медь на уздечках и возле потников забелели дорожки засохшей пены. Кнышев, молодцевато привстав на стременах, догнал Кондратьева.
- Николай Петрович! Кони совсем подбились, - сказал он, похлопав своего коня по курчавой влажной шее. - Передохнуть бы нужно…
Кондратьев промолчал, понимая, почему Кнышев заговорил об этом. Тем временем они подъехали к высокому двухэтажному зданию, стоявшему на краю станицы, тоже освещенному так, что блестели темные окна и был хорошо виден балкон, затененный высокими тополями. Лошади, почуяв запах конюшни и травы, потянули поводья, пошли веселее и сами завернули во двор. Навстречу им шел конюх.
- Как оно ездилось, Андрей Васильевич? - спросил он, беря коня за повод и залезая рукой под потник. - Жарко ехали!
- Ты про нашу поездку не спрашивай, - ответил Кнышев, - а лучше скажи, где зараз Хворостянкин.
- Они все на митинге, - сказал конюх, поглаживая коня.
- Что за митинг? - спросил Кондратьев.
- Там, на площади, три станицы в сборе, - ответил конюх, отпуская подпруги.
- Илья, это Тутаринов собрание проводит, - сказал Кондратьев. - Ну вот с ним я и уеду. Андрей Васильевич, ставьте коней на отдых, больше они нам не потребуются.
Кондратьев тяжело слез с седла, отдал повод Кнышеву, потянулся, потом прошелся по двору, смешно раскорячив ноги и прихрамывая. Стегачев спрыгнул на землю и тут же стал притопывать ногами.
- Николай Петрович, а у меня ноги еще действуют! - сказал он, танцуя.
- Молодой, что тебе. - Кондратьев держался рукой за поясницу. - Вот что, Илья. Ты оставайся в "Красном кавалеристе". Поможешь подготовить отчетно-выборное собрание, и присмотрись к местным коммунистам, нет ли подходящей кандидатуры на секретаря партбюро. Если я не увижу Хворостянкина, скажи ему, чтобы завтра приехал в райком, - есть разговор, и, передай, очень важный.
Илья был рад такому нежданному поручению. Ему давно хотелось остаться хоть на день в Родниковской, чтобы повидаться с Татьяной, и вот желание это сбылось. Но, боясь, что Кондратьев заметит его радость, он потоптался на месте и сказал:
- У меня же столько записано… В газету нужно…
- Самое важное передай по телефону, - посоветовал Кондратьев.
Илья утвердительно кивнул головой и решил тут ж пойти к Татьяне домой. "Если она на собрании, я поиграю с Мишуткой", - думал он. Распрощавшись с Кондратьевым, Стегачев вскоре свернул на знакомую улицу. А Кондратьев, прихрамывая и широко расставляя отекшие ноги, вялой походкой шел на площадь.
5
По оживленному шуму и выкрикам: "Закругляйся!", "Не словом, а делом докажешь!", "Женщинам дайте, слово!" - Кондратьев понял, что собрание подходило к концу. Он остановился поодаль от президиума, возле молодежи, сидевшей гурьбой на дрючьях. Ему хотелось послушать выступление издали. Здесь было темно. Какой-то чубатый парубок, похожий на драчливого петуха, обнимал девушку и мешал ей слушать. "Андрюша, не балуйся! - шептала девушка. - Ой, какой же ты несознательный! Слушай, что дядько Хворостянкин насчет лесополос говорит…" Кондратьев улыбнулся и подумал: "Так, так его, - бей на сознательность". Затем, с трудом сгибая колени и чувствуя тупую боль в суставах, он расстелил пиджак и сел, привалившись к изгороди. В соседстве с ним, по-горски поджав ноги, сидели два старых казака, в бешметах и в кудлатых шапках.
- Петро Спиридонович, - сказал один, - а какой тебе год?
- От рождества пошел седьмой десяток, - ответил сосед.
- Многовато… Как и мне.
- Это ты насчет чего?
- Насчет того, что не доживем мы до коммунизма…
Старики помолчали. Петро Спиридонович, приложив ладонь к густым и жестким бровям, смотрел на оратора и качал головой.
- Хворостянкин руками машет, - сказал он задумчиво. - И до чего ж мастак языком молоть!
- Все себя возвеличивает, рази его душу, - буркнул сосед.
- Либо и мне высказаться?
Сосед не ответил. Он склонил голову так, что кудлатая шапка легла между ног, и не то дремал, не то о чем-то своем думал. А Хворостянкин, навалившись грудью на трибуну, как бы силясь раздавить ее тяжестью своего тела, взмахивал сильными руками, и его крупное, с шишковатым носом лицо побагровело, пучкастые усы распушились.
- Закругляюсь, граждане! - крикнул он зычным басом. - И напоследок скажу: во всяком деле заглавнее всего - руководитель! По себе могу судить: ежели моя идейность позволяет вести массы вперед, то я и веду, и любые трудности мне нипочем! Все!
Вытер платком лоб, шею, низко остриженную голову, постоял, подождал аплодисментов, но их не было, и твердым шагом сошел вниз. "И откуда у него это никчемное самомнение? - думал Кондратьев. - "Моя идейность позволяет…" И надо же такое придумать! Нет, рядом с этим усатым верзилой должен стоять опытный партийный работник, иначе будет беда…"
Кондратьев снова стал по памяти перебирать, кого бы из коммунистов можно было рекомендовать секретарем партийной организации в "Красный кавалерист", а на трибуне уже стояла Глаша Несмашная - председатель колхоза "Светлый путь", - молодая, статная. Поправляя выбившиеся из-под косынки светлые волосы, она смотрела на людей, и ее живые, быстрые глаза сияли тем задорным блеском, который как бы говорил: "Эй, мужчины! Вы думаете, если я молодая и собой красивая, то и речь сказать не смогу!!? А я скажу!.."
- Мы живем на хуторе, - заговорила она звонким голосом, - и хоть нам такой жизни, как станичникам, по плану не предполагается по причине небольшого населения, а мы не плачем, как тут некоторые… Беднячками прикидываются! Тот же Гордей Афанасьевич… Ему капиталу жалко! А мы, что ж, на ветер его пускать собираемся? Разве ты, Гордей Афанасьевич, не слышал, что говорил Тутаринов: с годами деньги сторицей окупятся! Ты, Гордей Афанасьевич, лучше спросил бы своих колхозников: для какой цели они наживали капитал? Да именно для той цели, чтобы богатство свое повернуть на строительство красивой жизни, потому что это богатство не у капиталистов, а у нас!
- Верно, Глаша!
- Ай, молодец баба!
- В такую и влюбиться не грех!
- Насчет нашего решения скажи!
- А решение "Светлого пути" - вот!
И Глаша положила на стол лист бумаги. Сергей развернул его.
- Читай, читай, - играя глазами, сказала Глаша. - Мы просим одного: распределить задание и начать всем в один день, как, помните, ГЭС строили… А о капитале, Гордей Афанасьевич, плакать нечего: не он нас наживал, а мы его! Вот и вся моя речь!