Василий достает из нагрудного кармана документы и подает мне.
- Это на всякий случай.
- Постой. Возьмем "Колымагу" на длинные тросы с интервалом. Двух зайцев убьем, распределим нагрузку на лед, а в случае проломит лед, останется на тросу…
Два "Стратега" становятся головными для подстраховки.
- Ну, ребята, на полную силу жать, Василий Андреевич…
- Ясно, неужто, дед… не понимаем. - И Василий меня дедом кличет.
Сцепка уже готова. "Колымагу" подтянули на самый край берега. Дверки "Стратегов" приоткрыты: парни выглядывают, ждут команды. Шапку в воздух, пять пальцев вверх - рывок, пятую скорость - и "Колымага" на льду, треск, будто глубинная бомба разорвалась. Из прорубей выплеснулась вода, застонала река, а "Колымага" уже катит к фарватеру, лед трещит, словно ситец рвется… Ребята все газу поддают, и вот уже тягачи взметнулись на берег и с ходу выдернули тяжеловес.
- Ну вот.
- С тебя, дед, полагается! - растопыривает Славка большой палец и мизинец.
- Другой бы спорил - полагается так полагается…
Черная полоса воды перечеркнула Колыму. Лед, словно огромное животное, поднимается, дышит, выравнивается. Вода стекает в проруби, оголяя дорогу. Василий, опустив стекло, высунувшись, сушит пот.
- Что с тобой, Василий?
- Да так, что-то с маховиком, заело. - Он показывает на грудь.
- Славка, подмени…
Василий Андреевич не возражает…
Колымский котлован
На створ - Малую землю - по списку значилось человек тридцать. Соревновалось же - за право вбить первый кол на основных сооружениях, три тысячи.
Славка в списки не попал.
- Может быть, пропустили, дед?
- Почему пропустили, просто достойнее есть.
- А я спорю, - не обижался Славка, - наш комбат говаривал: воюют все, ордена не всем дают. Всем давать - не успеешь штамповать. Охота туда. Поговорил бы ты с начальством, скажи - в подсобное производство временно его - вот и пропустили.
- И я, дед, с тобой. Хочу поглядеть на исторический момент, - Андрей тоже канючит.
- А у тебя экзамены на носу…
- Слушай, дед, вот у нас на Диксоне… - заходит с другого боку Славка.
- Да ладно вам, - не выдерживаю я, - поговорю.
Да не одни они рвутся, весь поселок бурлит. Первый "десант" выбрасывают на правый берег. А вертолета до сих пор все нет. Шея уже устала, и глазам больно смотреть в небо. Солнце стояло над головой, и белым огнем полыхал на склонах сопок снег и исходил синей дымкой над вершинами низкорослых лиственниц. Там дымок настаивался и длинными космами тянулся к середине гор, к самым вершинам гольцов и доставал горизонт, тогда казалось, что дух из земли уходит в небо. Внизу гудел комар.
Мы с Андрейкой решили пройти к пристани - узнать, из-за чего задержка катера. Шли по пыльной маслянистой дороге. Ее заездили еще с зимы, и теперь она отдыхала, обрякнув дорожной неспокойной пылью. Пыль лежала в глубокой колее сизо-серая, рыхло-ноздреватая, а у обочины ее плотную кору проткнула острая зеленая трава.
Ручей резал высокий берег. В распадке на зеленоватой наледи чернел кустарник, за наледью камень. Тяжело дышащий КрАЗ завернул нас в облако пыли. Когда пыль немного рассеялась и серо-черный клубок переместился по косогору; обозначился размытый половодьем крохотный поселок геологов. Домики лежали на каменных нашлепках и, словно морские котики, отдыхали.
На пристани нашего водомета не было. Видать, его еще не привезли и не спустили на берег. Река бурлила, от нее тянуло сырым холодом, пахло рыбой. Берег был. безлюден.
- Пошли пехом - поглядим пороги, - предложил Андрей.
Мы уже обошли поселок и спустились к самой воде, когда из-за валуна показалась корма водомета. Легонько покачивался, отсвечивая свежей белой краской, наш "Гидролог". На палубе в форменной фуражке стоял капитан, смотрел на воду.
- Разрешите? - Я знал, что в пик паводка запрещено ходить на лодках и катерах по Колыме, поэтому попросил:
- Если можно, на тот берег.
Капитан приглашающе повел рукой, пробухал коваными сапогами и, сойдя по лестнице в рубку, стал к штурвалу.
Капитан включил мотор, и палуба мелко задрожала. Водомет несколько раз судорожно дернулся, подавая назад, и круто свалил нос в реку - тут же глотнул бортом воду. Я едва успел ухватиться за скобу. Водомет бросило в волны. Он всхлипнул и, дрожа всем корпусом, лег на течение. Тут же, словно споткнулся, замер на какую-то секунду, потом вильнул кормой и, бычась, стал зарываться в бурун, выбрасывая за кормой струю воды. Некоторое время он бился, как попавший в силок снегирь. Берег то вставал черной стеной, то косо убегал к горизонту, и перед глазами сверкали и укали буруны.
Капитан по-прежнему окаменело стоял у штурвала, и только работали руки. Но вот наконец захлопали по борту кусты, желтоглазая верба, и "Гидролог" юркнул в заводь на правом берегу.
Мы протопали по скользкой мокрой палубе и спрыгнули на плоский, как лепешка, камень. Перевели дух.
Водомет уже опять бился, барахтался, купался в бурунах посреди реки. Когда он одолел Колыму и под берегом прокрался в свою бухточку, мы поднялись на террасу, по которой круто шагали опоры высоковольтной линии к створу. Провода блестели на солнце, и казалось, не провода, а асфальтная дорога стелется в распадке, взбегает на крутяк к самому горизонту.
Мы карабкаемся по камню: я на четвереньках, Андрей прыжками. Одолели подъем, подобрались к анкерной опоре.
На берегу сверкали льдины. А здесь было жарко.
На "пасынке" лежала прикрытая корой пачка соли, рядом нетронутый муравейник. Как он сохранился? Опору ведь поднимали. И я вспомнил, что Димка сказал трактористу, когда тот наехал на муравейник: "Собратьев давишь, парень, соображать надо".
Мы посмотрели вниз. Распадок был настолько глубок и крут, что казалось, спуститься отсюда можно только на веревке. А вот и ручей Дьявол, истинный Дьявол - рвет и стонет…
Андрей уже впереди.
- Дед, давай буду тебя подстраховывать!
Спускаться всегда труднее.
Внизу как в погребе. На взломе ручья наледь высосала, вытянула мхи и образовала во льду прорезь. Андрей стал на колени и заглянул туда.
- Ого-го, дед, темная ночь. Интересно, давай измерим глубину.
Я принес длинную палку и сунул в пасть Дьяволу, дна не достал. Вот вражина!
- Хорошо бы, дед, здесь арочный мост перекинуть? В одном клубке красное, черное, белое.
- Что ты, милый, обойдемся бетонными калачами.
- Мост интереснее: дикость и воздушный мост.
- Фантазер ты, Андрюха.
- А ты охто? А помнишь, дед, ту хрустальную вазу изо льда на Патыме? Вот было здорово. Я в Кишиневе рассказывал ребятам, не верили. Девчонки говорили - сочиняешь, но все равно просили рассказать.
…Это было давно. Однажды, уже в конце лета мы возвращались с трассы, смеркалось, как вдруг Андрейка закричал:
- Дед, смотри, уже светает.
Я поразился: из распадка струился свет. Что это? И мы пошли к загадочному свечению. Продрались через густой чапыжник. Перед нами в неширокой долине светилось ледяное поле, посредине ледяная гигантская ваза. Она стояла на толстой ледяной ноге, исходила капелью и светилась предзакатным заплутавшим лучом. Это было феерическое зрелище. Здесь было тихо, прохладно и не так одолевал гнус. Множество лежек: видно, облюбовал это место зверь для отдыха.
- Чудесно! Давай выберем, где посуше, и бросим якорь - переночуем.
- Смотри, смотри, дед, рыбины! Ого сколько.
Здесь, по-видимому, брала начало речка. В протаявших лунках стояли косяки и, ртутью вздрагивая, поводили подкрашенными плавниками.
- Порыбачим?
- Штанами будем ловить или чем?
- Чего ты, дед? Майкой можно.
- А пожалуй, верно.
Спешно соорудили корчагу, на тальниковый обод натянули майку, перекрыли узкое место и принялись загонять рыбу ветками. Сразу влетело в ловушку несколько хариусов, вытряхнули их на берег.
- Хватит, дед. Так не пойдет: на беззащитных нападать.
- А и верно.
К спуску горы лед тончал, рябило ерником, островками голубичника. Ягода рясная, будто выплеснули синьку. На берегах второй раз цвела верба - осенняя. Как шмели, сидели редкие желто-белые цветы.
- Съем один?
Я тоже сорвал и положил мохнатый цветок в рот, верба отдавала медом и тальником.
- Я же говорил - как пчела. А вот, дед, и оладьи, - Андрей присел. Во мху росли грибы.
- Похоже, Андрей. Подберезовики…
- Правда? Давай их сюда, на супчик.
Вы выбрали тогда повыше и посуше бугорок, натаскали валежин, распалили костер. Тут и заночевали…
- Ну, отдохнул? - прервал Андрей мои воспоминания.
Перебрались через Дьявол, одолели подъем, в сразу нам открылся большой порог Колымы. А на берегу вагончики да желтая коробка экскаватора без стрелы. Стрела и ковш валялись рядом. Несколько человек топталось тут же.
- Ну вот, Андрюха, исторический момент: перед тобой створ нашей будущей ГЭС.
- Смотрится, - ответил Андрей.
- А знаешь, если все кубометры, которые лягут в плотину, вытянуть в одну линию, то ими можно опоясать земной шар и еще останется на галстуки.
- Впечатляет, честно, дед! А как сюда перетащили БелАЗы, экскаватор?
- Это зимой через Колыму по льду переправляли, было мороки.
Мы спустились на берег.
- Ну, я побегу вперед. Больно медленно ты идешь.
- Вали, и я этим часом подрулю.
У экскаватора я увидел Славку. Он мне сразу стал выговаривать:
- Нехорошо, дед, сбегать. Вертолет был. Иди сейчас, ужинай. Дотемна ишачить будем. Бугор говорит, чтобы крутились на триста шестьдесят.
- Вот и катер. Ну, ладно, пойду. Андрюху отправить надо.
- Надо ему было тащиться, - ворчит Славка.
- Заночую здесь, дед, а завтра уеду, ведь послезавтра в школу.
- А заниматься?
- Да-а, успею…
Пронзительно воет сирена.
- Больше ждать не буду! - кричит Коля-капитан. - Мне еще надо масло сменить. Где электрики? Андрей, шурни на их!
Коля нервничает и снова запускает сирену.
- Брось, Никола, душу рвать.
- Порядок должен быть. Расписание. Или отвал - кому как вздумается?
Бегут электрики. И опять Коля ругается:
- Белая кость, че вы так долго? Жди вас тут! Отдавай чалку! Андрей, слезь с борта, че пялишься? За борт охота? Дед, ну скажи ему. А то несовершеннолетнего не повезу. А ты, бугор, тоже сядь как следует… Падай, падай, имать не стану. Вот увидишь, честно говорю. Не поддразнивай. Не было бы у тебя пацанов, черт тебя дери. Слезь с борта, кому говорю, не скалься!
Коля встает за штурвал и включает реверс. Но катер ни с места, только трясется.
- У вас совесть есть? - опять высовывается из рубки Коля. Задавили нос. Столкните или ступайте на корму.
- Окромя совести, - все есть, Коля! - хохочут мужики.
- Ну и кнут ты филонистый, кому сказал - слезь с борта!
- А ты, Коля, не переживай: пусть тонет. Бабу мы его возьмем в бригаду, а пацаны тебе достанутся.
- Бабу его каждый возьмет, а самого его никто и не вспомнит! - Последние слова капитана глохнут в реве реки.
Андрей машет рукой, и через минуту катер исчезает за поворотом.
- Ну что, проводил? - спросил меня Захар.
У Захара лицо - что луна - светится. Улыбка до ушей. Можно бы старшему машинисту и посерьезнее быть.
- Ты вот скажи, дед, как поставить гайку на поворотной цапфе? Не знаешь? И я не знаю, и никто не знает. Потому что крана нет. Лозунги есть, а крана вот нет. А что, может, братцы, на веревке поднимем, что мы выболели?
- Ну-ну, ты-то - известный силач. Вот если гайку подать, тогда я заверну ее, - сказал Славка.
Захар - здоровый парень, сгоряча подхватился, даже робу сбросил, а гайку подать так и не смог.
- Кишка тонка, - махнул рукой Славка. - Давайте домкраты.
- Видали вы его - граф. Пошли и принесем. Ничего себе гайка, тоже не выболела: слава богу, сто тридцать кг.
По-пластунски, на пупке, заволокли ее под экскаватор, вымостили на чурки домкрат, на домкрат подняли гайку, поджали к цапфе. Уже и рукавицы поскидывали. Крутим гайку час, другой. Вот уже и стемнело, распалили костры - подсвечивает, но гайку закусило - ни взад, ни вперед.
- Кто сегодня согрешил, признавайся и лучше отчаливай… Что, нет смелых? Ну тогда пошли, поедим каши, брюхо свело, - категорически заявляет Захар.
Идем по тропинке гуськом. Поравнялись с вагончиком.
- Стой, братцы. Кажется, пришли, - останавливается и крутит носом Захар. Заходим в вагончик и стучим в раздаточное окошко.
- Тетя Мотя, покормите передовиков!
- Да вы че, окаянные! Только заснула. Когда себе отужинали. Никакого порядку, прут, когда вздумается.
- Разве долго тебе, тетя Мотя. Суп-то варите из тушенки, не раскрывая банок, - Захар оборачивается и подмигивает нам.
- Как это - не раскрывам банки? - возмущается тетя Мотя. - Договаривай, бесстыдные твои глаза. Я, можно сказать…
- Да так, - не повышает голоса Захар. - Все говорят.
Тетя Мотя высовывается из окошка, оглядывает нас и исчезает. И тут же протягивает черпак под нос Захару.
- Ну, я же говорил, - кривится Захар, - пусть все попробуют и скажут. Давай тарелки, хлеб, можно и перчик.
Принимаем тарелки от поварихи и рассаживаемся за стол.
Захар выхлебывает к обиженно просит добавки.
- Не разобрал, тетя Мотя. Ты уж извини.
Повариха наливает еще, сует тарелку Захару и сплескивает суп на руку, Захар корчит гримасу.
- Обжегся? - участливо спрашивает Славка.
Захар демонстративно завертывает в подол рубахи руку. А мы сопереживающе многозначительно молчим.
- Правда, видать, нынче не в почете, - плаксиво говорит Захар. - Может, хоть котлеток каких найдете?
- Котлеток, пожалуйста. На утро хотела, да ладно уж, поешьте, - хлопочет тетя Мотя.
Котлеты горячие, с подливкой. Захар руку подвязал брючным ремнем и просит компоту две банки.
Парни не выдерживают - хохочут. Улыбается и тетя Мотя.
- Вот окаянные…
- Да-а, а суп все же из нераскрытых банок… - высказывается Захар за порогом.
Спим мы в вагончиках. Кровати, подушки, простыни - все как полагается. Утром нас будит сирена. Умываемся в ручье. Катер уже на рейде - пришел сегодня пораньше. Вода за ночь спала, оголились валуны, вокруг них кипит пена.
Выходит из вагончика Захар. Он в чистых брюках, пиджаке.
- Куда вырядился?
- На Большую землю вызывают, дед. Что Андрею передать - с кисточкой?
Он бежит к причалу. Монтажники к экскаватору. Если гайку к обеду не поставим, а к вечеру не набросим ковш, то из графика вылетим. Наверстаем! А когда? Ладно еще, что бурильщики поотстали, но, если они не сегодня-завтра взорвут скалу, нам не поздоровится - позору не оберешься. Ребята до самого обеда не вылезают из-под экскаватора. Подхожу, присаживаюсь на корточки.
- Чего на обед не идете? - спрашиваю.
- А ты посмотри, дед. Может, гайка-то не от этого экскаватора?
Ползу червяком. Посидел минутку, пока привыкли глаза к темноте. Увидел - валяется полдесятка исшарканных, заласканных инструментов. Заход резьбы углубили, отдраили - блестит резьба.
- На полнитки закрутит, а дальше хоть матушку репку пой, - упавшим голосом говорит Славка. Ребята тоже вздыхают.
- А гайку не пробовали нагреть?
- Нет. Кто-то было заикнулся, так мимо ушей пропустили.
Пока вымеривал резьбу на цапфе и сравнивал с гайкой, монтажники сбегали за паяльной лампой, разогрели. Гудит пламя, синим языком облизывает резьбу.
- Не перегревайте, а то как будете крутить?
- Самую малость, - Славка плюет на палец и трогает гайку. - Хорош, братцы.
Подводим домкратом гайку к цапфе. Дружно руками - голова к голове - обхватили гайку. Она наползает по резьбе на первую, вторую нитку. Вышибаем домкрат и крутим уже без остановки под самое яблочко. А дальше рукоять подготовили, пальцы на ковше заварили, точнее, ограничители к пальцам. Тут и Захар подошел.
- Молодцы. Начальство учтет. А я своим сорванцам ходовую оборудовал: младшему ботинки, старшему кеды привез. Ну я побежал, переоденусь, и "ложку" вешать будем.
Я пошел с ним: надо было позвонить в управление.
- Что там делается, дед, на Большой земле, - дорогой рассказывал Захар. - По радио уже передали - будто мы первый ковш зачерпнули… Меня просили речь сказать - едва отмахнулся. Может, компотику, дед опрокинем? Колосники горят, - постучал он по груди. Мы завернули в вагончик.
Тетя Мотя домывала полы.
- Не пущу! - закричала она. - Грязь только таскать горазды.
Захар пожал плечами и посмотрел на меня невинными глазами.
- Ну вот, дед, а ты говорил, что нас пригласили на компот.
Тетя Мотя отжала тряпку, бросила на порожек, разоткнула юбку.
- Ну, лезь уж, - сказала она Захару, - вытирай ноги. Просохнуть не дадите.
Захар потащил меня за рукав:
- Пошли, дед, а то еще передумает…
- Тетя Мотя, хоть бы котлетку, что ли. Сдохнуть можно с голоду. Да не хочу я бефстроганов, котлетку, говорю. Не объедаться же сюда приехали.
- Какова еще бестроганова?
- Котлетку, говорю, зачем мне твой бефстроганов? Вот перекроем Колыму - ордена будут вешать, кому первому, как не поварам.
- А ну тебя, насмешника.
Тетя Мотя подправила платочек и подала тарелку с котлетами, другую - с хлебом.
- Уж не до орденов, хоть бы водопровод провели - посуду мыть нечем.
Захар набивает рот в согласно кивает головой.
- С водой? С водой дело швах, - говорит он. - А разве колымская не годятся на мытье?
- Господь с тобой, это же помои.
Захар допивает компот, запрокинув голову, вытряхивает в рот фрукты.
- Можно было бы, конечно, принести ведро-другое, да времени нету. Надо экскаватор собирать.
- Ты шутки шути, но надо надставить трубу и дать на кухню воду.
- Пожалуйста, дед. О чем разговор? Это у нас свободно.
Мы вышли из столовки. Захар достал сигареты.
- Посидим на крылечке, как бывало в девках, - опускаясь на ступеньку, потянул он меня за рукав. - А знаешь, дед, Егоров к нам на основные напрашивается.
- Толковый экскаваторщик, только что делать ему тут на своем развалюхе, - усомнился я.
- Новый он выплакал, да ты, что, дед, еще зимой.
- Егоров?!
- Не слыхал? Честно, дед. Вот слушай. - Захар повернулся вполоборота. Как всегда, Захар рассказывает с подробностями, в лицах старается характер показать. Я его не перебиваю, пусть - все равно ждать катер, пока трос привезут.
- Где звездочки? - спросил Егоров с раздражением у бригадира Игнатьева.
- Не дали.
- Опять! Ты скажи, что мы еще спокойные ребята. Работать не на чем, а мы молчим.
- Вижу, что спокойные, до того спокойные, что карьер даже не зачистили.
- Сальники накрылись, не успеваем масло заливать.
- Заливать вы мастера. Вскройте-ка, Егоров, посмотрим бортовые…
Вскрыли, действительно, и сальники ни к черту не годятся, и зубья, как бритвенные лезвия.