- Наш экскаватор, как старый слон, сейчас бы ему в самый раз хватило силы дойти до кладбища, - размышляет Егоров. - Он свое, Игнатьев, оттрубил, отпахал, и тут ничего не поделаешь. Износился. Это тебе не человек - машина. Человек износился, а сколько-то еще дюжит, через силу, а дюжит. Ты думаешь, мне его не жалко? Я, можно сказать, на нем состарился. - Егоров похлопал по обшивке экскаватора.
- Разве я не понимаю, но из кубиков складываются гроши. Работать-то надо.
- Я не к этому, - с продыхом сказал Егоров. - Уйду я, Игнатьев. Не хотелось бы, но придется. - Он отвернулся и стал смотреть за реку, туда, где в солнце разгорались макушки деревьев.
Игнатьев обескураженно молчал. А что тут скажешь? Значит, человека подточило, подмыло, тут уж недалеко до душевного обвала.
Игнатьев уехал, а Егоров ходил вокруг своего экскаватора, как он это делал двадцать лет, когда что-то ломалось, и костерил машину последними словами. За эти долгие годы Егоров так свыкся с машиной, что не раз вея с ней беседу, когда смазывал подшипники, или драил, или их красил. А вот теперь ему дают новый экскаватор. Не верилось, и душу точило беспокойство.
- Ах ты, передряга старая, - ощупывал Егоров болты. Подтянул стремянку. - Если бы ходовую заменить, еще бы поползал сколько-то, а так… - Егорову назойливо лезла в глаза то одна, то другая изработавшаяся деталь. - Ну, ты, старикан, не думай, что вот так Егоров взял и бросил тебя.
Не потому ли Егоров и заспорил с Игнатьевым, когда выбирали площадку под монтаж нового экскаватора.
- Ну чем тебе не площадка, - доказывал Игнатьев, - мастерские рядом, выточил, высверлил…
- Тесно тут, да и глаза на людях мозолить. Воздуха нет, - выставлял свои доводы Егоров.
- Ты, Егоров, не мудри. Может, тебе кислородную подушку подать? Так ступай в больницу, там тебя накачают, не будешь ерепениться.
Егоров только откашлялся.
- Правда, хоть подавай подушку с кислородом. - А подумал: "Лучше бы уж на своем работал, черт дернул за язык. Вот и Афанасий косится, сквозь зубы сегодня поздоровался".
- А ну тебя, - отмахнулся бригадир, - выбирай сам площадку, где нравится. По мне, хоть за поселком, на пустыре, монтируй.
- На пустыре, говоришь? - Егоров даже обрадовался такому решению: от глаз подальше. Но тут же сник. Куда от людей скроешься, работаем-то вместе. - Лучше всего монтировать у старой машины, - вырвалось у него.
Дома Глафира сразу поняла состояние мужа:
- Тебя что, переехало?
- Ты мне, Глаша, робу почище дала бы, - уклонился Егоров от ответа.
- Куда это выряжаться, перед кем? Не молоденький ведь.
Пока Егоров мыл под краном руки, в дверь сунула свое остренькое личико Зина. Увидев Егорова, отпрянула. "Эта кикимора знает уже, - подумал Егоров. - Без этой нигде не обойдется".
- Чего тебе? - спросила Глафира и прикрыла дверь.
Егоров задержал дыхание, но Зинка так тараторила, что ничего было не разобрать.
- Мой пока молчит, - Глафиру Егоров различал хорошо. - Ложкин на моей памяти три экскаватора заездил… гребет деньгу…
- С кем это ты? - отдуваясь, громко спросил Егоров.
- Зинка, за солью, - хлопнула дверью Глафира. - Копи соляные, Баскунчак у меня тут, - притворно заругалась она. - Садись, ешь, который раз грею.
Глафира налила тарелку щей, поставила поближе к Егорову и сама присела к столу, не спуская пытливых глаз с мужа.
- Как тебя выбелило, - вдруг сказала она и протянула руку к его голове. - Виски-то как мукой взялись.
- Ладно, Глаша, - отвел руку жены Егоров и взял ложку. - Ты бы мне робу чистую дала, что ли?
- А я что, не даю? Запираю на ключ? Надевай. А правда, Ложкину опять новый экскаватор? - зашептала Глафира. - Что же это вы, мужики, хуже баб. За себя постоять не можете… И как это люди ухитряются, ни стыда, ни совести…
Егорова и вовсе сожгли эти слова.
- До каких это пор будет? - пошла вразнос Глафира. - Что хотят, то и творят. Развели подхалимов, лодырей, знаем, за какие такие заслуги дают новое…
- Мелешь черт-те что, - отложил ложку Егоров и встал из-за стола.
- Гляди на него, и не поел, - Глафира сбегала в комнату, принесла брюки. - На, чистые. Раздумал, что ли?
- Раздумал. - Егоров надернул телогрейку и - в дверь. Закурил уже на улице. Такая вот свистопляска. Интересно, что бы Глафира запела, если б правду узнала. Ох уж эти бабы! Но сколько Егоров ни рассуждал, все равно мысль вела его прямой дорожкой в русло Глафириного сказа. И выходило вместо радости, гордости огорчение. "Ну почему так получается? - Егоров даже приостановился. - Достоин - так дайте на людях, на глазах всего коллектива… Есть ведь машинисты не хуже его, Егорова, есть!" Опять пошла мысль по старому кругу. "Ну а я чем провинился, - рассердился на себя Егоров, - дают, значит, начальство сочло нужным. Знает, кому давать, - хватается Егоров за эту мысль, как маляр за кисть, падая с крыши. - Теперь так - не спрашивают рабочего… Подхалимы, везде подхалимы, - лезут на язык Егорову слова Глафиры. - Сами плодим, мне хорошо, а другому как придется. Интересно узнать, что скажет Зуев?"
Егоров уже прошел было перекресток, но круто повернул к карьеру в забой, где стоял экскаватор Зуева, его старого приятеля. Егоров походил по карьеру, подошел к Зуеву.
- Ты чего, Егоров, как дородная якутская лайка, ходишь, нюхтишь?
- Трос пропал, - зачем-то соврал Егоров.
Машинисты "восьмерки" подняли Егорова на смех.
- Не тут ищешь, Егоров. Вон к точковщице загляни, но она сегодня в штанах.
"Не знают еще про экскаватор", - решил Егоров, положил на валун рукавицы, достал сигареты.
- Слыхали новость? - спросил с нарочитой веселостью.
- Скажешь, знать будем, - переглянулись экскаваторщики.
- Кому бы, вы думали, дали новую машину?
- Известно кому - Ложкину, кому еще?
Егоров помялся.
- А по-другому никто не мыслит?
Машинисты "восьмерки" тоже взялись за сигареты и, сбиваясь, назвали еще другие фамилии, но Егорова даже не упомянули.
- Не угадали! - сказал Егоров.
- Где уж там. Машина одна, а нас вон сколько, - подвел черту Зуев. - И кроме Ложкина, есть ребята, это ты знаешь не хуже нас. Ложкин тоже достоин, ничего против него не скажешь…
- И я говорю, - вздохнул Егоров и стал стряхивать рукавицы, глядя на зуевский экскаватор. - Добрая машина, а на много ли младше моей? Может, на стройку. А сколько переворотил, перепахал на ней Зуев!
Зуев не ставил рекордов. Егоров не мог припомнить, чтобы фамилия Зуева гремела все двадцать лет, но работает ровно, хорошо. Машину бережет. Тут уж ничего не скажешь. Егоров зашел с другого бока экскаватора, рабочие ремонтировали ковш: наваривали лист железа на днище.
- Ага, - усек Егоров. - А мы целиком меняем - выбрасываем металл.
Егоров еще постоял, а из карьера направился прямо на застройку каменного квартала. Пока шел, все думал: "А мою фамилию так и не назвали зуевцы. Я тоже хорош - в жмурки играю, не сказал, ну может, и не к худу: если так считают, то мне и ни к чему новый". Егоров обогнул строящийся дом и сразу угодил к младшему Зуеву. Тот на своем "Воронежце" вытаскивал из траншеи валунник. Увидел Егорова, застопорил машину.
- Егоров, махнемся тачками? Выплакал, да?
- Все ты знаешь… - буркнул Егоров. - Загадил машину… Не видишь разве, что сальник гонит?
- С лица воду не пить, в душу гляди!
Нутро у Зуева-младшего жидкое - вроде одна кровь в жилах у братьев, а натуры разные.
- В душу так в душу посмотрим. - Егоров полез на экскаватор, одолел цепную лесенку, перевел дух. - Значит, так, Зуев. Если в главном подшипнике масла под поясок, отдаю тебе свой новый экскаватор, если нет уровня, идешь ко мне в масленщики. Вскрывай!
- Да ладно тебе, - отработал задний ход Зуев-младший. - Уж и в масленщики.
- Нет, не ладно. Слово есть слово, честь есть честь…
Егоров порылся на верстаке, нашел ключ и вскрыл крышку.
- Ну вот! Смотри, - ткнул ключом. - Масло едва достает нижнюю риску, гробишь машину… Черт с тобой, с паршивой овцы не наскребешь и клока шерсти, - сплюнул Егоров и спустился с экскаватора.
Зуев молча пошел за маслом.
А Егоров уже обошел добрую половину экскаваторов и уже направился было в парк тяжелых машин, но остановился: начнут приставать с обмывкой. Какая обмывка! Если бы все по уму - разве плохо, и сам бы за милую душу стопку пропустил - почему бы с товарищами не посидеть, Глаша и пельменей налепила бы. Хариус вяленый есть и сорога копченая, летом на Ахтаранде коптил, под белую куда с добром пойдет. Пусть машинисты, и помощники, всем места хватит, хоть и с женами придут. Ведь не каждый день новые экскаваторы. Слова хорошие поговорить. Егоров и сам по такому случаю скажет, как не сказать. Егоров стал придумывать слова. Чтобы поскладнее вышло, но как вспомнил, как это все не так - опять нехорошо стало.
- Егоров, где патефон? Какая без музыки жизнь…
Не было на стройке человека, который бы не звал про егоровский старенький, но вполне исправный патефон.
- Патефон принесу, - сказал Егоров. - Но а что стоять так, лясы точить, Матвей Денисович. "Да, постарел Матвей, - вдруг замечает он. - Тоже скоро на слом, на пенсию. Был мужик, нет мужика. Экскаватор тоже, пока был новый, земля под ним дрожала, а постарел, "ложку" донести до кузова, не расплескав, не может: трясется, как паралитик какой. - Егоров взялся за домкрат. - Нет, не поднимается рука, - бросил домкрат. - Схожу к Ложкину: что он скажет…"
Еще издали он увидел ложкинский экскаватор. Ходовая была разбросана, траки валялись в стороне.
- Растележился? - поздоровавшись, кивнул Егоров на ходовую.
- Грешен. Цапфу надо поставить, крана нет. Не допросишься, сам бы побежал, так тут надо кому-то. Кремнев захворал, Санька зуб пошел выдергивать.
"Не знает, наверно, Ложкин насчет новой машины", - решил Егоров.
- Давай схожу за краном. - Егоров как будто за этим приехал.
- Если можешь, Егоров, подмоги, - согласился Ложкин.
Егоров с Ложкиным были одногодки и по возрасту и по стажу работы. Вместе они получали и удостоверения экскаваторщиков. Тогда Ложкин был парень загляденье: пышная шевелюра, кареглаз, рассеченная губа немножко подводила, а так - огонь парень. И теперь он еще ничего, только поседел, и намного раньше Егорова, да глаза малость припухли, да плечи стали поуже - ватник сзади обвис. Интересно, со стороны поглядеть, а какой я?
- Ну, так что? - намекнул Ложкин.
- Бегу, бегу…
Егоров возвратился к Ложкину с двуногой стойкой, тракторным краном КП-25, прозванным "кочергой".
- Куда ты эту холеру, - возмущался Ложкин, но, увидев за "кочергой" тягач с бревном на тросу, подошел вплотную к Егорову.
- Хочешь базу поднять этой загогулиной? Да, ты знаешь, Егоров, сколько весит основание экскаватора?
- Знаю, сорок шесть тонн.
- Ну, вот. "Кочерга" твоя только на двадцать пять тонн рассчитана. Так что от колес только ошметки полетят.
- Разговорился. А мы не будем давить на колеса. - Егоров велел бревно подтянуть поближе к "кочерге".
- Поглядим, поглядим, - отошел Ложкин.
- Глядеть потом будем, несите пилу, распускайте хлыст…
- Понятно. Вместо колес чурки, ловкач ты, Егоров.
- Ну что ты, Ложкин. Ставь вот сюда "кочергу",- Егоров рукавицей промел землю. Потом замахал, приглашая кран.
Поставили "кочергу", подмостили под балку чурки, подбили клинья. Ложкин еще поползал под краном, попинал чурки.
- Так, - сказал он, вылезая из-под крана, - в ажуре, - и подозвал крановщика.
- Оцени-ка, Витюха.
Крановщик поприседал, позаглядывал под кран.
- Грободелы, первый раз так вижу…
- Опускай так, - насупился Егоров. - Разговорчивый шибко…
Крановщик опустил стропы, Ложкин уложил их как следует в зев на гак, закрыл замок и подложил дощечки, чтобы не порезало трос.
- Ну вот и хорошо, - одобрил Егоров. - Вот и ладно. Корову на баню потащим. Прибавь-ка обороты, - крикнул он крановщику. А когда тросы натянулись, дал отмашку рукой.
- Стоп!
"Кочерга" задрожала от напряжения. Опорная балка вошла до упора пером в чурки.
- Ага, "закусила", - радовался Егоров.
- Насухо-то, Егоров, горло драть будет…
- Размочим, Ложкин, обязательно. - Егоров и забыл, зачем он приехал к Ложкину. - Ты следи за трактором, Витюха, и смотри прямо на меня, больше никуда!
- А куда еще, - высовывается крановщик, - начальству в рот.
Егоров скрестил над головой руки. Казалось, стало слышно, как работает вечная мерзлота. Будто сквозь землю стального ежа протаскивают, а земля вздрагивает.
- Вира!
Запели шестерни, под нажимом стропов хрустнуло дерево. Загудел металл. Егоров впился в "кочергу" глазами. Похожая на огромного жука, база поползла, отделилась от земли.
- Трейлер давай! - закричал Егоров. - Ну, что же ты, - подскочил он к трактористу.
- Оседает.
- Ах, ты! Пропал замах. "Закуски", Ложкин. - И Егоров бросился подставлять под базу чурбаки. Еще добавили нарезанные доски.
- Давай еще рывок, - сказал крановщику Егоров. - А ты не лови мух, - предупредил он тракториста…
И тут подрулил газик, вышел начальник парка тяжелых машин.
- Ну-ка, ну-ка, похвастай, Ложкин, чем ты тут занимаешься? А ты чего здесь, Егоров? Помогаешь. Молодец!
- Вира! - подал команду Егоров.
Начальник замахал было руками, но осекся на полуслове. Теперь, как только увеличился просвет между землей и грузом, трактористы тут же подсунули под базу трейлер.
- Оппа! - вырвалось у Егорова.
- Мудро, - сказал начальник парка, осматривая "кочергу". - Чья это работа?
Ложкин с Егоровым переглянулись.
- Оба, значит. На первый раз лишаю премиальных, чтоб не насиловали технику.
- А тебе, - погрозил он крановщику, - месяц крутить гайки. - Сел в машину и укатил.
Ложкин засмеялся:
- Заработал Егоров.
Засмеялся и Егоров:
- Подсунуло его не раньше, не позже, будто за углом подглядывал…
- Ну а когда ты свой начнешь собирать? - спросил Ложкин. - Когда обмывать будем?
Егоров сник.
- Когда? Но знаю когда. Что-то у меня душа не лежит.
- Во как! Мы за него лбы расшибали…
- Как лбы?..
- Да так. Сегодня утром Игнатьев машинистов собирал. Не было, кажись, только Зуева-старшего, зато младший горло драл…
- Решили, что ли?
- Семь - "за", "против" - один.
Егоров сразу приободрился.
- Ну ладно, я побежал…
- Зачем приходил-то, скажи хоть…
- На пельмени позвать, приходи вечерком.
- И ты приходи, - обернулся Егоров к крановщику. - С бабами приходите…
- Придем, - понимающе кивнул Ложкин. - не подведем…
А когда Егоров скрылся за поворотом, Ложкин сказал:
- Хороший мужик Егоров, настоящий.
- Ничего, - согласился крановщик, - крутой только…
Вечером сидели на берегу со Славкой и жевали сочный полевой лук. Вода схлынула, и меж камней на песке проклюнулся зелеными тонкими перьями дикий лук - терпкая приятная приправа.
- Хорошо бы его, в окрошку с квасом.
- Ого-го, сколько же надо этих ниток надергать, - сказал Славка и потянул носом. - Чуешь, дед, какой воздух - не надышишься, не напьешься!
Да, кругом леса, подернутые дымкой. Вчера брызнула из лиственниц хвоя, а сегодня уже распустилась по склонам зелень, только березки на косогоре клейкой листвой тяжелеют и вот-вот лопнут истомившиеся набухшие почки. И воздух дрожит, и затихает тайга, будто погружается в дрему. Засмирели птицы и уже не порхают с ветки на ветку. Только на полянах трясогузки, расхохлившишь, паруются, и уже без посвиста, не стрекочут крыльями, а тихонько поиграют в догоняшки и скроются в перепутанных травой кустарниках. И снова тишина.
- Люблю зеленый цвет. Весна. Жизнь, - расчувствовался я, - и еще люблю сине-голубое.
- Э-э, дед, нельзя любить краски, камни, реку, лес в эту пору по отдельности. Все надо вместе, нераздельно. Вот давай поднимемся повыше!
Оживают камни под ногами, бухтят. Когда из-под ног вывертывается булыжина. Славка балансирует руками, точно собирается взлететь. Я делаю так же. Мы добираемся до второго уступа, дальше ходу нет: вся гора запечатана снегом, прикрыта блестящим ледяным панцирем.
- Слушай, дед, - приваливается Славка к камню, - мне больше нравится, когда небо не пустое, когда смотришь в пустоту, то вроде отключили тебя от мира. Глянь-ка, какой гриб из-за горы вылупляется.
- Туча это, но до чего похожа на гриб боровик.
- Я как-то в березовой роще встретил одинокую сосенку. Как свечка стоит, даже светится. Обрадовался - спасу нет, а потом и думаю: а как она одна сюда попала? И стало мне грустно. А в другой раз в сосняке березку увидел, стоит в своем ситчике, изошлась нежностью. - Славка с трудом поднялся с камня. - Радик разыгрался, каких-то радиков повыдумывали, крылами пошевелить не могу другой раз.
Я киваю, но не слушаю Славку. Внизу квадратики-вагончики, Колыма дрожит темно-серыми бликами. С небес стекает туман, и мутнеет на донышке распадка. Выбросила листву и карликовая березка. Вечернее солнце превратило снег из розового в синий, а потом он зазеленел весь и стал чернеть…
Спустились мы в сумерках и, отужинав, сразу легли спать, а утром снова кувалда, лом, ключ, метра три вороток, на ворот трубу - тянем гайки, шпильки, аж спина трещит. "Ложку" уже набросили. Славка регулирует маслосистему, и надо видеть его в этот момент. Он и тот и не тот. Как-то сразу высветился. Инструмент под рукой, в петельке под подбородком щуп поблескивает.
- Вскрывать будем, - скажет и замрет. Это значит, дело до клапанов, до шестерен дошло. Две-три затяжки сделает, папиросу за борт. Тут Славка, всегда терпимый к людям, совершенно не выносит, чтобы рядом суетились.
- Встань сюда, - скажет. - Вот здесь стой или пойди погуляй. Соринка под клапаном. Значит, что произойдет? - философствует Славка. - Давление упадет. Масло - та же кровь. А что значит упавшее давление? - Славка вскинет глаза. - С инфарктом люди живут, еще и выпивают, а тут мало смазки - рассыпался подшипник.
Все это Славка объясняет, пока крышку насоса вскрывает, а вскроет - замолчит. Достанет перепускной шарик. На нем заводская смазка. Опустит его в подогретую солярку, пополощет, обдует. И в шарике Славкина физиономия. Хоть ресницы пересчитывай. Шарик этот Славка пока отложит в сторонку на чистую тряпочку. А дальше подберется к самому гнезду. Тут уж хоть сыпьтесь с неба камни - Славка не обратит внимания. Ловит на глаз зазор. Поймает, зафиксирует, обязательно вытащит из петлицы щуп, раздвинет металлические пластины. С заданным размером проверит зазор. Без этого нельзя. Но если не идет зазор, скажем, на заводе не довели, Славка не возмущается. У него на этот случай в баночке и паста зеленая "Гойя". Если ее в пальцах растирать, вроде шелк перебираешь - такое в пасте шлифовочное зерно. На масле замесит пасту. Перед тем же как смазать шарик пастой. Славка дыхнет на него и - в гнездо. Плотно прилегает на шарике зайчик - хорошо, если же нет - Славка будет его притирать.
Шарик - это, конечно, не клапан. Клапан притираешь, так и подбородком на вороток ложишься. А шарик - другое дело: коснулся гнезда, вправо. Влево повернул - опять шарик к глазу, опять вращай. Славка и вращает.