Ах, Надежда... как ты неосторожна!
Ведь не так уж проста и совсем не глупа - только прикидываешься капризной кокеткой... Но я знаю, знаю, я чувствую твой острый ум!,. Как ты могла, Надежда? Как ты могла - клюнуть на эти пошлые усы?.. На дешевую риторику, на снобизм самовлюбленного псевдопоэта... - как ты могла так промахнуться?..
Ну, конечно же! Она и на литобъединение ходила только ради того, чтоб увидеть Закатова... а ради чего еще?! Ведь ни разу не дала на обсуждение свои стихи, никто их никогда и не видел... да есть ли они вообще, ее стихи?.. Существуют ли?
Да - ради Закатова... Да. Да.
Нажал кнопку звонка.
Дверь отворила соседка, молча кивнула, исчезла в кухонном тумане.
Ракитин прошел по коридору, ныряя-лавируя между сохнущими простынями и рубашками.
Постучался.
Услышал голос Надежды - "да!" - и вошел в ее комнату.
Было жарко и душно.
Надежда лежала, закутавшись в теплое одеяло, горло замотано полотенцем, лицо красное. Большие карие глаза - круглые, как у ребенка. Озорная челка.
- Здрасьте, Ракитин, - сказала она хрипловато. - Разве у вас нерабочий день?
- Обеденный перерыв, - ответил он, приближаясь к постели и опуская авоську с яблоками на тумбочку. - Вот... принес вам фрукты. Витамины. Ешьте, пожалуйста. Как говорится, на здоровье.
- А как вы узнали, что я болею? - удивилась Надежда. - По радио, вроде, об этом не сообщали...
- Видел Закатова - он мне сказал.
Глаза ее сразу заблестели, едва он произнес фамилию поэта, - во всяком случае, так ему показалось.
- Как же вы ухитрились простудиться? - спросил Ракитин. - В такую жару...
- Обожаю мороженое!.. - сказала она, вздыхая и жалобно гримасничая. - Могу съесть подряд пять порций. Вот бог и наказал.
- А что - ангина?
- Ну, конечно. У меня хронический тонзиллит. Такая обида: на улице - жара, июль, а я тут валяюсь. Третий день хвораю... все бока отлежала. Так глупо, аж зло берет. Да вы садитесь, Ракитин!
Он сел в кресло. Кресло было старое, продавленное - и он провалился, колени круто рванулись вверх. Тогда Ракитин передвинулся вперед, на самый край кресла. Сидеть было очень неудобно.
Надежда смотрела на него искоса, из-под челки, чуть улыбалась. А он - словно застыл. Она перестала улыбаться.
- Странный вы человек, Ракитин, - сказала она. - Есть в вас нечто... страдальческое. Ну зачем вы всегда такой угрюмый? А впрочем - простите... И не сердитесь на меня.
- Нет, нет, что вы! Говорите, пожалуйста! - и он вскочил с кресла. - Мне так нравится ваш голос.
- Мой голос? - удивилась она. - Что ж хорошего? Обычный простуженный голос. Да, не повезло - в такую погоду... Впрочем, температура сегодня почти нормальная... к вечеру буду совсем здорова. А что это вы вскочили?
- Вам обязательно надо быть здоровой к в е ч е р у? - насторожился Ракитин.
- Да, представьте, - и она кокетливо прищурилась. - Меня пригласили... но, впрочем, это тайна. Короче - у одного знакомого сегодня маленькое торжество, он обмывает свою удачу...
- Имеется в виду Закатов? - быстро спросил Ракитин.
- Как догадались? - и Надежда нахмурилась. - Не нравится мне ваша проницательность... Да, Закатов. Он звал меня, ну, приглашал... У него книжка в Москве вышла. А что, он и вас пригласил?
- Нет. Зачем я ему?
- Извините. Это ведь неофициальное мероприятие, так... узкий круг...
- Я все понимаю, - быстро кивнул Ракитин.
Надежда уставилась в потолок, прошептала:
- Даже не знаю - идти, не идти...
- Вы ж больны!
- Вот я и говорю - сомневаюсь.
И она размотала полотенце, отбросила в сторону, облегченно и жадно вздохнула, - а Ракитин с тоскливой нежностью посмотрел на тонкую ее шею, на хрупкое девичье горлышко, вздрагивающее от боли при затрудненном глотании, и у него самого заболело вдруг горло, заныло, словно он только что заразился ангиной.
- Зачем вы грызете ногти? - внезапно спросила она.
- Что? Да так... - растерялся он, как мальчишка. - Дурная привычка. А вам противно?
- Пора отвыкать, - заметила она с притворной строгостью.
- Надежда, - сказал он тихо, - Надежда... Надежда...
- Что с вами? - удивилась она. - Вам плохо? Вы так побледнели.
- Ничего... просто здесь душно. Можно, я приоткрою форточку?
- Да, разумеется. Хоть окно.
Ракитин подошел к окну, распахнул створку. На улице было так же знойно и душно, как и в комнате. Почти никакой разницы. И не проветришь.
- ...Нет, правда, вы странный какой-то... Никогда не рассказываете о себе, - услышал он голос Надежды и обернулся. Она продолжала: - Я вот знаю вас второй год, а кто вы такой? Чем занимаетесь? Вы, случайно не Штирлиц?
- Моя фамилия Ракитин, - сказал он, боясь глядеть ей в глаза, - и вы это знаете. Работаю в конторе.
- Где, в какой?
- О, господи... не все ли равно?! - воскликнул он с таким горьким отчаянием, что она почти испугалась. - Не все ли равно, в какой именно конторе я работаю? Разве это важно? Контора - и все. Служба.
- Простите, - поежилась она. - Ну, а семья... вы женаты?
- Да! - резко, даже грубо сказал он и посмотрел на нее в упор. - Да, я женат. Есть у меня жена, есть. Ну и что?
- Ракитин, милый... что с вами происходит? - прошептала она. - Разве я сказала какую-нибудь бестактность?.. Вы уж простите, если что.
- Нет!.. Это вы меня простите! - он рванулся к ее постели и встал перед ней на колени. - Надежда!..
- Что? - прошептала она. - Ты влюбился, что ли?
- Я не знаю... все это так глупо.
- Ох, Ракитин... какой ты смешной, - и она снисходительно-ласково потрепала его волосы. - И этот хохолок на макушке... ужасно смешной!
А он схватил ее руки, уткнулся лицом в ее подушку и торопливо забормотал: - Надежда, Надежда, единственный раз!.. Один лишь разочек - коснуться тебя... ну, пожалуйста... Надя!
- Ракитин, очнитесь!.. Что с вами?! - испуганно закричала она, поднимаясь на локтях и глядя на него со страхом. - У вас лихорадка, вы весь горите! Немедленно успокойтесь, я требую.
- Не бойся, ничего не случится, - глухо шептал он в подушку. - Не бойся меня...
- Встаньте же, встаньте! - она вжалась в угол между стеной и кроватью. - Немедленно встаньте и сядьте в кресло.
Он подчинился.
Сидел в прежней позе, на краю кресла, опустив голову.
- Бедный Ракитин... - сказала она, успокаиваясь, убеждаясь в его безвредности и вновь становясь беспечной хворающей девочкой. - Бедняжка, зачем вы себя изводите?
- Не надо меня жалеть! - буркнул Ракитин. - Я знаю - вы любите Закатова... я все знаю. Не смею претендовать.
- Перестаньте. Закатов ни при чем. Он всего лишь мой друг, он дает мне практические советы... насчет стихов - и все, и только!.. А впрочем, отчитываться не собираюсь. Хватит, хватит, хватит об этом.
- Мне ничего не надо, - сказал он, еле сдерживаясь, чтоб не заплакать. - Мне, честное, слово, ничего не надо.
- Вот и хорошо, - сказала она.
- Мне б только хоть изредка видеться с вами...
- На литобъединении - и достаточно, - она холодно улыбнулась, прищурилась, откинула челку.
- Ох, если б я был Ракетов... - вдруг сказал он, мечтательно и печально. - Если б я был Ракетов - все было бы в полном порядке.
- Ракетов? Какой еще Ракетов?
- Герой моего романа. Забыли? Я ж вам рассказывал. Даже читал кусочки. Ну, помните? Человек, которому все удавалось, который имел все, даже больше, чем надо, и который в конце концов от всего отказался.
- А-а, помню, - равнодушно кивнула Надежда.
- Если б я был Ракетов - я легко добился бы вашей любви! Нет, нет, я не стал бы ничего добиваться - вы сами пришли бы ко мне, прибежали бы, приползли... целовали бы пыль с моих башмаков!
- Фу, Ракитин, вы как мальчишка... Что за фантазии?
- Не мешайте, дайте сказать, - он посмотрел на нее,осмелев ненадолго, и чуть ли не с восторгом продолжал: - Да, да! Не смейтесь, не кривите пухлые губки.. Вы плакали бы, рыдали, выпрашивая мою любовь, - и я бы не отказал, нет... я был бы весьма снисходителен.. Я дал бы вам кратковременное счастье, подарил бы недолгий сезон, медовый месяц... месяц - не более!., и после этого - отказался от вас! Вот уж когда бы вы поняли тяжесть утраты! Сейчас вам, конечно, плевать на меня, а вот если бы... если бы...
- Если бы - что? - прищурилась Надежда.
- Не знаю... - и он устало махнул рукой. - Простите меня.
- Бы, бы, бы, - зачем-то сказала она и высунула язык.
15.40-18.05
После обеда Раков вернулся в горздрав. В три часа было совещание у Драшкина. В три тридцать пришел врач-лаборант из санэпидстанции - пожилой мужчина с красным лицом и желтушными глазами, - он принес письменную жалобу на своего главного врача.
Раков слушал молча, изредка кивал и делал краткие пометки на листе бумаги. Так, так. Славные дела творятся в санэпидстанции - грубые нарушения финансовой дисциплины, очковтирательство, чуть ли не взятки... если, конечно, этот желтоглазый не врет. Да нет, не похоже. То есть, похоже на правду. И не стал бы он врать - рискованно... ведь знает, что каждое слово его будет тщательно проверено. Говорит обстоятельно, монотонно, нудно, выкладывает документальные доказательства, перечисляет многочисленные факты. Неприятный тип. Борец за правду. Интересно - почему все борцы за правду обычно вызывают у окружающих антипатию?.. А вот если взять какого-нибудь там симпатягу, "любимца публики", рубаху-парня - так ведь обязательно окажется мошенник... Почему?!.. Впрочем... впрочем, к делу это не относится.
- А к Драшкину вы обращались? - перебил Раков посетителя.
- Что вы!.. Разве можно к нему с этим вопросом? - изумился эпидемиолог. - Тут нужен объективный судья. А Драшкин... ведь он - дядя...
- Знаю, знаю, - опять перебил Раков. - Оставьте вашу докладную, я сам займусь этим делом.
Когда жалобщик, не скрывающий радости, исчез за дверью, Раков выдвинул ящик письменного стола, вытащил красную папку, раскрыл, положил в нее материалы по санэпидстанции. Убрал папку на прежнее место.
Эх, Драшкин, Драшкин. Жаль мне тебя, Драшкин.
Раков улыбнулся.
И вдруг на него опять накатила, нахлынула обжигающая волна стыда: "Что с тобой происходит, Раков? Чему ты радуешься?!.. Кем ты стал, в кого превратился?.."
Но он уже привык небрежно отмахиваться от подобных "приступов" - отмахнулся и в этот раз.
Раков взглянул на часы - надо успеть заскочить домой, переодеться, а если удастся - отдохнуть с полчасика, вздремнуть. К семи - в "Елочку"...
Взглянул в окно - служебная машина стоит возле подъезда, шофер дремлет, прикрывшись газетой.
Нажал на кнопку - зашла секретарша.
- Любаша, меня не теряйте. Заеду в облздрав, а оттуда - сразу домой.
- Ясно, - кивнула Любаша. - Кстати, книжку я перепечатала. Дать почитать?
- Не требуется, - усмехнулся Раков.
- Очень жаль, - вздохнула она.
В облздрав он, конечно, не стал заезжать, а сразу махнул домой.
Жена плакала, открывая дверь. Лицо красное, в пятнах. Была полураздета, в одной комбинации, живот выпирал, на груди сквозь сиреневый шелк темнели околососковые круги.
- В чем дело? - нахмурился Раков. - Что случилось?
Минут пять она всхлипывала, сморкалась в платочек, вздыхала и, наконец, сообщила, что во время мытья полов поскользнулась и упала прямо на живот..
- Я так испугалась, так испугалась!.. - повторяла она сквозь слезы. - А вдруг наш ребеночек ушибся?.. А вдруг с ним что-нибудь?..
Обхватила Ракова за шею, прильнула к нему тугим животом и снова заплакала.
Он хотел мягко отстранить ее, но вдруг ощутил (или это ему лишь показалось?) - слабый толчок, биение нетерпеливого наследника... и страх жены за будущего ребенка передался и ему, наполнив его жарким и неведанным чувством отцовской ответственности. До этого момента Раков почти не задумывался о том, что у него будет ребенок. То есть, он, конечно, думал о нем и раньше, но думал как о чем-то внешнем, абстрактном, а вот сейчас - впервые! - он ощутил свою кровную связь с этим комочком плоти, еще не родившимся, но уже живым...
- Ну-ну, - он погладил ее по спине. - ну, Верочка, перестань. Я ж тебе много раз советовал - лучше мыть пол шваброй, чтоб не наклоняться. Ведь говорил? Говорил же? Ну, ладно, хватит слезы лить.
Она притихла и долго еще стояла, прижимаясь к мужу.
Ракову стало жаль жену, она показалась сейчас такой одинокой, такой сиротливой, обиженной, брошенной, позабытой... Так оно, кстати, и было. Со своими бесконечными делами он совсем закрутился, запутался, совсем забыл о жене и ее заботах.
- Хватит же, хватит, - сказал он, оттаивая и добрея, и ласково дунул ей в ухо. - У-у, ревушка. Ну и Верочка, ну и плакса. Это кто у нас такая плакса? Кто это у нас такая хныкалка?.. А-а?
Жена больше не плакала. Она прерывисто и глубоко вздохнула. На лице ее, мокром от слез, появилась улыбка: как же, муж пожалел, приласкал - и сразу стало легко и спокойно.
Раков осторожно высвободился из ее объятий, прошел в комнату, скинул пиджак, расслабил узел галстука.
- Ф-фу, на улице духотища, дышать нечем, - сказал, падая в кресло. - Сейчас бы пивка...
- Я взяла три бутылки, - быстро сказала жена. - В холодильнике стоят. Принести?
- Умница! - обрадовался Раков, притягивая жену к себе. - Это кто у нас такая умница? А-а? Это кто у нас такая толстенькая, такая пузатенькая?.. - и он шутливо похлопал ее по животу.
Жена смущенно и радостно засмеялась, оттолкнула его рукой и пошла в кухню за пивом. Принесла запотевшую бутылку, стакан. Раков налил, выпил жадно, большими глотками.
- Ох-х!.. Славно... - он даже крякнул от удовольствия. - Так-с. Теперь надо скоренько переодеться.
- Прими душ, - посоветовала жена.
- Точно. Дельный совет.
- А ужинать будешь?
- Нет, зачем же. Там накормят.
- Где - там? - спросила жена.
- Ну, на банкете. Я тебе по телефону разве не сказал? У Драшкина сегодня юбилей - шестьдесят стукнуло...
- Да, ты говорил, я помню... А где он будет, этот ваш банкет?
- В ресторане, где ж еще.
- В каком ресторане?
- Боже мой, Вера... не все ли равно? - поежился Раков. - Ну, в "Елочке", в парке, - довольна? Какая тебе разница?
- Там есть телефон?
- Телефон? - он расширил глаза. - Зачем? Ты что, хочешь звонить? А-а... опять ревнуешь? Да? Ве-е-ера!..
- А вдруг, пока ты там будешь развлекаться, со мной что-нибудь случится? - и жена отвела взгляд в сторону. - Ну, а вдруг? Вдруг? Вот я бы и позвонила - и ты бы приехал.
- Верочка, ничего с тобой не случится. - Раков ощутил нарастающее раздражение. - Рожать недели через две-три, не раньше... Так что - не мудри, не фантазируй, ложись в постельку или смотри телевизор, или вяжи свою кофточку. И не думай ни о чем!
- Ты так и не сказал - телефон там есть?
- Не знаю! - воскликнул он сердито. - Не знаю, не интересовался!.. Ах, черт... это ж надо - совсем сдурела от ревности. Постыдилась бы - повсюду звонишь, проверяешь, вынюхиваешь, следишь за каждым шагом...
- Не кричи на меня!
Раков знал, что жена вот-вот опять зарыдает, и лучше б ему вновь свести раскаленный разговор на шутку, но удержаться не смог, сорвался и громко и злобно продолжил:
- Твоя идиотская ревность мне надоела! На-до-е-ла! Опротивело твое нытье! Господи!.. За что такие муки?! Прихожу домой уставший, издерганный, измочаленный, думаю: вот отдохну! - а тут вечное нытье, бабьи подозрения... Вера, ты поглупела, что ли?
Она заплакала - грубо, с надрывом, криком. Шатаясь, сделала два шага, привалилась животом к столу. Слезы часто капали на полированную поверхность.
- Еще пожалеешь... пожалеешь... - бормотала она, всхлипывая. - Сам потом пожалеешь, что так мучал меня. Будешь жалеть... а будет поздно. Мне нельзя так расстраиваться!.. Мне мой врач говорил: не расстраивайтесь, берегите себя... а я все плачу и плачу... и все из-за тебя!.. Вот родится уродик - тогда пожалеешь... да поздно будет...
- Замолчи, - взмолился Раков, сжимая пальцами виски, - ради бога, замолчи. Ну, пожалуйста, ну, я очень тебя прошу - замолчи.
18.45-19.25
"...Ракетов тщетно пытался настроить себя на рабочий лад - требовалось срочно писать заявку на киносценарий по собственному роману. Соответствующая телеграмма от режиссера с соблазнительным предложением лежала перед ним на столе. Вчера же состоялся и телефонный разговор, насыщенный комплиментами и подстегиванием энергичного мэтра: "Скорей, скорей, товарищ Ракетов! Чтоб через неделю заявка была готова. Договор - гарантирую. Аванс - гарантирую. Мы с вами такую "нетленку" сварганим!.. Хотите в Канны прокатиться?" - "Не хочу", - ответил Ракетов, а режиссер закричал: "Гарантирую!" - захохотал и бросил трубку.
Ракетов смотрел на чистый лист бумаги. Он не собирался писать никакую заявку, и "нетленку" он творить не хотел, да и вообще никаких честолюбивых желаний он не испытывал... Но он знал, что сделает все, что надо, и сделает в лучшем виде, "со знаком качества", "по большому счету", и вскоре наверняка получит за это какую-нибудь премию и, может быть, даже не одну.
Он предвидел свой грядущие триумфы. Но собственная прозорливость его не радовала, а бесконечная удачливость тяготила. Душа тосковала, томилась, стенала, скованная золотой цепью ненужных побед.
Что за причудливые капризы?
Пред ним открывался широкий и прямой проспект, устланный бесконечной ковровой дорожкой. Добро пожаловать, товарищ Ракетов!
А он, неблагодарный, норовил свернуть с прямой дороги и жадно оглядывался по сторонам, всматриваясь в сумрачный соблазн нехоженных троп и глухих переулков.
На каждом перекрестке для него вспыхивал зеленый свет. А он зачем-то стоял, дожидаясь, когда же зажжется красный. И не мог дождаться..."
В автобусе было душно.
"В автобусе было так душно, что хотелось упасть в обморок", - быстро подумал Ракитин фразой для своего романа.
- Бани! - крикнула кондукторша в микрофон. - Следующая - "Космос"!
"Кинотеатр "Космос", потом цирк, а потом - мне выходить", - подумал Ракитин и стал пробираться к задней двери, фантазируя на ходу: - "Где вы сходите?" - "В космосе! В космосе моя остановка! Шофер, не забудьте в космосе остановиться!.."
Над дверью ветхая табличка: "Нет выхода" - и Ракитин тут же придумал кадр-эпизод для финальных глав романа: Ракетов идет по подземному переходу - и видит табло: "Нет выхода", - поворачивает направо, и там: "Нет выхода", - бежит налево, назад, и прямо, и снова направо - и всюду мерцают, светятся, мигают, подмигивают два строгих слова: "Нет выхода", "Нет выхода", "Нет выхода", "Нет выхода"...
Чуть выше старой таблички ("Нет выхода") - свежая, чистенькая, яркая, недавно привинченная: "Нажмите кнопку, если хотите сойти".
Ракитин нажал кнопку - и быстро подумал: "Нажмите кнопку, если хотите!" - или нет, лучше так: "Нажмите кнопку, если хотите сойти с ума".
Ракитин медленно брел по вечерней улице, на ходу сочиняя эпизоды своего романа. Шум, разговоры, шуршание шин - все это мешало ему сочинять. Вообще, все мешает сочинять. Так всегда. Жизнь мешает творчеству, отвлекает.