Мимо проскальзывали прохожие - одиночки, пары, группы подростков... И у всех свои беды, заботы, проблемы, страсти, страстишки, фантазии, иллюзии. "Чем они хуже меня? - вдруг подумал Ракитин, бегло, но цепко вглядываясь в чужие лица. - Разве они менее значительны, чем я? Почему ж я думаю только о себе? Почему каждый из нас думает лишь о себе? Зачем я себя переоцениваю? Ведь я банальный неудачник ("банально, как банан"... Кто так сказал? Не помню), мечтатель, бесталанный графоман, вот я кто, и не больше... Почему ж я так много думаю сам о себе? Что интересного и значительного в моей судьбе, в моей особе, в моем лице, в моем бесперспективном сочинительстве?.. Никому я не нужен. И мне никто не нужен. Нет, нет, нет! - мне нужна Надежда. Но это - обидная и пустая затея. Ведь я ей не нужен, я ей просто мешаю, раздражаю ее..."
Прохожих становилось все больше. Час "пик". Ракитин вышел на центральную улицу. Было много просто гуляющих. Праздные разговоры, шутки, отголоски чужого флирта, чьи-то отрывочные громкие восклицания, чье-то неразборчивое пьяное резонерство, чей-то якобы непосредственный смех, пестрая музыка вечернего города, знакомая полифония - все это сейчас показалось Ракитину почему-то лживым, фальшивым, неискренним.
"Боже мой, - думал он, с тоской ловя обрывки фраз и осколки смеха, - боже ты мой, почему все обманывают друг друга? Зачем? Ни слова правды, ни одного честного лица... И главное - как все глупо! Если б хоть врали изысканно, артистично... Не-ет. Умные люди молчат. Говорят лишь одни дураки. И поэтому кажется: весь мир населен дураками. Но ведь это не так... правда же? Правда? Молчат умные люди..."
Ракитин вспомнил свой бесконечный огромный роман - и горько усмехнулся: нет, ничего не получится. "Ничего не выйдет, - жестоко сказал сам себе. - Я был обречен на неудачу давным-давно. Я скован, я не могу... я просто не умею быть свободным. А литературная судьба зависит не от внешних причин - от степени внутренней свободы. Талант?.. Талант - это, вероятно, и есть врожденная свобода..."
"Я жил с оглядкой, - продолжал он думать, продолжая идти, - я живу с постоянной оглядкой. Но нельзя добиться успеха, если одновременно с мечтами о славе думаешь и о возможном крахе. Нельзя всю жизнь сомневаться в своем призвании. Суть не в чужой оценке... но сам-то! Сам-то я должен хоть чуточку верить в себя. А я - не верю. Я только фантазирую: вот, мол, если б я был настоящим писателем, я написал бы роман о том, как... и так далее, - но самое жуткое: я не останавливаюсь на этом, не останавливаюсь на стадии чистого фантазерства, а начинаю вяло-тоскливо-отчаянно писать, писать, писать... - и все без веры, без страсти, словно насильно играя, словно оправдываясь перед собой и тем более перед другими. Я не живу - сочиняю жизнь. Я никогда никем не хотел б ы т ь, я хотел только сочинять. Мне с детства навязывали разные роли: председатель совета отряда, староста группы, комсорг, председатель местного комитета, председатель товарищеского суда ("товарищеский суд Линча" - на ходу сочинялось, придумалось), редактор стенгазеты, секретарь литобъединения и что там еще?.. - и я играл, играл эти роли, почти никогда не отказывался, играл всегда не всерьез, но иногда увлекался (разве нельзя увлечься игрой, тем более - азартной?), и все-таки чаще - играл через силу, натужно подчиняясь, смиряясь, сдаваясь, доламывая хрупкие остатки гордости и мечтательной независимости. Мне тяжко жить, зато сладко с о ч и н я т ь собственную жизнь.
Чего я боюсь? Не знаю... ведь нечего бояться, нечего, я знаю, что нечего... Чего ж я боюсь?"
Ракитин вспомнил один из нечастых разговоров с Надеждой. Она, юная, жизнерадостная, кокетливая, играющая под девочку-подростка, неожиданно непривычно завела с ним беседу о высших духовных проблемах, о чем-то мистическом, малопонятном, невнятном... а короче и проще - о Боге, об иллюзорности реального мира, о непременном наличии иных сфер. Ракитин запомнил некоторые имена, небрежно слетающие с пухленьких губ: Николай Федоров, Достоевский, Бердяев... возбужденное бормотание: воскрешение предков! Супраморализм! Духовное единство!.. - и что-то еще странноватое, даже смешное в своей сомнительной многозначительности. Вскоре после этого разговора Ракитин стал приглядываться - и встретил других новоявленных христиан. Все они служили в кырских различных конторах, один даже был учителем географии в средней школе, у всех было высшее образование, длинные прически, джинсы с молнией на прорехе - и все они страстно провозглашали веру в иной, более прекрасный и, тем более, более справедливый мир. Ракитин заинтересовался, стал слушать всерьез и с тех пор в разговорах с кырскими мистиками умственно напрягался, пытаясь понять их слова и дотошно прочувствовать, - но понял лишь одно: сам он никогда, никогда, никогда не сможет поверить в существование иного мира. Вот ведь в чем печальный парадокс: будучи отчаянным фантазером, он был таким же отчаянным (точнее: отчаявшимся) материалистом.
"Нет ничего Другого... - думал сейчас Ракитин. - Человек замкнут сам в себе... прорыв невозможен. Есть только то, что есть. Быть может, горько - смиряться с этим сознанием, но расчет на любой иной вариант - ложь, лицемерие. Все законы, понятия о добре и зле, все, все - внутри человека. Быть может, нет ни в чем никакого смысла, есть лишь голая очевидность. Надо смело, спокойно и просто смотреть в глаза тому факту, что нет ничего таинственного в этом единственном мире... и ничего иного, никакой другой жизни - нет и быть не может".
Ну, ладно. Вот и парк, и широкие аллеи, и музыкальный гром репродуктора: "Листья желтые над городом кружатся!.."
Постой!
А Ракетов, Ракетов - что должен он сделать в следующей главе романа? Чем он займется? Будет ли следовать авторской воле иль проявит гордую самостоятельность?
Вдохновение - что это такое?
Ракитин никогда не испытывал вдохновения - он испытывал душную тоску, вынуждающую садиться за стол. Он - подчинялся.
Что еще осталось? Ракитин прикинул в уме.
Оставалось описать триумфальный взлет Ракетова, присуждение ему всяческих премий, восторженные письма читателей, женская навязчивая влюбленность... оставалось выразить его усталость и пресыщение, оставалось заставить его от всего отказаться... от всего-всего... от всего-всего...
19.30-...
Раков пришел с опозданием.
Ресторан "Елочка" прятался в глубине парка, в густом окружении старых сосен. И в вестибюле, и в зале было много елочек, живых, ароматных, стройненьких. В вазах почти на каждом столе стояли сосновые и еловые ветки.
Драшкинская компания оккупировала банкетный зал. Взглянув на два стыкованных стола, загроможденных вином и закусками, Раков сразу прикинул, что выпили уже минимум по два раза - лица у большинства гостей были пунцовые, и на закуски никто особенно не налегал.
Публика была солидная, отборная. Понимали друг друга с полуслова. Многие были между собой на ты, обращались друг к другу по именам, - но эта кажущаяся фамильярность легко поддавалась анализу: субординация соблюдалась при помощи интонаций, улыбок, жестов. Не с первого, конечно, но с третьего взгляда легко можно было рассортировать присутствующих по иерархическим ступенькам. Все тут были - и Коноплев, и Зайчиков, и сам Корытов...
- Евгений Петрович! Сюда! Сюда! - закричал Драшкин, увидев Ракова. - Пробирайтесь к нам, присаживайтесь со мной рядышком. А Верочка где?
- Куда ей, - усмехнулся Раков. - Последние дни догуливает.
- Ах, да! - и Драшкин хлопнул себя по лысой макушке. - Совсем забыл. Значит, скоро будем малютку обмывать... а, будем?
- Не знаю, рано загадывать, - уклонился Раков и сел на предложенное место. - Извините, что опоздал.
- Нет уж, никаких извинений, - вмешался Корытов. - Придется, Женя, наказать тебя штрафом...
- Штрафную! - подхватил Драшкин. - Штрафную!
Корытов налил Ракову полную рюмку. Раков не стал спорить, выпил. Драшкин радостно хлопнул в ладоши:
- Ай, молодец! Достойная смена!.. - и повернулся к Корытову. - Советую обратить внимание - перспективнейший молодой человек.
- Не волнуйся - уже давно обратили, - усмехнулся Корытов.
- Да я в подметки ему не гожусь! - заявил вдруг Драшкин.
- Ну-у, что ж ты себя-то чернишь... - хмыкнул Корытов, а Раков даже поморщился от явного лицемерия шефа.
- Чистая правда! Клянусь! - и Драшкин перекрестился. - Евгений Петрович далеко-о пойдет... голова у него государственная, министерская!..
- Странно вы меня хвалите, - тихо сказал Раков (но Корытов слышал). - Шутите, что ли?.. Или уж так запьянели?
- А что, заметно? - притворно испугался Драшкин. - Да вы, голубчик, меня не слушайте. Вы закусывайте, закусывайте. Вон тот салат попробуйте, который под майонезом... вкуснятина! Вам подать?
- Не надо за мной ухаживать, я не барышня, - поморщился Раков. - Сам возьму.
- Ух, какой гордый! - восхитился Драшкин. - И хохолок такой торчит - прямо петушок!..
Раков промолчал.
А Корытов, прищурившись, поглядывал то на Драшкина, то на Ракова. И Раков - перехватывал эти взгляды.
Веселье продолжалось. Некоторые, кто пободрей и помоложе, выходили в общий зал, танцевать, а группка более пожилых пела нестройным хором "Катюшу". Драшкин пил мало, боялся за сердце. Корытов пил много, но не пьянел. Привычка большого начальника. А Раков пил очень осторожно - и запьянел как раз из-за этой самой осторожности... от напряжения, что ли.
- Эй, молодой человек! - крикнул он официанту. - Есть в вашем заведении телефон?
- У нас - нет. Есть автомат - рядом с рестораном.
- Что, хотите домой позвонить? - спросил любопытный Драшкин.
- Наоборот - жена хотела.
- Беспокоится? Боится одна оставаться?
- Наоборот. Меня одного оставлять боится...
- А-а... вот как? Разве есть основания? - и Драшкин подмигнул.
- Наоборот.
- Что - наоборот?
- Все - наоборот. Извините.
Раков встал, вышел в общий зал, окунулся в грохот электрогитарной музыки ("Листья желтые по городу кружатся!..") проскользнул мимо танцующих.
Кто-то тронул его за плечо.
Раков обернулся - и увидел совсем рядом, вплотную, улыбающуюся Надежду. Она была... она была просто сказочно красива: яркие карие глаза, припухшие губы, приоткрытые в приветственной улыбке, веселая челка... Кофта темно-вишневого цвета. Нежное благоухание духов.
- Ракитин, привет! - сказала Надежда. - А вы за каким столиком? Я вас что-то и не заметила.
- Простите, вы обознались, - быстро сказал Раков. - Вы меня с кем-то спутали...
- Ка-ак? - изумилась Надежда. - Не может быть... Ракитин, не надо меня разыгрывать... И голос - ваш!
- Моя фамилия - Раков, - строго сказал Раков. - Так что прошу прощения.
- Да-а?.. - Надежда никак не могла поверить. - Странно, а так похожи... прямо какая-то мистика.
- Извините, - повторил Раков, пожимая плечами.
- Нет уж, это вы меня извините, - Надежда резко отвернулась и быстро пошла к столику в дальнем конце зала.
Раков посмотрел ей вслед, поднял руку, словно хотел окликнуть, но сразу же передумал - и вяло махнул... отмахнулся.
Зашел в туалет. Когда мыл руки - увидел в зеркале за своей спиной Драшкина. Тот ему улыбнулся, вынул из кармана расческу, стал приглаживать седой венчик вокруг лысой загорелой головы. Драшкин был так мал ростом, что ему приходилось вставать на цыпочки, чтоб увидеть в зеркале свое отражение.
- У меня к вам просьба, - сердито сказал Раков. - Хоть при посторонних, пожалуйста, меня не задевайте. Зачем юродствовали перед Корытовым? Что за провокационная клоунада?
- Евгений Петрович!.. О чем ты? - Драшкин даже расческу выронил, наклонился, взял, стал отмывать под горячей водой, бормоча при этом: - Ради вас же старался... доброе слово спешу молвить - в вашу же пользу.
- Доброе слово?.. От ваших добрых слов тошно становится. Уши вянут. Разве не видели, как скривился Корытов?
- О, какой вы мнительный, - сказал Драшкин, снова начиная причесываться, подымаясь на цыпочки. - Нервный, нетерпеливый... ух, какой горячий! Вы слишком торопитесь, голубчик. А зачем? Куда? И так все знают, что вы - перспективный работник. Хорошая карьера вам обеспечена. Так что не тратьте зря нервные клетки, их всего четырнадцать миллиардов... - и Драшкин внезапно хихикнул, обрадованный собственной шуткой.
- Проклятый гном... - прошептал Раков.
- Что? - испугался почему-то Драшкин. - Как вы сказали? А за что так? Го... голубчик!.. Вы что, ненавидите меня?
- Хватит прикидываться, - сказал Раков. - Я все ваши делишки знаю. Досье имеется.
Драшкин побледнел, протрезвел, испуганно уставился на Ракова.
- За что же, голубчик? - взмолился Драшкин почти искренне. - И это вы - с вашим будущим, с вашим умом, талантом - и против меня? Зачем? Я и так скоро уйду. Зачем вам со мной сражаться-то? Стоит ли вам силы богатырские тратить на такого... гнома!.. Сами, сами сказали, сами так пошутили. Стоит ли? Я ж вам не враг. Ну, не друг, не друг, согласен... но и не враг. Я вам никто, я для вас - очередная ступенька, на которую вы шагнете для дальнейшего триумфального взлета. Зачем же со ступенькой-то сражаться, голубчик? Вы меня пугаете, ей-богу. У меня уж был один инфаркт, в прошлом году, теперь из-за вас второй будет... - и Драшкин скривил губы, чуть не плача. Полез во внутренний карман пиджака, достал стеклянную трубочку с валидолом, вытряхнул на дрожащую ладонь таблетку, сунул под язык, тяжело вздохнул. - Ох, Евгений Петрович, Евгений Петрович... грустно с вами разговаривать. После таких разговоров жить не хочется.
- Да, - кивнул Раков. - Жить не хочется - это точно.
И он вышел из туалетной комнаты. Остановился, закурил.
Почти следом за ним вышел и Драшкин.
- Пошли в зал, голубчик, - тронул он Ракова за локоть. - Зачем нам ссориться? Пошли к столу.
Голос его был просящий, улыбка робкая. И это - грозный начальник?
- Хорошо, - кивнул Раков. - Я сейчас приду. Забудьте мои злые слова... я погорячился, простите.
- Что вы, что вы! - обрадовался Драшкин. - Пустяки. И вы на меня тоже не сердитесь. Я вам еще пригожусь. А теперь пошли за стол! Цыплята наши совсем, вероятно, застыли. Если их Корытов, конечно, не сожрал!.. - и Драшкин звонко засмеялся. - Большой обжора этот Корытов... вы не знали? В прошлую субботу у меня на даче умял шестьдесят вареников! А? Нет, вы только представьте, голубчик, - шестьдесят вареников! Ну, пошли же, пошли!..
- Идите, я скоро приду. Докурю сигарету.
Драшкин ушел, пританцовывая.
Раков переждал минуты две - и тоже зашел в зал. Огляделся.
...В дальнем углу, недалеко от двери, ведущей в банкетный зал, сидели за столиком двое: Надежда и Закатов. Да, двое, только двое, точнее: вдвоем. Шампанское, коньяк, ваза с яблоками и виноградом. Закатов очень элегантен, даже усы аккуратно подстриг. Надежда бледна, чем-то расстроена. Он смотрел на них издалека, и сейчас Надежда почему-то вдруг показалась ему такой одинокой, такой сиротливо-беспомощной... как тогда, в прошлом году, когда он узнал про ее семейную трагедию. "А как же ангина?" - подумал Раков.
Он подошел к их столику.
- Добрый вечер, господа, - поздоровался шутливо. - Ничего, если я присяду?
- А, Ракитин. Привет, старик. Садись к нам... выпей. Я тут коктейль сочинил - "Моцарт и Сальери"... попробуй.
- Какой состав?
- Шампанское с синильной кислотой! - рассмеялся Закатов. - Разумеется, шучу. Да лучше попробуй. Или ты не один?
- Я не один, - сказал Раков. - Но это все равно. Хочу побыть с вами... если вы, конечно, не против.
- Ради бога, старик.
- У нас там банкет... скучища.
Надежда смотрела на него сердито, даже ноздри ее дрожали от возмущения.
- У кого - у вас? - не понял Закатов.
- Ну, у шефа моего. Юбилей. Вся контора собралась.
- Значит, не просто так? У меня тоже - повод есть, - и Закатов пригладил усы. - Новая книжка вышла, в Москве.
- Поздравляю.
- Спасибо. Ну, давай, старик, тяпнем.
- Не возражаю... Надежда, и вы пьете шампанское? Оно ведь холодное, а у вас ангина...
- Прошла моя ангина, - огрызнулась Надежда.
Раков выпил.
- Что грустишь, старина? - спросил Закатов.
- Не знаю... какое-то предчувствие... все кажется, будто что-то случится с минуты на минуту...
- Послушайте, Ракитин, - перебила Надежда. - Мне ваша недавняя шутка совсем не понравилась - так и учтите!
- Какая шутка? - не понял Закатов.
- Вздумал меня разыгрывать! - она сердито откинула челку. - Я к нему, как дура, подскочила, обрадовалась - привет, говорю, Ракитин! А он - пардон, мадам, я никакой не Ракитин. Я, видите ли, Раков.
Закатов рассмеялся:
- Ну, старушка... ловко тебя разыграли! - и привычным жестом обнял ее за плечи.
Раков закрыл глаза.
- Никакого розыгрыша не было, - сказал он глухо.
- То есть?
- Моя настоящая фамилия - Раков, - сказал Раков. - А Ракитин - мой псевдоним. Могу показать паспорт...
- Паспорт?.. Да ну-у, старик, зачем нам твой паспорт? - смеясь, отказался Закатов. - Не один ли черт? Раков, Ракитин, Петров, Иванов, Сидоров... не все ли равно? Если хочешь знать - я тоже никакой не Закатов!.. Моя настоящая фамилия - Похлебкин. Понял? А? Но это ж смешно - поэт Похлебкин!
- Грибоедов - тоже смешно, - сказала Надежда. - И Ломоносов - смешно.
- Что? - не понял Закатов. - Ну да... я и говорю - смешно. Вот я и взял псевдоним. И ты, старик, правильно сделал. Ракитин - звучит куда лучше, чем Раков.
- А я не согласна, - возразила Надежда. - Мне Раков больше нравится...
- Вы не о том... вы оба не о том говорите! - и Раков тоскливо покачал головой. - Вы совсем не так меня поняли. Даже - совсем не поняли. Я взял псевдоним вовсе не ради благозвучия.
- А зачем?
- Для конспирации, вот зачем. Я сделал это давно, лет пятнадцать назад, - когда впервые отдал стихи в "Кырскую зарю"... тогда я еще учился в мединституте. Мне было стыдно, что я пишу стихи.
- Стыдно?! - удивился Закатов. - Как это - стыдно?
- А вот так. Мне всегда было стыдно, когда я писал, сочинял, давал читать... и сейчас стыдно. Мне вообще кажется очень стыдным - Заниматься литературой. Ну, не могу я точно объяснить!.. Мне кажется, во всем этом есть что-то неприличное, ей-богу... Стыдно, и все. Будто раздеваешься при всех...
- Что за комплексы? - усомнилась Надежда. - Опять ты нас разыгрываешь?.. Что ж тут стыдного - писать стихи?
- Стихи я давно не пишу, - продолжал спокойно-отчаянно Раков. - Я понял: поэзия и ложь - синонимы. А вокруг и так слишком много вранья... Проза куда ближе к правде. Я, извините, пишу роман. Ох, как это постыдно-отвратительно звучит: "Я пишу роман"... Вот уж лет десять я его пишу. Все не могу закончить... все пишу, пишу, пишу. Нет, не пишу. Я его только сочиняю... - вот в чем мой главный стыд. Я не умею писать, никогда не буду уметь, я уж немолод - не научусь, нет терпения учиться, нет желания, нет свободы, нет воли, нет времени!..
- Старик, что ты плетешь? - испугался Закатов. - О чем ты? Ничего не могу понять!..