- Я вдова бывшего владельца "Услады" Огонь-Догановского. Меня интересует судьба ценностей, оставшихся после покойного. Сразу же хочу предварить, что мой приезд никак не связан с материальными претензиями. Ни я, ни мой сын ни на что не претендуем. Цель моей поездки следующая: музей города П. проявил инициативу организовать две параллельные экспозиции - интерьер крестьянской семьи времен крепостного права и рядом интерьер гостиной помещика. Я работаю в этом музее и вхожу в состав инициативного комитета. Что касается экспонатов избы, у нас их более чем достаточно. А для гостиной, увы, пожалуй, придется обращаться к краснодеревщикам и изготовлять более или менее сносные копии. Хотя, вы понимаете, посетителя интересует не муляж, а подлинник.
- Так чего же все-таки вам от приказчика надо? - мало что понявши, спросил Семен. - Чего вы с него хотите стребовать? Теперича он из вашего угнетения вышел. Теперича приказчиков нет. Я, к примеру, при Миколашке батрак был, а он приказчик. А теперича одним двором живем. С одной миски едим, с одного кармана единый платим.
- Кому он там пули заливает! - послышался густой бас в сенях. Дверь отворилась. Вошел Потапыч. - Гляди-ка, чего творится!.. И долго он вас, не знаю, как вас величать по фамилии, на ногах держит? Присаживайтесь, - он отер сиденье стула рукавом. - Мужик темный, обхождения не понимает… Шел бы ты к Аксюшке. Слышишь, орет… Он вам такого наговорит, что дорогу домой позабудете. А вы, разрешите спросить, кто?
- Я Догановская.
- Вона что! Сама Огонь-Догановская!
- Просто Догановская. Мы с пасынком официально сменили фамилию. И вас, в свою очередь, я просила бы забыть эту неприличную гусарскую кличку.
- Погодите… А товарищ Догановский, Клим Степанович, председатель нашего исполкома, вам, случаем, не сродни?
- Это мой пасынок.
- Вот чудеса! - Потапыч сел, но, опомнившись, снова встал перед бывшей барыней. - Вот чудеса так чудеса… Уйми Аксютку, тебе сказано!..
Седая дама повторила Потапычу все, что объяснила Семену, и протянула удостоверение.
- Мы не Чека, - он отвел ее руку, - мы вам и без бумаги верим. Боюсь только, что пособить вам при всем нашем желании не сумеем.
- В окружкоме сообщили, что у вас хранится опись имущества.
- Так точна. Хранилась, да зять на цигарки извел. Что с нее, с описи, если имущества нету.
- При ревизии комнаты были опечатаны?
- После тех печатей другая власть налетела: беляки с чехами. Беляков выбили, пришли зеленые, а за ними обратно наши. Все в "Усладе" командовали. Что позабирали, что поломали, что в печках пожгли.
- Там теперь школа?
- Так точно. В двух комнатах учителя проживают и ребятишки учатся. Прочие покои замкнуты до особого распоряжения
- Ключи у вас?
- Так точно. А что толку? Покои замкнуты, а стекла в окнах выбиты. Любой залазь. Ничего там нету, пустые стены…
Вошла Настя с ведром и подойником, прикрыла дверь ногой, сдержанно поклонилась гостье.
- Сема, как ты тут без меня?.. Чего как татарин - без опояски? Умаялся? Обожди маленько, молочко процежу, чай согрею… - на людях, при чужих Настя считала долгом разыгрывать кроткую, покорную женушку. - И телушку напоим, и тебя накормим…
- Моя старшая, - сказал Потапыч. - Настасья. А вас как величать прикажете по нынешним временам?
- Вера Алексеевна.
- Извольте, Вера Алексеевна, свезу вас в "Усладу", коли сомневаетесь. Мне это ничего не составляет.
- Нет-нет, - она даже немного испугалась. - Я туда не поеду. Ни за что на свете!
- Ваша воля, - Потапыч вздохнул, - ищите у нас. Холодную половину отворять?
- Что вы! Вы, видимо, меня не так поняли. Я не обыскивать вас приехала… Я приехала искать содействия. Прочтите все-таки, что здесь написано.
- Сию минуту… Семен, подай свету!
Ребенок заорал снова. Появился Семен, неся оплывший огарок, вставленный в роскошный бронзовый канделябр. Гнездо для свечи держала золоченая Дафна.
Вера Алексеевна вопросительно взглянула на Потапыча.
Тот смутился, метнул злобный взгляд на Семена и пробормотал:
- Барин подарил…
- Странный подарок, - возразила Вера Алексеевна, - дарить такой канделябр так же нелепо, как дарить… ну, я не знаю что… ну, например, одну калошу. Этот канделябр составлял пару с другим. Тот, другой, представлял бога Аполлона, преследующего Дафну. А этот изображает Дафну. Видите: она спасается от Аполлона, превращается в лавровое дерево. Оба канделябра стояли по сторонам маминого трюмо, и я даже помню…
- А я вам снова докладываю, - перебил Потапыч. - Барин подарил! За примерную службу.
- По-вашему, выходит, батюшка сами взяли? - пришел на подмогу Семен. - Рассудите научно: да если б он самовольно такую драгоценную принадлежность взял, разве он ее на стол бы стал при чужих людях выставлять?
- Мы сроду ничего чужого не брали, - поправила мужа Настя. - Правда, Сема?
- А если бы батюшка вашу обстановку припрятал да в землю закопал, - все больше вдохновлялся Семен, - мы бы нынче пустую карточку не жевали…
- Ступай отсюда! - рявкнул Потапыч. - Штаны хоть надень!
- Что вы на него шумите, батюшка, - проговорила Настя. - Ведь правда. Разве у нас такая бы разруха была?
- Ладно вам. Дело не ваше. - Потапыч вздохнул. - Пущай подсвечник берут, если совести хватает.
- Привыкли над народом измываться. Правда, Сема? - добавила Настя. - Совсем уж…
- Да разве я вас подозреваю? - совсем растерялась Вера Алексеевна. - Вы прочтите, что там написано, прочтите!
- Зачем мне читать. И так вижу, человек казенный. Берите. Мы привыкшие. С нас сроду берут. И хлеб берут, и молоко берут, и яйца. Вы подсвешник берете. Барин мне его подарил, сам ли я его взял - какая разница! Не вы, другой отберет. Поскольку мы для этого подсвешника, просто сказать, рылом не вышли. Извините за некультурность. А Климу Степанычу скажите, что я на евоного батюшку, то есть на вашего бывшего супруга, последние свои гроши потратил. И гроб ему покупал, и попу платил.
- И за крест заплачено, - добавил Семен.
- Как же так, как же так, - словно клушка, заквохтала Вера Алексеевна. - Сколько мы вам должны? Пожалуйста.
- Нисколько вы мне не должны. И время прошло, и деньги нынче другие. И нам с вами, Вера Алексеевна, и Климу Степановичу больше выгоды будет забывать, чем вспоминать, что было. Что было, то навеки ушло и не воротится… А если вам будет угодно полюбопытствовать, куда имение растекалось, поезжайте через овраг на ту сторону, к моему бывшему зятю, Чугуеву Федоту Федотычу. Железная крыша. Увидите. Может, он вам больше понравится…
- Глядите, чтобы не отравил, - вставила Настя.
- Что? - не расслышала Вера Алексеевна.
- Ничего. Это я так. Смеюсь.
Проводив гостью, Потапыч задумался: следует ли открывать недалекому зятю тайный смысл приезда вдовы помещика, смысл, о котором не подозревали не только дочь и зять Потапыча, но, как это ни удивительно, и сама гостья - бывшая примерная слушательница бестужевских курсов Вера Алексеевна.
Тайный смысл этот заключался в следующем. Председатель райисполкома Клим Степанович еще до революции порвал с эсерами и стал деятельным, убежденным членом партии большевиков. Тем не менее вопрос о том, куда испарилось уникальное собрание ценностей "Услады", теребил его любопытство. Любопытство постепенно стало перерастать в наваждение с тех пор, когда случайно в его руках оказалась опись, составленная девицей в кепке и с наганом. Девица оказалась редким специалистом истории искусства и ремесел. Строки канцелярского, разлинованного и пронумерованного списка звучали, как музыкальная шкатулка: венецианские бокалы золотистого стекла старинной фабрики Мурано, дрезденские бисквиты, тарелки голубого севрского фарфора, китайские вазы с ультрамариновой росписью (древние - дата не установлена), гобелен "Суд Париса" фабрики Машара, английский секретер начала XIX века - стиль ампир, парные статуэтки из Мейсена "Арлекин" и "Коломбина", этюд Поленова к картине "Бабушкин сад" и прочее, и прочее, и прочее.
Сам председатель РИКа заниматься поисками всего этого добра, естественно, не мог, да и не имел времени. Посылать подчиненных разведчиков по многим причинам было рискованно. Надо сказать, что Клима Степановича даже в служебное время одолевали смутные грезы, полностью оторванные от действительности. Например, он мечтал найти некое существо, которое занялось бы розыском предметов, поименованных в описи, и вместе с тем не знало, зачем оно этим занимается. И вдруг помимо воли Клима Степановича такое существо нашлось. В связи с развитием колхозного движения руководству солидного музея города П. было предложено развернуть экспозицию на тему горькой судьбы крестьян в помещичьей России. В этом музее в качестве научного консультанта работала бестужевка-энтузиастка Вера Алексеевна. Ей и принадлежала идея расположить в большом зале друг против друга как бы две большие сцены: слева сцена должна представлять внутренность закопченной крестьянской избы, а справа - гостиную помещика-западника. Идея была принята на "ура", а Вера Алексеевна премирована грамотой. И мечта, казавшаяся совершенно нереальной, внезапно оказалась в кабинете Клима Степановича в образе его мачехи. Уразумев, что ей надо, Клим Степанович сразу предложил в качестве образца гостиную "Услады". И снабдил Веру Алексеевну всяческими полномочиями, связанными с поисками экспонатов. Надо сказать, что Вера Алексеевна никогда не была высокого мнения об организаторских способностях пасынка. Но, получив бумаги, она воскликнула:
- Боже! Наконец-то я вижу перед собой не мальчика, но мужа!
Клим Степанович понимал, что экспонаты, если они найдутся, прямым маршрутом уплывут в музей, однако при умелом повороте руля кое-что можно направить и на квартиру единственного законного наследника по мужской линии. Об этом Клим Степанович мачехе, конечно, не говорил, а самой безукоризненно честной бестужевке такая грязная мысль в голову прийти не могла.
Проводив гостью, Потапыч сразу пожалел, что направил ее к Федоту, Федот - тертый мужик, тоже небось скумекает, куда клонится дело. Мало ли что он наплетет матери председателя райисполкома. Во всех случаях сундук следует возможно дольше держать в овраге.
Через несколько дней Потапыч встретил Федота на улице. Обыкновенно они проходили мимо, не здороваясь. На этот раз Потапыч первый поднял малахай и поинтересовался, заезжала ли к Федоту барыня Огонь-Догановская.
- А как же, - отвечал Федот. - Чай пила. Не побрезговала. Про обстановку выведывала.
- Ну, а ты что?
- А чего мне врать? Сказал, кое-что завалялось. Покаялся.
- Гляди, какой удалой!
- А как же. Она все ж таки не дочка приказчика, а матушка самого Клима Степановича. Вот я и сказал, что в 23 году я у тебя из-под носа "фордзон" увел.
- За машины я не отвечал.
- Не серчай. У вас в сарае он бы проржавел до дыр да ребятишки бы его на игрушки растащили, а мы с Гордеем коробку передач перебрали, левое колесо выправили. В общем, заново возродили машину.
- Так вон это у тебя откуда трактор!
- А как же. Теперича, как захочу, поеду в район на своем "фордзоне". У нас с Гордеем в товариществе пай - на каждого по полтрактора. Не то что в ихней нищей коммуне.
Хвастать Федоту удалось недолго. В начале 1929 года с легкой руки Игната Шевырдяева машинное товарищество признали лжекооперативом и ликвидировали, а трактор и прочие машины передали колхозу имени Хохрякова.
В том же году беда настигла и Семена. После отъезда Веры Алексеевны у Потапыча появилась неодолимая потребность - бегать в овраг, проверять, в порядке ли захоронка. И дочь, и зять уговаривали его сидеть дома, объясняли, что его прогулки не могут остаться незамеченными. Старик пугался, терпел одну, две недели и снова исчезал. Он заметно дряхлел, забывал самые простые слова. Однажды во сне он увидел свою укладку. Зеленый макарьевский сундук стоял на самой дороге, посреди деревни. Ярко светило солнце. На улице не было ни души, а Потапычу почему-то казалось, что за ним пристально наблюдают изо всех окон. Он сунул ключ в скважину, повернул два раза. Зазвенела знакомая музыка. Чуя недоброе, он поднял крышку, глянул внутрь и отпрянул. Вместо дна взору его открылась глубокая яма, жуткий, черный колодец. И какая-то неведомая сила тянула его туда. Он проснулся, торопливо оделся и побежал на улицу проверять, нет ли там чего-нибудь необыкновенного. Словом, старик постепенно терял разум. И наконец случилось то, что должно было случиться. Сундук кто-то выкопал и унес. Первой почуяла это Настя. Слишком долго отец не возвращался из очередной экспедиции. Дети спят, а его все нет. Семен, как обычно, потонул в чтении газеты: да и страшно было делиться с кем бы то ни было своей тревогой.
Скоро и Семен встрепенулся.
- Чего это батюшки нету?
- Был бы ты самостоятельный мужик, пошел, поглядел бы!
- Куда я пойду? Слышишь, дождь садит.
Настя перестала шить. Семен отложил газету. Сидели, застывши, прислушивались.
- Надо бы перепрятать сундук в другое место, - сказала Настя. - Да ты не годишься, мне одной не поднять, а чужого не наймешь… И куда провалился?..
- Может, его волки задрали? - сказал Семен.
- Во дурак! Ты что, недоношенный? Обожди, замолкни!
Вдали кто-то быстро шлепал по лужам.
- Это не он, - сказал Семен. - Ему так не проскакать.
Шаги приблизились. Стукнула дверь избяная, отворилась сенешная. Вбегла мокрая Катерина, та самая, которая недолго была замужем за Игнатом.
- Чего расселся! - крикнула она Семену. - Беги, Потапыча лови!
- А где он?
- По дворам ходит! Христарадничает! Ко мне ломился. А у меня хлеба - ни крошки. Дала пятачок, дальше пошел.
Настя цапнула платок, и они обе выскочили на темную мокрую улицу. А Семена ровно паралич разбил. И здоровая нога отказала.
Настя вернулась быстро. Она притащила под руку промокшего до нитки, рыдающего Потапыча.
- Сейчас мы ситничек отрежем, - говорила она ему, - кипяточку согреем, молочком забелим… Сейчас откушаем да спать ляжем…
Потапыч тупо оглядывал горницу словно не понимая, куда его завели. Наткнулся взглядом на Семена. Лицо его оживилось. Он хитро усмехнулся, пошарил в кармане и показал зятю пятак.
- Чего это он? - Семен встал.
- Ослеп, что ли? - крикнула. Настя. - Не видишь, умом тронулся… То один на шее висел, теперь оба повисли!
И зарыдала в голос…
Показывать Потапыча доктору не решились, наболтает чего не надо. Да он и не поехал бы.
Кроме забот с тестем Семена одолевали и колхозные дела. Бывший председатель Игнат Шевырдяев, тот самый, который присвоил колхозу имя неизвестного Хохрякова и пропал без вести, оставил хозяйство в полном беспорядке. Родом он был с Урала, работал слесарем в городе П., учился на каких-то курсах и называл себя "рабоче-крестьянский интеллигент". В машинное товарищество Федота его заманили карие глаза федотовской батрачки Катерины. Ходил он и зимой и летом в длинной развевающейся шинели, всегда торопился, отмерял землю метровым шагом и на ходу создавал такой ветер, что за ним как намагниченные, тянулись бумажки и сухие листья. "Сор подбирает", - говорили бабы, увидев его издали.
Зимой сразу после XV съезда партии Игнат собрал перепуганных жителей Сядемки на экстренное собрание и сообщил, что с сегодняшнего дня на основании решения партии "О работе в деревне" они являются членами колхоза, а несогласные подлежат высылке, как враги советской власти.
На том же собрании он сообщил, что колхозы - явление временное. Через несколько лет села и города сроют, а трудящиеся будут проживать на природе и дышать свежим воздухом. Кухни, ложки, поварешки и прочая посуда отменяются. Жить будем в стеклянных двадцатиэтажных домах согласно лозунгу Маяковского: "Лишних вещей не держать в жилище". Обеды в столовых. У каждого будет телефон и личный аэроплан, который поднимается без разбега. Площади украсят цветами и ребятишками. Работать будут от 3 до 6 часов в сутки. С 45 лет - на пенсии, отдыхают и путешествуют по красной планете коммунизма.
Против такой программы возражений не оказалось, а вопросы были самые пустяковые: "Где курей держать?", "Как на двадцатый этаж воду носить?", "Где белье сушить?", "Что старикам будет, если они не пожелают - по красной планете ездить?"
На все вопросы Игнат ответил скопом:
- Я показал вам дорогу, откуда мы пойдем и куда придем. Про курей и стариков будем решать в рабочем порядке. Колхоз, к которому присоединится сельсовет, школа, медицина и прочие службы совместно с колхозными полями, лугами и пастбищами, будет обнесен каменным забором, чтобы мужики не бегали на шабашку, а бабы в город на базар. Исходя из этих соображений, как только сойдет снег, примемся возводить кирпичный завод и ликвидировать овраги. Кто против? Никого нету. В таком случае запомним: деревни Сядемки нет, а есть колхоз имени моего друга и соратника товарища Хохрякова. И нет мужиков и баб, а есть колхозники и колхозницы. Подходите к Семену Ионовичу Вавкину и записывайтесь в порядке очереди. Неграмотные ставят кресты.
Собрание происходило на риге Федота Федотовича. Кто-то, видно, поспешил, не притушил цигарку, и солома загорелась. Тушить пожары в Сядемке было нечем. Публика, забрав свои табуретки и скамьи, разбегалась, рига сгорела, а сельсовет признал решение собрания недействительным. Инструктор райкома растолковал Игнату: вопросы приема в колхоз надо решать индивидуально, по каждому двору и только после того, как двор сдаст колхозу в пай продуктивный скот, коров, овец, коз и свиней, а также сельскохозяйственный инвентарь, только тогда владелец двора и его иждивенцы могут считаться колхозниками.
Игнат и Семен принялись обходить дворы. К их удивлению, поступило не больше двадцати заявлений. А к лету 1928 года оказалось и того меньше. Всего одиннадцать дворов. У колхоза не было ни зерна, ни корма, ни конюшни. Однако председатель райисполкома Клим Степанович Догановский, стараясь использовать все имеющиеся в наличии возможности для того, чтобы по проценту коллективизации район не плелся в хвосте, не только распорядился показывать этот дикий, бумажный колхоз в сводках, но сам лично переправил цифру 11 на 21.
Таково было положение дел в колхозе имени Хохрякова, когда сани с Платоновым и Митей остановились у дома исполняющего обязанности председателя Семена Ионовича Вавкина.
ГЛАВА 9
ЦИФРЫ ЗНАЮ, БУКВЫ - НЕТ
Крыльцо в доме Вавкина было высокое, боярское.
У крыльца, держась за оглоблю пошевней, в голос ревела баба. Рядом топтался высоченный парень с маленьким, как у лилипута, лицом.
- Знакомьтесь. Наш активист, заведующий разумными развлечениями, - указал на него Емельян. - По крещению - Петр Алехин, а по-сядемски - Петр великий. А какой он, к черту, великий? Ему приказано доставить кулака Орехова в район, а он до сей поры не чешется.
- Хозяйка не желает, - вяло выговорил Петр.
- Чего не желает?
- Чего, чего… Не видишь, ехать не желает…
Митя глянул в пошевни. Там лежал бородатый мужик с закрытыми глазами.