- Так, так, - произнес Митька нутряным басом и вдруг посмотрел на Игоря в упор злыми глазами. - Ты что ж это, маракуешь, что я за этим с тобой пошел сюда? За харчи и гроши работать с Бандуреевым?!
Игорь выдержал его взгляд и небрежно повел плечами: мол, зачем же еще?
Митька достал из кармана папироску, огниво и высек огонь, хоть можно было прикурить и от костра. Он прижег папиросу чадящим трутом и замял огонек сильными пальцами.
- Ты не думай, что я кручусь возле тебя из-за харчишек, - проговорил Митька, глотая дым. - На россыпях я побольше бы заколачивал. А тут еще и твое командование должен терпеть! Бандуреевское!.. Но превозмог я старое, потому что одним делом заняты. Из-за которого батя мой концы отдал. И теперь ты гонор свой брось! Не работяга я тебе в этом деле, а компаньон, хоть и понижен до промывальщика. Я если пьянствовал, то по делу. Старых копачей раскалывал. Думаешь, так просто выкажет тебе старатель, что знает? Черта косолапого. Батя мой какой кореш Ваське был, а так и не узнал, куда тот его вез. К ним на кривой березе не подъедешь. Надо в доверие войти, не одну бутылку выпить. А потом узнаешь, что я узнал. Порознь их опросил и одну штуку интересную выявил. Одним словом, коренное золото искать надо по-другому, слово-олово!
- Интересно, как это по-другому? - спросил Игорь безразличным тоном. - Методику мы не с потолка списывали, между прочим. Она вырабатывалась кандидатом наук, оправдала себя на других месторождениях, ее утверждали в очень авторитетных органах.
- Да я не против этих органов, - ответил Митька, наклоняясь к Игорю. - И не против науки. А у старателей своя наука, не хуже вашей, и слово иногда могут они свое сказать... И вот считают некоторые - дедушка Голубь, Лозихин Ванька, потом Хрустик, - что золотую руду искать надо не в кварце...
- Интересно, - повторил Игорь и тоже придвинулся к Митьке. - Хотел бы я знать, где же?.. В чем?..
- Давай выпьем сначала, - ответил Митька и потянулся к Игорю с кружкой. - Помянем прошлое. И условие одно скрепим...
- Какое условие? - насторожился Игорь.
- О бате своем хочу с тобой говорить и о Ваське Гиблом Деле, - сказал Митька. - Ты был тогда свидетель... Понимать должен, что не воры они, а старатели, первые разведчики коренного золота. И чтобы научные люди к ним такое же отношение поимели, как народ... И когда откроем золото коренное, их бы имена не затолкли, не забыли. Шаман, к примеру, переименовать в честь Василия Чурсеева...
- Вот что, - оборвал его Игорь. - У нас здесь государственное дело, а не частная лавочка. Если поставят тебя руководителем поисков, тогда ты можешь применять рекомендации своих копачей. Я никакого шарлатанства не допущу! Изволь выполнять мои распоряжения и делать так, как предписывает наша инструкция и производственно-техническое задание! С завтрашнего дня мы поднимаемся на Кварцевый и будем продолжать опробование кварцевых свалов! Никакой художественной самодеятельности у нас не должно быть, Дмитрий Павлович! Партизанщина только вред приносит - это тебе любой геолог скажет.
- Ну, а как же делаться-то будем? - набычился Митька. - С такими подсказами?
- Возьмем на заметку, - сказал Игорь, - обсудим в управлении, согласуем с учеными, если это не абсурд, наметим по карте перспективные участки, на следующий год проверим...
- Нет, я хочу в этом году! - сощурился Митька. - Больно веско дедушка Голубь говорил!
- В этом году у нас ничего не выйдет! - сказал Игорь. - Вот-вот пойдет снег, а плановое задание не выполнено!
- Пробой больше, пробой меньше! - махнул рукой-лопатой Митька и потянулся к Игорю с кружкой. - Давай поколотимся в сланцах, Игорь, глядишь - в дамках окажемся! Вот погудим тогда!
- Как Васька с твоим отцом?!
Игорь выплеснул вермут в костер, поднялся и нырнул в свою палатку. Там он лег на спальный мешок, скрестив руки под головой. Затылком он ощущал, как сильно отдавались удары сердца в руках. Наконец-то он выдал Митьке. По высшему счету. Интеллигентно и наглухо.
Игорь посмотрел на переднюю стенку своей выцвелой палатки. Яркое пятно костра просвечивало сквозь брезент. Согнутая фигура Митьки наполовину обрезала это пятно.
На миг стало жалко Митьку. И он начал обдумывать рапорт насчет премирования Митьки за хорошую работу. Это в том случае, если Митька проглотит сейчас все, что ему сказано.
Но Митька вдруг встал, загородив полностью костер.
- А я думал, ты человек, Игорь Петрович, - выговорил он. - А ты, как твой батя, только образованьем запудрился... Больше я тебя видеть не хочу! Можешь хоть на луну лезть, я тебе не попутчик, Редкий Знак!
Митька по-медвежьи повернулся, перешагнул через костер и скрылся в своей палатке. Только хлопнул брезент на его двухместке.
- Если ты не пойдешь со мной на Кварцевый, я подам на тебя докладную! - крикнул Игорь. - Тебя премии лишат, понял?!
- Хоть сто докладных, - донесся глухой Митькин голос. - Я сказал, и слово-олово!
Игорь выскочил из палатки, чтобы ответить как следует наглецу. И вдруг ощутил укольчик на лице. Это была снежинка. Она кольнула и тут же растаяла. Но вслед за ней из пепельно-мглистой бездны ринулись ее льдистые сестры. Пламя костра на глазах становилось смиреннее и краснее. А голец Кварцевый вмиг стал седой, будто насмерть перепугавшийся человек.
23
Утром Игорь проснулся от необычайного света и холода. Палатка со всех сторон была освещена ровным матовым светом. Снежные сугробы лежали в шестиместке у неплотно задернутых окошек и у входа.
Игорь вылез из спальника, натянул свою выгоревшую робу, телогрейку, надел кирзовые сапоги с протертыми подошвами и пробил головой задубеневший брезент входа.
Костра не было. На тагане выросла шапочка снега. Игорь загляделся на это редкое сочетание чисто-белого снега и черной обугленной перекладины тагана. Засосало под ложечкой. Летом в такое время они уже, попив чай, выходили на работу. А сегодня Митька бастовал. Вернее, он работал. Но уже самостоятельно, по известной ему одному методе.
Митька ковырялся в ближнем скальном прижиме. Металлические удары кувалды-балдушки рассыпались по долине. И непонятно было, что Митька так старательно отколачивал? Сам же отбирал уже раньше здесь пробы из кварцевых прожилков, которые белели в толще серых сланцев.
Игорь подошел к Звездочке, жующей оснеженный куст ольхи. Лошадь прыгнула от куста, словно объявив забастовку. Но Игорь догнал ее, схватил за повод, растреножил и повел к своей палатке, провисшей от снега.
Он завьючил Звездочку, поглядывая на Митьку. А тот работал, будто не видел Игоревых приготовлений. Точно на свете больше не существовало для него начальства.
"Ну, долби, долби, - думал Игорь, привязывая к крючьям седла палатку, рюкзак и вьючный ящик с геологической документацией. - Надоест - потянешься за мной, дорога одна, добежишь налегке за три часа!"
Когда от его части табора осталась лишь желтая проплешина, Игорь еще раз поглядел в сторону прижима. Под ногами у Митьки копились обломки сланцев. Сульфидные прожилки блестели, как золото. "Неужели и Митька чокнулся? Что он, первый раз пирит видит?" Да, тот отбрасывал кварц в воду и набирал именно сульфид. "Ну, дуракам закон не писан", - решил Игорь и крикнул на всякий случай:
- Я ухожу в Витимск!
Только эхо разнеслось по заснеженному поселку.
Митька не ответил. Он "вкалывал" и "горбатился".
- Но-о-о, Звездочка! - Игорь рванул повод и зашагал по дороге в сторону перевала.
Дорога вначале напоминала молочную реку. Но чем ниже к долине Витима, тем грязнее становилось под ногами. А у Витимска была сплошная грязь. Игорь, меся суглинок, проклинал Митьку. Из-за Митьки он входил в город с беспокойством в душе, с тоской в сердце.
"Компаньон" нашелся, - раздраженно думал Игорь. - Когда понял, что без геологии не обойтись, тогда в пайщики начал вступать! А то хорохорился. Так вот попробуй один в тайге погорбаться, потом узнаешь, как надо по-хорошему дорожить дружеским да к тому же просвещенным советом".
- Но-но, Звездочка, что упираешься? Тоже в "компаньоны" захотелось?
В Витимске снега не было. Но город окутался туманом. Игорь подошел к Витимску далеко за полдень, а туман еще цепко держался за крыши и деревья. Бока лошади сразу же заблестели, как только начался спуск в город.
Игорь привел Звездочку на базу, отер ей бока клочком сена и сдал на конюшню. Потом двинулся к управлению, тяжело волоча ноги с пудом грязи на каждом сапоге.
Он понимал, что в таком виде лучше бы в управлении не появляться. Особенно должна отпугивать людей его рыжая бородка. Думал, что будет походить на Журкина, а напоминает какого-то бродягу. Но все же он шел прямо к зданию управления: надо было рассказать о Митькиной выходке немедля. Чтобы этим же вечером знали о ней все. Чтобы всем стало ясно, во что выродилась старательская мысль! В каком бессилии заскребла она землю, хватаясь за самые нелепые версии.
Перед каменными ступенями управления Игорь подобрал щепочку и очистил бурую грязь с сапог. В коридоре столкнулся с Куликовым, который будто специально поджидал его.
- Жив! - воскликнул Куликов и стал посреди коридора, обеими руками зазывая в свой кабинет. - А я уж сам решил ехать за вами... Думаю, привалило снегом - не выберутся.
- Выбраться из снега не задача, - ответил Игорь, тяжело вступая на чистый линолеум куликовского кабинета. - Вот сезон отмахать с таким помощничком, как у меня, потрудней!
- А что такое? - насторожился Куликов.
Игорь рассказал все, что случилось в отряде в самом конце сезона.
- Я считаю, вам надо сделать выводы, - закончил Игорь свой рассказ. - И больше не поощрять старательство на поисках!
- Да, да, - ответил Куликов, а взгляд его загоревшихся глаз был направлен поверх головы посетителя. - Так говоришь, он кое-что выяснил у старателей?
Игорь ощутил толчок в груди, будто сердце внезапно сорвалось со своих подвесок.
- Выяснил! - крикнул Игорь. - Все, что угодно профанам!
Он развернулся волчком и незряче вышел в коридор. Как раз наступил конец рабочего дня, и ему не пришлось вышагивать одному по длинному коридору.
- Игорь! - услышал он окрик Любы.
Она вырвалась из тесного лестничного прохода и подбежала к нему.
- Мне надо поговорить с тобой, Люба, - сказал Игорь. - Только не здесь.
- Что-нибудь случилось? - спросила она, увидев его лицо. - Где Митя? Что с ним?.. Что между вами произошло?
Она впилась острыми ногтями в мякоть его ладони.
Игорь сморщился: и она волновалась больше из-за Митьки.
- Ты не спрашиваешь, как я выдержал сезон с этим доморощенным Обручевым, - заметил он. - Интересуешься больше им...
- Но ты цел и невредим. - Люба покосилась по сторонам. - А его не видно... Он всегда приходил ко мне сразу после поля... А у тебя такой вид... Что у вас там случилось? Рассказывай! Что ты наделал опять?
- Опять?.. Я наделал? - Игорь потряс бородкой. - Нет, вам бесполезно рассказывать. Больше я не скажу ни слова. Потому что все оборачивается тут же против меня! Все понятно: здесь я никому ничего никогда не докажу, хоть открой золотые горы!
Он двинулся к выходу. Прикрывая дверь, видел, как Люба метнулась в кабинет Куликова. "Не первый раз утешать, - подумал про Куликова Игорь. - И на этот случай найдет слова. Ботать - не работать, как говорит Митька..."
Из-под его каблуков полетели ошметки грязи: сошел с приасфальтированного клочка на улицу Мира и побрел, не разбирая дороги. Спустился к самой реке, по которой несло разноцветные листья. Поставил одну ногу на полузатопленный валун, другую. Обмыл сапоги жгучей водой. И закарабкался на взвоз, грея дыханием полиловелые пальцы.
Издали еще увидел в освещенном окне мать и отца. Родители ужинали, о чем-то переговариваясь.
Игорь ощутил тоскливые спазмы в желудке. И все же постоял перед окном, завороженный. Вот где он был по-настоящему дорог и желанен. Только мать и отец могли понять его. И наконец-то они мирно сидели за кухонным столом! Любо-дорого посмотреть. Но почему такой плачущий голос у матери? Игорь невольно замер у двери.
- Ты, Петя, все же злодей, - донесся из-за двери голос матери, - зачем ты над сирыми измываешься? Людям горе с болезнями ихними да со старостью, а ты их своим распорядком зашпиговал да требуешь друг про дружку рассказывать всю подноготную...
- Не про всех, - возразил отец, - а про тихарей, что таят про себя кое-что...
- Да город узнает - опять в нас пальцами все будут тыкать, - заявила мать. - Нам с тобой не привыкать барахтаться, а Игорька ты зачем с собой в улово тащишь?
- Я навожу порядок в своем заведении, - отговорился отец, и посуда звякнула от его шлепка по столешнице, - оправдываю назначение, а значит, сыну нечего стыдиться за отца! Твоей же блаженной Фенюшке я устрою разбор за жалобы тебе! Я еще с ней поговорю, с тихаркой-утайщицей!..
- Да чего ей таить-то, Петя!
- Она знает чего... Нащупывается кое-какая ниточка...
"Когда же они прекратят скандалить?" - Игорь рванул ручку двери.
У матери выпала из рук ложка, и сразу заслезились глаза. Игорь поцеловал ее в щеку.
- Ну, фартовый, где твоя жила? - спросил отец бодрым голосом.
- Какая там жила. - Игорь устало махнул рукой и опустился на табуретку. - Порядок на поисках надо навести, а потом уж искать.
- Не верится, чтобы у Матвея не было порядка, - возразил отец и добавил: - Какого ему надо.
- Вот именно - ему! - отозвался Игорь. - А есть еще и общий порядок!
- Так получается в конце концов, сынок, - ответил отец, склоняя голову. - Во главе общего становится один.
- Ну, я не против его руководства, - сказал Игорь, - только пора и ко мне прислушаться!
- Ты не шебутись против него, сынок, - попросил отец. - Когда машина в ходу, шестеренки не должны барахлить, для их же пользы и для общей...
Игорь выбросил кулаки на стол, и вся посуда подпрыгнула.
- Я никакая не шестеренка! У меня свои мысли и убеждения! И я не зря учусь, чтобы на случай не надеяться, как он!
Отец уважительно пожал оба сыновних кулака.
- Лети дальше, сынок, в эту свою аспирантуру! - Он кинул озабоченный взгляд на темное окно. - А нам уж на роду написано заниматься подсобьем...
Он взял под мышку свой дерматиновый портфель и прикрыл редеющие волосы парусиновой фуражкой.
- Ты что же, отец, на работу собрался? - удивился Игорь. - В такое позднее время?
- Приходится, - сказал отец, скромно пригибая голову. - На службе я, на ответственной, должен доверие отрабатывать.
- Что-то не верится, - заметил Игорь. - Выпить собрался?
- Если бы выпить! - вырвалось у отца со вздохом.
- Что же тогда? - настаивал Игорь.
- Пойду проконтролирую перед сном свой личный состав, - разъяснил отец. - Никак не могу их приучить, чтобы точно по отбою ложились. Каждый с гонором, пес их куси!
Отец деловито ссутулился, вытянутой рукой оттолкнул дверь и широко шагнул через порог в сени. От всего вида отца веяло обреченностью, будто он пошел делать какую-то сомнительную работу. У Игоря сжалось сердце: затаил-таки отец обиду на жизнь, помнит, что раньше не хотел смириться с должностью завбазы, а теперь инвалидный дом хорош. И приходится делать еще приличную мину, будто занят не менее важным делом, чем вся геологическая служба управления. Эх, отец, сколько же в тебе гонору!
- Ох, сынок! - Мать схватила чистую миску и стала наливать в нее красный душистый борщ. - И вроде на доброй службе теперь отец, а как шатун места себе не находит... И как его избавить от этой мороки, не знаю.
Она поставила перед ним миску и уселась напротив, подперев кулаком подбородок.
- Вот вернусь совсем, тогда вместе избавлять его будем от всякого, мама. - Игорь взял деревянную ложку и попробовал борщ. Ожег небо. Начал размешивать навар, чтобы чуть остудить. - Тогда и Куликов мне подчиняться кое в чем станет.
Домашний борщ был вкусный, не то что походная похлебка из надоевших консервов. Капуста в борще матери была с сырцой, как он любил, и похрустывала на зубах. Картошка белая, молодая. Мясо свежее. Лук поджаристый, как нравилось Игорю с детства. И как в детстве, мать подрезала ему хлеба. Влажные веки ее вздрагивали всякий раз, когда нож, прорезав буханку, стукался лезвием в стол. Но вдруг взгляд матери остановился на каком-то незримом предмете, лицо окостенело, как у тунгусского божка, рука же продолжала мерно опускать и поднимать нож, впустую кромсавший клеенку.
Игорь замер, не зная, как отнестись к ее приступу беспамятства. Будто клещи забегали у него под воротником энцефалитки. Слишком уж долго мать резала невидимую буханку.
- Добавь-ка мне, мам! - попросил Игорь.
Мать очнулась, отбросила нож и недоуменно уставилась на клеенку. Потом с виноватым видом зачерпнула половник борща из большой зеленой кастрюли и долила миску. Игорь разломил надвое ломоть хлеба и чуть не весь кусок затолкал в рот.
- Задумалась я, - объяснила она, медленно собирая слова. - Однако не бросит ли тебя Любушка, если ты останешься в той научной заведении?..
Хлеб вывалился изо рта Игоря.
- Что ты говоришь, мама? - забормотал он, поднимаясь. - Ты в уме? Как она может? Да мы с ней столько лет!..
- Люди говорят как, - ответила мать, - перестойная девица ничему не удивится.
- Мало ли какие бредни народ повторяет! - воскликнул Игорь.
- Народ недаром говорит: не измена, а на лучшее замена! - настаивала мать.
- Ну, ты плохо Любу знаешь, - возразил Игорь, - она стойкая, как Горбач!
- Найдется и на нее сила, - заметила мать, - да такая, что забудет все твои соображенья и разуменья твоя Люба-голуба!
- Да не вижу я никакой силы, мам, кроме своей!
- Шишка кедровая перезреет - сама валится, - вздохнула глубоко мать, - под ноги первому встречному! Да хоть тому же Мите Шмелю!
- А я сейчас проверю, насколько она дозрела, - ответил Игорь, надвигаясь тараном на дверь, - и собирается ли сама валиться?!
Он был уже у порога, когда в сенях раздался стук каблучков. Дверь распахнулась, и на порог вступила Люба. На ней было то же белое платье, в котором встречала она Игоря весной. Только еще вязаная кофта и теплая шаль были накинуты поверх. Ну как она могла не прийти к нему, Любка, невеста его, жена тайная? Просто люди об этом не разнюхали и несут всякий вздор.
- Добрый вечер, - сказала Люба и покраснела.
- Проходи, пожалуйста, - пробормотал Игорь и продолжал стоять столбом на ее дороге.
Все трое молчали. Наконец острые черточки дрогнули в углах Любиных губ и стали закругляться. Она сказала:
- Я пришла все-таки подробнее узнать насчет Шмеля... Что с ним сейчас делать?
Игорь сдвинулся с места. Он бросился к табуретке, дунул на нее и предложил Любе:
- Садись, пожалуйста... Я сейчас все объясню... Ты ужинала?
- Нет, - сказала Люба, опускаясь на табуретку, - не успела. Не до того...
- А я борщ наварила свеженький, - певуче сказала мать и загремела мисками, отыскивая среди них единственную тарелку.
- Знаешь, Люба, отличный борщ, - подтвердил Игорь. - Я такого не ел давным-давно.
- А я ваш борщ, Ксения Николаевна, с детства помню, - сказала Люба. - И папа вспоминает... Но сколько раз ни пыталась сварить такой - не получается.
- Господи, - ответила мать, - да приходи хоть каждый день к нам обедать.