* * *
Первый снег вспененными волнами осыпается на улицы, на дома.
По мастерским радость. Третий год уходит на производственную практику в паровозоремонтный завод. Монтажники - будущие паровозники - заводят на дворе невероятный джаз-банд. Бьют в инструмент, в рельсы, в железные листы и подпевают.
По цехам дрожат трубы вентиляции - литейщики передают:
- Алло. Внимание. Оставляем вас сиротками, сматываемся в главные мастерские… Не забудьте приготовить носовые платки и ведра для слез.
У токарей новые фиолетовые халаты, над халатами цветущие физиономии. Модельщики с "урой" качают мастера. Кузнецы хвастают кожаными передниками.
У второгодников зависть в жадных глазах и вытянутых носах. Они стараются быть равнодушными, а работать не могут, выбегают взглянуть на счастливцев.
Мы - третий год - важничаем. Носы под углом в 45°. Мы настоящие производственники. Наша продукция будет громыхать в дышащих паровозах, громадных составах.
Из токарки вылетает Нина.
- Гром, как хорошо. Ты пойми - с сегодняшнего дня мы уже приносим пользу.
Она хватает меня за руки и кружит по двору.
Снежная пыль взметывается и звенящей сеткой осыпается на стены мастерских.
* * *
Здания ремонтного завода расползлись на километр. Мимо них ползут светлые полосы рельс.
Тараторят пневматики. Зудят пилы. Грохают молоты.
- Красота!
Вертится ка одной ноге Тюляляй и имитирует звуки:
- Тум-та-рута-тута-бух! Турарута бух!
В мастерских принимают шумно.
- Э-э… Сосунки явились. Пооботритесь. Сгоните жирок. В литейной, шипя, ползут краны. Квадратами высятся
громадные опоки. Гудят и полыхают жаром вагранки. Топают автоматические трамбовки.
- Во где покуралесим!
- С такими махинами покажем им сосунков. Фабзавучникам-литейщикам отведен большой светлый угол. Обнюхиваемся. Шарим по цехам и где что плохо лежит - тащим в свой угол. Теперь часть часов работы в мастерских и лишь только два теории.
Славно.
Глазеем на настоящую заливку. Краны, визжа от тяжести, осторожно тащат громадные ковши…
По матовому воздуху литейной летают, сорвавшиеся с металла, крупные звезды.
Жерла литников от избытка знойной крови загораются синими огнями. Огоньки, окружив опоку, танцуют победный танец отлитых форм.
- Это все наше. Для нас.
Руки так и чешутся.
- Почему нам с первого же дня не дают работы?
* * *
У ребят тверже походка. Серьезней физиономии. Еще бы: через несколько месяцев мы квалифицированные рабочие. Самое почетное звание в мире.
Настроение сверхвоинственное. Нина жмет;
- Надо собрать нам свой кулак. Сотков сколотил братву и заворачивает всем. Они настряпают. Нужно дать по лапам.
У старой редколлегии гора материалов против "бурсы".
- Вот что, товарищи, хватит пассивничать. Нужно группировать вокруг себя ребят. Больше внимания на первый и второй год. Они главная армия. Мы уйдем, им все достанется.
- Предлагаю на первое время каждому навербовать по два человека.
- Есть такое дело.
"Сотковцы" выпустили стенгазету, в ней скучище, длинные статьи- гладкая, никого не трогающая болтовня. Только в одной заметке возмущается "Зрячий", что Домбов опять работает.
Такой противник не страшен.
* * *
- Славный ты парень, Гром.
- О, еще бы.
- А Нинка?
- Нинка лучше меня.
- А я как?
Щурится Бахнина, показывая сверкающую полоску зубов.
- Тебя еще как следует не разглядел.
- Ну, а все-таки?
- Ну, что тебе скажешь… С твоими зубами я бы многих слопал.
- Тогда держись… Зубы точу на тебя.
Под лыжами скрипит снег. В белом лыжном костюме Бахнина точно слеплена из легкого снега.
Нина занята в клубе. Завтра выходной день. Утром вместе со спорткружком она прибежит на лыжах.
- Мы едем в яхт-клуб устраивать места. - Бахнина скользит легко, без устали. Широкими взмахами едва настигаю ее.
- Гром, смотри, какая аппетитная гора. Слетим разок, а?
- Темнеет, не стоит. Осталось еще пятнадцать километров, до темноты не добежим.
- Темноты испугался. Я тебя за руку поведу. Сворачивай на гору.
Она взбирается на гору. Швыряет палки вниз. Сгибается, взмахивает руками… и летит стрелой, взметывая снег. Я за ней.
Лететь, так лететь! Пусть пищит в ушах и режет в глазах… Дышать нечем - внизу надышимся.
Бахнина взлетает на большой бугор и, как громадный снежок, тонет в сугробе. Объезжаю, торможу, но не удерживаюсь и лечу вверх тормашками. Лыжи не сорвались. Они делают на ногах невероятные фигуры… Снег набился - за шиворот, в рукава. Тает и жжет под фуфайкой. Бахнина отряхивается. Ее лицо покрыто мелкими капельками, кажется, что она не хохочет, а весело плачет.
- Ну, как? Еще слетим?
- Нет, довольно. Спина и так ноет. К тому же рукавицы посеял.
Роемся в снегу. Нет рукавиц.
- Ладно, едем. На следующий год дюжина вырастет.
Опять под лыжи течет белая тропа. Режем снежную грудь земли. Ветер с воем рвет одежду.
- Сворачивай на залив. Здесь ближе.
На заливе разгулялся ветрище. Буйствует, вертит волнами колкую ледяную пыль. Волосы Бахниной, выбившиеся из-под шапки, густо посолены инеем. Щеки повишневели и стали бархатными.
Ветер не дает ходу. Бьет в грудь, валит с ног. Наперекор ему рвемся вперед. В жилах гудит и пламенеет кровь. На залив медленно сползает синь. Пустая даль уже темна и зловеща.
- Добавь шагу!
- Попробуй усилить ход, когда ветер швыряет из стороны в сторону.
Ночь опускает свои широкие и тяжелые крылья на залив. Снег скрипит тонко и жалобно.
- Хоть бы один огонек. Туда ли мы едем?
- Едем куда приедем. Разве плохо очутиться в неизвестном месте?
- Хорошо, но не сегодня.
Руки как грабли. Их раньше нестерпимо кололо и жгло, а сейчас точно их нет, они не мои. Ударяю по бедрам… нет рук.
- Стой! У меня руки обмерзли.
Бахнина трет их снегом, а они деревянны и добродушны. Она волнуется:
- Чего ты молчал?.. Ну, куда теперь с такими руками?
Трогает лицо, уши.
- Совсем замерз. Давай обменяемся фуфайками… У меня пушистая, теплая, а твоя, как у дачника.
Снимает непослушную, цепляющуюся за подбородок, уши и волосы, фуфайку. Напяливает свою.
Ну, что мне делать с твоими руками? Слушай, Гром…
Она что-то надумала, но смущается и не может договорить. Я машу мертвыми кистями, сосу их как медведь.
- Постой… Стеснения по-боку… У меня под фуфайкой тепло. Давай руки, отогрею.
Бахнина осторожно кладет мои деревяшки на грудь и прижимает.
От холода вздрагивает и смеется.
- Жаль, что темно. Наверное покраснел, как девчонка. Это лучше, кровь прибьет.
Она хлопает по щекам, трет уши.
- Гром в моей власти!
Когда руки отходят и становятся жарче груди, мы делим ее рукавицы по одной на каждого и скользим дальше.
- А куда едем?.. Теперь ничего не поймешь.
- Надо подождать. Пусть посветлеет.
В сугробе у вздыбившейся навесом льдины роем яму, утаптываем и садимся, тесно прижимаясь друг к другу.
- Только не засыпай. Зимой опасно.
- Учи маленьких!
- Подумаешь - большой. В общем, будем болтать без передышки.
- С полным удовольствием.
- Подожди. Садись ближе, теплее будет. У меня есть интересное… Мы с Нинкой надумали замысловатую штуку. Для этого весь собранный материал придется оформить в инсценировку. Сюда тебя запряжем. Притащим в клуб из мастерских рабочих, мастеров, педагогов. Все начальство и… тряхнем "бурсой". Пусть почувствуют ответственность за все. А то для них фабзавуч, как фабзавуч. Тишь да гладь. А если что и знают, так для них это- "мелочишки". Ну, как?
- Расцеловать вас за это.
- А кого первого?
- Хотя бы тебя.
Она тянет губы…
Густой балтийский ветрище перебрасывает снежные валуны и вертит их каруселями.
- Наша теплота распределена неравномерно. Греется мой правый, твой левый бок…
- Придется обняться. Это неопасно, Гром.
Обхватываем друг друга.
- Нинка хорошая девчонка?
- Конечно.
- А я?
- Ты и сама знаешь.
- Сегодня мы близкие, близкие…
Крылья ночи поседели. Светает. Далеко на снежном поле темный квадрат яхт-клуба.
- Мы взяли слишком вправо. Зря мерзли, осталось чуть добежать.
- Вовсе не зря. Дадим хорошего ходу и согреемся. Хуже то, что ребята скоро появятся, а мы ничего не приготовили. Заблудились… Даже стыдно сказать.
Ноги соскальзывают с обледенелых лыж на нескрипящий, обновленный ветром снег, который неожиданно вспыхивает каскадом крошечных радужных искорок.
- Смотри!
Бахнина в ужасе протягивает руку.
От яхт-клуба по заливу рассыпались темные пятнышки и скользят навстречу.
- Это наши…
Ребята приближаются шумно, смеются, галдят. До нас долетает:
- Эй!.. Чудики!.. Где пропадали?!
Кричим:
- Там уже нет!
Нас охватывают большим кольцом. Кольцо суживается.
- Перемерзли-то как! Эх вы, лунатики!
Прорываюсь сквозь круг. Не слушать же насмешки. Нина нагоняет.
- Как я жалею, что с тобой не поехала. Кружок не работал… Подожди, да подожди же. Тебя оттирать надо. Губы как васильки синие.
Теперь уже Нина издевается над моим лицом, руками. Мнет, треплет их.
- Давай меняться фуфайками. У тебя уже чужая? Бахнина дала? Молодец! Я говорила, что девчата выносливей.
Пушистая фуфайка Бахниной оттопыривается на груди.
Мы летим, обгоняя других, только снег в стороны.
В яхт-клубе зимует с собакой и вечной носогрейкой сторож- старый финн. Он зажигает сухую траву и засовывает в круглую железную печурку. Вспыхивает сухое смолье. На ласковых языках пламени девчата жарят одубевшую мороженую колбасу и хлеб.
* * *
- Вставай! Летим на буерах…
На буерах, вытащенных из сараев, закрепляем мачты. Паруса под ветром стреляют и рвутся в неизвестность. Нина завоевывает "Соколенка" - самый крошечный двухместный буер. Она за рулевого, я разгонщик.
Море засыпано тонким слоем снега, кое-где синие плешины льда.
Буер пойдет.
По сигналу вылезают десятиместные великаны и, как солидные судна, медленно плывут, скрипя коньками…
Наш "Соколенок" быстр и вертляв. Он вздымает облака снежной пыли, грудью ударяется в сугробы и вылетает из них, оставляя звенящую завесу.
Нина держит руль и концы паруса. Она низко нагибается, что-то кричит, но ветер забивает рот снегом. Этот же колкий ветер пронизывает одежду и косматыми лапами скребет по телу, делая кожу гусиной. Паруса стреляют и мчат. Лежу на дне лодки, не держась, и щурюсь как кот.
"Соколенок" тонет в сугробах, подчерпывает полную лодку сыпучего снега и опять вылетает на лед отряхиваться.
Крутой поворот… Пулей вылетаю из буера и продолжаю путь на собственном животе.
Облегченный буер уносит Нину и скрывается.
Я один под ветром на льду.
На западе слышны пистолетные выстрелы - там авария. Сейчас все буера спешат на помощь. А тут торчи как чурбан, пока тебя разыщут.
"Соколенок" мелькает вдали, исчезает, снова показывается и вдруг неожиданно вылетает из сугроба, разнося его в пыль. Делает большой круг и около меня ослабляет паруса.
Нина хохочет:
- Здорово ты, я даже не заметила сначала.
Спешим к потерпевшим аварию. Туда же летят буера с севера, юга и востока.
Аварию потерпел "Великан", наткнувшись на горбатую льдину. Ребята разбросаны. Лодка буера перевернута. Первый конек разбит. Паруса с мачтами улетели по ветру дальше. "Соколенок" им вдогонку. Остальные буера подбирают потерпевших.
Паруса, получив свободу, от радости громадной чайкой скачут, кувыркаясь по льду. Старательно увиливают и удирают от "Соколенка".
Наконец они в моих руках бьются в последних конвульсиях и послушной подстилкой ложатся на дно лодки.
Воет сирена: - "Возвращайся-а-а… Возвращайся-а-а!"
Меняемся с Ниной местами. Теперь она может говорить со мной, слова ветер сам принесет к ушам.
- Мне Бахнина все рассказала. Здорово ты… Теперь она на моих правах… Ну что ж, товарищи - так товарищи.
Нина скучно улыбается. Я кричу:
- Не фантазируй! Не так это!
Но ветер затыкает рот. Нина ничего не слышит. Она что-то поет и пускает пригоршни лохматого снега на меня.
В яхт-клубе одеваем лыжи. Отсыпаем финну табачку для его носогрейки и айда домой.
* * *
Настоящее производство оскалило на "сосунов" зубы. Встречает своей суровостью, осторожностью, практикой столетий.
Теория в фабзавуче много вбила молокососам лишнего, сейчас мешающего, совершенно непригодного, а настоящего, жизненного, так это понемножку - чуть-чуть. Название одно.
В фабзавуче работали на допотопных таратайках с названием станки. Здесь на заводе техника, новые конструкции. Ребята знают их только по картинкам в книжках.
Производственники скрытничают. Прячут от любопытных глаз свой опыт.
Парятся сосуны. Потеют и парятся.
* * *
Монтажники, превратившись в паровозников, облипли маслом, нагаром и копотью топок.
Рабочие и мастера делают все тонкое и ответственное. - "А вы, сосунки, смотрите и привыкайте".
Сосунку надоело привыкать, хочется пошабрить, пригнать… заставить эту часть паровоза жить. А дают самое грязное и неблагодарное: - "Прочисть… промой".
- Три, три и дырка.
В депо поставлен еще теплый паровоз с больными буферами и стяжками.
У Юрки нетерпение:
- Взберемся, ребята, наверх. Посмотрим все как следует. А то все знаю, а никогда не удавалось пальцами потрогать регулятор.
Незаметно, тройкой, они карабкаются по масляным ступенькам паровоза.
Нервы и мускулы паровоза тонки и выпуклы.
- Здесь давление смотрят… Водомерное стекло… Так переводят кулису. А где регулятор?
- Вот кажется. Как только пускают пар?
- Я знаю. Дай-ка!
Юрка с решимостью старого машиниста твердо отводит отполированный ладонями регулятор… Какой-то толчок заставляет паровоз вздрогнуть. Он разбужен, фыркает и скрипит колесами.
У ребят паника.
- Еще горячий… пар..
- Дай тормоз!..
- Пусти к регулятору!
- Да он испорчен… не действует…
Все трое торопливо хватаются за все блестящие части, которые почему-то оказались чужими, злыми и беспомощно ехидными врагами.
Сосунки вертят, поворачивают ручки___Никакого результата. Тормоз не действует. Паровоз двигается.
- Прыгай, ребята… Подумают на нас, а он сам пошел.
Но поздно. Громадные деревянные ворота депо под напором тендера трещат, срываясь с петель и с громовой песней валятся на тендер… Еще один поворот колес и у паровоза иссякают последние пары, - остатки пружинистой энергии покидают его.
Он замирает с кулисой, беспомощно поднятой для шага колес.
Сбегаются паровозники…
- Что за светопреставление?
Прибежал напуганный начальник депо.
- Кто выводит паровоз?
Показываются в окно машиниста три бледных, перепуганных и измаранных физиономии. Губы дрожат.
- Кто вам разрешил взбираться на паровоз?
Сосуны от испуга не могут выговорить слова.
Здесь словом не отделаешься.
* * *
В механической поют резцы, свивая стружку. Двух фабзавучников поставили за громадный строгательный станок.
- Наблюдайте, сосуны, за резцом. Как что - позовите.
Низкорослым токарям скучно задирать головы и смотреть
за скрюченными кольцами стружки. Медленно тащится резец по большой площади чугунной отливки. Ходят вокруг, мурлычат по-самоедски бесконечную песню. Ходить надоело.
- Стоп! Я придумал.
Радуется толстый Копнов. Он взбирается на станину, усаживается над суппортом, поджимает ноги и едет вместе с резцом. Резец скрипит, разбрызгивая чугун.
Другой в нетерпении.
- Дай мне покататься.
Меняются местами. Уже второй наездник со свистом разъезжает взад и вперед.
Вдруг влетает мастер:
- Вы что, сукины дети… в бога, душу, в профсоюз… делаете?!
Наездник неловко спрыгивает. Спецовка цепляется за хваткий выступ… Руки станка тащат его цепляющегося и орущего на весь цех.
Мастер останавливает ход. Отпускает добавочную порцию мата и гонит наездников из мастерской.
- Прислали сопляков. Себя и других подведут. Без своего начальства не приходите.
* * *
Столяры поставлены на ремонт старых вагонов.
Две девчонки мучаются над непослушной дверью, которая уперлась и никак не хочет слезать с петель. Они в отчаянии отдают последние силы… Р-раз… Коварная и тяжелая дверь вздумала подпрыгнуть на петлях и обрушиться всей своей персоной на них.
С разбитыми лбами горе-работниц уводят в амбулаторию.
* * *
В литейной болтаемся без работы.
Производственных моделей не дают - "испортите". На старых работать не хочется - набьешь форму, опять разбивай. Вроде "перпетуум-мобиле".
Бродим по мастерским, глазеем на заливку. Отливается большая труба. Ходырь подходит вплотную и жадно глядит на клокочущую струю в литнике.
Большая опока дымится, исходит паром. Металл гудит в ее утробе, бьется о стенки. Неожиданно жидкая лава находит узкую, плохо замазанную земляную щель… С треском вырывается огненной струйкой и яростно набрасывается на сапоги Ходыря.
Тот через голову сальто… Падает, дико вереща, вскакивает и бухается в лоханку с разведенной белюгой. От лоханки белые мотыльки брызг.
Сапоги Ходыря изрешечены. Ноги в волдырях. В минуту заработан больничный лист.
* * *
Сосунам совсем не доверяют. Сосун - последнее слово в мастерских. Нас боятся мастера. За нами слежка - "вдруг чего набедокурят". К станкам, к машинам ближе чем на три шага не подходи.
Хочется встать на водокачку, взмахнуть как мулла руками, и мощно закричать:
- Что ж вы в бога… боитесь нас. Дайте привыкнуть к таким масштабам, так мы, сосуны, вам покажем.
Нет рупора. Нет голоса, да и никто слушать не будет.
- Ребята, надо делегацией к НШУ сходить. Он, видно, ничего не знает, или знает, да не то.
Сотков скептически корчит рот:
- Волынка… Ваше дело шуметь без толку… Трепаться… Подумаешь, что деловые… Большинство будет против делегации. Скоро мы заслушаем на бюро отчет экономработника… Мы сумеем вынести ряд предложений.
- Бюро через месяц. Комиссии да подкомиссии на два месяца, на проработку предложений месяц. Глядишь - к выпуску и дело кончите, К чорту! Мы без твоего большинства обойдемся. Вашей кучке может быть обидно, что дело опять "гарбузия" затевает, так она без вас и кончит… Итак, до новых лучших встреч…