Правила весны - Капица Петр Иосифович 7 стр.


* * *

Первый снег вспененными волнами осыпается на улицы, на дома.

По мастерским радость. Третий год уходит на производственную практику в паровозоремонтный завод. Монтажники - будущие паровозники - заводят на дворе невероятный джаз-банд. Бьют в инструмент, в рельсы, в железные листы и подпевают.

По цехам дрожат трубы вентиляции - литейщики передают:

- Алло. Внимание. Оставляем вас сиротками, сматываемся в главные мастерские… Не забудьте приготовить носовые платки и ведра для слез.

У токарей новые фиолетовые халаты, над халатами цветущие физиономии. Модельщики с "урой" качают мастера. Кузнецы хвастают кожаными передниками.

У второгодников зависть в жадных глазах и вытянутых носах. Они стараются быть равнодушными, а работать не могут, выбегают взглянуть на счастливцев.

Мы - третий год - важничаем. Носы под углом в 45°. Мы настоящие производственники. Наша продукция будет громыхать в дышащих паровозах, громадных составах.

Из токарки вылетает Нина.

- Гром, как хорошо. Ты пойми - с сегодняшнего дня мы уже приносим пользу.

Она хватает меня за руки и кружит по двору.

Снежная пыль взметывается и звенящей сеткой осыпается на стены мастерских.

* * *

Здания ремонтного завода расползлись на километр. Мимо них ползут светлые полосы рельс.

Тараторят пневматики. Зудят пилы. Грохают молоты.

- Красота!

Вертится ка одной ноге Тюляляй и имитирует звуки:

- Тум-та-рута-тута-бух! Турарута бух!

В мастерских принимают шумно.

- Э-э… Сосунки явились. Пооботритесь. Сгоните жирок. В литейной, шипя, ползут краны. Квадратами высятся

громадные опоки. Гудят и полыхают жаром вагранки. Топают автоматические трамбовки.

- Во где покуралесим!

- С такими махинами покажем им сосунков. Фабзавучникам-литейщикам отведен большой светлый угол. Обнюхиваемся. Шарим по цехам и где что плохо лежит - тащим в свой угол. Теперь часть часов работы в мастерских и лишь только два теории.

Славно.

Глазеем на настоящую заливку. Краны, визжа от тяжести, осторожно тащат громадные ковши…

По матовому воздуху литейной летают, сорвавшиеся с металла, крупные звезды.

Жерла литников от избытка знойной крови загораются синими огнями. Огоньки, окружив опоку, танцуют победный танец отлитых форм.

- Это все наше. Для нас.

Руки так и чешутся.

- Почему нам с первого же дня не дают работы?

* * *

У ребят тверже походка. Серьезней физиономии. Еще бы: через несколько месяцев мы квалифицированные рабочие. Самое почетное звание в мире.

Настроение сверхвоинственное. Нина жмет;

- Надо собрать нам свой кулак. Сотков сколотил братву и заворачивает всем. Они настряпают. Нужно дать по лапам.

У старой редколлегии гора материалов против "бурсы".

- Вот что, товарищи, хватит пассивничать. Нужно группировать вокруг себя ребят. Больше внимания на первый и второй год. Они главная армия. Мы уйдем, им все достанется.

- Предлагаю на первое время каждому навербовать по два человека.

- Есть такое дело.

"Сотковцы" выпустили стенгазету, в ней скучище, длинные статьи- гладкая, никого не трогающая болтовня. Только в одной заметке возмущается "Зрячий", что Домбов опять работает.

Такой противник не страшен.

* * *

- Славный ты парень, Гром.

- О, еще бы.

- А Нинка?

- Нинка лучше меня.

- А я как?

Щурится Бахнина, показывая сверкающую полоску зубов.

- Тебя еще как следует не разглядел.

- Ну, а все-таки?

- Ну, что тебе скажешь… С твоими зубами я бы многих слопал.

- Тогда держись… Зубы точу на тебя.

Под лыжами скрипит снег. В белом лыжном костюме Бахнина точно слеплена из легкого снега.

Нина занята в клубе. Завтра выходной день. Утром вместе со спорткружком она прибежит на лыжах.

- Мы едем в яхт-клуб устраивать места. - Бахнина скользит легко, без устали. Широкими взмахами едва настигаю ее.

- Гром, смотри, какая аппетитная гора. Слетим разок, а?

- Темнеет, не стоит. Осталось еще пятнадцать километров, до темноты не добежим.

- Темноты испугался. Я тебя за руку поведу. Сворачивай на гору.

Она взбирается на гору. Швыряет палки вниз. Сгибается, взмахивает руками… и летит стрелой, взметывая снег. Я за ней.

Лететь, так лететь! Пусть пищит в ушах и режет в глазах… Дышать нечем - внизу надышимся.

Бахнина взлетает на большой бугор и, как громадный снежок, тонет в сугробе. Объезжаю, торможу, но не удерживаюсь и лечу вверх тормашками. Лыжи не сорвались. Они делают на ногах невероятные фигуры… Снег набился - за шиворот, в рукава. Тает и жжет под фуфайкой. Бахнина отряхивается. Ее лицо покрыто мелкими капельками, кажется, что она не хохочет, а весело плачет.

- Ну, как? Еще слетим?

- Нет, довольно. Спина и так ноет. К тому же рукавицы посеял.

Роемся в снегу. Нет рукавиц.

- Ладно, едем. На следующий год дюжина вырастет.

Опять под лыжи течет белая тропа. Режем снежную грудь земли. Ветер с воем рвет одежду.

- Сворачивай на залив. Здесь ближе.

На заливе разгулялся ветрище. Буйствует, вертит волнами колкую ледяную пыль. Волосы Бахниной, выбившиеся из-под шапки, густо посолены инеем. Щеки повишневели и стали бархатными.

Ветер не дает ходу. Бьет в грудь, валит с ног. Наперекор ему рвемся вперед. В жилах гудит и пламенеет кровь. На залив медленно сползает синь. Пустая даль уже темна и зловеща.

- Добавь шагу!

- Попробуй усилить ход, когда ветер швыряет из стороны в сторону.

Ночь опускает свои широкие и тяжелые крылья на залив. Снег скрипит тонко и жалобно.

- Хоть бы один огонек. Туда ли мы едем?

- Едем куда приедем. Разве плохо очутиться в неизвестном месте?

- Хорошо, но не сегодня.

Руки как грабли. Их раньше нестерпимо кололо и жгло, а сейчас точно их нет, они не мои. Ударяю по бедрам… нет рук.

- Стой! У меня руки обмерзли.

Бахнина трет их снегом, а они деревянны и добродушны. Она волнуется:

- Чего ты молчал?.. Ну, куда теперь с такими руками?

Трогает лицо, уши.

- Совсем замерз. Давай обменяемся фуфайками… У меня пушистая, теплая, а твоя, как у дачника.

Снимает непослушную, цепляющуюся за подбородок, уши и волосы, фуфайку. Напяливает свою.

Ну, что мне делать с твоими руками? Слушай, Гром…

Она что-то надумала, но смущается и не может договорить. Я машу мертвыми кистями, сосу их как медведь.

- Постой… Стеснения по-боку… У меня под фуфайкой тепло. Давай руки, отогрею.

Бахнина осторожно кладет мои деревяшки на грудь и прижимает.

От холода вздрагивает и смеется.

- Жаль, что темно. Наверное покраснел, как девчонка. Это лучше, кровь прибьет.

Она хлопает по щекам, трет уши.

- Гром в моей власти!

Когда руки отходят и становятся жарче груди, мы делим ее рукавицы по одной на каждого и скользим дальше.

- А куда едем?.. Теперь ничего не поймешь.

- Надо подождать. Пусть посветлеет.

В сугробе у вздыбившейся навесом льдины роем яму, утаптываем и садимся, тесно прижимаясь друг к другу.

- Только не засыпай. Зимой опасно.

- Учи маленьких!

- Подумаешь - большой. В общем, будем болтать без передышки.

- С полным удовольствием.

- Подожди. Садись ближе, теплее будет. У меня есть интересное… Мы с Нинкой надумали замысловатую штуку. Для этого весь собранный материал придется оформить в инсценировку. Сюда тебя запряжем. Притащим в клуб из мастерских рабочих, мастеров, педагогов. Все начальство и… тряхнем "бурсой". Пусть почувствуют ответственность за все. А то для них фабзавуч, как фабзавуч. Тишь да гладь. А если что и знают, так для них это- "мелочишки". Ну, как?

- Расцеловать вас за это.

- А кого первого?

- Хотя бы тебя.

Она тянет губы…

Густой балтийский ветрище перебрасывает снежные валуны и вертит их каруселями.

- Наша теплота распределена неравномерно. Греется мой правый, твой левый бок…

- Придется обняться. Это неопасно, Гром.

Обхватываем друг друга.

- Нинка хорошая девчонка?

- Конечно.

- А я?

- Ты и сама знаешь.

- Сегодня мы близкие, близкие…

Крылья ночи поседели. Светает. Далеко на снежном поле темный квадрат яхт-клуба.

- Мы взяли слишком вправо. Зря мерзли, осталось чуть добежать.

- Вовсе не зря. Дадим хорошего ходу и согреемся. Хуже то, что ребята скоро появятся, а мы ничего не приготовили. Заблудились… Даже стыдно сказать.

Ноги соскальзывают с обледенелых лыж на нескрипящий, обновленный ветром снег, который неожиданно вспыхивает каскадом крошечных радужных искорок.

- Смотри!

Бахнина в ужасе протягивает руку.

От яхт-клуба по заливу рассыпались темные пятнышки и скользят навстречу.

- Это наши…

Ребята приближаются шумно, смеются, галдят. До нас долетает:

- Эй!.. Чудики!.. Где пропадали?!

Кричим:

- Там уже нет!

Нас охватывают большим кольцом. Кольцо суживается.

- Перемерзли-то как! Эх вы, лунатики!

Прорываюсь сквозь круг. Не слушать же насмешки. Нина нагоняет.

- Как я жалею, что с тобой не поехала. Кружок не работал… Подожди, да подожди же. Тебя оттирать надо. Губы как васильки синие.

Теперь уже Нина издевается над моим лицом, руками. Мнет, треплет их.

- Давай меняться фуфайками. У тебя уже чужая? Бахнина дала? Молодец! Я говорила, что девчата выносливей.

Пушистая фуфайка Бахниной оттопыривается на груди.

Мы летим, обгоняя других, только снег в стороны.

В яхт-клубе зимует с собакой и вечной носогрейкой сторож- старый финн. Он зажигает сухую траву и засовывает в круглую железную печурку. Вспыхивает сухое смолье. На ласковых языках пламени девчата жарят одубевшую мороженую колбасу и хлеб.

* * *

- Вставай! Летим на буерах…

На буерах, вытащенных из сараев, закрепляем мачты. Паруса под ветром стреляют и рвутся в неизвестность. Нина завоевывает "Соколенка" - самый крошечный двухместный буер. Она за рулевого, я разгонщик.

Море засыпано тонким слоем снега, кое-где синие плешины льда.

Буер пойдет.

По сигналу вылезают десятиместные великаны и, как солидные судна, медленно плывут, скрипя коньками…

Наш "Соколенок" быстр и вертляв. Он вздымает облака снежной пыли, грудью ударяется в сугробы и вылетает из них, оставляя звенящую завесу.

Нина держит руль и концы паруса. Она низко нагибается, что-то кричит, но ветер забивает рот снегом. Этот же колкий ветер пронизывает одежду и косматыми лапами скребет по телу, делая кожу гусиной. Паруса стреляют и мчат. Лежу на дне лодки, не держась, и щурюсь как кот.

"Соколенок" тонет в сугробах, подчерпывает полную лодку сыпучего снега и опять вылетает на лед отряхиваться.

Крутой поворот… Пулей вылетаю из буера и продолжаю путь на собственном животе.

Облегченный буер уносит Нину и скрывается.

Я один под ветром на льду.

На западе слышны пистолетные выстрелы - там авария. Сейчас все буера спешат на помощь. А тут торчи как чурбан, пока тебя разыщут.

"Соколенок" мелькает вдали, исчезает, снова показывается и вдруг неожиданно вылетает из сугроба, разнося его в пыль. Делает большой круг и около меня ослабляет паруса.

Нина хохочет:

- Здорово ты, я даже не заметила сначала.

Спешим к потерпевшим аварию. Туда же летят буера с севера, юга и востока.

Аварию потерпел "Великан", наткнувшись на горбатую льдину. Ребята разбросаны. Лодка буера перевернута. Первый конек разбит. Паруса с мачтами улетели по ветру дальше. "Соколенок" им вдогонку. Остальные буера подбирают потерпевших.

Паруса, получив свободу, от радости громадной чайкой скачут, кувыркаясь по льду. Старательно увиливают и удирают от "Соколенка".

Наконец они в моих руках бьются в последних конвульсиях и послушной подстилкой ложатся на дно лодки.

Воет сирена: - "Возвращайся-а-а… Возвращайся-а-а!"

Меняемся с Ниной местами. Теперь она может говорить со мной, слова ветер сам принесет к ушам.

- Мне Бахнина все рассказала. Здорово ты… Теперь она на моих правах… Ну что ж, товарищи - так товарищи.

Нина скучно улыбается. Я кричу:

- Не фантазируй! Не так это!

Но ветер затыкает рот. Нина ничего не слышит. Она что-то поет и пускает пригоршни лохматого снега на меня.

В яхт-клубе одеваем лыжи. Отсыпаем финну табачку для его носогрейки и айда домой.

* * *

Настоящее производство оскалило на "сосунов" зубы. Встречает своей суровостью, осторожностью, практикой столетий.

Теория в фабзавуче много вбила молокососам лишнего, сейчас мешающего, совершенно непригодного, а настоящего, жизненного, так это понемножку - чуть-чуть. Название одно.

В фабзавуче работали на допотопных таратайках с названием станки. Здесь на заводе техника, новые конструкции. Ребята знают их только по картинкам в книжках.

Производственники скрытничают. Прячут от любопытных глаз свой опыт.

Парятся сосуны. Потеют и парятся.

* * *

Монтажники, превратившись в паровозников, облипли маслом, нагаром и копотью топок.

Рабочие и мастера делают все тонкое и ответственное. - "А вы, сосунки, смотрите и привыкайте".

Сосунку надоело привыкать, хочется пошабрить, пригнать… заставить эту часть паровоза жить. А дают самое грязное и неблагодарное: - "Прочисть… промой".

- Три, три и дырка.

В депо поставлен еще теплый паровоз с больными буферами и стяжками.

У Юрки нетерпение:

- Взберемся, ребята, наверх. Посмотрим все как следует. А то все знаю, а никогда не удавалось пальцами потрогать регулятор.

Незаметно, тройкой, они карабкаются по масляным ступенькам паровоза.

Нервы и мускулы паровоза тонки и выпуклы.

- Здесь давление смотрят… Водомерное стекло… Так переводят кулису. А где регулятор?

- Вот кажется. Как только пускают пар?

- Я знаю. Дай-ка!

Юрка с решимостью старого машиниста твердо отводит отполированный ладонями регулятор… Какой-то толчок заставляет паровоз вздрогнуть. Он разбужен, фыркает и скрипит колесами.

У ребят паника.

- Еще горячий… пар..

- Дай тормоз!..

- Пусти к регулятору!

- Да он испорчен… не действует…

Все трое торопливо хватаются за все блестящие части, которые почему-то оказались чужими, злыми и беспомощно ехидными врагами.

Сосунки вертят, поворачивают ручки___Никакого результата. Тормоз не действует. Паровоз двигается.

- Прыгай, ребята… Подумают на нас, а он сам пошел.

Но поздно. Громадные деревянные ворота депо под напором тендера трещат, срываясь с петель и с громовой песней валятся на тендер… Еще один поворот колес и у паровоза иссякают последние пары, - остатки пружинистой энергии покидают его.

Он замирает с кулисой, беспомощно поднятой для шага колес.

Сбегаются паровозники…

- Что за светопреставление?

Прибежал напуганный начальник депо.

- Кто выводит паровоз?

Показываются в окно машиниста три бледных, перепуганных и измаранных физиономии. Губы дрожат.

- Кто вам разрешил взбираться на паровоз?

Сосуны от испуга не могут выговорить слова.

Здесь словом не отделаешься.

* * *

В механической поют резцы, свивая стружку. Двух фабзавучников поставили за громадный строгательный станок.

- Наблюдайте, сосуны, за резцом. Как что - позовите.

Низкорослым токарям скучно задирать головы и смотреть

за скрюченными кольцами стружки. Медленно тащится резец по большой площади чугунной отливки. Ходят вокруг, мурлычат по-самоедски бесконечную песню. Ходить надоело.

- Стоп! Я придумал.

Радуется толстый Копнов. Он взбирается на станину, усаживается над суппортом, поджимает ноги и едет вместе с резцом. Резец скрипит, разбрызгивая чугун.

Другой в нетерпении.

- Дай мне покататься.

Меняются местами. Уже второй наездник со свистом разъезжает взад и вперед.

Вдруг влетает мастер:

- Вы что, сукины дети… в бога, душу, в профсоюз… делаете?!

Наездник неловко спрыгивает. Спецовка цепляется за хваткий выступ… Руки станка тащат его цепляющегося и орущего на весь цех.

Мастер останавливает ход. Отпускает добавочную порцию мата и гонит наездников из мастерской.

- Прислали сопляков. Себя и других подведут. Без своего начальства не приходите.

* * *

Столяры поставлены на ремонт старых вагонов.

Две девчонки мучаются над непослушной дверью, которая уперлась и никак не хочет слезать с петель. Они в отчаянии отдают последние силы… Р-раз… Коварная и тяжелая дверь вздумала подпрыгнуть на петлях и обрушиться всей своей персоной на них.

С разбитыми лбами горе-работниц уводят в амбулаторию.

* * *

В литейной болтаемся без работы.

Производственных моделей не дают - "испортите". На старых работать не хочется - набьешь форму, опять разбивай. Вроде "перпетуум-мобиле".

Бродим по мастерским, глазеем на заливку. Отливается большая труба. Ходырь подходит вплотную и жадно глядит на клокочущую струю в литнике.

Большая опока дымится, исходит паром. Металл гудит в ее утробе, бьется о стенки. Неожиданно жидкая лава находит узкую, плохо замазанную земляную щель… С треском вырывается огненной струйкой и яростно набрасывается на сапоги Ходыря.

Тот через голову сальто… Падает, дико вереща, вскакивает и бухается в лоханку с разведенной белюгой. От лоханки белые мотыльки брызг.

Сапоги Ходыря изрешечены. Ноги в волдырях. В минуту заработан больничный лист.

* * *

Сосунам совсем не доверяют. Сосун - последнее слово в мастерских. Нас боятся мастера. За нами слежка - "вдруг чего набедокурят". К станкам, к машинам ближе чем на три шага не подходи.

Хочется встать на водокачку, взмахнуть как мулла руками, и мощно закричать:

- Что ж вы в бога… боитесь нас. Дайте привыкнуть к таким масштабам, так мы, сосуны, вам покажем.

Нет рупора. Нет голоса, да и никто слушать не будет.

- Ребята, надо делегацией к НШУ сходить. Он, видно, ничего не знает, или знает, да не то.

Сотков скептически корчит рот:

- Волынка… Ваше дело шуметь без толку… Трепаться… Подумаешь, что деловые… Большинство будет против делегации. Скоро мы заслушаем на бюро отчет экономработника… Мы сумеем вынести ряд предложений.

- Бюро через месяц. Комиссии да подкомиссии на два месяца, на проработку предложений месяц. Глядишь - к выпуску и дело кончите, К чорту! Мы без твоего большинства обойдемся. Вашей кучке может быть обидно, что дело опять "гарбузия" затевает, так она без вас и кончит… Итак, до новых лучших встреч…

Назад Дальше