* * *
В "гарбузии" собрались "бунтовщики". Нас уже небольшая армия: в списке восемнадцать человек: десять третьего д-ников, пять человек второго года и три первого… Начали речью Бахниной:
- Ребята, мы слишком шумны и в то же время мертвы. Мы плохо ощущаем новое время. Вместо коллектива - каждый старается жить в одиночку. Старики ждут, что молодежь покажет им новую жизнь, а мы стараемся итти по проторенным дорожкам. У нас старые педагоги с допотопными привычками и навыками. Они, может, и стараются дать хоть что-нибудь новое, но старое осаживает, им трудно вырваться из него.
- А мы в это время разводим в классах бузу, плывем по течению. Правда, бузотерить и трепаться весело, приятно, но не забывайте, что большинство из нас комсомольцы… Нашему поколению самое почетное задание: - строить социализм… В стране небывалое напряжение… Многие отдают все, что у них есть, отдают себя. Пассивничать в такое время преступно.
- Ведь стыдно перед отцами, которые из-за нашего будущего отдали столько крови. Мы же не плохие ребята. Мы может сделать многое. Нам нужно действовать сплоченным коллективом. Нужно войти в цеха и классы серьезными хозяевами. Для веселья мы найдем другое время. Неправда ли, ребята?
Слова Бахниной взбудоражили. Каждый выступающий старается быть серьезнее обычного.
Кончили боевой резолюцией:
Первое: с сегодняшнего дня считаем себя ударной группой. Каждый обязуется вести беспощадную борьбу со старыми привычками, с несерьезным отношением к учебе и работе в мастерских. Каждый обязуется подготовить и закалить себя к выходу в боевую жизнь строительства.
Второе: послать к НШУ с наказом Грома, Бахнину, Шумову и Иванова. Требовать выполнения наказа.
- Резолюция принята - теперь, ребята, в кино. Шмот купил билеты из фонда "гарбузии". Желающие увеличить фонд сдавайте монету Чеби.
Чеби принимает несколько рублевок.
- До начала еще полчаса. Сейчас для зарядки джаз-банд. Берите, что кому подвернется. Толька дирижер.
"Гарбузия" заводит свою "Карманьолу" с притопыванием, хлопками, пением и тишиной, разбитой на такты.
Остальные примыкают, поддерживают.
* * *
На удивление общежитийцам из "гарбузии" шумно выкатывается восемьнадцатиголовая армия киношников.
Кино.
Нина не садится рядом. Девчата пятеркой - это буза, надо разбить. Меняюсь местом со Шмотом. Сижу рядом с Бахниной. Нина заглядывает. В глазах огоньки нето смеха, нето презрения. Она пересаживается к Юрке и Чеби. Те от удовольствия ерзают на стульях и как пулеметы перебивают болтовней друг друга.
Бахнина поворачивается:
- О… ты рядом. Я вот говорю ребятам, что не мешало бы нашей группкой слетать на лыжах в яхт-клуб. Мы ведь с тобой умеем устраивать места.
- Да. Навык есть.
- А знаешь, Нинка как будто бузу заводит. Молчит, а понять можно. Давай нарочно из кино пойдем вместе. Мы ведь с тобой приятели.
* * *
Стучим в дверь с надписью - "начальник школы ученичества". Нам отвечает эхо пустых коробок.
НШУ со сбитой копной волос цвета "не пойми - разбери", натянув зеленый телефонный шнур, кричит в трубку:
- Тогда с опозданием… Да, да… Приеду обязательно.
Повешенная трубка еще хрюкает.
НШУ нас не замечает. Он разинул пасть портфеля и смотрит в его внутренности, как звездочет на вселенную. Не обнаружив какой-то канцелярской "звезды", роется в стопке хрустящих листков.
Мы треугольником надвигаемся на стол.
- Ко мне?.. Выкладывайте… Тороплюсь.
Глаза его заблудились в бумажках, из которых он складывает на столе пирамиды.
Садимся и молчим.
- Так. Я слушаю.
- Нам надо, чтобы вы не торопились.
Он удивлен, отбрасывает опустившийся на глаза жгут волос.
- Мы те, кого в мастерских называют сосунами, те, которых может быть на днях выгонят из завода опять в фабзавуч.
- Так, так… Я кое-что слыхал. Что там у вас?
- Вы слушайте внимательней. Мы не можем так говорить.
В словах настойчивость. НШУ улыбается, кладет перед собой белый листок и подымает карандаш.
- Слушаю внимательно.
- Мы учились два года, идет третий. На производстве смотрят на нас, как на новичков. Не подпускают к станкам. Были у нас ошибки, частью из-за бузливости, а больше всего потому, что мы не так как нужно подготовлены, не организованы, слоняемся без дела по цехам. Калечимся, потому что с нами нет ни мастеров, ни инструкторов. Для самостоятельности фабзавуч нас не подготовил. Производственники к нам относятся с недоверием, а может быть и враждебно.
- Так, так… Дальше… дальше…
- Дальше. Мы бунтуем… Бунтовщики выделяют к вам вот эту делегацию. Делегацию от перерождающихся, выпеченных в фабзавуче "бурсаков". Нам предложено требовать, чтобы из нас настоящих и будущих выпекали хороших строителей родины и пролетариата. А то в классах и мастерских..
В этом месте наша чинная речь разбивается на отрывочные реплики каждого.
Рассказываем о классах, мастерских и о самих себе.
НШУ на своем лице меняет цвета, как сигнальный фонарь - на белый, зеленый и красный, и щепит линейку на деревянные нитки.
- Точка. Это хорошо, что вы так разволновались и пришли. В своей горячке, конечно, много преувеличиваете… Теперь моя очередь ругаться. Вы - комсомольцы? Комсомольцы. Что вы сделали, чтобы этого не было? У нас 70 % комсомольцев. Чем они отличаются от остальных?
- Подождите… Когда дело идет о нашем коллективе, мы вам как партийцу, не скрывая, можем сказать. Да вы обязаны были знать и сами… Мы разношерстные, съехались сюда со всей линии - из будок, детских домов, сторожек, казарм… Нам сразу же в коллективе вторкнули анкеты - "Заполняйте, ребятки". Заполнили. Потом, ничего не объяснив, гуртом принимали. Отсюда все последствия. Некоторые до сих пор не понимают, почему все-таки они в комсомоле.
- Хорошо. Но не все же у вас такие. Жду помощи от актива, а он в сторону от администрации, повидимому, самостоятельность сохраняет.
- Я слишком занят… больше ношусь по заседаниям, по другим работам, чем бываю здесь. До сегодняшнего дня уверен, что на общем фоне фабзавучей не так уж у нас плохи дела, хотя знаю, что педагоги из старых школ. Мастера - простые рабочие, которые могут дать только производственные навыки. Я даже ставил вопрос об увольнении некоторых, но у них в союзе защита. Найди вопиющие факты. Вот вы меня чуть не съели. Выступаете целой группой. Об одной неудаче начинаете кричать, ругать кого ни попало. В работе бывают ошибки. Ко всему надо относиться хладнокровно. Вы ведь не знаете, с каким трудом все нам достается. По вашим словам, у нас никаких проблесков. Сейчас мы инструктируем мастеров, они создадут ударные бригады. Вот где себя покажите. Выполните до срока свою программу, а потом уж указывайте. Тогда я буду знать, что имею дело с серьезными людьми. А сейчас вы просто под настроение попали. Кто-нибудь сказал слово, а вам показалось, что и в действительности так. Я постараюсь разгрузиться. А вы почаще посещайте этот кабинет. А то мы плохо знаем друг друга. Вынесем то, что можем исправить сами, на обсуждение некомпетентных людей. Теперь давайте подумаем, что нам на первых порах надо.
Пыл наш охлажден. Мы готовы организовать союзную армию.
- Так… У вас уже есть группка. Смотрите, чтобы эго не вылилось в простую травлю, чтобы ребята не распоясывались. Главное - дисциплина. Что сейчас надо организовать? Кружок по детальному практическому изучению паровоза. Улучшить преподавание технологии. Общежитие не в порядке?.. Хорошо…
НШУ записывает, а мы вытаскиваем всю труху за уши, которую надо проветрить или в дезинфекционную камеру отправить.
- Ну, спасибо, товарищи… Заходите.
Он смотрит на усатые часики.
- Опять опаздываю… Знайте, я ваш сообщник.
НШУ устало улыбается и жмет всем нам руки. Потом нажимает на кнопки вызывных звонков с надписями: "завмаст." и "завуч".
В коридоре встречаем флегматичного завмаста, неторопливо шагающего к НШУ.
- Иди, иди в развалочку. Он тебе придаст прыти.
* * *
В борьбе для решительного боя мобилизуются все силы и технические возможности.
Мы растем по-партизански. - Рев жести и кислотные запахи жестяницкой выделили от себя четырех девчат. Кузница отбухала двойку верзил. Столярка выстругала пару припудренных опилками модельщиков. Юрка притащил своих приятелей - грязных, со свистящими брезентовыми брюками паровозников.
30 человек! Это уже армия.
Каждому работа по его способности. Готовим сокрушительный удар - подкоп под "бурсу" со взрывом изнутри.
Бывшие отъявленные "бурсаки" теперь стойкие командиры партизанской армии.
Тольке поручено командование над композитерско-музыкальным отрядом. В честь этого ему преподнесено боевое оружие - новая гитара.
Гром - командир разведочно-литературного отряда.
Нина и Бахнина руководят артистической пехотой.
Для Чеби и Шмота остается "обоз" - снабжение билетами и шамовкой.
- Главный штаб - "гарбузия".
После семи часов "гарбузия" плавает в дыму и звуках надвигающейся войны.
Мой отряд за столом. Правый фланг - драматурги, левый - стихоплеты. Передняя линия - разведчики во главе с Юркой. Они продираются сквозь чащу еще дикого материала.
Все сведения разведки идут к командиру, а от него на фланги, для детальной обработки.
В траншеях - между коек, вздыбив волосы и притопывая ногой, командует Толька, создавая симфонию боя.
Наши стихи-сценки они муштруют - обучают топать под музыку.
Тринкают, звенят, зудят через гребенки и издают еще какие-то подозрительные звуки.
Готовый материал эвакуируется в тыл - в комнату девчат.
Новый технически усовершенствованный транспорт представляет Шмот. Он носит бумажки в "артистический лагерь", где новобранцы еще неумело грохают тараторию передовицы. Там каждый рядовой стремится подготовить себя в командиры своей сценки.
Чеби и Грица сидят в ванной и чинят аппарат для световых эффектов.
В десять часов сигнал - общий чай и обсуждение боевых операций. После чего поверка голосов в песне - джаз-банд или поверка глаз, слуха, ощущений, вкусов - в кино или клубе.
В 12 часов "спа-ать… спать, по палаткам".
Завтра ждет с утра мирный труд во вражеском окружении. Разведочная работа. Изучение вражеской техники - бойцы старательно должны следить за живыми героями будущей постановки, изучая их движения и интонации голоса.
* * *
Немножко оторвано как-то от коллектива мы действуем. Надо поговорить с Жоржкой.
- Что ты обвис?
Жоржка откровенничает.
- В райкоме говорят, что работать не умею. Зеленин от партячейки мурыжит… Вам хорошо, на производственную пошли… Эх, мне бы сейчас помахать. А тут бегай, царапай бумагу… совсем запарился. Ведь говорил, что с меня толку не выйдет… Взяли, поставили в отсекры… Теперь факт - снимут.
- Жоржка, а ежели мы… ну как ты на нас смотришь. С комсомольской стороны?
- По уставу вас как будто гнать надо… Трепливые здорово. А ежели по-свойски, так ребята хоть куда. В общем в этих делах я отсекрские ноги и обломал.
- Переходи, Жоржка, на нашу сторону. Поможем… Нельзя же нам все время партизанить, пора бы и в узаконенную регулярную армию превратиться.
Жоржка щупает мой затылок,
- О чем ты мелешь?
- Приходи вечером в "гарбузию", узнаешь.
- И то верно. В общежитие необходимо слазать. Отсекр, а за четыре месяца ни разу не зашел… Э-е… Друг, куда?.. Помоги-ка мне этот протокол обтесать. В райком пойдет.
* * *
Есть гипотеза, что человек произошел от рыб. Конечно, Нина - рыба, рыба с холодной кровью.
- Ры-ба-а-а-а…
Хотя кто ее поймет, другой раз любой обезьяне очко даст.
Рыбо-обезьяний человек!
Ну, чего она загибается? Почему не подходит ко мне?
Мне, который… ну да, любит, - говорит то же, что и всем и одинаковым голосом. Тыр-тыр-тыр и ходу с Бахниной.
Подумаешь - Венера. Подожди. Теперь я буду человеком, предком которого был полярный лед… Да, да, дружить мы с ребятами сможем. А особенно сейчас.
- Что ты, Гром, бормочешь?
Тормошит Бахнина. Нина сердито поворачивается:
- Сидит, как мумия на репетиции. Видит, что мы на одном месте топчемся, не можем никак выходы выучить, а он только смущает, да губами шлепает. Или уйди или помогай.
Бахнина защищает.
- Ну, чего ты на него набросилась? Он отдохнуть сюда зашел. Ты, Гром, все-таки поговори с Тахом. Нам одним справляться трудно, может он опять с нами… Говорят, что в армии хорошим режиссером был.
Я спиной к Нинке, лицом к Бахниной.
- Так ты бы раньше сказала. Он уже спрашивал, как дела, да я боялся вас обидеть.
Нина становится рядом с Бахниной. Губы ее сжаты к вздрагивают, глаза темные как озеро в грозу, лицо в вызьь. вающих пятнах. Все это точно говорит: - "злись, злись, мне от этого ни холодно, ни жарко", а может другое в них - "ну чего ты чудачишь, я и так здесь издергана".
Пойми этих девчонок: губы иногда вздрагивают от того, что плакать хочется.
- Ты обязательно с ним поговори, а то завалим все дело.
- Я пошел… Смотри, как она… того и гляди испорошит.
* * *
НШУ действует. На заводе к фабзавучникам прикреплены инструктора, станки, верстаки и места.
Паровозников по очереди берут на паровоз помогать помощнику машиниста. Допустили участвовать в серьезном ремонте.
Литейщики получили лоснящиеся от полировки производственные модели. Мы их как большую ценность любовно обтираем, кладем на доску, присыпаем, как маленьких детей лекоподием, и сверху засеиваем мягкую землю. Осторожно даем выпара.
Отливка выходит голубой и гладкой - жалко под резец пускать.
Старые производственники усаживаются у наших отливок на корточки покурить. Ворочают их, продувают…
- Смотри… как они их.
А мы от гордости еще усердней трем модели, трамбуем и режем литники.
- Они ж уйму времени тратят. Дать бы им на выработку… так вместо двойного клапана у них ружье получится. Браку изваляют…
- Подожди, дед, пророчить. Увидишь нас и на сдельной… собьем расценки, тогда будет тебе ружье.
- Хвались, хвались, только лет десяток придется погорбатиться, чтоб мне расценку сшибить.
* * *
У большинства педагогов в лицах сахалинский холод. Они усердны и не в меру строги. В перерывах как рыбы - ни одного слова ребятам. Даже "фокусник" дядя Митя стал придирчивым. Но он приучил к другому, поэтому вся его степенность колеблется на глиняных ножках. Смехота. От своей серьезности он немного грустен,
- Дядя Митя, ты что-то испортился, фокусов не показываешь, - с обычным нахальством и фамильярностью пристал Ходырь.
- Не "дядя Митя", а Дмитрий Платонович!
Сверкает льдинками очков напыжившийся фокусник.
Класс брызнул смехом.
Дмитрий Платонович от досады хотел было взмахнуть рукой, ко доска услужливо подставила свой деревянный угол под взмах… Костяшки рук, гулко ударившись, обвисли.
Он, растерянный, садится уже прежним дядей Митей, которому хочется что-то тайное сказать классу.
- Да… да… Теперь наши отношения изменились. За все пятнадцать лет моей деятельности никто никогда не жаловался начальству. А вы за мою доброту сделали это.
Ребята в недоумении.
- Кто фискалил?
Лица никого не выдают.
- Это не наши, дядя Митя… Вы слесарей, у них там много разных.
- Я и то думаю, с чего бы… Жили как будто по-семейному… И вот на… Начальник так и говорит "на вас жалуются ребята, что у вас не уроки, а офицерский клуб с анекдотами".. Я понимаю вас. В семье не без урода, найдутся и такие. Может они и здесь сидят, да мы не примечаем.
Мне, наконец, надоедает это. Встаю.
- А все-таки, Дмитрий Платонович, пора бы и физикой заняться.
Фокусник вспыхивает, встает, застегивает френч. Несколько минут в недоумении молчит, потом яростно:
- Ходырев, чего вы вертитесь!. Идите к доске.
Он нервно трет очки. Ребята очумело смотрят на меня.
- Тебе что - больше всех надо?
- Ну и дура!
После звонка часть остается утешать дядю Митю.