Дебрев повернул к нему вспыхнувшее гневом лицо, но сдержался и снова обратился к рабочим:
- Вот вы жалуетесь, что работы нет. А почему вы не работаете в другом месте, где уже оттаяло, пока тут оттаивает? Ведь не везде земля сразу поспевает.
- Вы же сами не разрешаете, - возразил бородатый. - Обезлички боитесь. Наши прорабы день готовы морить нас без толку, чтоб только в обезличку не впасть. За тремя закреплено двадцать костров, мы их обслуживаем, а если ходить с места на место, работы каждого не учтешь. А по-моему, товарищ начальник, - добавил он насмешливо, - назови хоть обезличкой, хоть певчей птичкой, а только чтобы дело шло.
- Как твоя фамилия? - спросил Дебрев, помолчав.
- Бугров, - ответил рабочий и подозрительно посмотрел на Дебрева. - На карандаш возьмешь?
- Может, возьму. Член партии?
- Однако беспартийный.
- Почему?
- Достойнее меня имеются - работают лучше, начальству не грубят, в политике разбираются.
- Сейчас у всех одна политика - помогать фронту. И без книжек можно разобраться. - Дебрев молча прошелся вдоль линии костров, потолкал уголь ногой. - Вот что, товарищи, завтра ваш начальник будет проводить совещание с инженерами и стахановцами - приходите на это совещание. И не стесняйтесь, ругайте покрепче, говорите все, что вот тут нам сказали. И сами подумайте, как работу организовать получше.
- Это можно, - ворчливо сказал Бугров. Он с недоверием переводил взгляд с Дебрева на Лесина и обратно. - Насчет ругани мы сумеем: пока сидишь тут без дела, много зла нахватаешься. Вот и вам досталось. .
- Ничего, не обидчивый. А по существу ты прав, товарищ Бугров. Прощайте, товарищи! До завтра!
Дебрев пошел от костра. Он проваливался в ямы, спотыкался о камни, но, казалось, не замечал этого.
Лесин торопился за ним, мелко шагая, припрыгивая и наклоняясь, чтобы разглядеть дорогу.
Метрах в ста от линии костров Дебрева остановил человек, выбежавший ему навстречу из-за укрытия.
- Дальше нельзя, товарищ! - крикнул он повелительно. - Прошу возвратиться назад!
- Почему нельзя? - грубо спросил Дебрев. - Я главный инженер комбината.
- Все равно нельзя, товарищ главный инженера-голос охранника смягчился и звучал почтительно. - Зона высокого напряжения, идет электропрогрев.
- Это тот самый участок, который мы оттаиваем при помощи электричества, - пояснил Лесин. И, обратившись к охраннику, он приказал: - Вызови дежурного электрика, мы подождем здесь.
Охранник исчез в темноте, а через две минуты послышались торопливые шаги нескольких человек. К Дебреву в сопровождении охранника подошли дежурный электрик и прораб участка электромонтажа.
- Давно прогреваете? - спросил Дебрев.
- Скоро сутки, - ответил прораб.
- Результат?
- Пока неважный, товарищ главный инженер. На полметра, может быть, прогрели.
- Что мешает прогреву?
- Сопротивление грунта Очень высокое, - пояснил электрик. - Какой тут пойдет ток? Комариный! Когда подольем около электродов соленой воды, сопротивление уменьшается, зато потери тепла в воздух увеличиваются.
- Можно на полчаса снять напряжение? - спросил Дебрев.
- Конечно, можно, - сказал электрик, поспешно уходя.
Через некоторое время он снова вынырнул из темноты:
- Можете идти, товарищи, напряжение снято. Участок прогрева находился за холмом и был освещен двумя большими лампами. Вся площадка была густо покрыта забитыми в землю ломами. В стороне, на деревянном помосте, стоял трансформатор - от него шли три медные шины, питавшие электроэнергией вбитые в землю электроды. Дебрев шел между тесно установленными рядами электродов и освещал их ручным фонарем. Земля на участке была засыпана опилками и шлаком, чтобы тепло не уходило в воздух. Но от каждой линии электродов, несмотря на холодный, резкий дождь, шло тяжелое дыхание сырой теплоты. Капли дождя превращались в пар и тонкими струйками поднимались вверх.
- Тундру греют, - сказал Дебрев, пнув ногой вбитый в землю лом. - Сейчас дождь выпаривают, а снег пойдет - снег будут плавить, климат улучшать. Работнички!
Он повернулся и пошел из зоны прогрева. Подойдя к месту, где стоял охранник, он обратился к Седюку:
- Сам теперь видишь, Михаил Тарасович, все их безобразие, - сказал он, незаметно переходя на "ты". - Люди у них дремлют у костров, целые бригады сидят часами в обогревалке, ожидая, когда им удастся разок ударить кувалдой по ломику, электричество на три четверти работает на улучшение кондиций полярного воздуха, а они еще имеют наглость требовать дополнительной рабочей силы.
- Я не понимаю вашего тона. Валентин Павлович, - проговорил оскорбленный Лесин. - Организация труда придумана не нами. И обезличка не нами отменена - есть отдел организации труда и зарплаты, он наблюдает за расстановкой людей и дает указания, как рассчитывать их выработку и зарплату. А что касается до того, что ток стелется по поверхности, то не в нашей власти загнать его в глубину - еще никто в мире не научился этого делать.
Очевидно, слова Лесина были тем последним толчком, который требовался, чтобы Дебрев вышел из себя.
- Кто вы такой - начальник строительной площадки, член партии большевиков или чиновник, работающий от девяти до шести? - вдруг закричал Дебрев, размахивая руками и наступая на перепуганного Лесина. Он не обращал внимания на то, что электрик, прораб и охранник, немного отойдя, чтоб и им не попало, с видимым удовольствием слушают, как разносят их начальника. - Как вы смеете так рассуждать об обезличке? Вы, только вы организуете труд на своей площадке, и если вы не умеете это делать, то вы не руководитель, а шляпа! Обезличка была отменена потому, что она понижала производительность труда. А если у вас создались такие особые условия, если у вас, черт побери, такой климат, и такой грунт, и такая организация работ, что обезличка может повысить эту производительность, то вводите ее немедленно, каким бы страшным словом она ни называлась! Учитесь у беспартийного рабочего Бугрова - он лучше вас разбирается и в политике и в организации труда. Мне плевать на все ваши инструкции и запреты, если они не работают на нужды фронта. А если они мешают строительству, так ломайте их, как врага, кто бы за ними ни стоял. А не будете ломать, будете чиновничать, относиться к делу без души - сами убирайтесь прочь!
Лесин молчал, сурово глядя на дергающегося от злости Дебрева.
- Можно продолжать электропрогрев? - почтительно спросил прораб.
- Включайте ваш дождевой кипятильник, - с досадой ответил Дебрев.
- Выписывай нарядна включение, - весело сказал прораб электрику, и оба скрылись в темноте.
- Я вас больше не задерживаю, Семен Федорович. - Дебрев снова повернулся к Лесину. - Вам, наверное, хочется побродить по площадке и получше разглядеть те безобразия, преступную халатность и глупость в организации работ, которые вы, занятый более важными делами, все как-то не успеваете заметить при дневном свете? Не смею мешать вам. А мы с товарищем Седюком отправимся отдохнуть.
Не подавая Лесину руки, он повернулся и пошел, шлепая башмаками по раскисшей от дождя земле.
- Часто вам так достается? - спросил Седюк, прощаясь с Лесиным и стараясь тоном и пожатием руки показать ему, что дело не так плохо и не стоит терять бодрость.
- Каждый раз, как Дебрев тут появляется, - раздраженно ответил Лесин. Он стоял согнувшись и совал обнаженные, дрожащие руки в карманы мокрого пальто. И вид у него теперь был не чопорный, а унылый и обиженный. - Все его поведение - одна грубость и бестактность. Он не считается ни с чьим самолюбием и забывает правила простого приличия. Разговаривает словно с преступниками. Погодите, вам еще тоже достанется - исключений у него нет ни для кого. Вот вам мелочь, но характерная: бросает меня ночью, под дождем на площадке. Теперь мне придется добираться до прорабской, звонить в гараж, поднимать с постели спящего шофера - разве это дело?
- Это-то так. Но ведь, если говорить о существе, Дебрев прав.
- А кто с этим спорит? - вдруг вспыхнул Лесин. - Если бы он был хоть немного неправ, неужели я стоял бы тут молча, как мальчишка, и слушал его? Но найти и облаять непорядок - это совсем не то, что предложить правильный план. Не он один замечает, что теплота при электропрогреве в основном уходит в воздух. А что он сможет предложить? Может быть, укутывать землю ватными одеялами и пуховыми перинами? У меня нет возможности изменить законы физики, я могу только ими воспользоваться.
- Не огорчайтесь, - повторил Седюк сочувственно. - Будем думать - что-нибудь придумаем.
Дебрев ожидал Седюка в машине. Он был молчалив. Только когда машина въехала в темноту пустынной тундры, окружавшей поселок, Дебрев словно стряхнул с себя мрачное раздумье и обернулся к Седюку:
- Основная твоя задача - изыскать технически осуществимые методы ускорения строительства. Лесину нужна помощь. Но вообще-то у тебя есть особое задание. Тебе в наркомате ничего не говорили?
- Ничего, - ответил Седюк. Разговор его интересовал, он придвинулся ближе к переднему сиденью, чтобы лучше слышать Дебрева. - Сказали, что еду в Ленинск, даже должности не назвали.
- Правильно. Должность твою оговорили позже. Ты где работал - на уральских заводах?
- После института на уральском - в Пышме, потом на Кавказе.
- Расскажи, что ты делал с обжиговой печью. Удивленный, что Дебрев знает и об этом. Седюк рассказал о своих работах по обжигу медных концентратов. Их заводу на Кавказе предписали наладить изготовление медного купороса - он требовался для опрыскивания виноградников. Дело оказалось сложным. Пришлось прежде всего организовать на месте производство серной кислоты, необходимой для получения купороса. Проектировщики предлагали изготовлять серную кислоту из привозной серы - так, конечно, было проще. Седюк решил пустить на приготовление кислоты отходящие газы своей обжиговой печи. Мучились они несколько месяцев, пока наладили процесс, - то газ был бедный и кислота не шла то пережигали концентрат и в последующих переделах теряли много меди. Впрочем, потом дело пошло.
- Именно так мне и говорили, - задумчиво сказал Дебрев. - Профессора Сурикова знаешь? Он мне рассказывал о тебе.
- Он первый поддержал меня, когда все кругом сомневались, - припомнил Седюк. - Схема была новая, своеобразная, проектировщики много мне крови испортили. Они прямо удивились: "Зачем вам эту новую тяжесть на себя наваливать, когда есть схема подороже, но попроще?"
- Знаю. Это мне и понравилось.
- Что мне много крови испортили? - со смехом спросил Седюк.
- Смелость мысли понравилась, - сурово ответил Дебрев. - Другой на твоем месте так бы и рассуждал: "Пусть мне обеспечат условия - я начну работать". А ты усложнил свою работы, начал бой за новую схему, выступил против чинуш и технических бюрократов и добился своего.
Седюк молчал - ему была приятна похвала Дебрева.
- Вот тогда я и решил взять тебя, - продолжал Дебрев. - Мне уже было ясно, что наш медный завод легко не пойдет, встретятся трудности, и технологические, и организационные, и всякие иные, придется искать новых путей - то ломать все, лезть напролом, то пробираться по кривушкам. Начальник твой, Назаров, человек дельный, ничего не скажу, но перестраховщик и узок, пороху не выдумает. А тут требуется именно выдумщик, спорщик, человек с инициативой и кулаком, светлая голова и собачий характер.
- Спасибо за комплимент! - рассмеялся Седюк. Дебрев продолжал, хмурясь:
- Именно - собачий характер! Ты что думаешь, без характера сквозь всю эту бюрократию инструкций и отработанных схем можно новое провести? Семь шишек на лбу набьешь, прежде чем своего добьешься. Так вот, Суриков все это мне о тебе нарассказывал, я и пошел прямо к наркому требовать тебя на север. Три недели тебя разыскивали по телеграфу - ты в это время путался с эвакуацией своего южного заводика. Потом ты появился и сразу исчез. Сколько ты времени пробыл в Москве?
- В тот же день уехал. Так в чем же мое особое задание, Валентин Павлович?
Дебрев подумал.
- Понимаешь, - продолжал он, - внешне у нас с проектированием завода как будто все благополучно: есть исходные данные, анализы, эксперименты, на всем этом построено проектное задание, технический проект, теперь вот рабочие чертежи дорабатывают. А за этой формой, в самом существе дела, много неясностей. Боюсь, будут и неожиданности, неприятные неожиданности, меняющие все расчеты и планы, вроде той, что у них получилась с инженерной разведкой на площадке ТЭЦ.
Вот я и хочу - свяжись с Караматиным, придирчиво проконтролируй проект. Маленькая ошибка в чертеже или схеме тебе же потом ляжет на плечи каменной плитой, а они останутся в стороне.
- Понятно, - сказал Седюк.
Дебрев шумно вздохнул и вдруг, повернувшись к Седюку, сказал:
- Ты вот думаешь, наверное: "Что это он одни недостатки в людях видит?" Если хочешь знать, я лучше всех вижу не только недостатки, но и достоинства того же Лесина. Строитель он опытный, еще до войны о нем слышал, строит по-серьезному, без очковтирательства и этой парадной показухи. Думаю, медный завод, когда он его возведет, в строительной части будет одним из лучших предприятий в стране.
- А чего еще желать? - отозвался Седюк, удивляясь, что Дебрев может так хорошо отзываться о человеке, которого только что нещадно разносил.
Дебрев, словно угадывая его мысли, продолжал:
- Но не верю я ему. Не знаю, что кроется за всей этой аккуратностью, неторопливостью и крахмальными воротничками. И Зеленскому не верю. Вижу, что он новатор, что его хлебом не корми, а дай ему что-нибудь по-своему, по-особому сделать, и пеню это не думай, ценю! А вот попадаются такие штучки вроде этой ошибки с шурфами, глупой, наглой, непоправимой ошибки, и невольно думаешь: что же это, просто ошибка или что похуже?
Он пристально взглянул на Седюка. Тот молчал. Дебрев, как ни был занят своими мыслями, уловил в его молчании несогласие. Помолчав, он проговорил с глубокой убежденностью:
- Сейчас людям трудно верить. На каждом шагу страшные неожиданности. Скажи: кто мог ожидать, что будем воевать не на территории врага, а в сталинградской степи? И кто виноват в этом? А виновники есть, не беспокойся. И по виду не определишь, тайный это враг или нет. Рожа как рожа: глаза, нос - все на месте. Я тебе скажу вот что. Был у меня начальник, в прошлом рабочий, рабфак кончил, потом вуз, умница, первоклассный работник, отзывчивый человек. И что же? Арестовали перед войной за вредительство. Ночи я тогда не спал, честное слово, думал: не может быть, он же лучше меня! После двух-трех таких случаев собственную бабушку начнешь подозревать, не то что Лесина. А здесь особая обстановка, ты в ней еще не разобрался, а я тут уже третий месяц и вижу - безобразие на безобразии. И безобразиям попустительствуют, людей по головке гладят, когда их надо за уши драть, - есть у нас такие гнилые либералы, ты скоро с ними ближе познакомишься. - Он опять помолчал и, охваченный новым приступом гнева, сказал: - Ну, возьми хоть сегодняшнее заседание. Дело катится к провалу, все графики - и старые и новые - срываются, а они безмятежно прогуливаются по промплощадке, в речи подбирают деликатные выражения, округляют периоды - этакие заполярные олимпийцы! Хоть бы раз поднял скандал, пришел, выматерился, стукнул кулаком по столу!
Седюк почувствовал, что дальше отмалчиваться нельзя. Кроме того, Дебрев затронул слишком общие и важные человеческие отношения и толковал их иначе, чем это делал сам Седюк. В первые месяцы войны и особенно перед войною Седюку временами встречались такие люди, зараженные подозрительностью ко всему окружающему. Ему приходилось спорить с этими людьми, разубеждать их. Было неприятно, что такой, почти болезненной подозрительностью страдает и Дебрев, сразу понравившийся Седюку своей оперативностью, энергией и ясным умом во всех остальных поступках. Вместе с тем Седюк понимал, что слишком резкий отпор может вызвать нежелательную реакцию: Дебрев заподозрит, что он пытается обелить всех виноватых, и к нему самому отнесется с недоверием. Седюк сказал с улыбкой, дружески:
- Проверять людей, конечно, надо. Но знаете, Валентин Павлович, такое безотчетное недоверие будет постоянно рождать подозрения, и это ни к чему хорошему не приведет. Это может только оскорбить людей, вот и все. Помогать людям надо, если что не ладится, а не одно - подозревать.
- Правильно, помогать, - угрюмо согласился Дебрев. - Только как? Думать за них? Штука не очень эффективная, хотя и это надо… Война идет на берегах Волги, а не Эльбы, - вот о чем я думаю постоянно, и днем и ночью. И с людьми, у которых мирная психология, которые плюют на это, лучший, по-моему, метод - через два часа по палке.
- Жесткий рецепт, - усмехнулся Седюк.
- Жесткий, конечно. Ничего, помогает. Машина поехала по ярко освещенной, пустой улице поселка. Дебрев внезапно спросил:
- Ты не голоден? Тебя ведь заграбастали на совещание прямо с дороги.
- Голоден. У меня в чемодане есть еда. Как, кстати, я найду свои вещи?
- Их комендант Гурко должен был забрать в общежитие. Сегодня поешь своего, завтра в торг-отделе получишь карточки. Снабжение у нас хорошее, а вот с квартирами хуже, живем как попало. Придется месяца два перебедовать в общежитии. Я бы взял тебя к себе - у меня две комнаты, - но пока я был в Москве, в командировке, жена приютила Караматина с дочерью, неудобно их стеснять.
- И не надо, - сказал Седюк. - Мне и в общежитии будет хорошо.
- Придется поставить тебе телефон, начальники связи сами не догадаются. А вот и мой дом. Я сейчас вылезу, а шофер доставит тебя прямо в общежитие, я ему говорил. Ну, до свиданья, Михаил Тарасович.
- До свиданья, Валентин Павлович.
Машина повернула обратно и помчалась к двухэтажному каменному дому, стоявшему в самом конце улицы. Шофер высунулся из окна и показал рукой на второй этаж, светившийся рядом окон.
- Здесь. Комната номер пять. Комендант знает. Все на месте. Идите отдыхайте, товарищ Седюк.
- А ты откуда знаешь, что все на месте? - спросил Седюк, засмеявшись. И шофер, похоже, принадлежал к числу людей, интересовавшихся им и знавших о нем то, чего он сам о себе не знал.
- Валентин Павлович распоряжался, я слышал. А если он скажет - закон!
- Грозный у тебя хозяин.
- Грозный. Иначе ему нельзя. Время трудное.