- Это так, просто всех тревожит положение на фронте. Перед работой мы всегда полчасика поговорим, выслушаем записанную по радио сводку, кто сам не слышал. Вы к этому привыкнете. В двенадцать мы ходим к строителям, у них единственный во всем отделе хороший репродуктор.
- А у вас, вероятно, единственная во всем отделе карта, - заметил Седюк, указывая на ученическую карту, лежащую на столе.
- Единственная, - подтвердил Телехов. - Ну, а теперь о деле, товарищ Седюк. У нас есть почти сто листов чертежей, требующих согласования с вами, десять их них особо срочные. Это технологические схемы по плавильному и гидрометаллургическим цехам, принципиальная расстановка аппаратуры, наметка выходов продукции…
- Короче, весь технический проект завода, - усмехнулся Седюк.
- Весь технический проект, правильно! - быстро согласился Телехов, испытующе взглядывая на Седюка. - Ваш начальник, Назаров, подпись свою ставить отказывается, требует утверждения в Москве. Вы сами понимаете: какая может быть сейчас Москва! В лучшем случае, это месяцы проволочек, на это мы пойти не можем. Положение очень сложное: лежат десятки принципиальных схем, их надо детализировать, начальник мехмонтажа Лешкович уже сейчас требует монтажных чертежей, он месяц назад приступил к изготовлению конструкций и агрегатов, а мы ничего не можем сделать. Наш план - до ноября выпустить пять тысяч листов. И эти пять тысяч листов задерживаются потому, что на десяти листах нет нужной подписи!
- И как вы выходите из затруднения? Прекратили проектирование до полного согласования с эксплуатационниками?
Телехов пожал плечами.
- Мы никак не выходим из затруднения. Мы работаем. Мы каждый день выпускаем семьдесят листов. У нас нет другого выхода - надо же строить завод! - Он открыл ящик своего стола и вытащил кипу чертежей и записку. - Вот, - сказал он, протягивая их Седюку, - очень прошу, ознакомьтесь с этим, подпишите, если согласны, и перейдем к следующим вопросам - конкретным решениям по узлам.
- Давайте сделаем так, - предложил Седюк. - Дайте мне стол и вот все это, - он показал на объяснительную записку и чертежи, - и я не торопясь изучу. А там мы продолжим наш разговор.
Телехов немедленно согласился. Он встал, осматриваясь, куда бы посадить Седюка. В комнате свободных столов не было. Телехов снова попросил молодого проектанта:
- Коля, достаньте стол в инженерной геологии - они все бегают по промплощадкам, у них есть свободные столы. Скажите Пустовалову, что я очень прошу.
Коля, видимо, привык к подобным поручениям. Он встал, не отрывая глаз от лежавшего перед ним чертежа, минуту осматривал его с довольным видом, сделал лихой росчерк на трафарете и вышел. Седюк предложил свою помощь - Коля пренебрежительно пробормотал, уходя:
- Слишком много - двоих на один стол. Принесенный Колей стол поставили около Телехова. Седюк разложил листы принципиальных схем и пояснительную записку. Он начал работать, но никак не мог сосредоточиться: его все занимала мысль, что он знает - и хорошо знает - сидящего рядом с ним худенького пожилого инженера. Он даже вспоминал его лицо, странно измененное, более молодое. Он поймал взгляд Телехова и сказал:
- Простите, у меня такое ощущение, будто мы с вами знакомы, а откуда - не могу припомнить. Может, вместе припомним?
Телехов предположил:
- Наверное, встречались на одном из заводов?
Он называл заводы черной и цветной металлургии, а Седюк отрицательно качал головой. Потом Телехов упомянул "Красный Октябрь" - на этом заводе Седюк проходил практику. Телехов, оживившись, стал припоминать общих знакомых, руководителей заводов и цехов.
- Главным инженером был Херсонский, директором - Трейдуб, - говорил Телехов. - Неужели вы Херсонского не помните? Весь завод его знал. У него была секретарша - очаровательное, капризное существо, очень дельный работник, ее почему-то все звали Аргентинка.
- И Аргентинку не помню, - улыбнулся Седюк. - Фамилии, что вы называете, я хорошо знаю, но лично с этими людьми не был знаком. Я ведь был просто студентом-практикантом, а что может быть общего между практикантом и главным инженером такого гигантского завода?
- Завод солидный, - согласился Телехов. - Самый знаменитый в Советском Союзе завод качественных сталей. Сейчас его разбивает с воздуха немецкая авиация. - Телехов помрачнел и скорбно смотрел в пространство. Помолчав, он сказал горько - Сколько сил, сколько души мы вложили в этот сталинградский завод - и зачем? Спали неделями у мартенов на монтаже и пуске, ночевали у валков блюминга… Уезжая, думали о заводе как о любимом детище… А сейчас все это летит на воздух, не только сталь и огнеупоры - мысли, страсти, муки, радости наши!
Седюк пробормотал, не глядя на Телехова, - ему до боли было понятно мучение, звучавшее в словах старого инженера:
- Я думаю, наши не отдадут такой завод на растерзание. Его, наверное, эвакуировали.
Телехов сурово возразил:
- Молодой человек, - простите, что я вас так называю, я много старше вас, - молодой человек, сталинградский завод качественных сталей невозможно эвакуировать. Для этого требуются тысячи эшелонов, два-три месяца времени, армия демонтажников. Мы с вами инженеры, должны понимать, что говорим, - ни эшелонов, ни времени, ни рабочих нет. Этот завод отдан в жертву дракону войны. Я знаю каждый его уголок, каждый агрегат, каждый его пролет и вижу, вот попросту вижу, как он работает под грохотом бомбежек. Он будет работать до тех пор, пока в него не ворвутся немцы.
Телехов замолчал и отвернулся. Этот разговор Седюка взволновал - он тоже видел знакомые цехи, пышущие огнем печи, день и ночь работающие под вражеской бомбежкой. Уж кто-кто, а он изучил, что такое работать под бомбами! И вдруг Седюк вспомнил, откуда он знает Телехова: перед ним встала знакомая затрепанная книжка, пятнадцатое, юбилейное издание классического курса электропечей, с первой страницы книги смотрело лицо ее автора - профессор, доктор технических наук, худые щеки, седая эспаньолка… он, Телехов! Седюк повернулся к соседу.
- Я вспомнил вас! - сказал он обрадованно. - Ведь вы - профессор Телехов, а я - ваш ученик, хотя ни разу вас не видел, - по вашему курсу я сдавал электрометаллургию. Я очень хорошо помню ваш портрет, каждый день рассматривал.
Он встал, словно знакомясь впервые, и крепко пожал руку Телехову, потом стал расспрашивать, как тот попал из Москвы на крайний север. Телехов отвечал кратко - воспоминания были не из приятных. Война застала его на юге, на монтаже новых агрегатов днепропетровского завода; не окончив монтажа, он принялся за демонтаж, вывозил на восток оборудование, был на Урале, в Новосибирске, оттуда получил назначение в Ленинск. На старости лет пришлось и переучиваться и доучиваться, садиться за новые для него расчеты.
- Было нелегко, - сказал Телехов. - Но главное все-таки сделано.
Седюк наконец сосредоточился.
Перед ним лежал отчет Сурикова. Еще до начала проектирования, перед войной, несколько ящиков местной руды было послано Сурикову. Он провел лабораторные анализы, но поставить более широкое исследование не успел - грянула война. Руды Ленинска сильно отличались от других известных месторождений. В конце отчета Суриков указывал, что выведенные им коэффициенты могут существенно измениться при переходе к большим массам и что требуются полузаводские исследования. Седюк читал пояснительную записку, подписанную Телеховым, и, несмотря на все его уважение к этому имени, в нем нарастала досада. В записке не было ни логики, ни ясности, ни угадываемого в каждом слове твердого знания многих сопутствующих явлений, о которых можно не упоминать, но помнить которые обязательно. Седюку начинало казаться, что и пояснительная записка, и сделанный по ее расчетам проект, также разрабатывались по упрощенным нормам военного времени. Предостережения Сурикова о возможном изменении многих технологических коэффициентов словно и не было, о нем даже не упоминалось. Седюк оторвался от записки и повернулся к Телехову - тот был погружен в бумаги.
- Вам не кажется, Алексей Алексеевич, - сказал он, - что расчеты ваши во многом плохо обоснованы?
Телехов бросил на стол счетную линейку и поднял голову. Его глубоко запавшие, красные от многодневной усталости глаза внимательно и настороженно смотрели на Седюка. Он ответил после минутного молчания:
- Вы, конечно, правы, настоящая схема, на которой остановится завод, кое в чем, думаю, будет отличаться от запроектированной. Но никто сейчас не знает, каковы точные технологические параметры этой схемы. А самое главное - знаете, сколько нам дали времени на составление проектного задания? Пять дней! Все, что вы читаете, было обдумано, рассчитано, написано, проверено и отправлено в Москву на утверждение за пять дней и пять ночей.
- Пять дней? - переспросил Седюк, потрясенный.
Он ощутимо представлял гигантское напряжение проделанной работы. Однако это объясняло допущенные недостатки, но не оправдывало их. Седюк стал спорить. Москве требовались только общие цифры, самый крупный охват для ассигнований. После утверждения проектного задания можно было бы уточнить расчеты.
- Не было времени заняться этим, - заметил Телехов. - Я повторяю - ошибки у нас вполне возможны, важно, чтоб они не были крупными. Давайте пойдем к Семену Ильичу, посоветуемся.
Караматин встал им навстречу.
- Каково ваше впечатление от проекта? - спросил он.
- Кое-что мне не нравится, - прямо ответил Седюк.
И он стал подробно рассказывать о своих сомнениях. Суриков проводил лабораторные исследования в графитовых тигельках с граммовыми навесками, нельзя проект основывать на таких данных. Он, Седюк, предлагает незамедлительно послать несколько сот тонн руды на действующие заводы и посмотреть там, как она перерабатывается - иначе завод наш сразу не пойдет.
- Посылали. На это разума у нас хватило, - возразил Телехов.
- Ну? И что же?
- Ну и ничего. Все работают сейчас на фронт, на медеплавильных заводах сидят военные приемщики и с ходу хватают каждую тонну продукции - нужно план выполнять, тут не до исследований. Нашу руду смешали со своей, задали в общую шихту и пустили в переработку, а нам сказали: "Руда ничего. Если можете, пришлите ее нам побольше, нам своей не хватает".
- Не густо, - сказал Седюк, улыбнувшись.
- Вот именно, - мрачно подтвердил Телехов. - А вы говорите - сомневаюсь. Сомневаться можно во всем, даже что завтра взойдет солнце. Сомнение не аргумент. Мы заложили в проект двадцать миллионов рублей на наладочные работы и освоение. И потом - где вы видели завод, который сразу набирает полную производительность? Вы что, отрицаете период освоения?
- Нисколько. Но есть краткий период освоения, вернее - пуска, и есть болезни освоения, понимаете, болезни! Против болезней я возражаю. А они неизбежно будут при таком проектировании вслепую.
- Скажем так: они возможны, но, конечно, могут и не быть, - мягко поправил Телехов.
- Они будут, Алексей Алексеевич, неизбежно будут. Когда есть несколько темных мест и решаете вы их наугад или приблизительно, вы непременно где-нибудь ошибетесь, а одна серьезная ошибка потянет за собой десятки несогласованностей.
- Что вы предлагаете? - спросил Караматин, вмешиваясь в их спор. Он положил перед собой пояснительную записку.
Седюк сказал, пожимая плечами:.
- Предлагаю обратить внимание на предостережение Сурикова. Нужно, во всяком случае, испытать процесс на опытных печах и ваннах.
- Вы неясно представляете себе наши возможности, товарищ Седюк, - сказал Караматин сухо. - Все, что вы сказали, правильно. И все это - общее место. Мы тут вдвоем с Алексеем Алексеевичем не один вечер провели, обсуждая исходные данные и стараясь выбрать наиболее вероятные и наиболее экономичные. Но заниматься исследованием нам негде и некогда. Завод уже строится, мехмонтаж уже варит конструкции, собирает агрегаты. Нам нужно выпускать чертежи - строительные, технологические, механические - и не только по медному: по ТЭЦ, по рудникам, по вспомогательным объектам, сейчас вот по цементному. Если мы остановим хоть на день этот поток чертежей, в строительстве наступит заминка. Знаете ли вы, что у нас всего пятнадцать копировщиц и что каждое воскресенье весь отдел занимается копировкой?
- Я с моим зрением, в моем возрасте беру в руки рейсфедер, - проговорил Телехов. И он добавил с печальной иронией - Вы сразу узнаете мои кальки, о них говорят: "Курица лапой делала".
- Повторяю: все это верно, имеются темные места, - продолжал Караматин. - И азбучно правильно, что исследования надо продолжить, расширить, углубить. Еще правильнее было бы, если бы не было войны и мы не спешили бы, имели выходные дни, не заставляли старых инженеров со слабым зрением заниматься неквалифицированным трудом копировщицы. Но ничего этого нет - война! А теперь давайте от общих фраз о недоработанности проекта перейдем к рассмотрению конкретных предложений. Мы охотно признаемся - цифры наши подчас очень проблематичны. Что же, давайте ваши более достоверные цифры, мы положим их в основу проекта.
Он называл одно за другим значения технологических параметров и смотрел на Седюка, ожидая возражений или уточнений. Но Седюк молчал: он остро чувствовал, что Караматин прав - его критика поверхностна, он совсем не подготовился к рассмотрению технологической схемы завода. Лесин вчера тоже был прав: одно дело - указать на недостатки, это не так уж сложно, и совсем другое дело - отыскать пути к устранению этих недостатков. Караматин громко, отчетливо выговаривал цифры, а Седюк чувствовал, что краснеет: каждая звучала как публично нанесенная ему пощечина. Когда Караматин умолк, Седюк спросил:
- Неужели в Ленинске нет опытного цеха, где можно было бы поставить проверку некоторых сомнительных коэффициентов?
- Опытный цех есть, - ответил Караматин. - Маленькое помещение, сарай, без оборудования, без хорошей лаборатории, без хорошего начальника. Киреев, возглавляющий этот цех, - человек молодой, малоопытный, плохо работает с людьми. Самое же главное - цех перегружен другими работами, без которых никак не обойтись, в частности по цементу.
Телехов, видя, что Седюк молчит, указал на часы и просительно сказал:
- Первый час, Семен Ильич, Москва передает утреннюю сводку, у них сейчас восемь часов.
- Идите, - разрешил Караматин. Он встал и проводил. Седюка до дверей. - Я понимаю вас, - проговорил он, глядя по своему странному обыкновению не на Седюка, а в пространство. - : Вам на заводе работать, вся тяжесть пуска и освоения ляжет на ваши плечи. Естественно, проектные ошибки вас тревожат. Одно могу сказать: думайте! Вы человек свободный от иных дел - в этом ваше преимущество, - думайте, ищите. Время исправить ошибки, если вы их обнаружите, ещё есть, а мы не будем вставать на дыбы, ссылаться на вашу подпись на чертежах, говорить, что у нас нет времени к этому возвращаться, - это вам обещаю. А пока вы все-таки подпишите принципиальные схемы, чтобы не задерживать работы.
Седюк снова сел за свой стол. Через несколько минут вернулся Телехов и сообщил утреннюю сводку Информбюро: ничего нового, ожесточенные бои на подступах к Сталинграду…
Перед обеденным перерывом к столу Седюка подошел высокий, седой проектант - Седюк узнал в нем человека, встречавшего на вокзале пожилую женщину.
- Моя фамилия Романов, - сказал проектант, присаживаясь на свободный стул. - Слышал, вы теперь главный инженер медного будете? Не врут люди?
- Нет, правда.
- Помогите старику, - проговорил Романов, сильно волнуясь. - У нас с Назаровым, Николаем Петровичем, каждый день споры. Думал к Сильченко идти, да вот вы приехали, может, решите нас?
- А что именно?.. Простите, ваше имя-отчество?
- Василий Евграфович. Я заводской работник, Михаил Тарасович, тридцать лет у печи стою. Любую плавку по цвету пламени определю, по излому штейна скажу, сколько меди, - практик я. А Николай Петрович меня в проектанты определил. В жизни я чертежей не читал, а он слушать ничего не хочет: "Проектному отделу требуются металлурги", - вот весь, его сказ. Михаил Тарасович, все конвертеры Советского Союза знаю, на все пуски меня командировали, а тут положили мне синьку, линии путаются, и кажется мне уже, что и не знаю я вовсе конвертера и не видел его совсем. Увольте старика от чертежной доски, хоть на базу техснаба отправьте: буду комплектовать оборудование - все-таки практическое дело.
Седюк, слушая, присматривался к Романову. Вблизи было видно, что он уже стар, хотя и держится бодро. Руки его были бугристые, широкие, с короткими, мозолистыми пальцами. У Седюка шевельнулась неприязнь к Назарову: этот человек не только мало считался с желанием своих подчиненных, но и не мог определить, кто к чему способен. Седюк сказал Романову:
- Потерпите несколько дней, Василий Евграфович, я осмотрюсь, посоветуюсь с людьми, с Назаровым поговорю - может, найдется прямое металлургическое дело, что-нибудь ближе вам, чем техснаб.
- Спасибо, Михаил Тарасович! Не могу передать, как замучили меня эти бумаги и рейсшина. Старуха моя, Анна Ильинична, вчера два раза всплакнула над моим горем.
- Я видел - во время встречи на вокзале.
- Там по-другому… Сына у нас убили этим летом в Севастополе. Осиротели… Увидела меня и вспомнила Петю. Мать… Всем трудно, все страдают, да ведь от этого не легче ей.
Седюку стало неловко, что он нечаянно коснулся больного места. Он хотел было что-то сказать, но раздумал и отпустил Романова кивком головы. Прозвонил звонок. Телехов проговорил, собирая бумаги:
- Перерыв. Идите обедать, Михаил Тарасович.
10
Прежде чем идти обедать, надо было прикрепить карточки. Седюк шел не торопясь и думал о своих спорах с Караматиным. Несомненно было одно - он свалял дурака, вел себя как зазнавшийся мальчишка, свысока поучал и отчитывал, не имея на то никакого права… Еще хорошо, что с ним вежливо разговаривали, не сказали ему, что он попросту наглец. Он вспоминал свои замечания - и краснел и ругал себя. Подумаешь, гений, указал на темные места, сделал существенные открытия - у вас-де, ребята, что-то там не того… А что не того и где, собственно, там? Караматин - молодец, так и надо было: не ругался, не кипел, а просто читал и спрашивал: "Что можете вы по этому поводу сказать? Не предложите ли что-нибудь другое вместо этого?" И он молчал и боялся посмотреть в лицо - говорить было нечего.
- Да ведь прав я, прав, черт возьми! - крикнул он вслух, останавливаясь. - Ну и пусть они поиздевались надо мной, пусть! Дураков надо учить, чтоб не зазнавались. Но ведь все-таки я прав, хоть и не могу ничего толкового предложить: при таком проектировании завод только через год вылезет из пусковых болезней.