20.07.60
Слушаем пластинку – дуэт Джильды и Риголетто из 3-го акта. Исполняют Галли Курчи и де-Лукка. Гости слушают с благоговейным вниманием знатоков. Вдруг, в том месте, где Джильда повторяет несколько раз одну и ту же короткую музыкальную фразу, изображающую рыдание, один из гостей предупредительно вскакивает и бросается к патефону.
– Простите, я поправлю иголку.
Его останавливают жестом. Бедняга покрывается краской, неловко садится на место. Дуэт продолжается в полной тишине. Но все улыбаются.
За дверью кабинета врача:
"Я глубокий аналитик в отношении наблюдений. Доктор, не думайте, что я технический исполнитель отца! Я глубоко понимаю воспитание своих детей и чужих... Я ведь бывший работник органов, и очень глубокий аналитик всего сказанного..."
НА СУДЕ.
Обвиняемый, молодой парень, выступает против своей матери, свидетельницы:
– Моя бывшая мать...
Когда поднимаешь тяжелую штангу, надо шире ставить руки. Чем шире руки – тем вернее поднимешь. Когда собираешься писать большую книгу, надо как можно шире брать тему. Не бояться широты, тогда вытянешь.
Написать рассказ – "Сегодняшний день".
Художник долго искал тему, сюжет. Мучился. Мечтал найти что-нибудь яркое, оригинальное в сегодняшней жизни. Мечтал писать о современности. Сюжеты не приходили...
Тогда он решил: завтра я внимательно изучу весь свой день – завтрашний день. И найду в нем сюжет. Что бы там ни было. Только завтра. Обычный рядовой день.
Ю. В. мучился тем же. Об этом написан один из его лучших рассказов "Путешествие".
Какое чудовищное однообразие в названиях – все эти "светы, рассветы, огни, зори...". Не литература, а какая-то иллюминация.
Из человека можно сделать все что угодно. Можно сделать мартышку, можно сделать тигра, можно сделать гиену, осла, божью коровку. Труднее всего сделать из него человека.
На вернисаже. Картина имеет явный успех. Почему-то нет ощущения радости, счастья. Только – нервное напряжение... И мысль: забыл начистить ботинки! Ужасно тревожит эта мысль. Не выдержав напряжения, сбегает на второй этаж и бродит в одиночестве по тихим залам классиков.
Ощущение радости, счастья, удовлетворения приходит вечером – когда он дома, один... Вдруг все понимает!
ДЛЯ РАССКАЗА "ОШИБКА"
Человек совершил одну ошибку в жизни: решил, что он драматург. Когда-то, в юные годы, работая на заводе мастером, он написал для самодеятельности небольшую сценку. На вечере присутствовал случайно знаменитый режиссер. Он познакомился с автором и страшно пылко расхваливал его. Он назвал его гением-самородком! Он предложил написать ему большую пьесу для своего театра. Мастер, опьяненный внезапными похвалами, уходит с завода. Пишет пьесу. Дорабатывает ее с режиссером. Пьеса провалилась. Режиссер теряет интерес к автору, но тот уже "болен" литературой... Он считает себя драматургом. Затем двадцать лет беспросветной нищенской жизни. На завод возвращаться стыдно. Семьи нет. Несчастный автор пишет бесконечное количество пьес, которые нигде не идут... Это – психоз, мания. В памяти: день премьеры, публика, аплодисменты (двадцать лет тому назад).
А жизнь – безнадежно искалечена.
В этой житейской истории есть скрытый смысл. Ю. В. преследовала боязнь – не состояться.
В журнале "Знамя" требовали бесконечных переделок, доделок "Утоления жажды". Невольно возникал вопрос: "А вдруг они правы?" Понадобилось много лет, чтобы относиться к "пожеланиям" редакций спокойно, а к несправедливой критике – безразлично. А тогда... он пишет письмо в редакцию: "...Учтены все замечания, высказанные мне членами редколлегии "Знамени"... Роман оптимистичен, он приобрел точную политическую направленность: он направлен против последствий культа личности, против перестраховки и догматизма, которые еще имеют место и в делах строительства и в делах редакций..." Последняя колкость насчет редакций была маленькой местью за унижения. "Ошибка" была не в выборе пути, ошибки допускались в начале пути. Он это понял; я была свидетелем телефонного разговора по поводу его эссе "Тризна через шесть веков". Эссе было посвящено шестисотлетию Куликовской битвы, и "Литературная газета" собиралась его публиковать. Но послали на рецензию одному видному историку, и историк посчитал, что некоторые соображения и выводы автора не соответствуют общепринятому взгляду на давние события. Я услышала, как Ю. B. очень твердо сказал: "Нет уж, позвольте мне иметь свой взгляд и свою трактовку. Ну и что, что историк, все это принадлежит всем нам". Здесь не было самомнения и гордыни: несколько его рабочих тетрадей заполнены анализом русской истории, которую он знал отлично и много думал о ней.
Неожиданная запись.
У каждого мужчины должен быть холостой друг.
Ну да, конечно, если семейная жизнь складывается непросто. Есть к кому убежать. Эти "убеги" описаны в "Другой жизни". Сергей Троицкий убегал к некоему Федорову. А ведь был реальный Федоров. Странный человек, живший (или живущий и доселе) где-то возле больницы Боткина. Тоже книжник, но, кроме того, развязен, требователен и не так забавен, как Володя Блок. Федоров часто заявлялся без звонка, требовал денег в долг, выяснял отношения. Однажды во время мелкой ссоры сказал: "Лучше быть сифилитиком, чем лауреатом Сталинской премии". Ю. В. оценил гражданскую позицию Федорова, и высказывание вошло в наш домашний обиход. Если уж больно не хотелось чего-то делать, кого-то просить, чего-то добиваться, сообщалось, что лучше уж быть кем-то там, чем идти к такому-то.
Конечно, ходить и просить приходилось. (Ради родных и друзей.) Но какая это всегда была невыносимость, какое насилие над собой!
Впрочем, и со мной был случай. Одно время продукты можно было получить только благодаря талонам, которые выдавали в Союзе писателей. Раз в неделю. Пакеты были тяжелые, очередь за ними – особая, где-нибудь в сторонке от пустых прилавков и мечущейся в поисках пропитания толпы. Я попросила постоять и взять пакет. Ю. В. пришел домой в мрачнейшем настроении. Поставил пакет на скамейку, сказал, что уж лучше быть кем-то, чем стоять в такой очереди. А потом очень серьезно: "Ты не сердись, но я больше никогда не пойду в эту очередь. Не могу... Люди подходят, спрашивают: "Что дают?", а им в ответ гордое молчание. Гадость это все". Но вообще в домашнем хозяйстве участвовал охотно. "Да ладно, где-то мне это даже нравится", – отшучивался, когда я пыталась перехватить. Тогда было модно говорить "где-то это даже интересно", "где-то это полезно", вот он и иронизировал. Я все время перескакиваю, забегаю вперед, но иначе трудно. Вот, например, записи о поездке в Рим на XVIII Олимпийские игры. Жара и жуткий отель возле Центрального вокзала. Жара действительно была немыслимая, жара того света, он много раз говорил о ней и о том, как наш то ли бегун, то ли велосипедист совершил лишний круг, как падали без сознания на финише обезвоженные стайеры.
Через двадцать лет мы оказались в Риме вместе, и Ю. В. повел меня смотреть ту гостиницу. Мы бродили возле вокзала, в районе игорных заведений, порнокинотеатров и дешевых борделей. Наконец отыскали отель, где поселили советских туристов и корреспондентов, изгнав на время путан. Отель имел вид очень подозрительный, но Ю. В. с такой нежностью вспоминал, как вскарабкивались на четвертый этаж пешком, как душ можно было принять, только опустив монетку... Потом мы поехали в Остию, посмотреть место, где убили Пазолини. Увидели нищету русских эмигрантов, торгующих на пекле матрешками и павлово-посадскими платками... Черный песок Остии, длинный-длинный день, а вечером пришел Борис Закс и в разговоре почему-то сказал странное; сказал, что Ю. В. никогда больше не увидит Колизея. Я слышала, что у Закса репутация человека, невольно накликивающего беду, знала и не хотела, чтобы Юра с ним встречался. Ничего не имела против него, он не виноват, но встречаться не хотела. Юрий сделал вид, что просьбы не услышал, и я ушла гулять одна. Это была ссора. Ю. В. написал об этом в "Опрокинутом доме". Написал даже с какой-то скрупулезной достоверностью. И не забыл слова о Колизее, которые... исполнились.
Из Рима Юра вернулся к обыденному. Денег нет, заработать можно только рассказами на спортивную тему и киносценариями о спорте. А хочется писать другое. О судьбе отца, о судьбе людей из страшного серого дома на набережной, о человеке, у которого внутри есть стержень, и этот стержень гнется и гнется, под бременем жизни и обстоятельств, но не ломается, а "ломается" сам человек навсегда, непоправимо... Уходит в "другую жизнь".
Да еще старики думенковцы и мироновцы звонят, объявляются неожиданно с объемистыми папками, в которых "Все о Миронове". Требуют сварливо (а иногда и скандально), чтоб увековечил, написал правду. Но так просто сказать "напиши", а ведь для этого Монбланы архивов перелопатить надо, в Ростове отыскать свидетелей. Тут нужна спокойная безмятежная жизнь, а где ее взять?
Решил, что возьмет силой, самоустранением от всего. Его бромом, его "Ессентуками" стали чтение любимых авторов античности, поиск нужных книг, походы в ЦГАОР и в Ленинку.
Плутарх, Квинт Курций Руф, Ксенофонт Афинский... Журнал "Каторга и ссылка", рукопись Пархоменко, приказы 1918 года...
Из записей.
ПОВЕСТЬ О ДУМЕНКО.
Приказ Думенко. Октябрь 1918 года – по вступлении в пределы Астраханской губ. (по бригаде):
"...чтобы стали на страже твердой революции и без разрешения моего выданного мандата на таковое ничего не трогать, и товарищам глядеть, чтобы товарищи следили друг за другом и предупреждали всем своим беженцам, чтобы не нарушали порядка, дабы не вызвать астраханских граждан и калмыков к волнению..."
Взятие Новочеркасска. Январь 1920 года.
ТЕЛЕГРАММА КОМАНДАРМА 9
"Чудо-богатыри красноармейцы, командиры и комиссары 9-й! РВС-9 преклоняется перед вашей доблестью и самоотверженностью. Вы своей грудью сломили упорное сопротивление... Гнездо контрреволюции Новочеркасск под вашими ударами пал..."
Думенко отвечает:
"В лице корпуса выражаю благодарность за поздравление..."
Кампания против Думенко началась в январе. Коменданты штаба корпуса Носов и Ямковой показали, что Анисимов поручил им следить за Думенко – предупреждал о перерождении Думенко в Махно и предлагал убить его, если он выступит против советской власти.
Розенберг, зам. пред. РВТ: "...не увлекаться слишком подробным выяснением деталей, обстоятельств преступления. Если существенные черты выяснены – закончить следствие, ибо дело имеет высоко общественное значение; со временем это утрясется".
Это рекомендация революционного трибунала, как проводить процесс над Думенко. Так и провели. Мы еще узнаем о подробностях "дела" славного и несчастного комкора Думенко. В этой же тетради выдержки из рукописи не менее знаменитого Пархоменко. Кто-то из "стариков", бывших бойцов, дал Ю. В. эту чудом сохранившуюся рукопись.
"Богучарский отряд был организован как "Красногвардейский отряд" в феврале-марте 1918 года – из 100 человек. Зарплата в месяц: холостым – 150 руб.; женатым – 250.
Для оплаты наложили контрибуцию на местных богачей – 500 тысяч руб.
1918 год. Ночь на 1-е мая в Богучаре. 3 тысячи подвод с беженцами – советскими работниками с Украины.
1-е мая совпало с Пасхой.
Крестный ход у церкви в селе Журавке. Гонец Алексей Шкурин: 140 человек отряд.
Казаки спустили Шкурина живым под лед (отмечено Ю. В.). В мае 1918 группа красногвардейцев переоделась в немецкую форму и явилась в Монастырщину.
На исходе, при огромном стечении публики, красногвардейцы потребовали 3000 пудов овса, 5000 пудов пшеницы и 10000 рублей деньгами за то, чтобы свергнуть власть. Их опознали:
– Обман! Подвох! Бейте жуликов!"
9 августа 1918 года
Вход Краснова, белоказаков в Богучар.
"Завнаробраз" – Плетенский.
Бухгалтер Унаробраза – член Государственной Думы.
Внезапность, тишина – и вдруг казаки на улицах! Предатель – комендант города.
– А чего вы ругаетесь!
– Не можем с вашим братом балы разводить... На Украине тоже ваша коммуния беспортошная власть взяла, да им дали чесу!
Краснов, демонстрируя перед тысячами богучарцев связь с Европой, привел с собой англичанина и француза – потом оказалось, что это коммивояжеры московских фабрик "Цинделевского" и "Треугольник".
Казаки расстреливали пачками, только прикладами убили 64 человека.
ФАМИЛИИ – ХАНДРЫМАЙЛОВ.
Прошло около двадцати лет, и в романе "Старик", трагическом произведении о расказачивании, читатель прочитал: "Да что вы с ним балы разводите!" А еще Ю. В. очень внимательно следил за фамилиями, потому что зачастую судьба какого-нибудь Плетенского оборачивалась немыслимо, фантастично. Он мог оказаться начальником у Махно, мог – у красных, мог руководить восстанием белых, мог – бронепоездом красных, потому что "...ничтожная малость, подобно легкому повороту стрелки, бросает локомотив с одного пути на другой, и вместо Ростова вы попадаете в Варшаву... Путь подсказан потоком – радостно быть в потоке – и случаем, и чутьем, но вовсе не суровой математической волей. Пусть не врут! С каждым могло быть иначе".
И одновременно не оставляют мысли о романе "Гибель серого дома". Под таким названием был задуман роман "Исчезновение", поэтому – выписки истории борьбы в партии Ленина.
1921 год
30 января Ленин поручал Троцкому усилить "бешеную атаку на меньшевиков из-за Грузии".
Троцкий написал брошюру против меньшевиков.
Ленин требовал репрессий против меньшевиков. Задержание под арестом Рожкова Н. Н.
Конец января 1921 года
Из письма Ленина Уншлихту:
"Гласность ревтрибуналов – не всегда, состав их усилить "вашими" людьми, усилить их связь, всяческую с ВЧК; усилить быстроту и силу их репрессий, усилить внимание ЦК к этому. Малейшее усиление бандитизма и т. п. должно влечь военное положение и расстрелы на МЕСТЕ. СНК сумеет это быстро провести...
Поговорите со Сталиным и будет нужным считаете, покажите ему это письмо".
Ленин НЕ ХОТЕЛ отдавать ВЧК (ОГПУ) карательных функций – (оставлять их за ВЧК), как того хотел Уншлихт и ВЧК.
Судьба отца, принадлежавшего к старой партийной гвардии, мучила и притягивала. Да и вообще эта когорта для него всегда предмет особого интереса.
Старая гвардия была самоотверженна, но с амбициями, она была незаменима как моральная сила. Но Троцкий был чужим в старой гвардии.
Микоян в 1922 году говорил на съезде, что Троцкий государственный, но не партийный деятель.
...В 1922 году Троцкий предлагал строить первоначальное соц. накопление за счет рабочих, крестьян (кулаков) и нэпманов. Троцкий атаковал Рабкрин как вотчину Сталина.
Грузинский конфликт 1922 года. Выступление Троцкого против рабочей оппозиции.
В декабре 1922 года Ленин опять предлагал Троцкому стать первым зампредом Совнаркома.
Ленин якобы согласился на блок с Троцким против бюрократизма в партии, против Сталина.??
ЗАВЕЩАНИЕ ЛЕНИНА.
1922 год. Февраль.
В феврале 1922 Ленин волнуется из-за квартиры для Сталина.
Записка Енукидзе.
"...Квартира Сталина. Когда же? Вот волокита!"
ПИСЬМО К ВАРГЕ.
"Никогда не цитировать моих речей (текст их всегда плох, всегда неточно передан), цитировать только мои произведения"(!) Ю.В.
В декабре 1922 года Сталин еще не знал о блоке Ленина с Троцким. Но чувствовал опасность и создал в Политбюро фракцию с Зиновьевым и Каменевым против Троцкого.
Зиновьев был сложный, неуравновешенный характер. Большой трус. То – свирепый, то – неуверенный в себе. Ленин о нем: "Если Зиновьев не боится, это только значит, что нечего бояться". Впадал в панику!
Каменев был более устойчив. Но ему не хватало воображения Зиновьева.
Томский и Рыков были предубеждены против Троцкого, а Каменев дружил с ним.
Сталин начал свои первые атаки против Троцкого в 1923 году.
Инсинуация – что Троцкий хочет занять место Ленина. Это было самое больное для Троцкого.
В это же время Троцкий узнал о письме Ленина Сталину по поводу оскорбления последним Крупской.
Ленин якобы просил Троцкого не проявлять мягкотелости и не заключать компромисса со Сталиным. Однако Троцкий решил проявить великодушие. Он заявил Каменеву, что не будет требовать наказания (?) и смещения Сталина.
Троцкий – которому было поручено разбирательство "грузинского дела" – пощадил Сталина.
Он сам расчищал дорогу своим противникам.
Ни один современник, и Троцкий тоже, не видели в Сталине угрожающей фигуры.
XII СЪЕЗД. РАЗВИТИЕ НОВОЙ БЮРОКРАТИИ
Троцкий молчал на съезде по вопросу о внутрипартийной демократии, не поддержал грузин и украинцев. Троцкий призывал к единству, так как "партия всегда права".
После 12-го съезда Сталин стал хозяином положения. Он подчинил своей воле аппарат партии, постепенно убирая с видных постов сторонников Троцкого. В ЦК у него было лишь три активных сторонника: Раковский, Радек и Пятаков.
Дзержинский добивался в Политбюро решения о том, чтобы всякий член партии доносил ГПУ об агрессивных действиях против партийного руководства. Троцкий выступил против этого предположения. Он возобновил критику экономической политики. Обострились разногласия. Возник спор об изменениях в Реввоенсовете (Лашевич или Ворошилов?). Троцкий подал в отставку со всех постов и просил отпустить его на революционную работу в Германию. Зиновьев тоже просил.
Троцкий ушел, хлопнув дверью. 15 октября распространилось "письмо 46". Они требовали отмены постановления о запрещении фракций, которое использовалось одной фракцией для прикрытия диктатуры над партией.
Неопубликование "письма 46" вызвало подозрения, слухи... 8 ноября Зиновьев торжественно обещал восстановление внутрипартийной демократии. "Правда" открыла дискуссию. 1/3 партии была с оппозицией, возбуждение в Университете...
Провозгласили курс, гарантирующий свободу критике и свободу высказываний внутри партии.