Из дневников и рабочих тетрадей - Трифонов Юрий Валентинович 19 стр.


Революция, анархия, безверие – за которым следует всадник, имя которому смерть".

ЭТО ЕСТЬ КОНСПЕКТ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЖИЗНИ.

"Душа русского народа.

Как и всякая душа, она – трехсоставна. В составе всякой души есть начало СВЯТОЕ, специфически ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ и ЗВЕРИНОЕ. В русской душе специфически человеческое несоразмерно мало (по сравнению с другими народами). В русском человеке, как в типе, наиболее сильными являются два начала – святое и звериное.

Поэтому в России так долго не было революции. Революция есть порождение срединного, гуманистического слоя человеческой породы.

Революция это не бунт.

Просвещение, культура заменяли СВЯТОЕ начало в русской душе ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ.

В Революции во многом повинна ЦЕРКОВЬ – в ее чрезмерной охранительной политике.

В роли СОВЕСТИ церковь со времен Петра I НЕ ВЫСТУПАЛА.

Григорий Распутин – первый и крупнейший деятель русской революции, ибо он был выражение загнивания церкви. Он вызвал ответ: "довольно!" Он преступил предел.

Подвиг долготерпения России".

Если для работы в архивах, для конспектирования разных текстов годились толстые тетради в клеенчатых обложках, то для самого главного (на мой взгляд), для замыслов и первых набросков будущих романов и повестей Юра почему-то выбирал тонкие школьные тетрадки.

На обложке одной из тетрадок написано: "Романы. Конспекты". 1965 год.

"Мало кому так повезло, как Горику: он учился в самой лучшей московской школе. Она была, разумеется, лучшей не по отметкам и поведению, какими отличались ее ученики – это все ерунда – а потому, что ни одна школа в Москве не была расположена в таком живописном, великолепном чрезвычайно ответственном месте: на Софийской набережной, как раз напротив Кремля. Здание было старинное, очень красивое, в нем и до революции помещалась гимназия. Перед домом был сад с большими деревьями, и сразу за оградой, за асфальтовой лентой набережной текла Москва-река и над нею возвышался недвижный и прекрасный, как переводная картинка, Кремлевский холм с башнями и дворцом. Этот дворец строго заглядывал в окна школы, и учителя часто использовали его молчаливое присутствие в своих корыстных, педагогических целях. "Мы должны помнить, – говорили они, – что находимся как бы под неотступным и зорким взглядом и было бы очень стыдно, ребята, именно нам, именно нашей школе..."

Набережная Москвы-реки была выложена серыми гранитными плитами, парапет тоже был гранитный.

Весною, когда открывался асфальт и апрельский воздух дышал теплом и каникулами, школьники выбегали на переменах без шапок, без пальто, во двор и на набережную. Особенно заманчивой была набережная. В ее просторе, залитом солнцем, в ее асфальтовой чистоте была какая-то тревожная притягательность.

Там, возле реки, носился ветер свободы. Выбегать на набережную запрещалось и однако..."

1 Горик. Школа. Набережная. Левка. Первое известие о пещерах.

Выговор – за хождение по парапету.

2 Вадим – девятнадцатилетний двоюродный брат Горика. Живет у них в семье. Его любовь. Он проводит ночь у Наташи и видит, как приехали за кем-то.

Это – сюжеты из "Дома на набережной" и "Исчезновения".

Лидия Александровна когда-то была очень красива. "Самая красивая девушка Москвы". Училась в ИНЯЗЕ. У нее была какая-то темная история с югославами, ее даже выселили из Москвы на короткое время. Ее мать – домашняя портниха.

С Борисом сошлась потому, что он был из "сытого дома". Его отчим был крупный чин в ГБ, чуть ли не помощник самого Б. Настоящий отец Бориса – известный в прошлом деятель партии, уничтоженный в 1937 году, Прохоров, он же Ривкин. Мать его, Ольга Константиновна, урожденная Курятинская, красивая женщина, вышла замуж за отчима Александра Ивановича в третий раз. С Прохоровым-Ривкиным она разошлась в тридцать пятом году. Второй ее муж был скульптор Кочергин, невозвращенец. В 1937 году остался во Франции.

Ольга Константиновна вышла замуж за Александра Ивановича, познакомившись с ним на деловой почве: во время допросов по поводу Кочергина. Она от Кочергина отказалась.

Борис Николаевич Ладейщиков

У Бориса есть сестра Варя.

Она – совсем другой человек. Твердый, с принципами. Резко порвала с матерью, когда та ушла к А. И., и с братом тоже. Уехала на Урал, в Челябинск, там вышла замуж за рабочего. Работает санинспектором района.

Путь Бориса. Во время войны служил в войсках ГБ, в Москве. На фронте был всего три раза, в командировках. В 1946 году демобилизация – обнаружили порок сердца. Поступил в институт международной журналистики. Там его выдвинули в партбюро. В 1948-49 годах, в период борьбы с низкопоклонством был одним из закоперщиков этой "борьбы". На его совести изгнание профессора Зибера, историка. Он не был главным, но участвовал. Однако карьера Бориса не очень-то делалась. Он был ленив и не до конца подонок. Это ему мешало. Учился он тоже посредственно, но его сильно подпирал отчим.

Не доучившись, с 4-го курса – ему просто надоело учиться – Борис поступил в какую-то таинственную школу переводчиков. В 50-м году – пик его успехов. Отец подарил ему "Форд". Он сблизился с сыном Сталина на почве спорта. Знал Боброва; пропадал на играх и тренировках ВВС. Школу переводчиков он так и не закончил, отец устроил его на радио спецкорреспондентом. Он несколько раз ездил за границу на спортивные состязания: т. к. ни в чем не понимал, кроме немного, спорта. Жил он прекрасно: отцовская дача (кроме казенной у него осталась дача Ольги Константиновны, вернее – бывшая дача скульптора Кочергина), машина, стадион, рестораны "Москва" и "Националь", сентябрь всегда в Сочи. Смерть Сталина, арест Берии – резко нарушают этот ритм. Александра Ивановича увольняют, лишают звания.

Он в 1956 году умирает. Их выселяют из Дома Правительства. Дают двухкомнатную квартиру на Можайском шоссе. Из радио его, разумеется, выгоняют. Он устраивается администратором в Динамовский спортивный клуб. Начинает пить. Делать ничего не умеет. Старые друзья исчезли. Но – Ольга Константиновна была энергичная женщина. Она не сдается, и тут она вспоминает про Прохорова-Ривкина, отца Б. Добивается его реабилитации и посмертного восстановления в партии. Доказывает, что была его единственной женой, – ибо после 1937 года он не женился. Родственников у него не осталось в живых. Ей удается получить кое-какую компенсацию за Прохорова-Ривкина. Если б в Москву вернулся царь – Ольга Константиновна и тут была бы на высоте.

Но Борис – совсем не то... Он оказался беспомощным. Его считают подонком.

Конечно же, Борис и вся его история – это история Левки Шулепникова из "Дома на набережной", а Ольга Константиновна – его мамаша Алина Федоровна. Еще одна история, которая через десять лет войдет в "Дом на набережной".

Профессор Зиберов Николай Арнольдович – в 1949 году изгнанный из ИМЖ за космополитизм. (Несколько недель тогда он каждый вечер ждал, что его арестуют. Жена его помешалась и умерла в сумасшедшем доме. Он остался совершенно один.)

Взятое в скобки Ю. В. вычеркнул.

Расправиться с ним было непросто. Сначала нанесли удар по его жене Евгении Семеновне. Она преподавала в институте немецкий язык. Язык она знала блестяще, так как родилась и выросла в Германии, немецкая еврейка, в 1934 году бежала в Советский Союз.

К ней придрались за то, что она не имеет советского высшего образования и не может, следовательно, преподавать в советском Вузе. (Она окончила университет в Берлине в 1924 году.) Николай Арнольдович был потрясен. Он заявил, что если Евгению Семеновну не восстановят, то он подаст в отставку, директор хладнокровно ответил ему: "Что ж, мол, поделать? В отставку так в отставку". Тогда-то он понял, что удар нанесен по нему. Группа студентов, в том числе Игорь Карагодин – пошла к директору с петицией в защиту Николая Арнольдовича. Его тут же обвинили в том, что он подговаривает студентов, создает "блоки" и т. д. Короче говоря, летом был объявлен конкурс на замещение вакантной должности зав. кафедрой новой и новейшей истории: специально, чтобы выжить Николая Арнольдовича. Молодой энергичный и во всех отношениях проверенный доцент Власиков нацеливается на место Николая Арнольдовича. Он парторг факультета. Он – ученик Николая Арнольдовича.

Николай Арнольдович: "Сережа Власиков!"

Николай Арнольдович все-таки держит конкурс – это унизительно, но надо жить, ибо устроиться куда-то в другое место пока невозможно. Зав. кафедрой он, конечно, не проходит, но остается преподавателем. Его начинают методически выживать, поручают подготовить доклад о низкопоклонстве и затем обвиняют в том, что он "протаскивал низкопоклоннические идеи".

Изгнание! Ждет ареста. Несколько страшных недель. Особенно переживает жена, из-за ее мук страдает Николай Арнольдович.

Жена помешалась и умерла в сумасшедшем доме.

Николай Арнольдович куда-то писал, жаловался, но безрезультатно. Главный враг, откровенный и явный был директор Косов. Хитрый и скрытный – доцент Власиков. Технический исполнитель – Борис. Он выступил на собрании, сказал, что Николай Арнольдович приглашал студентов домой, просил организовать петицию и т. д.

Почему он это сделал? По глупости, легкомыслию, потому что не привык серьезно относиться к жизни. Кроме того, у него была личная неприязнь к Николаю Арнольдовичу: тот его резал на экзаменах, не считаясь с громкой фамилией отчима.

Николай Арнольдович живет мыслями о мести Косову.

Косов – доктор филологических наук, у него есть несколько книг по русской журналистике двадцатого века, статьи. Николай Арнольдович решил изучить все досконально, что написал Косов. Где-то должен быть криминал! Два месяца кропотливой работы в Ленинской библиотеке. Ни к одной из своих работ Николай Арнольдович не готовился так тщательно. И, наконец, – нашел! В одной статье Косов упоминает либерального публициста десятых годов, упоминает очень благожелательно. Николай Арнольдович раскапывает дальнейшую биографию этого публициста – Гринцевича – и выясняет, что в эмиграции он оказался близок к фашизму, жил в Германии, печатался в белогвардейской печати. Во время войны печатал ярые антисоветские статьи (антисталинские!).

Это было именно то, чего он так страстно искал! Последовало письмо в ЦК о том, что Косов пропагандирует в своих работах фашистов. Кроме того, он сообщил об этом декану Иванову, который, как ему было известно, втайне ненавидел Косова и мечтал занять его место. Над Косовым разразилась гроза: его очень быстро – удивительно быстро! – сняли с директора, исключили из партии, уволили из многих других мест. Он превратился в ничто, в мразь. Тяжелейший инфаркт. 4 месяца в больнице. С огромным трудом он восстановился в партии, но никакой работы ему не предлагают.

В это время умер Сталин.

Вскоре Косов устраивается преподавателем в рязанском педагогическом институте. Он раздавлен. Второй инфаркт. Он прекращает всякую работу, уходит на пенсию, живет в Снегирях на даче, выращивает огурцы, картошку, лук-порей... Но и Николай Арнольдович особенно не процветает после смерти Сталина. Его угнетают одиночество и память о гибели жены. В ИМЖ он все-таки не вернулся – Иванов, ставший директором, не захотел его брать. Книг его не печатают. Работы в издательствах не дают. Он преподает в областном институте. Одиночество, одиночество! Новые люди, молодые, ловкие, прыткие...

Больше всего на свете ОН ЛЮБИЛ ЖЕНУ (выделено Ю. В.). После ее смерти у него не стало цели в жизни. Была временная цель – месть. Он достиг отомстил. Что дальше? В своей старой квартире на Рождественке он жить не мог. Все напоминало о жене. Он добровольно сдал Моссовету свою большую двухкомнатную квартиру в 46 метров и получил маленькую однокомнатную 27 метров, на Юго-Западе. Это тоже было непросто устроить. Все непросто! Ну вот он устроил... Что дальше?

Он мстил не за себя, а за жену.

Иванова давно уже нет в ИМЖ. Его сняли вскоре после 53 года. Зато процветает Сережа Власиков. Он стал доктором, зам. директора по учебной части. Преподает в Университете, ездит за границу. Его девиз: "Не надо педалировать". "Не надо перебарщивать". После 56 года, после XX съезда Власиков особенно бурно процветает. Он становится одним из борцов против последствий культа личности. Однажды он сказал Николаю Арнольдовичу: "Как жаль, что Вы не были тогда репрессированы! Восстановить Вас было бы пара пустяков..." "А то, что я ждал этого со дня на день и потерял на этом страхе жену?" "Да, но формально Вы не репрессированы и потому не можете быть реабилитированы!"

Интересная история. Мне кажется, она не выдумана, она – из жизни. Возможно, что и фамилия Зиберов подлинная. В доме, где прошло мое детство, жил профессор Зиберов. Может, это и был тот самый? Некого спросить, мама умерла.

Конечно, эта история послужила канвой для коллизии с профессором Ганчуком в "Доме на набережной", а жена Зиберова – Евгения Семеновна превратилась в Юлию Михайловну и биография та же. Власиков в романе стал Вадимом Глебовым... И вот еще что важно. История эта интересна еще и потому, что самым гнусным пороком Ю. В. считал мстительность. А здесь этот порок разрушает личность и жизнь мстителя.

Ю. В. любил цитировать слова Шопенгауэра о том, что талант – это тот, кто попадает в цель, в которую не могут попасть другие, а гений – это тот, который попадает в цель, которую НЕ ВИДЯТ (выделено мной. – О. Т.) другие.

Характер и судьба Власикова подтверждают: Юрий Валентинович в 1965-м прозрел и то, что произойдет через тридцать лет. Сколько бывших секретарей обкомов, секретарей комсомольских, докторов наук, доказывавших преимущества социалистического строя перед капиталистическим, влились сейчас в передовой отряд демократов – сторонников рынка. Особенно ярятся бывшие комсомольцы, уж такие прогрессисты, уж такие ниспровергатели бывшего режима, будто память им отшибло начисто. Только привычка ПРИСАСЫВАТЬСЯ выдает их. Присасываются к банкам, к губернаторам, к литературе, к именам незапятнанным, да ко всему, что приносит выгоду. Этакие "телята" при любом капитале – денежном или моральном. Нет, не телята, Ю. В. называл их "железными малышами" и знал, что они переживут любые времена и будут "в порядке".

В этой же школьной тетрадке запись. Она – словно пружина, которая потом сработает в "Обмене", в "Долгом прощании", в "Другой жизни".

Курдин Александр Евгеньевич – 36 лет.

Кандидат филологических наук. Научный сотрудник Института Филологии Академии наук.

Женат. Имеет дочь десяти лет.

Пишет какую-тo книгу, научный труд, о каком-то писателе XIX века, так называемом революционном демократе. "Демократические взгляды и просветительская деятельность И. Г. Златогорова". Пишет, постепенно понимая, что все это никому не нужно и не интересно.

НЕОЖИДАННО (выделено Ю. В.) берет отпуск на полгода и уезжает рабочим на лесоповал, в Сибирь.

Жена Курдина – Ася, 32 года. Учительница начальной школы. Не понимает мучительного недовольства собой Курдина. Полная, кровь с молоком, веснушчатая хохотушка.

Их жизнь, на первый взгляд, отлично устроена. Они строят двухкомнатную квартиру. Ася не хочет жить с матерью Курдина. Она ее не любит.

Борис – шофер такси. Из бывших.

В 1965 году были написаны первые главы "Исчезновения". Он прочитал их близким людям. Александру Гладкову и Льву Гинзбургу понравилось, правда разное и по разным причинам. А вот дома... Здесь, мне кажется, стоит дать страницы из дневника его жены. Они многое объясняют в его жизни.

"Повесть будет плохая. Во-первых, он гордится своей принадлежностью к классу большевиков-бонз, которые жили в доме правительства. Все воспоминания детства слюнявы и неестественны. Себя надо показать с хорошей стороны, мать тоже, большевика-отца тоже, сестра тоже светлая личность и т. д. А потом пришел 37 г. и все разрушил. История, в которой пострадала семья Трифоновых. Все это правда. Но в его воспоминаниях вся семья так маскируется, что читать скучно, а описание елки в большой квартире подобно Чарской. Да, дает мой муж! А ему надо уехать, плохо и трудно пожить, получить какое-нибудь потрясение и написать роман о рабочем классе или крестьянстве навроде папочкиных "Сталеваров", над которыми он криво усмехается.

...Ю. конечно противный парень. Я люблю труд писателя, понимаю в литературе, я могу любить его, мне не нужны другие, но он так мало уделяет мне внимания, так дразнит мою ревность унизительно и зло – что он мне делается ненавистен... и я найду другого человека... А когда мы спорим, он говорит, что отравила жизнь прежним мужьям, не ужилась ни на одной работе, ничего не добилась с моим голосом, потому что ленива и не могу делать усилий над собой... И тогда во мне поднимается что-то... Сейчас я начала лучше себя чувствовать, перестала собачиться и решила писать дневник. Раз он писатель и ночи напролет строчит, я тоже буду писать. Продолжу свой дневник, который забросила много лет назад. Но уж теперь не оставлю его неосторожно на виду, он наверняка прочел все и о моих мыслях, когда не стало... тоже".

Что здесь можно сказать?

Поведать о любви двух людей и о том, как и почему эта любовь ушла?

Или о трагической судьбе красивой женщины солистки Большого театра Нины Нелиной?

Но как рассказать о горькой непоправимости жизни?

Это умел Юрий Трифонов, заплатив за свой дар страданиями.

В романе "Время и место" есть эпизод, когда писатель Никифоров спрашивает свою жену, которая была любовницей всесильного государственного деятеля, что она почувствовала, когда узнала, что тот ушел из жизни. А может, на самом деле Ю. В. прочел записи Нелиной лета 54-го о смерти...? Впрочем, неважно. Важно вот что: запись в его дневнике.

"Во время ссор и скандалов Нина кричит, выбалтывает непоправимое. Иногда мне кажется, что она больна душевно. Но уже очень скоро она другая... глаза у нее словно выцветают".

Дневники умершего человека субстанция деликатная (если не писались специально для потомства). Публикуют их обычно близкие родственники как свидетельство жизни человека и как документ эпохи.

А здесь нет ни родственных уз, ни поручения ушедшего. Свидетельство времени? Да, пожалуй (свидетельство и времени и нравов).

Много лет тому назад, сразу после смерти Нины, ее родители организовали травлю Ю. В. Сделав купюры, касающиеся "другой жизни" дочери, они оставляли самое горькое, написанное в минуты, мне кажется, помрачения. Такие минуты бывают у любого человека, в любой семейной жизни (вспомним дневники супругов Толстых), и то, что можно довериться бумаге, есть, на самом деле, самый надежный способ самоизлечения, или, как писал Ю. В. по другому поводу, "выблевывание того, что мешает жить дальше, отравляя организм".

А ведь Ю. В. в "Другой жизни" сказал, что семейная жизнь – организм, и, как всякий организм, может быть здорова и может быть больна, и, как всякий организм, достигает и времени расцвета и часа смерти.

Назад Дальше