Дневники Нины мне принес человек, когда-то работавший в редакции толстого журнала. В его журнал, как и во все другие, эти дневники принесли мать и отец покойной Нины с требованием опубликовать. Страницы стали достоянием многих, приближенных к жизни редакции, людей.
Можно представить, что пережил в те времена Ю. В. Недаром он любил повторять слова Бальзака о том, что главное для писателя – это выдержка. Но чернь не должна об этом догадываться.
Прошло много лет. Уже давно нет ни Нины Нелиной, ни ее мужа Юрия Трифонова, в котором она никак не хотела видеть писателя огромного таланта, которого стремилась подогнать под образчик преуспевающего "советского писателя". Он не поддавался. Это и вызывало гнев и раздражение. И еще... видела, как уходит любовь. От отчаяния, от непоправимости ухода делала все новые и новые ошибки. Она любила Ю. В., но своей измученной, искалеченной душой не могла понять, что нельзя заставлять человека быть ДРУГИМ.
Ю. В. никогда не говорил о Нине дурного слова. Однажды сказал ироническое: "Нина думала, что я буду получать премии каждый год". Нина присутствует почти во всех произведениях Трифонова. Это и Ляля в "Долгом прощании", и Рита в "Предварительных итогах", и в чем-то Ольга Васильевна в "Другой жизни". Ю. В. изживал свои тайные раны в творчестве. Мне кажется, что те, что были связаны с Ниной, – изжил. Последнее, очень трезвое "прости" и "прощай" он сказал ей в своей последней книге-исповеди "Опрокинутый дом". Разве не символично, что рассказ, посвященный когда-то Нине, "Воспоминание о Дженцано" превратился в другой под названием "Кошки или зайцы"? То же о Дженцано. И там есть слова: "Разумеется, мало радости узнать, что когда-то тебя изумлявшее и делавшее счастливым оказалось фальшивкой и ерундой". Сердце Нины разорвалось от отчаяния, в предчувствии этих слов.
Так зачем приводить отрывки из ее дневников? Но ведь это подлинное свидетельство его жизни. Свидетельство его выдержки.
Когда-то, незадолго до смерти, он сказал мне: "Почему мы с тобой такие несчастливые?!"
Ответ на этот вопрос есть: "Где капля счастья, там на страже иль преступленье, иль порок". А иногда и то и другое вместе. Нина была красивой, талантливой, неистовой, необузданной, а молодость ее пришлась на времена, когда преступление и порок ломали и калечили не одну ее судьбу, не одну ее неповторимость.
И еще. В этой, а не в какой иной ситуации истоки образа Никифорова во "Времени и месте". Никифоров был писателем, который НЕ ХОТЕЛ знать правду о жизни, им владел страх "узнать", который Ю. В. назвал синдромом Никифорова. Ю. В. тоже не всегда хотел знать правду, отсюда бегства в Туркмению и многолетнее молчание.
1966-й начался хорошо. Ю. В. отнес "Отблеск костра" в издательство "Советский писатель", кое-что добавив из того, что "не прошло" в "Знамени". Верочка Острогорская (редактор) сделала вид, что вставок не заметила.
В июле был чемпионат мира по футболу в Англии, и Ю. В. здорово повезло: журнал "Физкультура и спорт" направил его на чемпионат в качестве собственного корреспондента.
Вот некоторые отрывки из дневника Ю. В.
Президент ФИФА С. Роуз призвал футболистов играть корректно. "Дейли экспресс" взывает "Готовьте полицейских к чемпионату мира!"
5 июля
ВВС (Би-Би-Си). Английская гадалка об исходе чемпионата: над каждой страной властвуют определенные созвездия. Над СССР, например, созвездие Водолея.
Выиграет Аргентина, так как 30 июля звезды, благоприятствующие этой стране, будут находиться как раз над Буэнос-Айресом.
Народы играют!
По сведениям статистического ежегодника, за десять лет – с 1882 по 1891 год, Германия издержала 37 177 500 колод карт. Каждый взрослый немец тратил на игру в карты 684 часа в год, или, считая рабочий день в 8 часов, 85,5 дня в году.
Не отсюда ли корни фашизма? Выиграть все одним махом, рискнуть, поставить все на карту. Гитлер – безусловно, мировой картежный игрок.
Отсюда, с одурманивающих, отупляющих картежных столов, поднималась угарная идея фашизма – переменить судьбу! Стать властелином судьбы!
Не игрок ли и всякий, кто, на свой страх и риск, решается на шаг, ведущий к мировым последствиям? Находиться на подмостках, на глазах у миллионов – тоже игра. Человек, облепленный, засаленный миллионами жадных взглядов; лицо, лоснящееся от чутких взглядов.
Тренер сборной страны, готовящейся к чемпионату мира – тоже игрок. И какой игрок! Он может выиграть все или же все проиграть. Третьего не дано. Как же хочется ему заглянуть в будущее, угадать, что будет через месяц.
11 июля
Перелет Москва – Амстердам – Лондон – Ньюкастль – автобус в Сандерленд. Вылетели в 10.30, прибыли в Сандерленд в 1 ч. 30 ночи по московскому времени.
В Лондоне провели около шести часов. Проезжали Гайд-Парк, Пикадилли.
КОРЕЙСКАЯ ЗАГАДКА?
Корейцы создали атмосферу тайны и неизвестности вокруг своей команды. В Москве на аэродроме они отказались отвечать на вопросы, тренер говорил какую-то чепуху. Отказались разместиться в гостинице, и все 70 человек поселились в посольстве. Поехали в ГДР, там должны были сыграть два матча с немецкими командами. Корейцы вдруг отказались играть. Немцы были в панике: они надеялись этими играми как-то окупить свои расходы на прием и содержание громадной делегации. Затем корейцы сказали, что они ПОКУПАЮТ (выделено Ю. В.) две игры, то есть берут все билеты, но никто не должен присутствовать. Они играли с двумя клубами первой лиги 3:1 и 3:3.
Специальные люди из сопровождения корейской команды следили за тем, чтобы не появилось ни одного человека на трибунах. Немцы взмолились: дайте посмотреть хоть руководству города и представителям советского командования. Корейцы с трудом разрешили. По некоторым сведениям coach нашей сборной Н. Морозов тайком прибыл в ГДР и смотрел игру из палатки, нашей военной палатки (под видом офицера?)
Корейцы были быстры, резки, били хорошо и хлестко без обработки. В Англии они продолжали нагнетать атмосферу тайны. И они добились своего. Наша команда вышла на поле, объятая волнением и даже страхом перед неведомым. У Хусаинова, Сичинавы ничего не получалось от мандража. Остальные тоже играли скованно. Один Банишевский был молодцом. Публика болела за маленьких корейцев, одетых в нашу форму: красные футболки, белые трусы.
Наша команда играла очень плохо, хотя корейцы – еще хуже. Корейская загадка оказалась блефом. Нельзя, изолировав себя от всего мира, добиться результатов. Футбол – искусство коллективное, всемирное. Надо встречаться, узнавать, учиться у других.
16 июля
Автобусом в Эдинбург. Город изумительной красоты. Громадная скала в центре, на ней – замок Марии Стюарт. Шотландская стража в юбочках у ворот. Рыжеволосые коленки солдат.
Вдоль подножья скалы – сад и центральная улица Princesstreet. В саду стоят большие скамьи с табличками: "дар такого-то в память того-то". Память – скамейки в городском саду! Сиди и вспоминай. Это – недавнее изобретение.
Темные камни – из них сделан город. Шотландцы – народ, устроивший свою жизнь на скалах.
Я и Малюгин ехали с какой-то комсомольской группой. Они пели всю дорогу "Подмосковные вечера" и тысячу других песен.
Я помню рассказы Юры об этой поездке на чемпионат по футболу. Что там произошло с судьей Тофиком Бахрамовым, присудившим кому-то какой-то гол, – не поняла. Помню – Юра оправдывал Бахрамова.
А вот смешное – запечатлелось живо. Как сейчас вижу Юру, изображающего членов делегации. У него, кроме дара рисовальщика, был еще и незаурядный актерский дар. Трудно поверить, при его медлительности и серьезности, что он был блестящим комическим актером.
Он очень смешно показывал, как люди в больших кепках, вглядываясь через окно автобуса в проплывающие мимо витрины, сообщали громко: "Что-то я нэ выжу здэсь хороших товаров". Как по дороге назад из Эдинбурга они плясали в проходе, припевая "Будэм петь, будэм веселиться!" В Эдинбурге Юра оказался благодаря своему другу драматургу Л. Малюгину. Юра сидел и не спеша завтракал, когда в зал влетел Малюгин.
– Давай, быстро, автобус на Эдинбург сейчас уходит!
– Но...
– Да бросьте, обойдетесь без яичницы, быстрее!
Особенно мне запомнился рассказ о сталеваре, победившем в какой-то хитрой викторине и выигравшем поездку в Англию. Поездку попытались зажать начальники из Спорткомитета, но не на того напали! Свердловский сталевар пробил свои права и оказался в группе туристов. Он был несказанно счастлив! Рядом – А. Старостин, Л. Яшин, все звезды футбола.
В Гайд-Парке он кинул клич: "Сыграем! Лев – на ворота! Толян, будешь правым! Юра – вставай в центр!"
"Руководитель" группы был в ярости. "Прекрати немедленно!" – шипел он.
– Да здесь можно играть!
– А я запрещаю!
– Да пошел ты!
– Ты больше никуда никогда не поедешь!
– А я без тебя это знаю! Толян, пасуй, пас!
22 июля
Трагическая и сенсационная игра Корея – Италия.
Все были убеждены, что итальянцы разгромят корейцев. Во второй половине дня стало холодно, начал накрапывать дождь.
Корейские журналисты в ложе держались очень уверенно, улыбались. "Мы будем играть на выигрыш!"
Итальянцы слишком уж красивы для большого футбола. Маццола, Баризон, Факетти, Ривера – кинозвезды, а не футболисты. Они не приспособлены к жесткой игре.
Стадион поддерживает корейцев. Итальянцы размахивают флагами и кричат: "Форца Италиа!" Первые пять-шесть минут было, по меньшей мере, два момента для взятия ворот корейцев.
Корейцы приехали воевать, а итальянцы красоваться...
Итальянские журналисты, живущие в нашем отеле, представляющие 30 крупнейших газет, заставили Фаббри приехать на пресс-конференцию, он приехал. Его помощник встречал журналистов, рассаживал, что-то говорил...
Вдруг один старик ударил кулаком по столу:
– Как вы смеете улыбаться, когда вся страна плачет?!
Фаббри стоял, скрестив руки. У него был вид Наполеона после Ватерлоо. Он отказался давать оценки отдельным игрокам, сказав, что должен сначала поговорить с каждым в отдельности, а они слишком подавлены. (Конференция происходила наутро после игры.)
– Никто не убит так, как я.
У него контракт еще на 4 года с итальянской Федерацией футбола – 15 000 лир в год. До 1970 года.
– Я сделаю полный отчет Федерации футбола, а там пусть они делают свои выводы.
Итак. Итальянская Федерация может получить голову Фаббри, но... за 60 000.
Фаббри больше всего обвиняли за отбор игроков. Он взял всю вину на себя. Итальянские газеты полны гнева.
После возвращения из Англии – снова рутина. Газетные очерки про Гидроуглемаш, о выставке "Интероргтехника-66"... Ссоры дома. Откуда-то взялась книга, написанная Эугеном Леблем и Душаном Покорным о процессе над Сланским. Книга на немецком, изданная на Западе. Ю. В. переводит, конспектирует подробно рассказ о чудовищных издевательствах над бывшим партийным руководителем и его "подельщиками".
И вдруг, казалось бы, совершенно неожиданные записи из книги Корлисса Ламонта "Иллюзия бессмертия".
Джорж Сантаяна: "Подлинная мудрость состоит в отказе от собственных иллюзий, с тем, чтобы успешнее достигнуть осуществления своих идеалов".
ИОВ: "Если человек умрет, то будет ли он снова жить?"
Уильям Джемс: "Для огромного большинства людей белой расы религия означает, прежде всего, бессмертие – и, пожалуй, ничего больше. Бог есть создатель бессмертия".
"Если бы привилегия вечной жизни была предметом сбыта, она продавалась бы дороже всех товаров, когда-либо предлагавшихся человечеству". Эвери Грейтс
Бессмертие – выше чем Бог?
Христианство победило как религия, побеждающая смерть. Великий обман. То, что желалось.
Записи не случайны. Юрий Валентинович переживал глубочайший душевный кризис.
26 сентября на курорте Друскеники, куда она поехала одна, умерла его жена Нина Нелина. Ей было 43 года.
Надо было преодолеть "мертвую точку" и жить дальше. Несколько дней Ю. В. пролежал, отвернувшись лицом к стене. Потом пришел Гинзбург, насильно повернул и сказал: "Мордочкой похужел, но жить будешь".
Однажды мы говорили о шокирующей непредсказуемости поведения человека, переживающего подлинное горе, и Юра сказал неожиданное: "Через две недели после смерти Нины я с двумя бутылками водки поехал к незнакомой, женщине".
Тогда я, еще не пережившая безвозвратной потери близкого человека, была... ну, скажем, удивлена. Теперь я знаю, что горе переживают по-всякому.
А женщина позвонила сама и сказала, что совсем недавно потеряла мужа и, может, им вдвоем будет легче. Юра поехал к ней на Ростовскую набережную в изогнутый дугой дом. Легче ли им было вдвоем, он не сказал, сказав только, что женщина была умной и доброй. Вскоре она умерла. Вот и вся история.
Григорий Бакланов, который долго и близко знал жизнь Юры и Нины, в своих воспоминаниях с искренностью талантливого человека написал: "...началом тех книг, которые дадут ему имя и оставят в литературе... стала трагедия".
Мне думается, что трагедией было все, что происходило с жизнью Юры и Нины.
В 1966 году Ю. В. снова стал автором "Нового мира", в издательстве "Советский писатель" вышел "Отблеск костра".
В "Новом мире" была опубликована ошеломившая читателя повесть В. Катаева "Святой колодец".
Ю. В. считал эту книгу не только событием в Литературе, но и событием в своей жизни. Она открывала новые горизонты, новые возможности формы. Но не все его собратья по перу думали так же: книгу Катаева встретило резкое неприятие у некоторых писателей. Об одном из них, злобствовавшем по поводу прозы Катаева, Ю. В. записал в дневнике.
"Странный человек N. Ушибленный первой книгой, имевшей успех, ставший грубым и несправедливо высокомерным ко всему талантливому новому... Злобен, как все евнухи".
Пройдет много лет, и этот же N. так же несправедливо будет отзываться и о "Доме на набережной". Злобно и как-то очень уж в унисон официальной критике. Но Ю. В. все забыл и, встретив N., обошелся с ним крайне радушно. Я удивилась и напомнила ему о высказываниях N.; Ю. В. отмахнулся: "А, ладно! Людей без яиц надо прощать".
Еще о нашумевших книгах. В 1967 году Лев Гинзбург опубликовал "Бездну", книгу о предателях, сотрудничавших с немецкими оккупантами. Очень сильную книгу, но в "Правде" ее осудили. Ю. В. написал хвалебную рецензию, в ней он, в свою очередь, осуждал "Правду". Гинзбург жутко перепугался и попросил Юру изъять пассаж, где упоминалась главная газета страны.
Юра очень любил Леву Гинзбурга. Со всеми его слабостями, с блеском остроумия, с даром великолепного переводчика немецкой поэзии. В Гинзбурге было намешано много. Только он мог устроить такую свистопляску после смерти жены, которую очень любил.
Сначала безумно растерялся, потом затосковал. От тоски начал заводить роман за романом. За ним с топором бегал по лестнице ревнивый муж, а маленький сутулый Лева очень шустро носился вверх и вниз. Сам же вечером рассказывал беспощадно, с хохотом. Потом для чего-то вызвал из далекого сибирского города свою фронтовую подругу. Приехала славная миловидная женщина. Ничего не понимая, в оторопи провела несколько недель в Москве и уехала обратно в Сибирь.
Затем появилась немка русского происхождения. Но тут уже была истинная любовь. И, как всегда, "где капля счастья...". Лева умер совершенно неожиданно. Еще вчера договаривались собраться, поесть арбузов... и вдруг – больница и скорая смерть. Его любимая женщина решила остаться навсегда в России. Почему-то я поселила ее в Пахре на даче Марины Влади. Целыми днями она писала. Оказывается, многое фиксировала и эти записи помогли ей сочинить, говорят, неплохую книгу про нашу непостижимую жизнь. Да еще немного "от себя". Книга была бестселлером. Но это через год или два, а тогда, на даче, она говорила: "Я – аскет. Мне нужно только парное мясо и джинсы". Ни того ни другого в то время в магазинах не было и в помине.
А еще Юра очень нежно любил Виталия Семина. Скромного, деликатного человека и замечательного писателя. Юра навещал его в Ростове, куда приехал работать в архивах. Через много лет мы оказались вместе в Германии, и Семин научил меня кричать на чудовищном немецком: "Деньги на стол, или я буду стрелять!"
Дело в том, что Виталий подростком был угнан в Германию на работы. Об этом написал потрясающую книгу "Нагрудный знак ОСТ". В конце войны он с другими мальчишками, сбежавшими из лагерей, разбойничал в развалинах Берлина. Отсюда и "немецкий". Виталий был одним из самых качественных людей, которых мне довелось встретить. Юра старался помочь (и помогал) ему: Семин жил трудно, его неохотно печатали.
Долгая, до самой смерти А. Гладкова, дружба связывала Юру с этим незаурядным человеком, талантливым драматургом и страстным книжником. Беседы с ним, переписка были отдушиной в неотвратимо сгущавшейся атмосфере, наступившей после "оттепели".
Комарово. 19 февраля 1967 г.
Дорогой Юра!
Купил как-то и прочитал залпом Вашу книгу "Отблеск костра". Я читал ее первую редакцию и раньше в журнале, но книжный вариант гораздо лучше, хотя мне понравилось и то, что печаталось в "Знамени". На мой нынешний вкус такие вещи интереснее канонических рассказов и повестей, хотя бы уже потому, что реальная, а не мистифицированная история времени содержится в них в составе густого раствора, не разбавленная беллетристическими околичностями.
Очень умно Вы поступили, включив в книгу воспоминания Вашей бабушки, и Вы совершенно правы в заключающем их авторском комментарии. Вы задаете вопрос, а иногда спрашивать нужнее, чем поспешно и непродуманно отвечать.
Я живу в комаровском Доме писателей, но, как известно, писатели ленивы и нелюбопытны и читают на удивление мало.
Читают только то, что "в моде", сейчас, например, роман Булгакова (мне он, кстати, не очень понравился – кроме вставной новеллы о Пилате). Но Вашу книгу у меня все время берут и читают все, с кем я здесь общаюсь: В. Ф. Панова, Е. Добин, Н. Я. Берковский и др.
Это люди, много и точно помнящие, и разговоры вокруг нее возникают интересные.