Они спустились с горы и прошли вдоль водоема к насыпи около шоссе. За насыпью стояли новенькие столбы, их освещал прожектор, установленный на крыше крайнего барака. На одном из столбов была прибита квадратная доска с большими черными буквами: "KEEP OUT"; и сбоку иероглифы: "Проход воспрещен".
- Закрыли дорогу, - пробормотал Хэйскэ. - Теперь в город придется топать кругом, через Куротани. Втрое дальше.
Из–за дуба у дороги появился японский полицейский. Шлем у него был низко надвинут на глаза, в руках - дубинка. Он пошел вразвалку, остановился у столба, широко расставил ноги и, закинув руки за спину, стал вертеть дубинкой.
2
Деревенский староста и председатель деревенского муниципального совета виделись в городе с чиновником министерства иностранных дел, приехавшим из Токио, и подали ему челобитную от имени жителей трех поселков. В прошении говорилось, что передача американской стороне участка префектурного шоссе от развилки до круглой скалы привела к закрытию прямой дороги в город и это поставило местных жителей в крайне тяжелое положение.
Чиновник обещал передать прошение кому следует и сказал, что ответ будет непременно.
Обо всем этом было написано в извещении, наклеенном на доске у входа в деревенскую управу в Старом поселке.
Но через день на стене управы, на плетнях трех поселков, на телеграфных столбах и деревьях появились листочки с заголовком "Бюллетень № 1 журналов "Наша земля" и "Кормовое весло". В этом бюллетене сообщалось о том, о чем умолчал староста.
Оказывается, токийский чиновник сказал:
"Участок до круглой скалы с самого начала был включен в зону полигона "Кэмп Инола", и этот вопрос вряд ли может быть подвергнут пересмотру. Следует также иметь в виду, что при заключении соглашения
о предоставлении американской стороне территорий для полигона предусматривалась возможность проведения в дальнейшем дополнительных строительных работ, необходимых для обеспечения безопасности местного населения. И эти дополнительные работы могут потребовать соответствующих изменений границ "Кэмп Инола".
Вот что сказал чиновник из Токио.
Далее в бюллетене говорилось:
"А в переводе на обычный человеческий язык слова чиновника означают: аме решили расширить военную базу. Это совершенно точно Но в какую сторону будут расширять, к Старому поселку или к Новому, пока неизвестно. Как только узнаем, известим всех.
Читайте наши бюллетени и тем, кто не читал, рассказывайте своими словами. Не давайте срывать бюллетеней и листовок. За свободу и независимость! За всеобщий мир!"
Эти листочки были содраны деревенскими полицейскими, но многие жители успели прочитать, и тревожная весть распространилась по поселкам.
3
Теперь’Сумико ходила на гору по так называемой задней тропе - со стороны долины перед Черепашьей сопкой. Отправлялась еще засветло. Итти туда было нетрудно, но возвращаться приходилось одной поздно ночью. Никто не мог провожать ее: Рюкити и Ясаку должны были сейчас же нести напечатанные экземпляры в одно место, а Хэйскэ оставался дежурить в шалаше.
Было очень страшно переходить висячий мост в темноте. Веревки качались, скользкие деревянные брусья отстояли далеко друг от друга, и легко можно было оступиться, кружилась голова, замирал дух: вот–вот старые соломенные веревки оборвутся - и полетишь вниз головой в пропасть.
А еще страшней было проходить мимо той скалы с пещерой, из которой мог в любой момент появиться барсук Хандзаэмон, и мимо большого дуба на прогалинке, под которым застрелился киноактер. Каждый раз, проходя мимо этих мест, Сумико складывала пальцы и произносила заклинание.
В шалаше на горе теперь работали три гарибана. Выполнялись заказы не только "Нашей земли" и литературных кружков на Монастырской горе и в Восточном поселке, но и срочные заказы из города - отдела культуры Демократического союза молодежи и других организаций, так как иногда все мимеографы и гарибаны, находившиеся в распоряжении демократических организаций в городе, были завалены работой.
Рюкити взял еще трех помощников - одного парня из "Четырех Эйч", жителя из Старого поселка, и двух парней с Монастырской горы. Они работали в дневной смене, а в ночной смене работали Ясаку, Хэйскэ и Сумико. Работы было по горло.
Сумико теперь не только печатала, но и писала на восковке, а иногда ей еще поручали рисовать заставки. Ясаку принес старые номера газет "Красное знамя" и "Друг крестьянина" и токийских журналов "Новый мир" и "Народная литература", в которых было много разных рисунков. Они пригодились Сумико в качестве образцов. Когда печатали брошюрку "Жизнь патриота Такеда Юкио", написанную Кандзи, Сумико сделала несколько заставок. Эту брошюрку отпечатали в количестве ста экземпляров.
А вскоре ее переиздали в городе, напечатав в типографии и снабдив иллюстрациями–оттисками с рисунков, вырезанных на дереве. Заставки Сумико в эту брошюрку не попали. На обложке значилось: "Текст и рисунки Кацу Гэнго". На этот раз Сумико не удостоилась высокой чести.
Зато Матао удостоил ее заказом: сделать заставку к стихотворению, которое должно было пойти в "Кормовом весле". Стихотворение было довольно длинное. Начиналось оно так:
Как и в те времена,когдакрестьяне шли на замки даймио, подняв шесты с кусками рогожи, - так и теперь они несут это знамя, славное мятежное знамя предков!
Но теперь на рогоже выведено тушью:
"Мы против баз! Мы против войны!"
Вся страна испещрена военными базами -
Кэмп Крофорд, Кэмп Макнил, Кэмп Стилуэл, Кэм<п Мур, Кэмп Дрю, Кэмп Хауген, Кэмп Кинг, Кэмп Кейтингтон, Кэмп Инола и прочая и прочая… семьсот с лишним!
А кончалось стихотворение следующими строчками:
…Знамена из рогожи поднялись одновременно - и в рыбацкой деревушке Утинада, и на островке Осима, и в поселках на склонах горы Асам а.
И на домощь крестьянам и рыбакам спешат отовсюду отряды солидарности - докеров, железнодорожников, шахтеров, овязистов, студентов, сотрудников гарибанных журналов - всех настоящих патриотов.
Их красные флаги развеваются рядом с рогожными знаменами!
Славя сидящим на передовой линии всенародного сопротивления! Каждый обязан скорей, не теряя ни одной минуты, помочь отважным борцам за родину!
Если не можешь поехать на место событий,
пошли деньги или вещи или хоть открытку с приветом
по "адресу:
ПРЕФЕКТУРА ИСИКАВА, УЕЗД КАВАКИТА, ДЕРЕВНЯ УТИНАДА, КОМИТЕТ ДЕЙСТВИЙ.
Скорей, не теряя ни одной минуты!
Пусть слышит весь мир наш голос:
Долой военные базы! Долой войну!
Не дадим повторить Хиросиму!
Сумико сделала к этому стихотворению заставку: взлохмаченный голубь отгоняет самолет, на котором написано: "Инола".
4
В тот вечер она вернулась с горы раньше обычного. Несмотря на поздний час, в домах горели огни, двери были распахнуты, у плетней и на улице стояли люди. Дядя Сумико тоже не спал. Он сидел на корточках у калитки. Увидев Сумико, он молча встал и прошел в дом.
- Дядя, что случилось? - спросила Сумико.
Все ходишь куда–то… - прошипел он, ложась на постель. - Догуляешься.
В соседнем дворике тихо пели тоненькими голосами. Сумико заглянула за плетень. Под каштановым деревом в деревянной кадке, наполненной водой, сидели Инэко и Харуэ.
- Иди, вода еще горячая, - сказала Инэко. - Мы разучиваем песню, Харутян уже выучила.
Арестовали кого–нибудь? - спросила Сумико. - Что случилось?
Инэко пожала плечами. Никто ничего не знает толком. Прибежали мальчишки и сказали, что какие–то машины подъехали к круглой скале и какие–то в белых халатах вместе с японскими полицейскими стали заходить во все бараки по очереди. Услышав крики и плач женщин в бараках, мальчишки испугались и побежали домой. Тогда все пошли вниз, чтобы узнать, правду ли говорят мальчишки. Но около дома тети Отацу уже стояли полицейские и никого не пропустили вниз к мостику. Поэтому ничего не известно, что произошло.
- А к дому Отацу–сан тоже подъехали машины, - сказала Харуэ. - Люди в белых халатах вошли в дом и немного спустя уехали. Говорят, что кого–то убили в бараке…
А может быть, они начали брать кровь? - сказала Сумико.
Инэко махнула рукой:
- Наверно, они подрались между собой… Сумитян, иди сюда разучивать песню отрядов действий за независимость. Сейчас эту песню поют везде.
Сумико сказала, что очень устала, ей нездоровится, и пошла спать.
Ночь была беспокойная. Несколько раз Сумико просыпалась от шума проезжавших машин. В последнее время они все чаще и чаще стали проезжать через поселок, направляясь в сторону бухты за Черепашьей сопкой. Где–то далеко стреляли пушки. Перед рассветом пролетели самолеты - так низко, что задрожал весь дом, потом опять загрохотали выстрелы, как будто взрывали горы за рекой.
Утром жители поселка узнали, что никакой драки не было и никого не убивали. К баракам подъехали машины с иностранными военными врачами, и всех живущих в бараках стали осматривать. Женщин и девочек осматривали отдельно, у всех взяли кровь на пробу и записали имена. Всем объяснили, что они должны пройти медицинское освидетельствование, так как проживают около самой базы и могут заразить военных чинов дурными болезнями.
Все утро Сумико занималась прополкой на заливных участках Сакума внизу у шоссе. Когда она шла домой, ее нагнала Харуэ, бежавшая со стороны мостика..
- Видела? На бараках наклеили бумажки, - сказала Харуэ. - На доме Отацу–сан тоже.
Они подошли к дому вдовы. На глиняной стене рядом с дверью белела бумажка с черными жирными буквами: "CHECKED" - и под ними три иероглифа: "Прошла медицинский осмотр". А еще ниже: "Нагаи Отацу, 34 лет".
Харуэ шепнула:
- Отацу–сан сама виновата… Пускала их к себе… Поэтому ее проверили, как панпан–девку.
Сумико пристально смотрела на бумажку. Потом повернулась и увидела Отацу, сидевшую с ребенком за спиной на обочине ее кукурузного поля, рядом с участком отца Харуэ. Перед Отацу сидела на корточках маленькая школьная уборщица Отоё и что–то писала на земле, очевидно гадала.
- А к нам, может быть, тоже придут осматривать? - сказала Харуэ и вздрогнула. - Я убегу тогда… Ни за что не дамся!
Сумико подошла к стене и стала ногтем отдирать уголок бумажки. Харуэ вскрикнула:
- Нельзя, нельзя! Отацу–сан оштрафуют.
Они быстро пошли к поселку.
5
Маленький странный самолет появился совсем бесшумно. Он был красного цвета, без опознавательных знаков. Он быстро приближался со стороны базы, пролетел над Новым поселком, обогнул Каштановую гору, и когда стал спускаться к круглой скале, по нему ударили орудия. Недалеко от бараков застрочили пулеметы, спрятанные между кустами. Среди грохота выстрелов можно было расслышать звуки, похожие на кудахтанье и торопливое покашливанье. У пушек были разные голоса. Красный самолет улетел в сторону моря. На залитые водой поля сыпались осколки, поднимая водяные столбики. Как только прекратилась стрельба, из домов стали выскакивать женщины и дети с тюфяками и узелками - все бежали в сторону кладбища. Жена Кухэя с ребенком за спиной кричала отчаянным голосом:
- Война началась! Война!
Со стороны горы Югэ снова появился самолет, на этот раз обычного цвета, таща за собой длинный хвост из красного полотнища. Снова загрохотали пушки и затарахтели пулеметы. Хвост загорелся, и самолет скрылся в облаках, оставив за собой полоски белого и черного дыма. Через некоторое время опять показался красный самолет. На этот раз по нему стреляли только из пулеметов; он низко пролетел над поселком в направлении Черепашьей сопки, и спустя несколько минут издали донеслись орудийные залпы.
Сумико вместе с другими женщинами отсиживалась под тутовыми деревьями у дома Харуэ. Бабушка Инэко сидела на траве и, поднеся к носу сложенные ладони, скороговоркой читала молитвословия.
Вскоре приехал на велосипеде писарь деревенской управы и объявил всем, что беспокоиться нечего: это была учебная стрельба. Однако тревога не улеглась. Событие обсуждалось жителями поселка до самого вечера. Некоторые не верили, что это была учебная стрельба, говорили, что красный самолет - корейский и что бомб он не сбрасывал только потому, что прилетал для разведки; очевидно, корейцы узнали, что здесь находится военная база, и решили разбомбить ее. Другие утверждали, что этот самолет прилетел из Китая и сбросил где–то неподалеку парашютистов. Они спрятались среди деревьев и ночью начнут действовать.
Спорщики собрались на площадке у флагштока. Внутри круга сидели на корточках старики, позади них - те, кто помоложе, а сзади стояли женщины. Потом пришел из рыбацкого поселка почтовый чиновник и сказал, что красный самолет это самолет–мишень, управляемый по радио. Такие самолеты–мишени употребляются для учебной стрельбы на других береговых полигонах, и рыбаки уже прозвали их "красными стрекозами". Такой же мишенью служат и хвосты из красного полотнища, то–есть вымпелы, прикрепляемые к самолетам. Бояться этих самолетов не нужно.
Кухэй сидел с повязанной головой: осколком зенитного снаряда ему оцарапало затылок.
- Значит, полигон начал действовать. - Он осторожно погладил затылок и плюнул. - Теперь будут летать всякие "стрекозы" и "сколопендры", чтоб им подавиться… Тьфу!
Сзади стали выкрикивать:
- Соберем рис, а он будет вонять порохом!
У меня на участке осколками поломало бамбуковый водопровод!
По просьбе собравшихся старик Хэйдзо стал рассказывать о вчерашнем заседании деревенского муниципального совета. В начале заседания явились три парня и сказали, что хотят зачитать предложение коммунистической ячейки Старого и Восточного поселков, но председатель попросил их удалиться, заявив, что в повестку дня нельзя'вносить неделовые вопросы. Красные сперва не хотели уходить и поднялся шум, но в конце концов им пришлось уйти. После доклада старосты о беседе с чиновником из Токио совет принял решение: ждать ответа правительства на прошение жителей поселков.
- А что хотели предложить красные? - спросил кто–то.
У них одно на уме: мутить народ, - произнес скрипучим голосом кривой Дзинсаку, отец Харуэ.
Отец Яэко поддержал его:
- Красным нужно только поднять заваруху и сбить всех с толку.
К Сумико, стоявшей среди женщин, подошел Ясаку и шепнул, что сегодня ходить на гору не нужно, а завтра прийти пораньше: будут, печатать бюллетень.
Внутри круга стали спорить. Дзинсаку защищал старосту:
- Правильно делает староста, что удерживает всех от необдуманных действий. Главное сейчас - выдержка, иначе испортишь все дело. И не поддаваться подстрекательству со стороны красных!
Сзади раздался женский голос:
- У старосты участок за Восточным поселком, в стороне от дороги, ему нечего беспокоиться. И что ему скажет господин Сакума, так он и сделает.
Правду–то все–таки узнали не от старосты! - крикнула другая женщина. - Все прочитали наклеенные бумажки и узнали, что говорил чиновник…
Дзинсаку встал и поднял руку:
- Вы идите туда и галдите. А в наш разговор не лезьте.
Стоявшая впереди Сумико мать Инэко крикнула:
- Нас скоро всех сгонят отсюда, а вы только сидите и бормочете!.. Не мужчины вы, а слизняки, обсыпанные солью!
Она махнула рукой и отошла. За ней пошли другие женщины, громко переговариваясь.
Мужчины еще долго сидели на площадке. Сумико уже легла спать, когда вернулся дядя. В темноте он чуть не сорвал с петель противомоскитную сетку и, плюхнувшись на постель, сердито пробормотал что–то.
Сумико спросила:
- А если посыпать солью, то слизняки съеживаются? Это правда?
Не болтай лишнего. - Он ударил себя по шее. - Напустила комаров, разве так вешают сетку?
Сумико хихикнула:
- Завтра найду слизняка и попробую…
в
Разнесся слух, что теперь будут часто проводиться учебные стрельбы по самолетам и жителям поселков придется жить под дождем из осколков. Этот слух не на шутку встревожил всех жителей.
А затем всех поразила история с дочкой Дзинсаку. Она пошла в город за покупками и не вернулась домой - бесследно исчезла. Дзинсаку был в городе у начальника полиции, но не добился толку. Одни говорили, что Харуэ убежала в Осака: ее, наверно, сманил какой–нибудь посредник. Другие по
лагали, что ее похитили. Потом узнали: она спуталась с иностранцем и попала в больницу.
Сумико перестала ходить на гору. Вскоре после истории с исчезновением Харуэ Инэко отправили к тете в деревню в соседнем уезде. Заплаканная Инэко пришла прощаться с Сумико и передала ей приказ с горы: не ходить пока по вечерам на работу, так как та тропа, по которой она до сих пор ходила на гору, теперь тоже стала опасной. У северного подножия Каштановой горы, у дороги, иностранцы поставили какую–то будку - вероятно, там будет бензоколонка, - и около этой будки часто стоят машины и расхаживают солдаты. Пусгь пока Сумико сидит дома и ждет распоряжений. Инэко добавила: Кандзи и Сугино сказали, что Сумико должна считать их решение приказом, который надо выполнять беспрекословно.
Приказ есть приказ - плакать бесполезно. Сумико подчинилась и перестала выходить из дому по вечерам.
- Что, испугалась? - спросил дядя и, не дождавшись ответа, сказал: - Меня надо всегда слушаться. Хорошо, что, наконец, одумалась.
"Красная стрекоза" появлялась еще несколько раз. Староста предупредил жителей трех поселков: во избежание несчастных случаев во время учебной стрельбы надо уходить с поля и укрываться под деревьями.
К "стрекозе" стали привыкать. Все убедились, что она прилетает не из Кореи или Китая, а запускается со стоящего далеко в море большого военного корабля с гладкой палубой. "Стрекоза" была опасна только тогда, когда пролетала недалеко от поселков, - в случае попадания в нее снаряда она могла упасть на дома.
Гораздо опасней были "джипы" и "студебеккеры", проезжавшие ночью по дорогам мимо поселков.
Пошли тревожные ночи. По вечерам боялись зажигать огни, сидели впотьмах. До Урабона - праздника поминовения усопших - уже оставалось несколько дней, но почти никто не вывешивал поминальных фонариков у дверей, и душам усопших приходилось тыкаться в темноте, отыскивая родные дома.
Дядя Сумико вместо фонарика повесил на дереве у калитки старую керосиновую банку, чтобы в случае чего поднять тревогу. В ночь накануне праздника на дереве появился очередной бюллетень. В нем было напечатано то предложение, которое хотели зачитать на заседании муниципального совета представители коммунистической ячейки Старого и Восточного поселкоз.
Предложение гласило: созвать сход жителей трех поселков, учредить комитет борьбы против расширения военной базы и поручить этому комитету принять все необходимые меры - в первую очередь обратиться с призывом о помощи ко всей стране. Нельзя сидеть сложа руки, 'надо действовать, иначе всех слопает "Инола".