Сумико снова спустилась на главную улицу и пошла на этот раз по другой стороне. Уже совсем стемнело, но на улице было светло от магазинных окон и неоновых вывесок. Она остановилась у большого окна универмага, где стояли куклы в человеческий рост - мужчина и женщина в европейских платьях. Женщина была похожа на Харуэ: такие же короткие завитые волосы и накрашенные губы. К окну подошел иностранный офицер. Он заглянул Сумико в лицо и положил руку ей на плечо. Она отбежала и быстро пошла не оглядываясь. На перекрестке перебежала на другую сторону улицы. Шла, не останавливаясь, накинув утиральник на голову, чтобы закрыться от дождя. Пройдя мимо парка, она замедлила шаг. Около почтамта было темно, здесь деревья заслоняли освещенные окна. Перед ней остановились два солдата, шедших в обнимку. Один из них поднял ногу, чтобы задержать Сумико, но она отскочила в сторону и пошла дальше. Ей преградила путь женщина в европейском платье, держа над собой раскрытый зонтик. Она крикнула что–то женщинам, стоявшим под деревьями, те быстро окружили Сумико. Женщина закрыла зонтик и сказала хриплым мужским голосом:
- Чего здесь шляешься? От угла до моста наш участок. Убирайся отсюда, а то всыпем.
Нельзя ходить по улице? - спросила Сумико.
Женщина замахнулась зонтиком, но другая остановила ее и оказала:
- Иди туда. За мостом начинается Храмовая улица, ходи там.
Сумико пошла в сторону моста. Пройдя его, она увидела на правой стороне белый барак, на котором горели зеленым светом буквы: "Салон Парадайз". Из барака выходили пьяные мужчины. В открытых окнах мелькали фигуры танцующих мужчин и женщин. В тот момент, когда Сумико поравнялась с фонарньш столбом перед входом в барак, у края тротуара со скрипом остановился "джип", в нем сидели военные. Сидевший рядом с шофером, быстро перегнувшись через борт, поймал Сумико за рукав, притянул ее к себе и схватил подмышки. Машина тронулась. Сумико громко закричала, вырвалась, выпрыгнула из хМашины, упала на руки и, вскочив, побежала за барак. Она бежала по темному пустырю, прямо по лужам, мимо барака с заколоченными окнами и дверями, мимо крошечных хибарок, покрытых кусками жести, деревянными щитами и рогожей. В углу пустыря за грудой камней виднелся еще один барак с освещенными окнами. Она добежала до камней и оглянулась: на пустыре никого не было, никто ее не преследовал. Она села на камень перед бараком, чтобы отдышаться.
Этот низенький барак напоминал деревенский сарай. Часть его была залатана деревянными щитами и кусками жести. Несколько акошек с выбитыми стеклами были заклеены бумагой. Над входной дверью горела маленькая лампочка, а на стене рядом с дверью висела дощечка. На ней было выведено: "Дом культуры демократической молодежи".
Сумико вошла в тускло освещенную прихожую. На стене висело объявление:
Товарищи!
В конце месяца надо внести плату?&.аренду помещения. Если просрочим, нас немедленно вышибут отсюда и здесь будет запасной склад бочарной мастерской. Отстоим наш Дом культуры.
Вносите пожертвования кто сколько может!
За дверью справа слышались голоса. Сумико приоткрыла дверь. В продолговатой комнате на полу сидели парни и девушки и, наклонившись над большим листом картона, наклеивали на него исписанные полоски бумаги, фотоснимки и рисунки. Сидевшие за ящиками девушки писали карандашами на бумажных полосках, другие вырезывали фотоснимки из газет и журналов. А парень с взлохмаченными волосами, лежа животом на полу, раскрашивал буквы в углу листа. Все девушки были в шароварах, тоже залатанных, некоторые в соломенных лаптях, а парни в испачканных краской и мелом холщовых штанах, таких же истрепанных, как у деревенских ребят. Все работали молча, было тихо, только позвякивали бубенчики, привязанные к ножницам, и падали с потолка капли в деревянную кадочку у окна.
На скрип двери все обернулись и уставились на Сумико. Утиральник она потеряла, когда бежала по пустырю. С ее волос текла вода, а шаровары были заляпаны грязью. Лежавший на полу лохматый парень привстал и засунул кисточку за ухо.
- Марико–сан здесь? - тихо спросила Сумико.
Скоро должна прийти, - ответил лохматый. - Ты с завода консервных банок?
Нет, я не городская, - сказала Сумико и села на пол.
Дверь в углу открылась, и вошел, опираясь на палку, Кандзи, за ним парень с сердитыми глазами, Цумото. Кандзи удивленно раскрыл глаза:
- Сумико?
Она вскочила и, вытянув руки, бросилась к нему, припала головой к его плечу и заплакала. Кандзи похлопал ее по спине:
- Эх ты, плакса… Успокойся.
Сумико вытерла слезы о плечо Кандзи. Он засмеялся.
- Как в театре. Ты чего нюни распустила? Как попала сюда?
Сумико стала быстро .рассказывать обо всем: как ее вызвали в полицию, как ее осматривал иностранный профессор и приказал приходить к ним, как она побежала к Марико и, не застав ее дома, пошла по улице и "ак ее чуть не схватили военные.
Она протянула Кандзи удостоверение, выданное ей профессором. Приземистый лохматый парень заглянул в удостоверение и, сделав круглые глаза, ударил себя по голове:
- "Эй–Би–Си–Си"! Это, навер–но, разведка. Новую завели.
Цумото сердито посмотрел на него и взял удостоверение. Из коридорчика вошла Марико в клеенчатом плаще.
- Сумико–сан! - Марико всплеснула руками. - Мне сказали, что кто–то заходил, а я не знала кто.
Она стала протирать очки. Цумото показал ей удостоверение и кивнул в сторону Сумико.
- Ее вызывали в медицинский отдел штаба базы и дали эту штуку. А Ириэ поднял панику, говорит, что это название нового разведывательного органа.
"Эй–Би–Си–Си", - прочитала Марико. - Это сокращенное название: "Атомик бомб кэджуэлти ко–мишн" - комиссия по изучению жертв атомной бомбы. Это вовсе не разведка.
Кандзи хлопнул лохматого Ириэ ладонью по спине.
- А ты уже поджал хвост.
А тут что написано? - спросила Сумико, показав на надпись рядом с фотокарточкой.
"Экспирейшн дэйт - индефинит". - Марико покачала головой. - Срок действия неограниченный. Странно, что вместо фамилии и имени здесь только литер и номер. Экс–Зи девяносто восемь.
Кандзи стукнул палкой о пол.
- Хотят прикрепить навсегда к этой Эй–Би–Си–Си для изучения. У крыс и сурков, над которыми проделывают опыты, тоже нет фамилий, а только номера.
Туда нельзя ходить, - быстро сказал Цумото.
Марико кивнула головой.
- Сумико–сан была в тот день в эпицентре взрыва, поэтому очень интересует этих…
Если я не пойду, за мной придут, - сказала Сумико.
Кандзи почесал небритый подбородок и посмотрел на Цумото.
- Надо что–нибудь придумать, - сказал Кандзи. - Придется спрятать.
Марико подошла к Кандзи и Цумото и стала шептаться с ними. Потом взяла Сумико под руку и шепнула ей на ухо:
- Сумико–сан спрячется у меня. А вашего дядю известим.
Кавдз'и толкнул Цумото локтем и подмигнул:
- Это та самая девчонка, помнишь, я говорил… сидела двое суток без всякой еды и победила.
Сумико покраонела:
- Меньше суток… и все время ела.
Цумото вдруг широко улыбнулся, показав все зубы. Лицо у него стало совсем как у мальчишки. Он засунул руку в карман куртки.
- Твоя картинка с девочкой и танком имела большой успех. Одно из самых удачных произведений Кацу Гэнго. Вот носи, - он протянул ей значок - эмалированный сине–красный флажок с белым голубем посередине, - и будь всегда честной и смелой. Будешь?
Буду, - прошептала Сумико.
Кандзи взял ее за шиворот и встряхнул.
- На словах–то храбрая, посмотрим на деле.
1
Сумико поселилась у Марико в маленькой комнатке на втором этаже в японской половине дома. Коридор отделял японскую половину от европейской. Две комнаты Марико, обставленные по–европейски, находились напротив комнатки Сумико.
Марико целый день не было дома. Она работала в конторе своего отца, управляющего филиалом страховой компании, высокого старика с длинными белыми усами. Сумико видела его редко. Он возвращался поздно вечером и не выходил из своих комнат в японской половине нижнего этажа.
Окно в комнатке Сумико выходило на задний двор, огороженный невысоким забором с черепичной крышей. В соседнем дворе по утрам старик с белой бородой упражнялся в стрельбе из лука. Спустив халат с одного плеча, он поднимал над головой большой лук, потом, медленно снижая его, направлял стрелу в бумажную мишень, установленную на песчаной насыпи. Марико сказала, что этот старик - бывший вице–адмирал, командовал эскадрой во время тихоокеанской войны.
А слева, за бамбуковой изгородью, в маленьком доме жила учительница аранжировки цветов. Она занималась с ученицами, открыв двери на веранду. Ученицы резали стебли хризантем и веточки и ставили их в вазы разных форм и в корзиночки. На больших подносах
лежали связки белых и желтых хризантем, прутики и пучки листьев. Их по утрам привозил в тележке старичок - продавец цветов.
Уже наступила пора хризантем. Теперь Сумико просыпалась по ночам не от зуда в плече, а от острой колющей боли. Так было каждую осень. Но на этот раз боли сопровождались сильным головокружением. И с каждым днем росла слабость во всем теле.
А однажды утром вдруг хлынула кровь из носу и долго не останавливалась. Марико вошла в тот момент, когда Сумико, сняв халат, осматривала себя перед зеркало'М. В носу у нее торчали свернутые жгутиком бумажки.
- Пятен еще нет, - пробормотала Сумико. - Наверно, скоро появятся.
Она подергала себя за волосы.
- Скоро начнется… Надо позвать дядю.
Марико совсем растерялась, заплакала и позвала
служанок. Они сейчас же уложили Сумико в постель и побежали за врачом.
- Японские врачи не будут лечить меня, - сказала Сумико. - Они донесут, что я здесь прячусь.
Марико стала успокаивать ее. Сейчас придет врач из лечебницы Кондо, которая именуется "демократической амбулаторией". Там работают прогрессивные врачи, среди них нет доносчиков.
Вскоре пришла врач Накая, маленькая, остриженная по–мужски, с седыми висками. Ее сопровождала молоденькая медицинская сестра с сине–красным флажком на белом халате. Марико рассказала врачу о вызове Сумико к профессору и показала стеклянную баночку с таблетками.
- Это террамицин Файзера, - произнесла тоненьким голосом Накая. - В объявлениях пишут, что он действует против коклюша, дифтерита, трахомы и глистов. Чудотворное шарлатанское снадобье. Немедленно выкиньте. Значит, вам пока ничего не впрыскивали?
Нет, только осматривали и взяли кровь, - сказала Сумико. - И сказали, что будут лечить меня, потому что у меня кровь испорчена. Будут вливать дорогое лекарство "фосфорас тридцать два"…
Фосфорас? - Накая удивленно покрутила головой. - Это фосфор.
После осмотра у Сумико взяли кровь на исследование. Придя на следующий день, Накая заявила:
- С кровью у вас все благополучно. Профессор просто напугал вас. А что касается внутривенного вливания… Вы хорошо слышали насчет фосфора? Не ослышались?
Я хорошо слышала, - ответила Сумико. - Он сказал: "Фосфорас тридцать два".
Очень странно… - Накая потерла висок пальцем. - Не знаю даже, что подумать. Радиоактивный изотоп фосфора применяется, например, при лейкемии, но вам он категорически противопоказан. Такие рискованные опыты по эндогенному облучению можно делать только над сурками и крысами…
Марико перебила ее:
- Вот почему эта самая Эй–Би–Си–Си учредила научно–исследовательский институт в Хиросиме на горе Хидзи. Там ©едь не лечат, а только изучают…
А когда я там была, -сказала Сумико, - они между собой что–то говорили и профессор несколько раз повторял слово "тромбопиниа".
Тромбопения? - Накая пристально посмотрела на Сумико и на этот раз потерла виски обеими руками. Потом повернулась к Марико: - Наш Хаяси вливает фосфор своим крысам в соответствующих дозах и вызывает у них тромбопению и злокачественную анемию…
Я все равно скоро умру, - тихо сказала Сумико. - Все, кто тогда был в Хиросиме, должны заболеть… И у меня еще келоид.
Накая сердито перебила ее:
- Глупости! Это вовсе не доказано, что все, кого обожгла бомба, должны непременно заболеть лучевой болезнью.
А почему многие, кто тогда уцелел, потом, после войны, умерли… и умирают до сих пор?
Во–первых, потому, что последствия атомной радиации еще недостаточно изучены. А во–вторых, потому, что те, кого обожгла бомба, не лечились как следует. А не лечились потому, что нет денег. Переливание крови многим не по карману. А такие препараты, как нитромин, доступны только богачам. И самое главное- нельзя все валить на лучевую болезнь. Многие жители Хиросимы и Нагасаки умерли не столько из–за действия радиации, сколько из–за истощения организма и по другим причинам. Если бы правительство отпускало достаточно средств на лечение пострадавших от бомбы, то было бы совсем другое. А что касается келоида… - Накая улыбнулась и погладила Сумико по плечу, - то от него не умирают.
Но келоид будет все время болеть?
Будем лечить. - Накая энергично кивнула головой. - Сделаем все, что в наших силах. А пока что лежите спокойно и не смейте больше пугать себя. А к ним ни в коем случае не ходите. Они знают, что вы здесь?
Не знают, - сказала Марико.
После ухода врача Марико долго ходила по комнатам, прижав руки к щекам. Потом села у постели Сумико.
- Злокачественная анемия… неужели опыты… - Она стала кусать себе пальцы. - Это же чудовищно!.. Нет, не может быть, не может быть!.. - Она простонала сквозь зубы. - У меня голова лопнет от этой мысли…
В тот же день Марико отвезла Сумико в машине в амбулаторию. Там Сумико сделали переливание крови. Сестра стала приходить каждый день, чтобы делать уколы в руку. Затем Накая прописала таблетки без запаха и вкуса, их надо было глотать перед каждой едой и запивать газированной водой. По утрам приходилось есть мелко нарезанную сырую печенку и запивать горячим молоком, смешанным с медом.
Головные боли и головокружение вскоре прекратились. Накая разрешила Сумико гулять по утрам во дворе. Но келоид продолжал беспокоить, особенно по ночам.
Читать разрешалось только при дневном свете, сидя у окна. В кабинете Марико около письменного стола стояли два больших книжных шкафа: в одном книги на иностранных языках, в другом японские. Между шкафами на стене висела картина. На ней нарисованы прижавшиеся друг к другу голые женщины и дети, позади них черный выжженный холм, а в стороне страшные люди, вместо голов у них не то шлемы, не то какие–то железные приборы причудливой формы, и целятся они в женщин и детей из длинных трубок с набалдашниками на концах. Марико сказала, что это копия с картины знаменитого иностранного художника по фамилии Пикассо, того самого, который нарисовал белого лохматого голубя, изображенного на эмалированном значке сторонников мира. Картина эта называлась "Война в Корее".
А под картиной на столике стояла фотография смеющегося юноши в бейсбольной шапочке с рупором в руке. Рядом с фотографией-вазочка, в которой всегда стояли свежие цветы.
Сумико брала книги из шкафа по своему выбору. Она прочитала "Чайку" Бирюкова и "Повесть о Зое и Шуре", написанную их матерью. Эти книги были переведены с русского и изданы в Токио. Сумико прочитала их дважды. Она читала также старые брошюрки и журнальчики, напечатанные на гарибане. Они были свалены в кучу в углу комнаты под радиоприемником.
В одной из брошюрок Сумико нашла рисунок: парень в каскетке и с автоматом в руке, на груди лента с надписью: "'Воин корейской народной армии". У парня густые брови и пухлые губы, он напоминал чем–то Рюкити. Сумико спрятала эту книжечку в ящике своего столика.
Спрашивать о Рюкити было неудобно, а Марико ничего не говорила о нем. Вероятно, он еще учился в Токио. Марико сказала, что недавно видела Матао и Ясаку, они передали привет Сумико, сообщили, что дядя здоров, пошел работать в артель лесорубов в казенном лесу на Тоннельной горе. Недавно к дяде приезжал
на мотоцикле полицейский из города и справлялся о Сумико. Дядя сказал ему, что Сумико уехала работать на Хоккайдо, писем не шлет, неизвестно, что с ней.
Затем Марико сказала, что бюллетень журналов "Наша земля" и "Кормовое весло" продолжает выходить, теперь он называется "Мы боремся". А литературный кружок на Монастырской горе стал называться "Папоротник". Кружковцы собираются выпускать отдельно гарибаиный журнал под тем же названием.
Сумико положила голову на столик и вздохнула.
- Все что–то делают, работают… а я вот так и буду сидеть все время… Недаром Таками говорил, что мы только выглядим, как живые, а на самом деле уже давно…
Марико замахала руками.
- Нельзя так говорить. Сумитян должна еще немножко полечиться. Накая–сан говорит, что Сумитян угрожала не атомная горячка, а самый обыкновенный туберкулез, но теперь опасность миновала. Сумитян еще немножко отдохнет, а потом мы подыщем работу.
Марико принесла из своей комнаты папку с картинками.
- А пока что Сумитян может заняться вот этим. Когда человек ничего не делает, у него в голове разводятся всякие глупые мысли… Сумитян будет срисовывать эти картинки для бумажного театра. Скоро наш союз молодежи пошлет в деревни бригады культурных мероприятий с бумажным театром.
Работа оказалась нетрудной - рисовать тушью на листах картона и раскрашивать цветными карандашами. Картинки надо было делать очень простые, как в книжках для детей.
Как только Сумико закончила картинки для первой пьесы, Марико устроила репетицию. Села за столик, поставила на него ящичек, а на него лакированную раму. Зрители - Сумико и служанки расположились перед столиком.
Сбоку на ящичке висела полоска бумаги, на ней жирными иероглифами, какими обычно пишут театральные афиши, было начертано название пьесы: "Повесть о восстании в Ямасиро".
Вставляя в раму одну картинку за другой, Марико читала то, что было написано на обратной стороне картинок, - объяснительные тексты и отрывки разговоров. Читала громко, раздельно, с выражением и часто добавляла кое–что от себя.
На первой картинке были изображены крестьянские лачуги и рисовые поля, над которыми протянулись веревки с погремушками, а на горе виднелся обтянутый бело–красным полотнищем самурайский лагерь. Из–за полотнищ торчали боевые хоругви самураев, с фамильными гербами и буддийскими молитвословиями. У подножия горы стоял столб с дощечкой "Проход воспрещен".
- Перед вами маленькая горная деревушка в провинции Ямасиро, - начала Марико торжественным голосом. - Это было четыреста лет назад, в конце эпохи Муромати. Во всей Японии тогда хозяйничали самураи, они всюду учреждали свои военные базы и очень притесняли простолюдинов. Всюду на дорогах были поставлены вот такие столбы с дощечками. Теперь на таких дощечках пишут по–иностранному: "кип аут" или "офф лимите", - а тогда так не писали…