После того как забрали молодежную группу в Старом поселке, стали болтать всякие вещи. Говорили, что члены группы собирались для того, чтобы изготовлять "лимонадные бомбы" - бутылки, наполненные зажигательной жидкостью, "слепители" - мешочки с золой для швырянья полицейским в глаза и так называемые "панку" - доски с торчащими гвоздями, бросаемые под колеса полицейских машин. Говорили, что на этих собраниях читали какие–то секретные книжки и принимали по радио шифрованные сообщения из–за границы, а затем все давали друг другу клятву хранить все в тайне, что бы ни случилось. А старушка, работавшая в усадьбе Сакума, уверяла, что з вожака этой молодежной группы вселился нинко -■ оборотень, похожий на хорька, только с крысиным хвостом и четырьмя ушами. Словом, ходили всякие слухи, один другого страшнее.
Уже было совсем темно, когда Сумико и Яэко шли к дому учителя. Яэко покосилась на Сумико, пощипывавшую себе шею, и усмехнулась:
- Сумитян, наверно, боится. Я звала Харутян, но она сказала, что ей страшно, и не пошла.
Я не боюсь… но не знаю, что там будут делать…
Сегодня на собрании… - прошипела Яэко в ухо подруге, - только не пугайся… будет Кацу Гэнго… Тот самый.
Сумико молча втянула голову в плечи.
В крохотной передней дома учителя на земляном полу лежали в беспорядке сандалии, ботинки, соломенные лапти и матерчатые носки с резиновой подошвой.
- Пришли одни только мужчины… - пробормотала Сумико. - Неудобно итти.
Тогда иди домой, - сказала Яэко. - Трусиха!
Она сняла сандалии и, положив их в углу передней, около велосипедов, поднялась в дом. Сумико показала ей вслед кончик языка и тдже сняла сандалии. Они прошли в каморку рядом с кухней и сели у порога комнаты, где происходило собрание. За столиком, около ниши, под висячей керосиновой лампой сидели учитель Акаги и маленький старичок, совсем лысый, с шарфом на шее - тот самый, который ехал в грузовике. Учитель, бледный, с впалыми щеками, небритый, сидел, устало подперев голову руками. Собравшиеся сгрудились так плотно, что не было видно даже* цы–новки. Разместились даже на веранде, выходящей во внутренний дворик. Кандзи восседал, скрестив ноги, за учителем, а за его спиной торчала лохматая голова Рюкити. Рядом с Кандзи сидел, обхватив руками колени, парень с сердитыми глазами - Цумото. Среди собравшихся было несколько парней и девушек из Старого и Восточного поселков, остальные, очевидно, пришли с дамбы и с окрестных гор. Были гости и из города: румяный большеглазый студент и пухленькая некрасивая девица в больших роговых очках и в европейском платье. Во рту она держала длинный тонкий мундштук с сигаретой.
Собравшиеся передавали друг другу какие–то тоненькие книжечки. Такие же книжечки лежали на столике перед учителем. Он повернул голову к студенту и показал на книжечки, разложенные на столике:
- Вот в этих журнальчиках уже забили тревогу. А вы только раскачиваетесь.
Студент засмеялся и провел рукой по затылку:
- Мы знали, что нам попадет от дедушки… Немножко опоздали, но сейчас наверстываем. Уже провели беседы в Доме культуры и у цементников. Вот… - он кивнул в сторону пухленькой девицы в очках, - Марико–сан уже выступала у телеграфисток.
Пошлем скоро культбригады, - сказал Цумото.
Читать лекции в деревнях? - Учитель покачал головой. - Смотрите, разъяснительная кампания должна быть очень доходчивой. А то пошлете опять студентов, и те начнут по три часа шпарить: стабилизация–пауперизация, инфляция–дефляция…
Старичок закивал головой:
- Вот–вот. И до конца лекции высидят только два–три самых крепких старика, и то только для того, чтобы им написали заявления насчет снижения налогов.
Дедушка, мы попросим Кацу Гэнго, - сказал Цумото и улыбнулся, показав большие белые зубы. - Пусть состряпает книжечки с рисунками и стишками.
Или пьесу для бумажного театра, - добавила пухленькая Марико.
Старичок, которого звали дедушкой, промычал и, повернувшись к Марико, заговорил с ней вполголоса. Студент вытащил записную книжечку из кармана и стал расспрашивать Хэйскэ - младшего сына старика Хэйдзо. Угрюмый Хэйскэ, медленно ворочая языком, рассказал о том, как в прошлом году Сакума объявил, что будет давать воду только своим арендаторам,
и законопатил все остальные бамбуковые трубы. Крестьяне, лишившиеся воды, с большим трудом, при посредничестве старосты, упросили Сакума открыть трубы и согласились впредь платить почти вдвое за пользование водой.
- А почему не говоришь о том, как ты сам конопатил трубы? -. раздался громкий голос Кандзи. - Почему о себе молчишь? Расскажи, как ты ночью…
Румяный студент подавил улыбку и остановил его движением руки:
- Ну, ладно, нечего вспоминать…
Я тогда не по своей воле… - пробурчал Хэйскэ. - Отец приказал. Теперь не буду…
Все засмеялись. Кандзи захохотал громче всех, хлопая Хэйскэ по спине. Яэко толкнула Сумико локтем и показала глазами в сторону веранды. Прислонившись к столбику, сидела Инэко рядом с Ясаку, сыном недавно умершего деревенского кузнеца. Рас
красневшаяся Инэко обмахивалась рукавом и что–то шептала на ухо Ясаку.
Еще в школе Инэко, - она училась в одном классе с Сумико, - говорила, что Ясаку - самый умный и красивый парень в Новом поселке. У Ясаку было узенькое лицо с острым носом, его дразнили "лисичкой".
Студент уже перестал расспрашивать Хэйскэ. Стали говорить о том, как Сакума на–днях пригласил к себе самых влиятельных стариков из трех поселков, угостил их сакэ и импортными сигаретами и взял с них слово, что они. прикажут всем своим родичам голосовать за Югэ.
- С предвыборной кампанией получилось из рук вон плохо, - заметил учитель и, поморщившись, потер виски. - Даже не смогли наладить защиту плакатов. Все посрывали.
Это молодчики из клуба "Четыре Эйч"… - пробормотал Хэйскэ. - И из других деревень приходили громилы, Сакума нанял… Мы пробовали драться…
Что правда, то правда, - прогудел широкоплечий мужчина с квадратным лицом, в солдатском кителе. - Пока мы почесывались, Сакума и Югэ действовали… организовали клуб "Четыре Эйч" и шайку громил. Молодчики из "Четырех Эйч" - это ерунда, они ходят на собрания только потому, что там показывают американские фильмы. Этот клуб сам развалится, а вот эти громилы - дело серьезное. Если учредят здесь филиал Содружества хризантемного флага или что–нибудь вроде этою, то у них сразу же появятся богатые покровители. И полиция начнет помогать им.
Надо было раньше выступать с самокритикой, Сугино, - процедил сквозь зубы Цумото. - Бьешь в барабан после праздника.
Затем стали говорить о сборе папоротника. Каждую весну до посадки риса молодежь всей округи, собравшись вместе, ходила в горы собирать папоротник. Это был старинный обычай. Но во время войны молодежи было не до папоротника, к тому же на многих горах были зенитные батареи и наблюдательные пункты. В прошлом году молодежная группа Старого поселка собиралась устроить прогулку в горы, но упустила время, и пришлось ограничиться спортивным праздником, устроенным вместе с рабочими стекольного завода в поселке Куротани.
Сугино предложил соединить сбор папоротника с празднованием кануна 1 Мая и по возвращении с горы устроить на поляне перед Обезьяньим лесом гулянье с концертом–митингом.
- А не поздно будет? - спросил дедушка. - В наше время мы собирали раньше. Папоротник твердый станет.
Сугино помахал рукой перед лицом:
- Дедушка, насчет папоротника я большой знаток. Самый вкусный в мире папоротник растет в наших горах. И здесь лучше всего собирать в конце апреля или в начале мая.
Цумото и Кандзи поддержали предложение Сугино. Только надо как следует подготовить программу коп–церта–митинга. Этой подготовкой должна заняться инициативная комиссия. Она должна работать в тесном контакте с городским отделом Демократического союза молодежи и профсоюзами. Особенно тщательно надо подготовить повестку митинга, охватить все самые важные вопросы.
- В первую очередь насчет соглашения с оккупантами, - сказал учитель. - Жители этого района должны понять, что это соглашение угрожает им непосредственно. В нашем районе находится военная база. Она называется "Кэмп Инола". Сперва здесь был только склад для горючего, потом появилась взлетно–посадочная дорожка, потом полигон… сейчас строят казармы и еще что–то. "Инола" постепенно растет. И придет день… он быстро приближается… когда "Инола" начнет новое наступление.
Ясаку приподнялся и поднял руку.
- На этом митинге надо начать сбор подписей, - сказал он тонким голосом, - потребовать освобождения Такеда Юкио. Мы должны подняться на его защиту…
Он запнулся и, пробормотав что–то, махнул рукэй и сел. Инэко захлопала в ладоши, все тоже захлопали.
- Я предлагаю избрать инициативную комиссию, - сказал учитель. - От лесорубов и углежогов Монастырской горы - Фукуи Кандзи, от Демократического союза молодежи… - он повернулся к студенту, - Икетани, от Старого поселка - Сугино… а остальных вы сами привлеките.
Все подняли руки. Учитель подозвал к себе Рюкити и сказал ему что–то. Оба посмотрели в сторону сидящих у двери Яэко и Сумико. Сумико покраснела и перестала щипать себе шею. В это время ей передали пачку книжечек, которую просматривали по очереди все собравшиеся. У двери было темно. Сумико пошла в кухню, но там тоже был полумрак: на полочке горела маленькая плошка. Тоненькие номера журналов были напечатаны не в типографии, а написаны от руки, а потом размножены таким же способом, как листовки. И бумага была такая же грязновато–желтая, многие буквы нельзя было прочитать. При тусклом свете плошки Сумико смогла разобрать только буквы на обложках.
"Новые всходы". Молодежная группа профсоюза рабочих завода в Явата.
"Руда". Отдел культуры профсоюза рабочих рудника Камиока в префектуре Гифу.
"Ветряная мельница". Группа стихотворцев префектуры Айти.
"Пылающий уголь". Литературный кружок при профсоюзе шахтеров Миута на Хоккайдо.
"Сигнальная ракета". Отдел культуры молодежной группы деревни Симодзу.
"Огонек". Сектор культурных мероприятий рабочих паровозного депо в Тояма.
"Белая башня". Филиал Демократического союза молодежи префектуры Кагава.
И еще - "Шелест трав", "Мотыга", "Тридцать шесть холмов", "Пашня победы", "Баррикада", "Наше
знамя", "Пароль", "Наша звезда", "Поэты уезда Фува префектуры Гифу", "Л и–тература рабочих и служащих электростанции в Нумадзи" - ри", "Голос телефонисток"…
К Сумико подсела Инэко и, обмахиваясь рукавом, затараторила:
- У нас будет выходить журнал "Наша земля", сегодня решили… уже учредили литературные кружки на дамбе, на Монастырской горе и в Восточном поселке, а Ясаку уже написал несколько стихотворений, такие замечательные, я их переписала и вызубрила… и учитель Акаги сегодня похвалил Ясаку… Ясаку уже научился печатать на гарибане, это такая машинка…
А Инэтян отпустили на собрание?
Инэко замотала головой и хихикнула.
- Я сказала, что иду к Яэтян помогать шить, и пришла сюда с Ясаку… сперва боялась, думала, что вдруг будут делать что–нибудь страшное… А Сумитян боялась?..
Немножко боялась, - ответила Сумико.
В комнате, где происходило собрание, захлопали в ладоши. Сумико и Инэко пошли в каморку и сели у двери. Инэко передала пачку журналов сидевшим впереди.
Говорил сидевший рядом со студентом коренастый парень с красным, обветренным лицом. У него быЛ совсем хриплый, надорванный голос:
- С тех пор как оккупанты соорудили полигон, даже наши старики заволновались. Оккупанты уже протянули колючую проволоку на Большом мысе; вдоль берега днем и ночью рыщут миноносцы и сторожевые катера, а с полигона палят по красным вымпелам, привязанным к самолетам. Ну и вся рыба удрала. Наши старики пошли к господину Цукино, чтобы по
- советоваться насчет петиции на имя правительства, а Цукино наорал на них и пригрозил, что не 0удет давать им в аренду лодки и снасти. А потом мы узнали, что Цукино уже снюхался с иностранцами и сколотил артель грузчиков и водолазов для работы на базе. И тогда мы собрались и учредили молодежную группу. А недавно к нам приезжала культбригада Демократического союза молодежи, и мы узнали, что одним из способов объединения молодежи для борьбы против несправедливости и всяких сволочей является организация литературных кружков. И мы организовали кружок и решили выпускать время от времени журнальчик… примерно такой, какие сейчас выпускают во многих городах, деревнях и на заводах. Из города нам прислали сборники стихов русских и китайских поэтов и книжку стихов Кацу Гэнго "Встречаем 22–й Перво–май". Наши ребята уже написали десятка два стихотворений. Конечно, не совсем складно получилось, но за душу все–таки берут.
- Как будете печатать? - спросил студент.
Пока что будем писать от руки штук пять–шесть и пускать вкруговую. Сейчас собираем деньги на бумагу, а потом…
Слушай, Матао, - перебил его Цумото. - Писать от руки и выпускать пять–шесть экземпляров - это не дело. - Он повернулся к студенту. - Икетани, надо устроить им гарибан и бумагу.
Икетани кивнул и записал что–то в книжечке.
За окном послышался шум проезжающих машин. Все замолчали.
- "Джипы" шныряют, наверно, с пеленгаторами, - произнес Сугино. - На дамбу полиция уже трижды налетала. Все ищет радиопередатчики…
Дедушка усмехнулся:
- И "лимонадные бомбы" ищут.
Цумото поднял руку:
- Разрешите мне… Вот в буржуазных газетах все время пишут о лимонадных бомбах. Пишут, что их изготовляют коммунисты. Это обычное провокационное вранье. И если говорить об оружии, то у японской молодежи есть более грозное оружие, чем лимонадные бомбы. Это бомбы из бумаги. Это сотни и сотни вот таких написанных от руки или размноженных с помощью гектографов журнальчиков, которые выходят во всех уголках нашей родины - в городах и деревнях, на шахтах и рыбацких поселках. Всюду, всюду, как побеги бамбука после дождя, возникают кружки любителей литературы. И те, кто до сих пор умел орудовать только киркой, мотыгой или веслом, начинают приучаться орудовать и кисточкой, чтобы изображать на бумаге то, что накипело у них внутри. Их кисточки смочены потом и кровью, в их писаньях слышно биение сердца. И вот эта массовая литературная самодеятельность превратилась в мощное движение трудовой молодежи Японии. Эти сотни и сотни журнальчиков - бумажных бомб - зажигают сердца всех честных людей. И каждый такой журнальчик, выпускаемый даже в двадцати–тридцати экземплярах, является опорным пунктом для молодых патриотов. Около каждого журнальчика собираются юноши и девушки, умеющие писать, рисовать, печатать.
И умеющие собирать материалы, - сказал учитель, - и желающие помогать журнальчику, распространять его, собирать деньги…
Словом, собирается самая активная часть молодежи, - продолжал Цумото. - И нам поэтому нужно создать как можно больше опорных пунктов. Каждый журнальчик является боевым отрядом на фронте борьбы за нашу свободу и независимость и за всеобщий мир. В городах и на заводах по части журналов дело обстоит неплохо, но деревня еще сильно отстает, в том числе и наш район. И мы должны энергично приняться за дело. Дедушка и учитель Акаги здорово нас ругали на–днях в городе. И мы решили сегодня собраться здесь вместе и поговорить обо всем…
Дедушка обвел всех взглядом и улыбнулся.
- В городе Кацу Гэнго работает не так уж плохо, у него там достаточно помощников. Теперь ему нужны помощники в деревне. Так что вы должны помочь ему. Он хороший парень…
Дедушка поклонился. Все захлопали в ладоши.
- Значит, в нашем районе созданы два опорных пункта, - оказал Кандзи. - "Наша земля" и журнальчик рыбаков. Начнем с этого. И постараемся как можно скорее подготовить новых помощников Кацу Гэнго.
Он объявил собрание закрытым, попросив остаться членов инициативной комиссии.
8
Сумико и Инэко вышли последними. Яэко ушла вперед с Марико, девушкой из города. Накрапывал теплый дождик. Пришлось итти в полной темноте вдоль плетней. Вскоре девушек нагнали Рюкити и Ясаку. Инэко пошепталась с Ясаку, и они быстро пошли вперед и скрылись в темноте.
- Ну как, страшно было? - тихо спросил Рюкити.
Учитель Акаги постарел… Мне очень понравился этот лысый старичок. Такой веселый, живой.
Дедушка - старый коммунист, он пятнадцать лет отсидел в тюрьме на Хоккайдо, у него нет одного легкого, отбили. И после войны уже сидел два раза… за то, что писал против аме.
А этот парень, который ехал с нами в грузовике… Цумото… он очень хорошо говорил. Студент?
Нет, он был мотористом на городской электростанции, но его уволили как красного, а сейчас он на цементном заводе. Он член городского комитета Демократического союза молодежи.
Из нашего поселка были только Ясаку и Хэйскэ, а остальные все чужие…
Я привел ребят с нашей горы, были с Монастырской горы, с дамбы и из поселка Куротани. У нас на горе теперь будет гарибанная типография. Будем печатать журнал "Наша земля".
После недолгого молчания он спросил:
- Сумитян будет помогать нам?
А что делать?
Работать на гарибане. Это такая печатная машина. Яэтян сказала, что Сумитян хорошо рисовала в школе.
У меня только журавли хорошо получались… и самолеты.
Вот это–то и нужно нам. Будешь рисовать заставки. Попробуй. Придешь?
Дядя не пустит. И я не знаю, куда итти.
Мы будем печатать по вечерам, после работы. Скажи дяде, что идешь к подругам. Яэтян зайдет за тобой.
Дойдя до калитки своего дома, Сумико остановилась.
- Страшно все–таки… но я приду, - шепнула она и, коснувшись рукава Рюкити, проскользнула во двор. - Уходи скорей.
Дверь была приоткрыта. Дядя уже спал. Сумико ощупью разостлала постель у окна и легла. Дождь пошел сильнее. Дядя застонал во сне и вдруг заплакал тонким, жалобным голосом. Сумико подсела к нему и стала растирать ему плечи.
- Вернулась? - спросил он сонным голосом. - Что так поздно?
Собрание было… - Она запнулась, потом быстро добавила: - У доктора собрались эти… больные и читали журналы… о разных болезнях.
Дал лекарство?
Нет, только осмотрел и сказал, что надо побольше ходить… полезно для здоровья. Сказал, чтобы я хо–дила к нему лечиться. Но только по вечерам, потому что днем надо платить, а если вечером, то бесплатно.
Дядя сердито пробормотал что–то и повернулся на другой бок.
Сумико никак не могла заснуть. Начало болеть плечо, потом появился зуд. И шея тоже болела, исщипанная до синяков. Сумико выпила воды, разыскала–в кастрюльке печеную картофелину и съела. Через некоторое время дождь прекратился. Лягушки сегодня почти не квакали. Колотушка сторожа тоже не была слышна.
Сумико стала прислушиваться. Откуда–то издалека, со стороны гор доносился шелест, еле слышный, такой, как будто шелковичные черви жуют листья. Может быть, снова дождь пошел. Сумико повернулась. Зашелестела подушка, набитая мякиной. Сумико поправила подушку и легла. Лежала не двигаясь, но через некоторое время снова стал доноситься ’шелест.