В воскресенье утром в поселке появились сборщики крови. Опять медленно проехала красная ма–шина с громкоговорителем, сзывая всех на площадку с флагштоком. Дядя Сумико отправился туда вместе с отцом Инэко.
Кто–то сильно постучал в окойный переплет. Сумико вздрогнула и приоткрыла створку. У плетня стоял Сугино в брезентовой накидке.
- Приходи сегодня пораньше, - сказал он. - Вчера на дамбе и в Восточном поселке опять была полиция, захватила все номера журнала и листовки. Есть срочная работа. Приходи.
Сумико поджала губы, как это делала Яэко, и строго посмотрела на Сугино.
- Какой неосторожный! Хорошо, что дяди нет дома, а если бы "был… Чуть окно не проломил!
Сугино оглянулся, вытащил из–под плаща листочек и баночку с белым клеем, помазал пальцем края бумажки и наклеил ее на плетень. Все это он проделал не спеша.
- Неосторожный какой, - прошептала Сумико. - На глазах у всех!
Сугино подмигнул ей:
- Вчера принесли из города эту листовку, отпечатали там. Мы уже расклеили ее на дороге и в поселках. Значит, придешь?
Он протянул Сумико листочек и отошел от плетня. Сумико спрятала листовку в рукав и задвинула створку. Немного спустя за окном послышались голоса. Сумико посмотрела в дырочку. У плетня стояли женщины и разглядывали листовку.
- Кто–то наклеил эту бумажку даже на красной машине сзади, - сказала жена Хэйдзо. - Сейчас полицейские соскребывали.
Вот за это их ловят и запихивают в свиной ящик, - сердито сказала жена Кухэя. - А им наплевать. Прямо сумасшедшие!
Она плюнула. Потом оглянулась и, послюнив палец, провела им по бумаге - поправила отклеившийся край листовки. Пошептавшись между собой, женщины пошли в сторону площадки.
Сумико вытащила смятый листочек из рукава и положила на цыновку, чтобы расправить, но, услышав шаги у двери, быстро засунула бумажку под колено. В дверях стоял дядя, держа руки на пояске. Он нахмурился и оттянул вниз углы рта.
- Мне сегодня надо пойти к доктору, - сказала Сумико. - В прошлый раз сказал, чтобы я сегодня пришла.
Дядя молча снял савдалии и уселся перед Суми–ко, скрестив ноги.
- Сейчас видел эту женщину из города и узнал все. Оказывается, ты в лечебницу Аримицу ходила только один раз. Врала мне все время. - Он затряс головой и крикнул тонким, срывающимся голосом: - Все знаю! Вчера твою подружку Яэко полицейские застукали около школы… расклеивала бумажки. Допросили ее и сейчас привезли домой и сдали отцу. Он ее так отодрал, что она сейчас валяется во дворе. Не может встать. Оказывается, она спуталась с красными. И ты, наверно, тоже шлялась на сборища. Говори все! Что спрятала? Давай сюда!
Сумико наклонилась вперед, положив руки на колени, но дядя с силой толкнул ее, и она упала на бок. Он схватил листочек.
- Вот эта самая листовка… - Он закивал головой. - Везде расклеили. Откуда принесла?
Кто–то в окно бросил. Не знаю.
Врешь! - Он вытащил из–за пояска трубку и замахнулся. - Говори, куда ходила?
Сумико закрыла голову руками.
- Будешь говорить?
Он ударил ее трубкой по руке, но не сильно. Потом схватил за волосы и дернул. Сумико крепко обхватила голову руками и повалилась на цыновку лицом вниз.
- Наверно, ходила на собрания красных и слушала их вожака.., Вот этого… - Он ударил трубкой по листовке, лежавшей перед ним. - Это наверняка вожак. Поэтому подписывает листовки и плакаты. Его скоро сцапают. Говори, кто тебе дал?
Не дождавшись ответа, ударил ее трубкой по спине.
- Ты знаешь этого вожака? Его все равно скоро словят. Видела его? Не будешь говорить? Отлуплю!
Она прижалась лбом к цыновке, прикрыв руками голову. Через некоторое время она чуть–чуть приоткрыла один глаз и украдкой посмотрела на дядю. Он сидел с закрытыми глазами, держа в руке трубку: ждал ответа.
Перед ней лежала бумажка. На ней что–то нарисовано. Сумико слегка повернула голову. На бумажке изображена девочка с сумкой через плечо, в ее руку воткнут шприц, от него шланг к танку. А сбоку написано: "Ни одной капли крови! Ваша кровь - горючее для войны! Защищайте мир!" И подпись: "Кацу Гэнго".
Сумико открыла глаза шире. Так и было написано: "Кацу Гэнго". Она крепко прижала рукава к покрасневшим щекам.
- Кто этот Кацу Гэнго? - крикнул дядя. - Знаешь его? Говори!
Она подняла голову, выпрямилась и положила руки на колени.
- Если не скажешь, прибью! - Дядя показал на алтарик, на котором стояли фотографии. - Проси прощения у родителей. Не стыдно тебе?
Сумико посмотрела ему прямо в глаза.
- Я ничего плохого не делала, мне не стыдно.
Что–о? - Он приоткрыл рот и тяжело задышал. Потом завопил тонким голосом: - Рассуждаешь еще, дрянь!
Он замахнулся, но на этот раз она не закрыла голову руками, а продолжала сидеть прямо.
Поднятая рука дяди застыла в воздухе. Он медленно опустил руку.
- Твое счастье, что ты больная. А то бы излупил тебя. Не хочешь говорить, не говори. Будешь раскаиваться. С сегодняшнего дня ни шагу из дома одна. Только вместе со мной.
Он закурил трубку и лег на спину. Сумико сидела неподвижно, не сводя глаз с листовки.
Восковку использовали ту самую, только прибавили буквы. Написал кто–то неизвестный. Это не почерк Рютяна. Чей же? Может быть, Кантяна или Сугино? Или кого–нибудь из городских? А на танке написаны четыре иероглифа: "империализм". Это почерк Яэтян. Наверняка ее. У первого иероглифа хвостик загнут влево и с нажимом; Яэтян всегда так пишет. А в верхнем углу черное пятно. Кто–то оставил след пальца, очевидно прижал восковку, когда клал ее на доску. Это совсем не годится. Хорошо еще, что размазал: поэтому отпечатку нельзя будет узнать, чей палец, но все равно так нельзя делать. Неужели не заметили на пробном листе? Надо было осторожно соскоблить с восковки или поднести зажженную спичку к восковке, чтобы заровнять отпечаток. Так торопились, что даже не успели убрать пятно. Это не годится…
Дядя скомкал листовку и засунул за пояс.
- Этого вожака скоро схватят и передадут куда надо, а там… - он повертел кулаком, - там он выхаркнет все… назовет всех подручных, и всех зацапают. И тебя тоже. Пощады не жди!
Он приподнялся, морщась от боли, и стал растирать себе плечо. Сумико подсела к нему и начала массировать ему плечи и спину.
- Все пошли сдавать кровь, - пробормотала она. - На этот раз будут платить деньги.
Дядя фыркнул.
- Как же… станут они платить! Вместо денег дают крашеное куриное перышко… носить на груди. Почетный значок. Поэтому никто не соглашается давать кровь, стоят кругом и глазеют. Только две служанки из дома Сакума дали… Скоро будут ходить по домам и уговаривать.
К нам тоже придут?
К нам незачем ‘приходить. Моя кровь не годится, а твою побоятся взять.
Значит, никто не хочет давать кровь? - спросила Сумико, поглаживая его спину. - Наверно, все видели эту листовку.
Дядя покосился на нее и, сбросив ее руку с плеча, лег на пол.
- Больше никуда тебя не пущу. И никого не буду пускать в дом. А если придет Яэко, я ей всыплю.., А к доктору в город пойдем вместе.
Доктор Аримицу сказал, что не будет лечить, потому что у меня жетон. Дядя хочет потащить меня к иностранцам?
Он ничего не ответил и, подложив руку под голову, закрыл глаза.
- Сумитя–ян! - раздался голос Инэко со двора. - Сумитя–ян!
Дядя встал и, подойдя к двери, сказал:
- Сумико сильно провинилась и будет сидеть дома. И ты с Сумико больше не разговаривай!
Он с шумом задвинул дверь.
4
Сидеть у окна было запрещено. И подходить к нему тоже. Окно должно быть закрыто плотно. Выходить во двор разрешалось только для стирки и сушки, мытья посуды и прочих работ, но разговаривать с кем бы то ни было запрещалось. За пределы двора можно было выходить только с дядей. Они ходили вместе работать на огороды Сакума и ухаживать за рисовой рассадой. А когда Сумико ходила за водой в долину, дядя усаживался на пригорке над водоемом и не спускал с нее глаз.
Пошли дожди, и жизнь в неволе стала совсем невыносимой. Как–то раз ночью, когда Сумико сидела у порога и чинила дядину соломенную накидку, за плетнем послышалось щелканье и попискиванье. Дяди дома не было. Но из–за плетня со стороны соседнего дома сейчас же показалась голова матери Инэко. Уходя из дому, дядя поручал матери Инэко или бабушке сторожить Сумико.
Иногда над плетнем всплывало лицо Инэко. Она молча прикладывала рукав к глазам, затем делала вид, что выжимает рукав, и тыкала себя в грудь. Это означало, что ей тоже запретили выходить из дому и она часто плачет. Но она все–таки ухитрялась каким–то образом держать связь с внешним миром. Улучив удобный момент, когда дядя Сумико покупал соль у разносчика, она бросила к ногам Сумико бумажку, скатанную в шарик.
Записка была "написана карандашом, все буквы валились на правый бок:
Наступил сезон дождей, прошу беречь себя. Как здоровье? Не падай духом. Все очень сочувствуют тебе и Инэтян. У меня теперь работают (несколько букв было замазано краской). Иногда работаем до утра. Вышел номер "Нашей земли", и скоро выйдет второй номер "Кормового весла". Из Токио, Нагоя, Осака, Кобэ и других мест прислали приветы. Нас всех потрясла беда, случившаяся с Яэтян. Отец Яэтян попался на удочку Барсука–Санта. Барсук напугал отца, будто бы Яэтян скоро посадят в тюрьму, а его самого затаскают по судам, и поэтому нужно скорей отправить Яэтян куда–нибудь. Отец Яэтян сдуру поставил печатку на бумажке, на которой было написано, что он просит Барсука взять Яэтян на воспитание. Барсук обещал дать деньги, но потом отказался, сказал, что Яэтян бракованная, потому что у нее на пояснице шрам. В общем Яэтян про* дали даром. Мы боялись, что ее ушлют куда–нибудь далеко, но только что узнали, что Барсук сплавил ее на фабрику консервных банок в нашем городе. Сейчас эта фабрика делает бидоны для напалмовых бомб. Яэтян живет в общежитии работниц, их никуда не выпускают, после работы отбирают одежду и сандалии. Яэтян продали на шесть лет. Связь с Яэтян установим (несколько букв замазано). Полиция произвела обыск в доме учителя Акаги, перевернула все цыновки, сдирала даже черепицы на крыше. Но учитель и дедушка уже до этого перебрались в другое место. Их ищут, чтобы арестовать за антивоенную агитацию.
Скоро устроим прогулку в горы - собирать папоротник. Будут участвовать ребята из всех поселков и окрестных гор. Почти половина членов клуба "Четыре Эйч" тоже пойдет с нами. Сейчас готовимся. Надо успеть до посадки риса. Сбор крови в нашем районе провалился с треском. Кацу Гэнго развил бешеную энергию. В течение последних пяти дней изготовил сто с лишним больших плакатов, отпечатал шестьсот листовок, сочинил и отпечатал три брошюрки и успел расклеить листовки во всех окрестных деревнях. И все это в течение пяти дней! Молодец! Потому что у него тысяча рук, как у богини Сендзюканнон.
Очень беспокоюсь о тебе. Много раз подходил к плетню днем и ночью (несколько букв замазано), сквозь дырочку в окне (несколько букв замазано). Около нашего шалаша все время трещит цикада (замазано несколько строчек).
Не трогай шею. Прости за плохой почерк. Кланяюсь.’Свет* лячок.
5
Посадку риса закончили в срок - до окончания дождей. Всех работавших на господских участках позвали в усадьбу Сакума. Мужчины стали мыться во дворе около амбара в двух больших деревянных ваннах. После мужчин, сменив воду, помылись женщины. Потом все пошли на кухню и сели в несколько рядов полукругом у печи. Старшая служанка положила на полочку над печью пучок рассады, облила его рисовой водкой и обсыпала мукой, затем отвесила земной поклон - призвала богов благословить только что посаженный рис и ниспослать дому господина Сакума и всем присутствующим благоденствие и процветание. После этого перед всеми поставили подносы с фляжками сакэ и чайными чашками и подали xj–лодную лапшу и консервные баночки с водорослями в сладком соусе.
Дядя Сумико быстро опьянел и, захлопав в ладоши, стал выкрикивать разные слова. Хэйскэ и еще несколько парней спустились на земляной пол и начали приплясывать, размахивая руками и шлепая себя по бокам. Они тоже были совсем пьяны.
Служанки принесли патефон и поставили пластинки. Пели по очереди мужчины и женщины сдавленными и завывающими голосами под звуки сямисена и флейты. Напевы были очень грустные. Дядя Сумико, уронив голову на грудь, стал вытирать глаза. Все стихли, когда появилась старая госпожа Сакума в голубом халате с белыми узорами, с черным поясом.
Она объявила, что завтра с утра можно приходить за вознаграждением - деньгами или продуктами, и приказала служанкам угостить мужчин заграничными сигаретами, а женщинам дать по бутылочке жидкого мыла для мытья волос. Потом, улыбнувшись, попросила всех не торопиться, повеселиться как следует и, шевельнув подбородком вместо поклона, ушла в сопровождении старшей служанки и старика приказчика.
Сумико с трудом разбудила дядю, прикорнувшего между кадками для риса, и отвела домой. Он, не раздеваясь, растянулся на цыновке и сразу же захрапел. Сумико вышла во двор, чтобы развесить на дереве у калитки соломенные лапти. Из–за плетня высунулась голова.
- Скорей подойди сюда! - шепнула Инэко. - У нас нико"го нет, пошли к Кухэю, а бабушка спит. Сумитян, ничего не слышала?
А что?
Инэко закрыла лицо руками и всхлипнула. Сумико подошла к ней и дернула за плечо.
- Говори скорей, плакать будешь после!
Как в тюрьме сидим… никуда не пускают… а тут разные вещи случились… - заголосила Инэко.
Тише! Говори скорей!
Инэко вытерла глаза и зашептала сквозь плетень:
- Произошло вот что. За день до начала посадки риса все пошли на Двугорбую и Тоннельную горы собирать папоротник, а на обратном пути, когда проходили мимо Обезьяньего леса, увидели, что на столбах появилась проволока. Ребята начали сдирать проволоку. В это время из леса появились полицейские. Они сразу же бросились на парней, пустив в ход дубинки, началась потасовка. Сугино кинулся разнимать дерущихся, но его схватили полицейские и посадили в машину. Арестовали еще несколько парней. А вчера староста сказал, ’ что скоро полиция устроит облаву во всех поселках и окрестных горах, чтобы выловить всех красных.
Значит, и Рютяна и Ясаку… - Сумико начала щипать шею, - всех могут забрать.
Инэко привалилась к плетню и стала биться головой.
- А мы сидим, как в тюрьме… ничего не знаем… ничего!..
Сумико тоже прильнула лицом к плетню и тихо заплакала.
в
Поздно ночью пошел сильный дождь и поднялся ветер. Брызги ударялись об оконную бумагу. Сумико проснулась, вышла во двор и сняла с дерева лапти. После этого долю не могла заснуть. Болели распухшие ноги, начался зуд в плече.
Наконец она задремала. Очнувшись, она услышала сквозь шум дождя пощелкивание и свист. Она подползла к окошку и приложила глаз к щелке, но ничего не увидела. Свист повторился. Тогда она осторожно отодвинула створку, струя ветра ворвалась в комнату. У плетня стоял кто–то, накрывшись с головой плащом.
- Это я… Матао, - прохрипела фигура. - Не можешь завтра прийти на гору? Работы по горло…
А Рютян где? Схватили?
Его вызвали в город и дали на время другую работу. А нам нужно печатать… Кажется, собираются расширять базу.
Выйти не могу… не пускают.
Дядя громко всхрапнул* и зашевелился. Сумико застыла у окна, приложив руку ко рту.
- Так и будешь сидеть? Боишься ослушаться? На словах бойкая, а на деле… - Матао махнул рукой. - Баба есть баба.
Он еще раз махнул рукой и, отойдя от плетня, скрылся в темноте. Сумико задвинула створку и легла, уткнувшись лицом в подушку. Где–то санным хриплым голосом пропел петух. Вдруг загрохотали самолеты. Они пролетели совсем низко, как будто над самой крышей. Дядя перестал храпеть, что–то пробормотал и стал почесываться. Он, видимо, проснулся. Сумико посмотрела на окно. Уже начинало светать. Шум дождя продолжался.
- Дядя, - тихо сказала она. - Мне надо пойти к доктору. У меня болит.
Что болит? Пятна проступили? - испуганно спросил дядя, приподнявшись на локте.
И плечо болит, и ноги… и внутри все болит. Больше не могу…
Завтра пойдем вместе.
Я пойду одна.
Одну не пущу. Спи. Утром пойдем вместе.
Сумико села на постели.
- Мне можно выходить одной из дому? Я больше так не могу… как в тюрьме.
Ты что? Спросонья болтаешь что–то… спи.
Я больше не могу терпеть. Мне надо пойти завтра одной. Дайте мне сандалии.
Спи! - крикнул дядя. - Молчи! А то ударю.
Пойду босиком.
Отлуплю! - Дядя ударил кулаком по цыновке.
Сумико встала и надела поверх ночного халатика
второй халат.
- Ложись сейчас же! - заорал дядя. - Лупить буду!
Она молча надела шаровары и причесала волосы. Дядя вскочил и ударил ее по щеке. Она покачнулась, но удержалась на ногах и пошла к двери.
- Куда идешь? Обалдела, что ли?
Он схватил ее за рукав, но она с силой оттолкнула его и вышла босиком во двор. Дядя схватил бамбуковые грабли и выглянул в дверь. Сумико уже сидела посередине дворика, прямо на земле, подобрав под себя ноги и положив руки на колени.
- Ты что, рехнулась? - Он взмахнул граблями. - Иди домой и ложись. Заболеешь… и умрешь.
Она подняла голову и громко, раздельно произнесла:
- Сумико будет сидеть здесь и не будет двигаться до тех пор, пока дядя не разрешит выходить из дому одной.
Он, приоткрыв рот, уставился на нее. В предрассветных сумерках разглядел ее лицо: крепко сжатые губы и закрытые глаза. Волосы были уже совсем мокрые.
- Иди домой, промокнешь, - сказал он ласково. - Не дури.
Сумико вытерла лицо рукавом и поправила ворот халата.
- Не пойдешь?
Он топнул и швырнул грабли прямо в нее. Грабли ударились о ее колени. Она поморщилась, но не шевельнулась. Сидела неподвижно, упираясь руками в колени. Он снял с гвоздика соломенную накидку и бросил ей. Сумико накинула плащ на плечи, поправила халат "и снова положила руки на колени.
- Уже совсем промокла, - сказал он тихо. - Простудишься. Иди домой.
Она молча мотнула головой.
- Ну и сиди, пока не околеешь! - Он с шумом захлопнул дверь.
7
К утру дождь ослабел, но небо не прояснялось, попрежнему было обложено тучами. Дядя вышел из дому, не спеша помылся у кадки и, не глядя в сторону Сумико, буркнул:
- Иди покушай.