- То Иуда. А я своим горбом зарабатываю и в кубышку не прячу. Люблю хорошо пожить. Так что ты, Зиновий, не задирай меня, не надо. Жить всякий хочет, а я не хуже других, а может, даже лучше. Пожить хочу так, чтоб перед смертью вспомнить, что было! Жил, мол, на свете Семен Колечкин, ничего себе парень, весело гулял, сытно ел, до чертиков пил. Если хотите знать, я и жениться думаю лет сорока. Ей-богу!
- На здоровье, - усмехнулся Зиновий. - Рыжих бабы не больно уважают.
- Не так, браток. Рыжих они больше любят. Огненные они. Вот погоди, выйду из больницы, такой чуб отращу - любо-дорого взглянуть. Не чуб будет, а девичья смерть. Только я жениться не буду до сорока лет, зарок себе дал.
- Всяк дурак по-своему с ума сходит. Про тебя сказано.
- Э, брось, Зиновий, ты б сейчас сам не прочь пожить так, да жена не дает!
- Что́ брось? Тебя с такой философией изолировать надо. Люди, понимаешь, чудеса творят и не за деньги, учти!
- На собрании так говори, а здесь частная компания.
- Все-то у тебя навыворот, - рассердился Зиновий и обратился к Синилову: - Не слушай ты его, Андрюша, - ахинею он плетет!
- Ну, ладно, - примирительно произнес Семен. - Ты в бутылку не лезь, не надо. Не любо слушать - бывайте здоровы. Курить пойду.
Спорили без особого энтузиазма и злости, не сердились друг на друга, хотя говорили много обидных слов. Спор, видимо, у них уже застарел, родился еще задолго до появления Андрея в палате.
Зиновий поначалу понравился Андрею. Казался он умным, рассудительным мужиком. Чувствуя расположение к себе нового соседа, Зиновий как-то разговорился, и сразу потерял в глазах Андрея многое. О чем только он ни говорил, все у него выходило абсолютно правильно. Зиновий уморил Андрея. Уже засыпая, Синилов слышал приглушенный голос соседа:
- У них в жизни одна забота - деньги. Ничего святого больше нет. За деньги они готовы на всякие пакости.
Семен по натуре был человеком веселым, общительным, и пусть не во всем соглашался с ним Андрей, а все же с разбитным шофером было интереснее, не кидало в сон.
В пылу спора Семен однажды, усмехнувшись, сказал о Зиновии, как об отсутствующем:
- Вот лежим вместе второй месяц, и второй месяц он все толчет одно и тоже. Чудак! Мне его речи и слушать неохота, и, каюсь, после них хочется делать наоборот, ей-богу. И, по-моему, Андрей, все члены профсоюза на его заводе дышат сейчас вольготно: слава богу, некому прописи читать.
- Собака лает, ветер носит, - мрачно отозвался Зиновий.
- Нет, в самом деле, - словно не слыша реплики, продолжал Семен, обращаясь к Андрею, - уж очень он, наш Зиновий, любит канитель заводить, даже тараканы дохнут. Правда?
- Есть немного, - засмеялся Синилов. Зиновий демонстративно отвернулся. Колечкин подмигнул Андрею:
- По моему разумению, и жена через это из терпения вышла.
- Замолчи, Колечкин! Лишаю тебя слова! - простонал Зиновий. - Не трожь мою жену.
- Не буду, - охотно согласился Семен, а при случае поведал Андрею на ухо: "Это она его шваркнула по загривку, он и скатился с лестницы кубарем. И видишь, какой ущерб - перелом берцовой кости, хромой теперь будет".
У кого что болит, тот о том и говорит. Всякий, кто приходил к Андреевой койке, обязательно говорил о своем недуге. Молчал один Котов, и молчание его было непонятным. Какая беда с ним стряслась, не говорил, а разговор на эту тему ловко уводил в сторону. "Наверное, так и было, как рассказывал Семен, - думал Андрей, - ко всем приходят посетители, а к Котову жена ни разу не пришла". Была, правда, делегация из завкома: принесли Зиновию цветы. Они потом неделю сохли на тумбочке, распространяя вокруг терпкий запах. Зиновий растрогался, жалобно благодарил пришедших: одного хмурого гражданина и двух краснощеких девушек. А прошло волнение, Зиновий вдруг вспомнил какие-то незавершенные дела, оставленные им, воодушевился. Хмурый гражданин тоскливо поглядывал на дверь, а девушки косили озорные глаза на Семена. Тот подмигнул им и состроил из пальцев чертика. Девушки прыснули в ладони, посмотрели на Котова, снова сделали постные мины. Посетители не смели прервать разошедшегося Зиновия, на выручку им пришел Семен.
- Между прочим, - сказал он Зиновию, - ты им это накатай в письменном виде, потом к делу пришьешь. Честно советую. А то девушки на свидание торопятся.
Делегация прямо-таки ожила, торопливо попрощалась с Зиновием и поспешила к выходу. Хмурый гражданин даже опасливо оглянулся: боялся, как бы его не вернули, а девушки состроили Семену глазки. Он послал им воздушный поцелуй.
К Семену тоже никто не приходил, но передачи он получал почти каждый день.
- У меня друзей полгорода, - хвастал Семен, - не забывают. А старушке матери чего тащиться в такую даль? Живу-то я в Заречье.
У Андрея не было знакомых в городе, никого он не ждал.
Разве Нина Петровна нагрянет ненароком? Навряд ли! Писем тоже не было. Лишь спустя месяц дал о себе знать Борис. Обрадовался его каракулям Андрей несказанно. Ничего особенного Борис не писал: учится в пятом классе, погода холодная, на Егозе уже снег, а мать посылает привет.
Весь день Андрей пролежал молча. Зиновий ему надоел. Видимо, чувствуя это, тот тоже не вступал в разговор.
Семен целыми днями где-то пропадал: бродил, наверное, по коридору или сидел в комнате отдыха. Гипс с руки уже сняли, и со дня на день Колечкина должны были выписать.
В то утро Семен, позавтракав, запахнул халат и подмигнул Синилову: кому что, а мне, мол, походить надо. Андрея это даже устраивало - никто не мешал читать. Чтением увлекся сразу и не заметил, как появился Семен. Легонько вытянув у Андрея книжку, сказал, улыбаясь:
- Готовься, браток, к тебе карие очи сейчас пожалуют.
Андрей даже голову приподнял.
- Какие очи? Ты что-то путаешь.
- Что ты, дорогой! Ох, и очи у нее. У меня даже голова закружилась. А косы - до пояса, лен, а не косы, загляденье! И понял я тогда: парень ты что надо! Такие девушки болтунов не любят.
- Ты погоди, - рассердился Андрей. - Нету у меня здесь никого. Может, однофамилец здесь какой лежит?
- Ты меня за кого принимаешь? Андрей да еще Синилов - разве не ты? Черт с тобой. Я тогда им буду. Нет, какие очи! Ей говорят, что сегодня не приемный день, а она брови приподняла так это удивленно и спрашивает: "Неужели я так и не повидаю его?"
"Дуся? - екнуло у Андрея сердце. - Кто же еще может быть? И глаза ее, и косы ее, и спросить так могла только она".
И Дуся вошла в палату. Вошла и остановилась. Все больные примолкли, смотрели на нее. Была она в светлом платье, поверх которого накинут халат: стройная, загорелая, словно сама весна вошла в палату, и светлее и просторнее стало. И это почувствовали все, и каждому захотелось, чтоб девушка обязательно посмотрела именно на него. И Дуся, ища глазами Андрея, в самом деле обвела глазами чуть ли не всех больных, встречая светлые, смущенные улыбки. Сестра, вошедшая следом, тронула девушку за плечо и показала в угол, где у кафельной печки стояла койка Синилова. Дуся направилась туда, застенчиво улыбаясь и как бы прося этой улыбкой у Андрея прощения за то, что не могла его до сих пор увидеть. Но вот она вдруг замедлила шаг, остановилась, прижав руки к груди. Улыбка погасла, и выражение глубокого сострадания отразилось на милом лице. Она узнала и не узнала Андрея в этом худом, бледном, с провалившимися щеками чернобровом парне. Лишь глаза напоминали прежнего Андрея - с упрямыми светлячками, задумчивые…
Эта мгновенная перемена на Дусином лице больно кольнула его, и он виновато улыбнулся, словно оправдываясь перед ней за свой измученный вид. Дуся подошла к койке, нагнулась, обдав больного свежим запахом улицы.
- Здравствуй, Андрюша! - проговорила она, присаживаясь на табуретку. В ее глазах стояли слезы, но Дуся улыбалась. Как хороша она была в этот момент!
- Я не ждал тебя, - отозвался Андрей. - Но как замечательно, что ты приехала.
- Привезла тебе от наших ребят тысячу приветов и пожеланий поскорее выздороветь.
Он взял ее руку, прижал к своей щеке.
- Спасибо.
- А Петя Колокольцев просил извинить его. Стихи он так и не прислал. Приезжал к нам товарищ из редакции и увез тетрадку.
- Вот и хорошо. Я и в газете прочту. Это еще лучше. Ну, как живете, Дуся?
- Хорошо. Урожай собрали. Я вот отпросилась к маме съездить. Домики сборные к нам привезли. Теперь мы с Клавой живем в домике. А ты как?
- Еще трудновато. Но самое опасное миновало. Доктор обещает, что дело на поправку пойдет.
- Правда? Вот и хорошо! А мы ждем тебя, - и тихо добавила после паузы: - И я очень жду…
- И я скучаю… Дуся! А ты меня не узнала?
- Ты изменился очень. Но это ничего, не беспокойся.
Их беседу прервала сестра. Она сказала, что Дусе пора уходить.
- Так скоро! - воскликнул Андрей.
- Прошел уже час, - улыбнулась сестра, - а мне велели устроить свидание на тридцать минут и то в порядке исключения.
Дуся нагнулась к нему, неловко поцеловала в губы и прошептала:
- Я очень тебя жду, Андрюша. Очень. Не забывай меня.
Она ушла и будто унесла с собой частичку Андреева сердца.
Лежал с закрытыми глазами и все еще ощущал присутствие девушки. Будто сидит она рядом - протяни руку и коснешься ее. Даже, казалось, не испарился запах духов, смешанный с ароматом степных ветров, и кружил голову.
Он вспомнил…
На Южное отделение приехал в начале полевых работ. Были комсомольские дела, а вообще-то хотелось повидаться с Дусей. Встретил вечером на полевом стане после смены. Дуся улыбнулась ему устало, протянула обе руки.
- Здравствуй, Андрюша!
Изменилась она с тех пор, как попала на отделение: стала строже, сдержаннее. Сейчас была в комбинезоне, в сапогах, шапке. Пыль густо легла под глазами, осела в желобках возле носа, над верхней губой. Руки огрубели. Андрей потянул было девушку к себе, чтобы обнять. Но Дуся с ласковой укоризной покачала головой и пошла умываться. Ему сделалось неловко: думал, что товарищи заметили его порыв, - чего доброго, еще осудят.
После ужина устроились за вагончиком. Валялось там автомобильное колесо. Вот они на него и сели. С севера тянул прохладный ветерок. Небо нависло над землею темное, неприветливое. Недалеко стрекотали тракторы, покачивали на разворотах светом. Не было тишины, не было покоя. Степь гудела и ночью.
Дуся прижалась к Андрею, положив голову ему на плечо перебирала косу. Днем прятала ее под шапку. Андрей признался:
- Соскучился я по тебе, вот какое дело.
Дуся промолчала, только плотнее прижалась к нему. Догадался: улыбается она. Ни слова не говоря, он закинул ей голову и крепко поцеловал в горячие, обветренные губы. Дуся радостно ойкнула.
А трактора гудели и гудели. Сурком надрывался ветерок. На сотни километров вокруг распласталась темная степь - голая, неуютная.
- Дусь, - наконец промолвил Андрей, - я буду проситься к вам. Я же слесарь, на ремонте стану работать.
- Просись.
- Летом щиторазборные домики привезут. Возьмем один?
- Возьмем.
- Только к степи никак не привыкну, вот незадача. Какая-то она пустая - шаром покати: ни деревца, ни кустика. А у нас горы.
- Привыкнешь.
- Да с тобой я хоть где согласен жить.
Из вагончика выпрыгнула чья-то тень, и хриплый злой голос крикнул:
- Эй, Синилов! Хватит лясы точить. Дусе завтра чуть свет на прицеп. Совесть надо иметь.
Дуся тихонько засмеялась. Андрей огрызнулся:
- Спи, горемышный. Я сам поработаю за нее.
- Толку-то от тебя!
- Ладно, ладно.
Он прожил на отделении три дня, помогал ремонтникам. Кажется, тогда и простудился, первый раз и дала о себе знать проклятая болезнь. А через неделю после этого Андрей лежал уже в беспамятстве.
И вот…
- На твоем месте, - сказал после ее ухода Семен, - я б на другой день выздоровел и убежал следом за этой красавицей.
- Я бы тоже не возражал, - улыбнулся Андрей. - Но… - и он тяжело вздохнул.
6
Вскоре после отъезда Дуси выписался из больницы Семен Колечкин. Только тогда понял Андрей, как привязался к веселому шоферу. Семен перед уходом присел возле Андрея и сказал:
- Вот как-то интересно в жизни получается. Встретились мы с тобой невзначай. И снова, как в море корабли, в разные стороны. Грустно даже, ей-богу.
- Гора с горой не сходится, а человек с человеком… - ввернул Зиновий. Но Семен поморщился и оборвал его:
- Обожди ты со своими пословицами, - и продолжал, обращаясь к Андрею: - Не попал бы я в аварию, значит, не встретились бы. А я бы не попал в аварию, если бы тот дуролом не хлебнул лишнего. Он бы не хлебнул лишнего, если бы…
- Сказка про белого бычка, - опять не выдержал Зиновий. Андрей рассмеялся.
- Ну вот и порядок, - улыбнулся Семен. - Лучше посмеяться при расставании, чем нос вешать. Ты приходи ко мне в гости, Андрей. Выпишешься - и давай. Живу я в Заречье. И вообще, останавливай любую машину, спрашивай, где найти Семена Колечкина, и девяносто девять шоферов из ста тебе это скажут.
- Загнул! - усмехнулся Зиновий. - Вот уж загнул, так загнул!
- А ты все скрипишь, - обратился он к Зиновию. - Скрипи, скрипи. Меня это уже не касается. А спорили мы с тобой, Зиновий, здорово. Только перья летели. Человек ты вообще ничего, мог бы я взять тебя в товарищи. Один в тебе изъян - больно ты нудный человек, а с таким жить мука одна, ей-богу.
- Я тебе посоветую, Семен, на прощанье: брось философию длинного рубля.
- Вот мы и квиты, - рассмеялся Семен и стал прощаться. Уже у двери он обернулся и сказал, обращаясь ко всей палате:
- Поправляйтесь быстрее, ребята! - и, помахав рукой, вышел.
Несколько дней Андрею не хватало Семена, а потом привык. На его место положили какого-то старика. Тот по ночам жалобно стонал и не давал Андрею спать.
Чуть позднее выписали и Зиновия. Собирая нехитрые пожитки, он то и дело поглядывал на Синилова, словно собираясь что-то сказать. Но не сказал, а только сухо кивнул головой, проговорив:
- До свидания!
И заковылял к выходу, ссутулив спину. На его уход в палате никто не обратил внимания. Андрей подумал о том, что вот еще одного случайного товарища по несчастью проводил из этого тихого мирка в шумную жизнь, а ему неизвестно еще сколько лежать.
А пролежал Андрей до весны.
Перед выпиской хирург сказал:
- Теперь могу тебе сказать откровенно, боялся я за тебя, тезка, и основательно боялся. А ты оказался молодцом.
- Вам спасибо, доктор.
- Мне что! Организм у тебя сильный, закаленный. Он тебя вывез: физкультурой раньше занимался?
- Не совсем. Я, доктор, по горам много ходил, жил на озерах, с тех пор как себя помню. Охотничал, рыбачил.
- Понятно. Скажите, у вас в этом городе из близких родственников кто-нибудь есть? Или знакомые просто?
- Никого!
- Жаль. Мне бы хотелось еще некоторое время оставить вас под своим наблюдением. Скажем, в недельку бы раз вы ко мне заходили. Подумайте.
- Ладно, доктор.
Сложную задачу задал хирург. Но решилось все просто. Видимо, доктор кому-то сказал о затруднении Синилова, и няня из другой палаты, пожилая женщина, согласилась приютить Андрея. Он обрадовался, принялся ее благодарить. Она сказала:
- Мне ведь это ничего не стоит, а тебе деваться некуда. Живу одна, сына в армию проводила, а дочку - на целину. Дом у меня свой. Живи на здоровье.
Андрей написал Демиду, просил привезти пальто и из бельишка кое-что. Демид не замедлил явиться. Новостей особых в Кыштыме не было. В семье все живы-здоровы, шлют поклоны. Нет, одна новость есть.
- Дядя Виктор приезжал, - поведал Демид.
- Виктор? - удивился Андрей. - Чего вдруг?
- Удрал он из Свердловска. Намошенничал. Его хотели в кутузку запрятать, он и дал деру. Отец как узнал об этом, так сказал: "Я старше тебя, но за всю жизнь ни одной чужой копейки не прикарманил. И не хочу прятать мошенника. Мне б заявить на тебя в милицию, да я грех на душу возьму: не заявлю. Все же ты мне брат, родная кровь. Но из дому убирайся и сию же минуту".
- Где же он теперь?
- Где же больше - в тюрьме, наверное. Где же ему еще быть? Не иголка в сене, поди, нашли давно.
Демид выразил желание посмотреть квартиру, на которой Андрей собирался остановиться. И тетя Нюра, так звали няню, повела его туда. Пришел Демид уже на второй день.
- Все в порядке, - сказал он. - Жить можно. А мне пора ехать. Отпросился всего на два дня. Летом ждем.
Через несколько дней Андрей перебрался к тете Нюре.
- Брат-то у вас хозяйственный, - похвалила Демида хозяйка.
- Это не брат, - улыбнулся Андрей. - Это мой племянник.
- Гляди-ка ты! - удивилась тетя Нюра. - Обличьем-то он вроде немного на тебя смахивает. Али нет? Показалось мне старой. Ты чернявый, а он русый и суровее тебя. Койку вот тебе купил, матрац, из мелочишки кое-что, дров наколол.
- А мне ни слова!
- А он, похоже, молчальник. Ночевал у меня, а слышала-то я от него, может, два слова, а может, три.
Тетя Нюра оказалась душевной женщиной.
Сначала Андрей отсиживался дома, читал. Первую вылазку сделал в школу. Хотелось попробовать сдать экзамены за десять классов экстерном, но ему отказали. "Ну и пусть, - утешил себя Андрей. - Подожду до осени, окрепну хорошенько, а там видно будет".
Вспомнил Колечкина, и захотелось его повидать. Выбрав день потеплее, когда с крыш падали светлые капельки - предвестники весны, Андрей сел на трамвай и поехал в Заречье. Блуждать долго не пришлось. Возле заправочной колонки стояло три легковых автомобиля. На вопрос Андрея один из шоферов, самый маленький ростом, почесав затылок, переспросил:
- Колечкина?
- Ну, да.
- Крой через дорогу, в тот переулок, видишь? По нему до речки. Налево будет саманный дворец. Так это и есть резиденция Семки Рыжего.
Дверь открыла сухая, костлявая старуха. В ее обличье было что-то цыганское. То ли смуглое лицо, то ли горбатый нос, то ли растрепанные волосы: снизу седые, а сверху черные. Нисколько Семен не походил на нее.
Она ни о чем не спросила Андрея. Молча открыла, молча впустила в комнату с низким потолком. Подошла к койке, на которой спал Семен, натянув одеяло на голову, ткнула его в бок сухоньким кулачком:
- К тебе. Вставай! - и удалилась, даже не удостоив гостя взглядом. Семен сладко потянулся, протер глаза и, увидев Андрея, проворно вскочил.
- Ба! - радостно воскликнул он. - Кого я вижу - Андрейка!
Хотел было обнять приятеля, но, видимо, вспомнил, что у Синилова болит рука, слегка хлопнул по здоровому плечу.
- Здорово, браток!
Радостно потер руки:
- Ну, это дело мы с тобой обмоем, как пить дать! Ты садись. Я сейчас оденусь, умоюсь. Мать! Ты нам закусочки сваргань. Какой ты молодец, что зашел.
Не прошло и десяти минут, как на столе появилась водка, нарезанная ломтиками сельдь, черный хлеб, квашеная капуста. По всему видно было, что это добро у Семена никогда не переводилось! А по тому, с каким безразличием старуха собрала на стол, обходя Андрея, как неживой предмет, он понял, что гости в этом доме не в диковину.
Семен налил Андрею полстакана, а себе полный, объяснив: