В большом зале, рядом с кабинетом, конструкторы были заняты своими делами. Власов, вычерчивая какую‑то деталь, время от времени поглядывал на дверь кабинета ведущего, как бы пытаясь угадать, о чем там говорят руководители завода.Вот из кабинета вышли Соколов и Грищук. Власов взглянул в лицо директора и убедился, что в эту минуту настроение у него было гораздо лучше, чем тогда, когда он шел к Макарову; у Грищука, наоборот, на лице была растерянность.Власов стал ждать, когда выйдет парторг. Что это он опять задержался у Макарова?.. Вдруг открылась дверь, в ней стоял Веселов.
- Василий Васильевич, зайди, пожалуйста! -предложил он конструктору.
Войдя в кабинет, Власов не сел на предложенный Макаровым стул, а стоя сухо спросил:
- Чем могу служить, Григорий Лукич?
Веселов подошел к нему, посмотрел в глаза и попросил:
- Василий Васильевич, все ждут, что ты поможешь Макарову…
Власов пожал плечами.
- Я однажды хотел было помочь, да не впрок пошло. А сейчас тем более едва ли окажусь полезным.
- Но почему? Объясни.
- Дело в том, Григорий Лукич, что я не вижу той точки, на которой могли бы сойтись наши с Федором Ивановичем взгляды.
-― Не видишь? ― с сожалением спросил парторг. ―Посмотри же внимательнее. Вот она, та "точка", на которой непременно должны сойтись ваши взгляды!С этими словами он сдернул шторку с доски и показал широким жестом.
- Полюбуйся, Василий Васильевич, какая рождается машина!
Власов мельком взглянул на чертеж и отвернулся. Затем медленно подошел ближе к доске и стал понимающими глазами пристально всматриваться в стреловидные очертания самолета.
В этот день Власов ушел с завода вместе с рабочими первой смены. Войдя в трамвайный вагон, сел в углу на боковой скамейке.Вскоре в этот же вагон вошла Мария Алексеевна Аксенова ― сестра летчика Боброва. Власов притронулся было к своей шляпе, чтобы поздороваться, но трамвай резко тронулся с места, и Мария Алексеевна, пошатнувшись, оказалась далеко впереди.
Власов обрадовался, что она не заметила его. Он не сомневался, что она знала о его теперешнем положении. И брат мог рассказать, и Веселов, как члену партбюро. Ему было стыдно сейчас перед женщиной, которую когда‑то в молодости любил и к которой до сих пор у него сохранилось светлое чувство. "Может быть, сойти мне незаметно?.." ― мелькнула мысль.
На душе было тяжело. Еще вчера он лелеял мечту о славе и личном благополучии. Он был уверен, что Макаров "сорвется", что у него не хватит сил прошибить стену, что созданная конструкция самолета, уже воплощенная в зримую модель, будет построена и поднята в воздух… Но все рухнуло! То, что он сегодня увидел на чертежной доске в кабинете Макарова, убило его мечту.
На первой же остановке Власов вышел из трамвая. Спускаясь с передней площадки, он даже не оглянулся, боясь, что Аксенова спросит, почему он сходит. Но едва он прошел десяток шагов, как вдруг услышал сзади знакомый голос.
- Василий Васильевич, здравствуйте! Решили пешком прогуляться? Я тоже…
Власов вздрогнул и остановился. Рядом с ним стояла Мария Алексеевна, всунув руки в карманы коричневой тужурки. На ее усталом, все еще красивом лице теплилась ласковая улыбка.
- Здравствуйте! - проговорил он. И затем ни к чему добавил: - Пожалуйста!.. Погода такая чудесная…
Поздоровавшись, Мария Алексеевна объяснила:
- Я, собственно, живу недалеко, вон, посмотрите, - показала она на пригородный домик, терявшийся в зелени молодых тополей, тесным кольцом обхватывавших его с трех сторон. - Проведали бы, Василий Васильевич…
Власов приподнял глаза, посмотрел в умное лицо Марии Алексеевны и невольно сравнил ее со своей женой. Вывод был сделан не в пользу жены. Это неприятно смутило, И вместе с тем возникло сильное желание побыть немного наедине с этой далеко не безразличной ему когда‑то женщиной, поговорить по душам, может быть, даже пожаловаться ей на судьбу. Хотелось успокоиться и как‑нибудь позабыть хоть на время этот обидный день в его жизни.
В комнате Марии Алексеевны было тихо и уютно; вокруг стола, покрытого зеленой скатертью, стояло четыре стула. У одной из стен ― диван, у другой ― кровать с пышной горкой подушек. На письменном столе в углу аккуратными стопочками сложены книги, возле них красивый малахитовый чернильный прибор, развернутая книга, у самого края ― радиоприемник.
- Живете в одиночестве, Мария Алексеевна… - заговорил Власов, присаживаясь к столу.
- Да вот так… - ответила уклончиво. - Посидите, я сейчас согрею чай.
Власов вдруг поднялся, приложил руку к груди.
- Извините, Мария Алексеевна, я, пожалуй, не стану вас затруднять… И работы у меня дома много. Поверьте слову, - поспешил он заверить ее. - В ближайшие дни навещу вас. Не сердитесь, пожалуйста!
Мария Алексеевна подступила к нему так близко, что ему стало слышно ее ровное дыхание.
- Что с вами, Василий Васильевич? - участлизо спросила она.
Власов беспомощно повел глазами, насупился.
- Разве я не друг ваш? - ласково упрекнула Мария Алексеевна.
Власов виновато усмехнулся, но продолжал молчать, не знал, что ответить.
- Вы, верно, знаете, что на работе у меня "нелады"? - спросил после небольшой паузы.
- Знаю.
- Меня превратили в подручного! - повысил он голос. - Подмастерье верховодить стало.
- Но ведь это же ваш ученик!
Не столько словами, сколько ласковой улыбкой Мария Алексеевна все же усадила Власова за стол, сама села напротив, заговорила первая:
- Я все знаю, Василий Васильевич… Но перед тем скажу: как мы когда‑то радовались, видя единодушие конструкторов. У всех было такое чувство, что сердце завода бьется ровно, красиво. Приятно было видеть, ощущать упорную настойчивость. И вдруг…
- Вы говорите, Мария Алексеевна… будто на митинге, - усмехнулся Власов. - Разве уж так волновали всех наши дела?
Мария Алексеевна ответила с жаром:
- Да, да! Если бы вы только знали, как ждал весь завод, как сейчас ждет того дня, когда будет отдан приказ строить новый самолет! Верили - это будет прекрасная машина Власова и Макарова. А сейчас…
- Уже не верят? -со страхом спросил Власов.
- Вам - почти… А Макарову верят. Власов поднялся, взял шляпу.
- Мария Алексеевна, - сказал угрюмо, - я не принадлежу к той категории людей, которые спокойно выслушивают несправедливости даже от очень близких друзей. Не надо уговаривать меня! Жизнь покажет, кто из нас прав. Прощайте! Не сердитесь…
Он надел шляпу, кивнул и вышел.
Глава пятнадцатая
Очутившись дома, Власов устало повалился на диван. Тяжелый был нынешний день. "Никто мне не верит, но все охотятся за моей душой… ― подавленно думал он, вспоминая сегодняшние встречи с парторгом, с Марией Алексеевной и другими. ― И что предлагают?.. Плюнуть на себя, идти в услужение к ученику…"Он полулежал и смотрел в окно на шевелящиеся от легкого дуновения ветви сирени. Из сада в комнату доносился тихий загадочный шепот, сразу пропадавший, как только Власов, напрягая слух, настораживался.
Встал, подошел к окну, приложился лбом к холодному стеклу и отпрянул. Ему показалось, что собственное лицо мрачно глянуло на него из сада, глянуло и сразу исчезло. Нет, что‑то темное промелькнуло в саду… Постояв немного в недоумении, Власов опять выглянул. "Всякая чертовщина мерещится", ― мысленно произнес он и хотел уже было крикнуть: "Нина, это ты?" ― но звук голоса замер у него на губах; где‑то за углом хрустнули сухие сучки. И снова все стало тихо.Постояв немного, Власов отошел к столу. "Нет, это не привидение… Кому, однако, взбрело в голову бегать по саду?" ― спрашивал себя, чувствуя легкую дрожь от непонятного волнения.
Вечер был тихий, темный, даже очертаний дальних кустов сирени не было видно. И жены нет. Вечно торчит на улице. Переливают с бабами из пустого в порожнее…Неожиданно дверь распахнулась и в комнату мягко вкатился Давыдович с непокрытой лысеющей головой, с улыбающимися глазами. Одет он был в светлосерый костюм, длинный, чуть ли не до колен, пиджак выгодно скрадывал круглый живот.
- Добрый вечер, Василий Васильевич! - потирая короткие руки, певуче сказал он. - Вы одни?.. Так сказать, суммируете итоги трудовых усилий за день.
Едва только адвокат переступил порог, Власов быстро встал. Внезапное появление этого человека смутило его и вызвало чувство досады.
- Не вы ли под окном у меня были, Михаил Казимирович? Вот только–только?..
- На огонек заглянул, - уклонился от прямого ответа Давыдович. - Ну, как дела ваши? Право, Василий Васильевич, мне очень хочется быть вам чем‑нибудь полезным. Подумайте, я бы из чувства дружбы с радостью помог бы… как юрист, разумеется.
- Пока судиться ни с кем не собираюсь, - холодно ответил Власов.
- Вы не так поняли… Может быть, совет какой вам нужен, - обеспокоенно говорил Давыдович. - Я подумал однажды и скажу откровенно: мне кажется, вы не угадываете конечного результата своей борьбы. Насколько известно, идея противной стороны полюбилась директору. А если уж так случилось, трудно вообразить вашу победу.
- Так что же - смирись и терпи? - удивился Власов. - От вас ли я это слышу, Михаил Казимирович?
- От меня, очень даже от меня…
- А труд, который был мной затрачен?
- Вот именно! - оживился адвокат. - Должен сказать вам прямо: коль скоро дело у Макарова пошло на лад, вы должны в него включиться на прежних условиях. Это вам необходимо как воздух. Иначе, поверьте моему доброму слову, вы перестанете существовать как конструктор. После единоличной победы Макарова вам не. поручат конструировать даже ведра, а не то что сложнейшей современной машины.Логика в рассуждениях адвоката была железная. Все же Власов хмуро спросил:
- Михаил Казимирович, скажите честно, не Макаров ли вас подговорил, чтобы вы явились ко мне и затеяли эту агитацию? Кстати, вы с ним соседи по квартире. Или, может быть, ваша дочь - Людмила? Она переметнулась к Макарову окончательно.
Давыдович картинно приложил руки к груди, ответил немного обиженно:
- Единственное, что руководило мной, - это искреннее желание помочь вам. Но вы не верите в мои добрые чувства. Бог с вами…
- Вот и обиделись! - вздохнул Власов, раскаиваясь, что огорчил гостя.
Проводив через час Давыдовича, Власов вернулся к себе и сел за стол с твердым намерением сейчас же написать жалобу министру. Обмакнув перо, он задумался на минуту. Вот он сочинит письмо, в нем все изложит пространно и убедительно, попросит отпуск на несколько дней, поедет в Москву, попадет на прием и вручит… Конечно, министр и его эксперты все поймут. Не больше, чем через неделю на завод поступит ответ: "Никто не возбраняет вам, товарищи, мечтать о полете даже на Луну, однако этим заниматься следует на досуге. В рабочее же время соблаговолите заниматься реальными делами, а именно ― завершать работу над первоначальной конструкцией Власова и…"
Иного ответа, конечно, быть не может!
И Власов четким почерком вывел на листе бумаги полный титул, имя,отчество и фамилию министра.
Совет Давыдовича ― наступить ногой на собственное самолюбие и срочно подключиться к работе, чтобы вести ее совместно с Макаровым ― теперь уже не просто раздражал, но вызывал возмущение. Конечно, Макаров подговорил адвоката…
Власов неожиданно медленно опустил перо, точно оно вдруг стало непомерно тяжелым. Да, но не мог же Макаров подговорить всех!.. То же самое предлагают директор, парторг, конструкторы, Мария Алексеевна, летчик Бобров…И Власов вдруг поймал себя на мысли: "А что если все они правы, а я…" Но не хватало силы даже мысленно договорить: "а я неправ". Вспомнились только что сформулированные Давыдовичем слова: "Разница между вами и Макаровым сейчас заключается в том, что вы остановились на полдороге, а Макаров пошел вперед!..
Встав из‑за стола, Власов подошел к раскрытому окну. "Нина, пойдем уже спать", ― услышал он голос жены. Нина с девчонками быстро говорила о чем‑то за оградой сада. Наконец дочь и жена вошли в дом. Власов же все еще продолжал глядеть перед собой, в густую листву, словно покрытую серебристым инеем. От чувства одиночества мучительно стискивалась грудь, трудно было дышать.Прикрыв окно, Власов стал лениво ходить по комнате, он уже начинал понимать, что написать министру жалобу― дело очень сложное. На ум то и дело приходили слова Давыдовича: "Трудно вообразить, как вы победите…"
Через полчаса. в доме наступила тишина. Власов пошел в спальню. Круглый месяц смотрел в окно, освещал кровать. Под тонким байковым одеялом лежала жена, разбросав по белой подушке распущенные волосы.Подойдя ближе, Власов постоял минуту, потом осторожно присел на край постели и начал растирать ноги, болевшие от ревматизма.
- Ложись, Вася, - тихо попросила жена. - О чем ты так много думаешь?..
Власов повернул к ней голову, посмотрел хмуро и ответил:
- Думаю, как дальше жить на свете! Ясно?
Глава шестнадцатая
Люду Давыдович удивляло безразличие Власова ко всему, что делалось в конструкторском бюро. Ее коробили постоянные его насмешки над Труниным. Между этими одинаково пожилыми конструкторами уже давно установились какие‑то непонятные, почти враждебные отношения. Было такое впечатление, что Власов издевается над товарищем по работе. "Почему он мне не скажет какую‑нибудь колкость с ужимочками и усмешечками?" ― выходила из себя девушка, издали прислушиваясь к голосам споривших Власова и Трунина.
- Кто видит неудачи и злится на них - тот обязательно победит их, - отвечал Трунин на едкое замечание Власова. - Можете говорить, что вам угодно, Василий Васильевич, а я убежден, что теперешняя форма фюзеляжа раздвинет воздушную массу и "барьер" отступит за хвост истребителя!
- От того, что все конструкторы толпой будут выкрикивать красивые слова, вряд ли дело подвинется хоть на шаг, - небрежно махнул рукой Власов.
Прислушиваясь к разговору, Люда все время сдерживалась, закусив губу. Но вот она медленно подняла голову, кинула взгляд на Власова и спросила сердито:
- Вы считаете себя окруженным толпой, Василий Васильевич?
- Люда! - воскликнул Трунин, смущенный прямолинейностью девушки.
Но Люда точно не слышала этого восклицания.
- Наша среда вам не нравится?
Приподняв брови, Власов некоторое время не мог произнести ни слова: никто здесь никогда не говорил с ним таким тоном.
- Вот как!.. - наконец, вымолвил он. - Редкое удовольствие доставила мне ваша откровенность, Люда. Можно прийти в восторг от темпов вашего роста, Людмила Михайловна! Когда вы так выросли?
- Когда вам было заметить это?.. - раздраженно упрекнула Люда. - Вас ведь сейчас беспокоит только собственная персона, Василий Васильевич.
- Зачем вы так, Людмила Михайловна? - пожал плечами Трунин, как только Власов отошел от него.
- Платон Тимофеевич, - быстро проговорила она, - но он же сам!.. Он нас олухами считает! Вы этого разве не замечаете?
- И замечать не хочу. Опомнится! Я уверен.
- Чем скорее, тем для него же лучше, - отвернувшись, ответила девушка.
После разговора с Труниным и Людой Власов пошел к главному инженеру. Хотел посоветоваться с ним ― писать жалобу министру или не следует.
- А–а, Василий Васильевич! - удивленно встретил его Грищук. - Что у вас нового? Вы не заболели?
Власов объяснил, что он всю ночь не спал, думал о письме министру. Едва дослушав до конца, главный инженер вскочил и забегал по кабинету.
- Нет, Василий Васильевич, - возмутился он, - вы делаете одну глупость за другой!
Слова Грищука огорошили Власова. Вместо одобрения, которое он рассчитывал услышать, вдруг такое обвинение.
- Я ничего не понимаю, Павел Иванович, - собравшись с силами, проговорил Власов. - Что‑нибудь случилось? Я никогда не видел вас таким раздраженным. В чем дело?
- Дорогой мой друг, - все так же резко продолжал Грищук, - теперь у нас с вами совершенно иная задача. Дело идет о нашей личной чести. Судьба имеет свойство поворачиваться то лицом, то спиной, да будет вам это известно. Одним словом, мы обязаны изменить наши с вами точки зрения, если- не хотим оказаться смешными. Вот так!
- Даже если для всего этого мне пришлось бы встать на колени перед Макаровым? - с чувством тревоги спросил Власов.
- Слушайте, Василий Васильевич!.. Я не думаю, чтобы вы не поняли меня.
- Но я хочу получить ваш ответ прямо.
- Ну что ж, я не заставлю упрашивать себя - Макаров выходит на большую дорогу, он становится большой величиной!
Власов почувствовал, что силы покидают его; с минуту он стоял недвижимо. Потом приоткрыл было рот, но Грищук предупредил его желание заговорить:
- Сегодня, кажется, выдают зарплату, идите ка получайте…
- Пока еще платят, хотите сказать? - еле сдерживаясь, проговорил Власов.
- Разумеется. Впрочем, не "пока". Вас ценят за заслуги в прошлом. Получайте!
- Получать зарплату, не спрашивая за что? -переспросил Власов. - Господи, до чего я дошел!..
На некоторое время воцарилась неприятное молчание. Грищуку хотелось как можно скорее выпроводить Власова.
- Вот так, дорогой мой. Идите, Василий Васильевич, развейтесь немного и подумайте…
- О чем?.. Кажется, я больше не в состоянии ни думать, ни принять какое‑либо решение. Возня с Макаровым вымотала все мои нервы, а ваш совет выбил из меня последние силы. Совсем недавно вы уговаривали меня сопротивляться, а теперь…
Грищук приподнял руку, желая остановить его.
- Это вы преувеличиваете. Я вас не уговоривал. Прошу не путать разных вещей. Я советовал спорить, доказывать. Это верно! В споре рождается истина. И действительно, вы много спорили, но, к сожалению, доказать ничего не смогли. А раз не смогли, нечего хватать Макарова за горло!
Власов отлично видел, что на Грищука больше не оставалось никакой надежды. Главный инженер демонстративно отмежевывался от него, в этом не было сомнения.
- Так что, советуете идти получать зарплату? Ну, что же, получу, если уплатят и на этот раз, - вымолвил Власов таким подавленным голосом, каким о чем‑нибудь говорят последний раз в жизни, и тотчас почувствовал, что Грищук ведет его к дверям, видимо желая поскорей выпроводить из кабинета. Отстранив руку главного инженера, не сказав больше ни слова, Власов вышел за двери.…В тот день Люда избегала встречаться взглядом с Труниным. Молча выполнила все его поручения, ничего при этом не говоря ему, ни о чем не спрашивая. Вечером, когда они, как обычно, вместе шли домой, Трунин заговорил первый:
- Людмила Михайловна, как я вижу, вы сердитесь на меня? Почему?
- Потому что вы позволяете Власову говорить всякую грубость, - заявила она. - А он торжестует.
- Пусть… если это доставляет ему удовольствие. Я не обидчив.
- А я на вашем месте ни за что не позволила бы!.. - и вдруг попросила: -Давайте попьем холодной водички.