Все десантники дополнительно вооружались ручными и противотанковыми гранатами. Каждый десантник брал с собой до двух тысяч патронов, по десять ручных и две–три противотанковых гранаты. Пулеметчики, минометчики, бронебойщики, кроме первых номеров, вооружались автоматами с полутысячью патронов к ним, а также гранатами.
Что представляли собой пехотинцы Степанова, с которыми нужно было штурмовать Крым? Букреев вспомнил одну из встреч еще в первый день высадки на полуострове.
Опустошив фляги с пресной водой, моряки подошли к "фактории", где не обнаружили ни одного колодца.
Первой заволновалась вторая стрелковая рота, самая "шухарная" рота, как называл ее Батраков. Неожиданно всем захотелось пить. Тогда лейтенант Стрелец прибыл, сидя на пожарной бочке, запряженной двумя трофейными строевиками. Моряки бросились наполнять фляжки. В это время после ночных занятий возвращалась стрелковая рота из полка Степанова.
Усталые, запыленные красноармейцы шагали, перекрещенные шинельными скатками, с котелками у пояса и саперными лопатками в брезентовых чехлах.
От строя отделились два красноармейца и трусцой, как бегают пожилые и уставшие люди, приблизились к бочке с водой. Рассматривая их, Букреев видел седоватые бороды, лица, смятые морщинами. Это были солда- из поколения отцов, воевавшие в прошлую войну и "германом" и с турком. На них все было аккуратно пригнано, гимнастерки собраны позади чубчиком.
- Пехота чай пить спешит! - крикнул какой‑то мо- рячок из второй роты.
Его дурашливый выкрик не поддержали. Моряки внимательно присматривались к подошедшим к ним бойцам. У них были нашивки ранений на груди и по ордену Отечественной войны.
- Испить бы, - попросил один из них.
Моряки указали на командира батальона, и красноармейцы по всей форме обратились к нему за разрешением. Когда Букреев разрешил им напиться и наполнить вязанку фляг, принесенных ими, красноармейцы с чисто крестьянской умелой аккуратностью, не пролив ни ' одной капли, открыли чек и наполнили фляжки.
- Где были ранены? - спросил Батраков.
- Оба еще на Тереке, товарищ капитан.
- Там же и ордена получили?
- Никак нет. Ордена за штурм Новороссийска, товарищ капитан. Тогда нашу дивизию Маршал товарищ Сталин приказал именовать Новороссийской…
- Хорошо, - похвалил Батраков. - Ишь, какие молодцы! Выходит, вместе с нами брали Новороссийск.
- Как же, моряки нам помогли. А мы… им…
- А сейчас знаешь, что впереди?
- Говорят Крым… Керчь.,.
- Ну, как, возьмем?
Оба красноармейца с недоумением переглянулись, точно не понимая вопроса, а может быть, искали в нем другой, скрытый от них смысл. Их встретившиеся взоры как бы говорили: "Ну, кто такое спрашивает? И можно ли задавать такие вопросы?"
Молодые ребята в бескозырках, с полураскрытыми, как у детей, ртами, притихли и ждали ответа.
- Ну, как? - повторил Батраков.
- Как же иначе, товарищ капитан. Надо взять… В него уперлись.
Красноармейцев провожали с озорной веселостью. Кондратенко, участник новороссийской операции, догнал их на дороге, и в руках его мелькнула голубыми полосами тельняшка…
- Ты что тельняшку им подарил? - спросил лейтенант Шуйский из пульроты.
- Ребята больно хорошие, товарищ лейтенант.
- Какие же они ребята тебе?
- Ну… воюем вместе, значит, ребята. Придем по домам, тогда может и назову его папашей.
- Зачем тельняшки лишился? - Цыбин неодобрительно покачал головой.
- Я загадал, товарищ старший лейтенант… Вместе с тем солдатом будем брать Севастополь…
Этот эпизод вспомнил сейчас Букреев.
…Вечером был получен приказ командира дивизии о выступлении. Букреев отдал все распоряжения и вышел во двор. Связисты быстро сворачивали провода, поскрипывая катушками. Тамара набрасывала на высококолесную тавричанскую бричку матрацы, подушки, клеенчатые пакеты с бинтами и медикаментами.
Ей помогали бородатый красноармеец с плутовскими глазами и миловидная медсестра с двумя косами, достигавшими хлястика шинели. Куприенко подседлывал венгерца. Конь приплясывал и храпел, когда Куприенко, сунув ему кулаком в бок, туго затягивал переднюю подпругу.
- Теперь вы с нами вместе, товарищ капитан, - сказала Тамара. - Сидеть на одном месте не в моем характере. Товарищ капитан, вы, кажется, хорошо знаете капитан–лейтенанта Звенягина?
- Во–первых, Звенягин капитан третьего ранга. А во- вторых, откуда он вам известен?
- Во–первых, - Тамара улыбнулась, - я познакомилась с ним, когда он был капитан–лейтенантом. А во- вторых…. неважно… Хотя скажу, мы с ним виделись в Геленджике перед новороссийской операцией, когда он еще не был Героем. И здесь не так давно встречались… Но неважно… Он сейчас в Тамани?
- Должен быть в Тамани.
- Спасибо, - Тамара, напевая, отошла.
Солнце погружалось в густые облака. С северо–востока тучи еще больше уплотнялись и прижимались свинцовыми краями к овальным вершинам, похожим на естественные бастионы.
Моряки снимались с биваков и выстраивались на дороге.
- Облачка сгущаются, опять захолодало, - сказал Батраков. - Как бы вместо дождя снег не вывалил.
Баштовой стоял невдалеке. Он осунулся за последнее время и замкнулся. "Тоска по семье", -определил Букреев.
- Штормить бы не начало. Закипит пролив, плохо переправляться.
- Переправимся, Баштовой, - убежденно сказал Батраков. - Саша, собирай пожитки и распределяй поровну, сам не пыхти.
Горбань встряхнул плащ–палатку и принялся ловко сворачивать ее. Из капониров выезжали автомашины, ору- ; дия, повозки конного обоза. Земля выбрасывала из своих кедр людей, машины, лошадей, и все, что радушно приютила.
Степанов в бурке выехал из "фактории". Оттуда же покатили брички. Последние лучи солнца, пробившие облака, скользнули по всаднику, и на секунду показалось, что человек в черной бурке едет на огненно–золотом коне. Потом солнце спряталось в сырую, далекую облачность, и все стало, как обычно.
Майор подстегнул венгерца, и он пошел мелким, петушьим ходом, усиленно приталкивая задней левой ногой, что было признаком шпата. Теперь, видя лошадь в ходу, Букреев определил ее пороки: шпат и плоское копыто, неправильно кованное, с сильным обрезыванием пятки, сбитые маклаки и быстро вспотевшие бока.
- Через две минуты трогаем, Букреев, - сказал Степанов, свешиваясь с седла. - Вы, как и полагается по правилам десанта, - впереди. Под Таманью придется развести колонну пожиже. Немцы сегодня активно обстреливают Тамань.
Венгерец мелькнул, подрагивая ляжкой, протавренной латинской вензельной буквой, и пошел тропотом в хвост колонны.
- Илья Муромец, - сказал Батраков вслед майору. - - Ну, что, Букреевич, может, песенку на первом километре рванем?
- Можно и песню.
Колонна тронулась. Букреев шагал впереди, по дороге, окаймленной помятыми кустами бурундука, полыни и кавалерника. Манжула нес два вещевых мешка, автоматы (свой и командирский) и четыре диска патронов. Он не позволял командиру батальона перегружаться, несмотря на его требования.
Из‑за кустов татарника выпрыгнул земляной заяц, поднялся на задние лапы, повел длинными стоячими ушами и как будто застыл. Автоматчики грянули морскую, десантную. Заяц мелькнул белым брюшком и хвостом с кисточкой черных и светлых волос и сразу пропал.
Автоматчики пели:
Девятый вал дойдет до Митридата, -
Пускай гора над Керчью высока.
Полундра, фриц! Схарчит тебя граната!
Земля родная, крымская, близка!..
Батальон шел в том направлении, где ясно возвышалась на другой стороне пролива гора Митридат. Оттуда долетали громовые раскаты, и казалось, гора вспыхивала и гасла. Степанов промчался вперед. Горько и пряно дышала степь. Тяжело махая крыльями, пролетел на ночевку орел. Он летел над древней землей, которая видела и скифов, и венецианцев, и монгольские туманы, и курени опальных запорожцев. И сам он был похож на какую‑то древнюю мудрую загадочную птицу.
Внезапно упала такая темнота, что, казалось, невозможно было выйти из этой вязкой черни в ясную звездную ночь, ощутить степь, напоенную легкими запахами, веселую степь с верещаньем кузнечиков и криками засыпающих птиц.
Песня давно смолкла. Душный сырой воздух разрядился дождем. Позади зачавкали сапогами. На спуске с холма блеснули яркие огни "студебеккеров". Мимо пронеслись трехосные фургоны, выхватывая фарами из темноты фигуры моряков, сникшие мокрые бурьяны и блестки дождя, сыпавшегося сверху. После автоколонны, пролетевшей словно встречный поезд, с волнами теплого воздуха, гари и освещенными окнами еще больше ощутилась непроглядная ночь.
Подъем в горку осиливался с трудом. Дорога раскисла, грязь липла и тащилась за подошвами. Намокший ватник стягивал разгоряченное тело. Букреев скорее чувствовал, нежели видел, возле себя Батракова, Манжулу, Горбаня и немного отставших начальника штаба и Плескачева. Букреева догнал доктор Фуркасов; по своему обыкновению, он побрюзжал насчет "собачьей службы и разных затей".
- У вас почти нормально, Николай Александрович, сказал Фуркасов, - почти. Но ускорять движенья нельзя.
- Есть отставшие?
- Нет, что вы. Может быть, в пехоте?
- До Тамани не больше двадцати километров. Скорее дотянем, скорее на отдых, Андрей Андреевич.
Поднявшись на горку, Букреев увидел поблескивающее вдали море и светлые выгнутые линии летевших через пролив снарядов. Насыщенный озоном воздух разносил орудийные выстрелы.
Доктор отстал, но вместо себя прислал Таню. Букреев слышал за своей спиной приглушенный шопот Манжулы и Тани. Букреев нарочито замедлил шаг. Таня, продолжавшая итти в прежнем темпе, натолкнулась на него.
- Простите, товарищ капитан.
- Как ваше самочувствие?
- Несколько приподнятое в предчувствии… Наконец- то приближается…
- Понятно, Таня.
Он с удовольствием выговаривал ее имя.
- Я смотрю, Николай Александрович, на эту чудесную картину… И думаю… Война издалека красива, а?
- Возможно, Таня.
- На перевале, помню, было плохо. Там давили, стискивали ущелья. А вот чтобы так снаряды оставляли следы, я не видела там. Если расскажешь, не поверят. Сочинила, мол, девчонка…
Таня засмеялась.
Смех ее заставил Батракова очнуться от нахлынувших дум о семье.
- Кто тут?
- Главстаршина Иванова, Таня, - ответил Горбань. - Она ничего. Пускай…
- Ну их! - Батраков, чтобы не раздражаться, прибавил шагу.
Через несколько часов марша Тамань выросла неясными очертаниями низеньких домиков, мелких деревьев. На окраине поджидал Степанов. Сюда же подъехал на машине Гладышев.
- В кюветы! В кюветы! - закричали красноармейцы, выставленные у въезда в город.
Два снаряда упали в полукилометре. Взрывом осветило домик под очеретовой крышей и голую высокоствольную акацию. Грохот еще долго затихал в степи.
Квартирьеры подъехали на грузовой автомашине и доложили Гладышеву о местах расквартирования дивизии. Колонна втянулась в Тамань.
- Вы видели, Николай Александрович, как два бризантных упали, - сказал Фуркасов. - Невольно вспоминаю прославленного кавказского офицера в бурке, с двумя пистолетами; как там у него: "Тамань - самый скверный городишка из всех приморских городов России. Я там чуть–чуть не умер с голода, да еще вдобавок меня хотели утопить".
Дождь стучал по брезентовым крышам фургонов. Попалась заночевавшая на улице батарея тяжелых орудий. Артиллеристы сидели у тягачей и у лафетов.
Батальон прошел почти через весь городок, опускаясь и поднимаясь по холмистым скользким улицам. Все было темно, неприветливо, сыро. Наконец, остановились у каких‑то домиков и сараев. Люди с фонарями развели роты на постой. Моряки наполняли дома, сараи, навесы, крытые камышом и соломой. Полк Степанова передвигался дальше, в конец улицы; он растянулся темной лентой уставших, молчаливых людей.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Утром северный ветер перегонял облака от Азовского моря к Черному, но проглядывало и солнце. Дождевые туманы не долго задерживались на местных почвах, растворенных песком и как бы согретых близко залегающей нефтью. Поля и заброшенные огороды лежали мокрые, затоптанные войсками. На участках с изломанными будыль- ями кукурузы и подсолнуха ржавели брошенные немцами пушки и снаряды. В степи валялись автомашины, перевернутые, сожженные или просто брошенные впопыхах и ооодранные теперь до скелетов. Вот прилетевший на знакомые места подорлик поджал крылья и опустился на побитую пулями кабинку. Но не успел подорлик осмотреться после дальнего перелета, отдохнуть, распушить перья, - ветер, погнавший по степи перекати–поле, долетел сюда, засвистел, закрутился вентилятор мотора. Подорлик оттолкнулся сильными лапами, испуганно взмыл кверху. Две вороны, завидев его, упали комьями вниз и ушли, черные, лохматые, почти касаясь макушек кустов кермека и кровохлебки.
По дороге от Соленого озера к Тамани мчались легковые машины. Здесь и "Зисы", забрызганные грязью, и "Виллисы", с тактом прилично воспитанных подчиненных бежавшие на почтительной дистанции.
В одной из машин ехал маршал - представитель Ставки. Он - высок, и ему пришлось изловчиться, чтобы удобней устроить себя в машине.
Маршал воевал с юных лет, - ему привычны были поля сражений и хлам на них, всегда остающийся после разбитого противника, и воронье над полем недавней битвы, издалека чувствующее поживу.
Сидевший позади молодой подполковник внимательно и жадно рассматривал брошенные орудия, скелеты машин, воронки, залитые водой и окруженные вырванной взрывами землей.
Маршал скосил глаза к подполковнику.
- Фанагория…
- Где товарищ маршал?
Маршал указал на холмистое, поросшее дикими травами место, господствующее над степью и над морем.
- Та самая, суворовская Фанагория, товарищ маршал? - спросил подполковник.
- Та самая. - Маршал полуобернулся. - Суворов командовал пять лет Кубанским казачьим корпусом и много сделал для этого края…
- Я этого не знал.
- Неудивительно. - Маршал, не поворачивая туловища, посмотрел на подполковника и шутливо добавил: - В этот период своей деятельности Александр Васильевич заслужил всего только один орден Владимира с девизом: "польза, честь и слава".
Дорога приблизилась к морю. По Таманскому заливу катилась волна–белогорбец. На приглубых близ отмелей местах волны встречались, поднимались стеной, бросались на обрывы и убегали, шипя и стуча камнями. Крутояр гудел по всему побережью. Кое–где выныривали и окунались в пенистом нагоне трупы германских солдат, опутанные, как пряжей, морской травой–камкой. Больше двадцати тысяч трупов оставили немцы в этом месяце на землях и водоплесках освобожденной Тамани. Конные и мотоциклетные патрульные появлялись над обрывами, просматривали море, проверяли овраги и мелкокустье.
Во второй машине ехали командующий фронтом - генерал армии, Мещеряков и Шагаев. Командующий пригласил к себе Мещерякова и Шагаева за тем, чтобы проверить некоторые свои решения, принятые перед сегодняшним совещанием. Мещеряков был назначен командовать предстоящей десантной операцией на этом участке.
Задуманный план штурма Керченского полуострова был рискованным по замыслу и трудным по исполнению. Войска подтягивались к побережью, и, конечно, нельзя было скрыть передвижения крупных соединений пехоты, авто- бронечастей, переброски артиллерийских парков, складов боеприпасов, амуниции, продовольственных баз; нельзя было не заметить сосредоточения пловучих средств с Черного и Азовского морей. И задача командования состояла не в том, чтобы скрыть факт сосредоточения войск и материалов, а в том, чтобы не дать противнику разгадать направление главного удара. Пусть противник думает, что под угрозой нападения находится все побережье Крыма, пусть распыляет внимание и средства. Разведка доносит, что немцы поспешно укрепляют Феодосию, Судак, Алушту и даже Ялту и Евпаторию. Для прыжка на Крым удобным, естественным трамплином были песчаная коса Чушка, подходившая к Керченскому полуострову. Коса Чушка тянулась на восемнадцать километров, являясь как бы насыпью недостроенного через Керченский пролив моста. Немцы ожидали отсюда нападения и укрепляли противоположные берега, лежавшие у подножья отрогов горного кряжа, запиравшего пути с моря в глубину Керченского полуострова. Чушка на всем протяжении простреливалась германской артиллерией. На узкой и плоской, как лезвие кинжала, песчаной полосе, обмываемой двумя морями, должны были сосредоточиться к местам посадки советские дивизии со всей техникой. На косе нельзя было оборудовать причалы, скрытые от огня и наблюдения, нельзя было выко- пать укрытия и артиллерийские позиции. На глубине пятидесяти сантиметров появлялась вода. Ночь тоже не помогала; лучи прожекторов достигали причалов, и батареи противника могли даже ночью вести прицельный огонь.
И все же Чушка оставалась единственно удобным пунктом для нанесения главного удара. Нехватало десантных судов, а здесь можно было использовать все вплоть до сейнеров, самоходных и буксируемых понтонов. Отвлечь внимание противника, обмануть его, заставить броситься к другому месту, а в это время высадить с Чушки стратегический десант - такие задачи ставились перед демонстративным тактическим десантом.
Подтянутые к городу Тамани группировка войск и части флота и должны были провести тактический десант. Подготовка проводилась так, что все считали это направление главным. И никто, в том числе и старшие офицеры десантных войск, не знал подлинных замыслов командования. Противник, почувствовав угрозу с Тамани, начал перекидывать на участок южнее Керчи артиллерию, прожекторные установки, солдат. Приходилось спешить. Если немцы отобьют атаку, не позволят высадиться Гладышеву и Букрееву, - задуманная операция может потерпеть неудачу.
Командующий говорил об этом с Мещеряковым, нервно поглаживая рыжеватые, с проседью, усики.
- Я не считаю нужным слишком засекречиваться перед своими доверенными офицерами, если дело касается их жизни и смерти. Но здесь нужно на время поступиться этим принципом. Никто не должен знать общую стратегическую задачу. Пусть каждый будет уверен, что ему нужно вцепиться в берег и держаться, пока не подоспеет вся армия. Скажи офицерам, - попадет к рядовым, а там просочится к населению, а там и к тем шпионам, что оставлены немцами.
- Я согласен с вами, - сказал Мещеряков.
- Когда мы высадим главные силы северо–восточнее Керчи, тогда только пусть они узнают о значении своего подвига… Такое же мнение маршала.
Генерал посмотрел в окно усталым и задумчивым взглядом.
Машина подходила к окраине Тамани.
Красноармейцы контрольно–пропускного пункта, заметив командующего, вытянулись во фронт, откозыряли. Генерал нехотя поднял морщинистую руку к голове, но оживился, 'Обернулся назад.
- Узнали кого‑нибудь?
- По–моему, ребята из моей, 25–й Чапаевской. Я их, пострелов, всех в лицо знал. Как дрались! Чудесный был народ… - Генерал откинулся на сиденье, обратился к Мещерякову: - Прошу довести до сведения и сознания всех матросов и офицеров десанта: храбрецы, наиболее отличившиеся при форсировании пролива, будут щедро представлены к званию Героев и награждению орденами…
В городе машины рассредоточились и пошли к назначенному месту не одновременно.
Командующий взглянул на часы.
- Мы потеряем лишние полчаса, - сказал генерал, словно извиняясь. - Я хочу проехать к памятнику запорожцам.