ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
- Иду на сторожевике, товарищ капитан, - сказал Баштовой, - двое суток глаз не сомкнул. Хоть часочка два вздремну до того берега. Вот и доктор составит компанию.
Фуркасов, широкий и короткий, - ватное обмундирование, сумки, навешенные накрест, - неумело подтягивал снаряжение на переводчике Шапсе, только вчера прикомандированном к десанту от политуправления.
- Чувствуете, товарищ капитан, идеальное отношение начальника штаба к своему здоровью? - пыхтя возле Шапса, говорил доктор. - Ну, повернитесь, товарищ старший лейтенант. Так, хорошо. Автомат можете пока снять с загривка, неудобно. Пристройте его на плече, вот так, как я. Теперь отлично. Никто не поверит, что вы впервые идете в десант. - Доктор вынул платок, вспорхнувший в его руках, как голубь, вначале у лба, затем у затылка. - Держусь начальника штаба. Верю в его звезду…
- Правильно, доктор. Начальник штаба в подобных переделках проверенный, не то, что комбат, - пошутил Букреев.
Батальон выстраивался. Люди почти сливались с темными, словно срезанными огромной лопатой, высокими стенами обрыва. Сочная волна выносилась на берег, пробегала по песку и уходила накрытая белыми шапками пены, потом другая, третья… Волны возникали из темноты, шумели, обрушивались холодом и брызгами и хрипели, запутавшись в сваях причалов. Звенягин прошел на пирс в сопровождении трех моряков, одетых в кожаные регланы и зюдвестки.
- На катерах посылать народ в трюмные отсеки, - говорил на ходу Звенягин. - А то набьются на палубах. Попал, не попал снаряд, а месиво…
Каблуки застучали по свеженастланным доскам причала. Шум моря поглотил еще какие‑то приказания командира дивизиона. Подъехал "Студебеккер", осторожно нащупывая дорогу. Из кабинки высунул голову водитель.
- Хлопцы, патроны винтовочные. Кто принимает?
- Давай сюда, - крикнул Баштовой, направляясь к машине. - Стоп. Тут ямка…
"Студебеккер" заворчал на малых оборотах. По приказанию начальника штаба стрелки второй роты быстро расхватали ящики и понесли к тральщику.
- В хорошем хозяйстве каждая веревочка пригодится, - сказал Баштовой через несколько минут, запыхавшийся, но веселый.
- Документы оформить… - Человек с погонами сержанта разворачивал бумажки, водил по ним пятнышком карманного фонарика, - стрелковый полк майора Степанова? Вы знаете, как мы спешили из Сенной? Дорога - ужас… сами знаете…
- Спешили к майору Степанову, а попали к капитану Букрееву. - Баштовой рассмеялся. - Давайте распишусь…
- Не туда доставил, - мелькнули испуганные глаза сержанта. Потом свет фонарика погас и послышалось невнятное бормотанье: - Как же так… обминулся… А мне указали…
- Не беспокойтесь, что Степанов, что Букреев - одно и то же. На тот берег перебросим патроны, не обидим пехоту, - весело сказал Баштовой.
- Я спросил у пристани. Указали налево, - оправдывался сержант.
- Там же, у пристани, тоже свои моряки. Налево, направо - все будут в конце концов в одном месте. - Баштовой возвратил бумаги. - Давайте‑ка обратно в Сенную, товарищ сержант.
Сержант откозырял. "Студебеккер" мягко, но сильно сдал задним ходом. Баштовой инструктировал Плескаче- ва, как лучше предохранить рации при высадке, и сверял позывные пехотных частей и своих рот, занесенные в аккуратно разграфленную записную книжку.
- Как все же я подсидел Степанова, - похвалился начальник штаба, отпуская Плескачева. - Грузовик винтовочных, а?
- Все равно там делиться придется…
- Конечно придется… Но все же ловко.
Шагаев подъехал на "Виллисе" и, выйдя из машины, направился к Букрееву. Рядом с Шагаевым очутились Батраков и Курилов. Они казались очень маленькими в сравнении с начальником политотдела. Шагаев поздоровался, и Букреев ощутил его полную, немного вспотевшую руку.
- Контр–адмирал у Гладышева, - сказал Шагаев, - просил передать вам пожелание успехов.
- Спасибо, товарищ капитан первого ранга.
- Скоро начнете погрузку?
- Через три минуты.
- А как у вас дела, Батраков?
- Все в порядке, товарищ капитан первого ранга.
- Пить чай теперь будем в Крыму, - пошутил Бук- реев.
- Кавказ надоел?
- Нагостевались на Кавказе, - серьезно ответил Батраков.
- Разрешите начать погрузку батальона, товарищ капитан первого ранга.
- Добро.
Букреев скомандовал. Его приказание, повторенное ротными командирами, сразу, привело в движение весь батальон. Каждый десантник знал свою "посуду", нацелился на нее и теперь побежал к своему месту. Не нужно было ни понукать, ни беспокоиться. Но все же Степняк больше по привычке, чем по необходимости, подбадривал своих пулеметчиков крепко проперченными словечками в отличие от Цыбина, молча пропускавшего мимо себя автоматчиков. Его стройная, неподвижная фигура казалась олицетворением спокойствия и разумного отношения к делу.
Острые пики флагштоков судов колыхались из стороны в сторону, и в такт их покачиванию тонко и однообразно поскрипывали швартовы. Букреев поднял голову. Над обрывом, на фоне мутной белесоватости угадывались домики и деревца, растопырившие свои голые ветви. Там, вверху, тепло жилищ и, может быть, бормо- танье сонного ребенка; где‑нибудь на лавке пыхтенье опары, кисловатые запахи теста… А здесь.., будто на дне заброшенного колодца - ознобно, темно, мокро.
Берег быстро опустел.
- Счастливого пути, Николай Александрович.
Шагаев секунду помялся, но потом обнял Букреева.
И тот почувствовал мокрую кожу пальто, близко увидел блестящие глаза Шагаева и услыхал сдавленный от волнения голос:
- Успеха, успеха…
- До свидания…
В мотоботе Букреева подхватили чьи‑то сильные руки. Люди потеснились, освободив командиру батальона место на боковом сиденьи, рядом с Таней. Она наклонилась к нему.
- Здесь будет хорошо, пожалуй. Вы даже можете немного прикорнуть, Николай Александрович.
Ее дружеский и заботливый тон, и это "Николай Александрович", произносимое всегда тихо, чтобы не слышали другие, подействовали умиротворяюще. Пропали томительные мысли. Нервный подъем сменился приятной, не расслабившей тело усталостью.
Корабли стартовали одновременно. Теплый чадный воздух пронесся мимо. В борт ударила лохматая вода, отброшенная винтами.
Сторожевой корабль буксировал два мотобота и гребной барказ, на них была погружена вся рота Рыбалко с приданными средствами усиления - пулеметчиками и минометчиками.
Мотобот - судно, рожденное нашей изобретательностью и горькой необходимостью, - представлял собой подобие большого низкобортного корыта, сваренного из толстого листового железа, рассчитанного на переброску при благоприятной погоде до пятидесяти человек с соответствующим вооружением. Два автомобильных мотора являлись двигательной силой этого несложного суденышка. Любовно окрещенный моряками "лаптем", мотобот пришел на помощь морякам, когда нужно было начинать наступательные действия в черноморском бассейне против захваченных и укрепленных противником берегов. Мотобот явился тем же оружием, каким в свое время была тачанка или теперь самолет "У-2", превращенный в ночной бомбардировщик.
Первая рота должна была захватить дамбу и причалы рыбачьего поселка и, выйдя на господствующие высоты, подавить противокатерные. батареи противника. Рыбалко считался мастером таранного удара и поэтому ему поручали решать основную задачу. Выбор почетный, связанный с большим риском и потерями. Но Рыбалко предпочитал опасные задания, где можно было полностью применить свою решительность, инициативу и личную отвагу.
Не остывший еще от посещения командующего с его впервые произнесенным "букреевцы", Букреев чувствовал внутреннее удовлетворение от того, что ему повезло пойти в первое серьезное дело именно с людьми Рыбалко, исповедующими боевой закон: "победа или смерть". Неужели эти моряки, сломившие железобетонный обвод Новороссийской бухты, прошедшие сотни километров полями битв и улицами пылающих городов, когда‑нибудь сами назовут себя "букреевцами?"
Корабли еще не вышли из Таманского залива, все же сравнительно защищенного от северо–восточного ветра. С угрюмой последовательностью катились гривастые валы. Скрепленные тросами суденышки взлетали на гребни, опускались и снова плавно взлетали, словно на ярмарочных качелях. И, как всегда, трудолюбиво пыхтел впереди буксирный корабль, то припадал кормой, то поднимался, и тогда гудел туго натянутый трос.
На носу устроился сержант Котляров. Отсюда были видны броневой щиток пулемета, поставленного строго по ходу, и сидевшие возле него люди. У румпеля, рядом с рулевым, старшиной мотобота стоял Рыбалко, когда‑то работавший рулевым. И теперь по его фигуре с широко расставленными ногами, по веселым окрикам было заметно, что он доволен, попав хотя бы на короткое время, как говорится, в родную стихию.
Пока все казалось простым и обыденным. Так было на десятках учений или в погоне за контрабандистами. Манжула, присевший на вещевые мешки, сваленные на дне бота, напоминал большую прикорнувшую птицу. И Котляров, и Рыбалко, и Манжула, и шестьдесят молодых моряков, пробиравшихся по морю ночью, чтобы напасть на противника, наружно были спокойны. Рядом близко сидела женщина и тихо, запинаясь и не скрывая смущения, рассказывала сейчас Букрееву о ребенке, об убитом муже, обо всём.
- Я все знал, Таня, - сказал Букреев, когда Таня замолкла…
- А почему не перебили?
- Хотелось вас слушать… Таня.
- Так бывает, - подумав, сказала она, - все знаешь, а слушать хочется.
- Смотря, от кого…
- Понимаю… Бывает… - Таня потерла ладони, спрятала кисти рук подмышки. - Так теплей. А мне нужно сохранить руки. Придется работать… там..
Ветер свежел. Корабли только первое время старались держаться намеченного порядка, не перегонять, не отставать, но потом строй изломался, ощущение единства потерялось. Радиосвязь на переходе не разворачивали, чтобы не выдать себя противнику, и потому сейчас Букреев мог положиться только на искусство и опытность морских офицеров и в первую очередь флагмана.
Рыбалко, умело лавируя среди мешков и ящиков с патронами, подошел к командиру батальона.
- Ну як, товарищ капитан?
- Пока ничего, Рыбалко.
- Ще в нашей зоне идем, а вот скоро минные поля пойдут.
- Поглядите, Рыбалко. Вот справа, по–моему, был корабль, куда‑то отстал.
- Ни, Он вперед пошел, товарищ капитан. - Рыбалко догадался об истинной причине беспокойства. - Так завсегда, товарищ капитан. Шнура не протянешь. Выскочим, як нужно.
Рыбалко обошел мотобот и вернулся на корму.
- Вы вообразите, - продолжала Таня, нагнувшись к Букрееву, - когда были у меня на сердце только мама и ребенок, я была свободней. А теперь… любовь, или как там ее назвать… к Анатолию, - сказала она, - по рукам и ногам связала.
- Такая любовь связать не может. Это вам кажется, Таня…
- Говорите, Николай Александрович…
- Как может связать… Я не сумею сейчас точно выразиться. Желание встреч и… встречи. Расстались… Мысли у одного и другого, тревоги, беспокойство. Но от любви тревоги. Тут есть много хорошего, благородного и необременительного…
Букреев умолк. "Подыскал время для таких разговоров. Может быть, Манжула, склонившийся на автомат, слушает и потому так неодобрительно покачивает головой. Хотя нет, он дремлет и потому покачивается".
Потерялись берега Тамани. Переход в двадцать километров рассчитывался на три часа. Дурная погода предохраняла от наблюдения, но до тех пор, пока десант не поймают прожекторы, с методической последовательностью вспыхивающие на том берегу.
Буксируемый мотобот, потеряв одно из двух качеств - подвижность, был подобен жестяной коробке, набитой людьми. Волнение усилилось, и трудней было управлять. Рыбалко, не отходивший от рулевого, то появлялся, то пропадал вместе с кормой, падавшей книзу. Ветер, холодный и резкий, дул с каким‑то ноющим свистом.
Высокая волна. Еще издали видны кипящие по вершине гривы. Они не падали, не сшибались позади идущим валом, а катились вместе с облачной вязкой пылью.
Мотобот не успел увернуться, и волна обрушилась на него. Моряки растащили мешки и принялись вычерпывать воду. Казалось, большое многоголовое и многорукое чудовище встревоженно зашевелилось на днище.
Сталкивались и стучали автоматы, позвякивали диски патронов, слышалось тяжелое свистящее дыхание. Позади, за вторым мотоботом, взлетал и опускался барказ с растопыренными веслами. Где‑то близко прошел торпедный катер, потом второй. Катера принесли встречную волну.
Корабли вступали в канал, в могучий поток, стремительно выносивший сквозь горловину Тамани и Крыма высокие воды Азовского моря. Здесь еще не было минных полей, но могли бродить штвучие мины, сорвавшиеся с якорей. Четыре человека всматривались в" темноту, выставив шесты. Оттолкнули шлюпку, плывущую вверх килем. Вынырнул труп. Плюхнувшись мягко по борту, перевернулся и исчез за кормой.
Снова вкатилась волна. Из трюма кричали мотористы, чтобы быстрее откачивали, так как заливало моторы.
Работая наряду со всеми, чувствуя, как немеют руки и ноги, Букреев понимал - люди могут подойти к крымскому берегу вымотанными, неспособными долго сражаться.
Он заметил, что, бросаясь вычерпывать воду, люди оставляли боковые сиденья и разрывали "кольцо спин", каким‑то образом предохранявшее низкобортное судно. Если "кольцо" будет неразрывно? Ведь борты как бы поднимутся. Трудно будет прорваться воде. Матросы снабжены плащ–палатками. "Если к тому же надеть плащ–палатки и спустить их на борту?"
Манжула, лавируя между мешками, привел мокрого и злого командира роты.
- Черты, шо, товарищ капитан. Николы такого ни ждал. Штормяга начался, товарищ капитан… Кабы только…
Букреев Притянул к себе Рыбалко и, не дав договорить, высказал свою мысль. Рыбалко своим практическим умом мгновенно сообразил все выгоды предложения командира батальона.
- И як я, дурило, ни догадався, товарищ капитан.
По его приказу моряки заняли боковые сиденья, надели плащ–палатки и спустили их по борту. Теперь они сидели, плотно Прижавшись друг к другу. Волны по- прежнему били в судно, но их принимали теперь спины людей.
Кончался второй час похода.
Букреев сидел вместе с бойцами. Волны колотили по спине, взлетали над головой. Промокли и одежда, и обувь, и фуражка. Тело остыло, ноги затекли и почти не ощущались.
Корабли пересекали стержень керченской быстрины. Мимо них промелькнул плот; на нем были орудие и красноармейцы в башлыках. Плот, очевидно, оторвало от буксира. Заметив судно, они что‑то кричали, поднимали руки и потом пропали в гремящей волне.
Таня наклонилась к Букрееву, простонала.
- Таня, что с вами?
- Я больше не могу… не могу…
- Старшего лейтенанта Рыбалко ко мне, - передал приказ Букреев.
Рыбалко добрался к командиру батальона быстрыми прыжками.
- Смените‑ка главстаршину, - приказал Букреев. - Вы мне нужны.
Рыбалко осторожно высвободил Таню и умостился, поерзывая Плечами и что‑то бурча себе под нос. Повозившись с плащ–палаткой, он приблизил к Букрееву свое лицо. Сверив друг у друга часы, они еще раз обговорили порядок подхода к берегу и детали атаки.
Таня лежала на мешках, прикрыв голову палаткой.
- Может, задремлет, - сказал Рыбалко. - Вот лихо. Сами мучаемся, да ще девчат мордуем. Такой войны мабуть ще свит ни бачив.
Волны неслись и неслись, жестокие, бесчисленные и ко всему безразличные. Они били в человеческие спины, обтянутые парусиной хаки, сделанной руками женщин Трехгорки. Знали ли они сейчас, засыпая в каменных домах Красной Пресни После утомительной ночной смены, что где‑то, среди двух вздыбленных морей, ткань, сработанная ими, спасает от гибели хмоло- дых людей, плывущих навстречу подвигу.
Черная ночь, - в ней не чувствовалось ни конца, ни просвета. Вода взлохмачена ветрами, прилетевшими, может быть, от Карского моря и с вершин Урала. Тучи рвались в клочья, иногда брызгали дождем и пролетали вверху, словно птицы, размахивая тяжелыми, намокшими крыльями.
Озябшими пальцами Букреев отвернул рукав ватника. Тонкая фосфорическая минутная стрелка подошла к цифре "25", тупая часовая стояла между "4" и "5". Изучая расчеты штурма, Букреев смотрел на эти же часы и мысленно представлял себе тот миг, когда стрелки укажут "4–30", время артиллерийского налета. Сейчас на Большой земле возле орудий поддержки стали комендоры, в каналы стволов досланы снаряды.
Приближался Крым. Неясные контуры берега возникали впереди белых гребней. Встал Рыбалко и молча, опираясь на ходу на плечи сидевших на боковых балках людей, перешел в корму. Все зашевелились, но не поднялись. Страшный миг, разграничивающий жизнь и смерть, приближался. Что будет через несколько минут? Что ждет каждого из них? Справа блеснуло, и одновременно со светлым столбом, взметнувшимся кверху, донесся густой гром взрыва, усиленный морем. Столб распался на части, упал, но не весь, а наполовину, а волны с рокотом несли еще отголоски взрыва, как будто кто‑то гремел огромным куском жести. Один из кораблей попал на мину. Вскочившая на ноги Таня стояла поддержанная Манжулой и напряженно всматривалась туда, где освещенный прямыми бледными пучками, как будто сверху упавшими на рубку, вспыхнул сторожевой корабль параллельного с ними курса. Прожекторный луч упал на буруны, дотянулся до корабля. Черные фигурки шевелились у носового орудия, и до них долетели звуки выстрелов. Прожектор отвернулся и погас.
И тогда открылась своя земля, разлука с которой, казалось, продолжалась так долго. На западных обрывах казачьей Кубани зажглось узкое колючее пламя. Свист тяжелых снарядов, быстрый и певучий, пронесся над головами, и сразу на крымской земле корончато вспыхнули сотни разноцветных разрывов.
Всегда угрюмый и немногословный Котляров первым поднялся возле своего пулемета и озорно заорал:
- Тамань и Тузла дают жизни!
Но осветился и крымский берег. Красные полоски вы. тянулись из‑за высот. Стреляли немецкие орудия. Прожекторы вспыхнули и уже не гасли. Теперь впереди, позади и с боков были видны корабли десантной эскадры. За первым эшелоном шел Курасов с армейской пехотой. Его корабли стреляли. Изредка, оставляя красные дымчатые следы, выли ракетные снаряды.
Люди повеселели, скатали плащ–палатки, осмотрели оружие, закрепили лямки заплечных мешков.
Итак, скоро начнется. Как тогда говорил Баштовой: "На груди автомат, в ватнике, в шапке–ушанке, слегка надвинутой на брови, неся на себе две тысячи патронов и десять гранат, Куников одним из первых подошел к вражескому берегу и начал грозный, победный бой с врагом".
К горевшему сторожевику быстро Приблизился флагман Звенягин. Букреев перевел взгляд на берег. Рокот прибоя достиг его слуха. Итак, вот–вот он должен начать славу "букреевцев". Образ командующего встал перед ним. Букреев вспомнил его мягкий взгляд, нервное подергивание головы и его слово, от которого нет отступления: "букреевцы".
- Зараз отчипляться! - крикнул Рыбалко. - Пойдем своим ходом.
Рыбалко не успел сделать нескольких шагов. Огонь, грохот и горячий воздух пронеслись над мотоботом. Их буксирный "охотник" со сломанной мачтой быстро кренился влево. С узкой палубы, облитой каким‑то жидким текучим пламенем, прыгали в воду люди. Потом они выныривали. Шары голов и выброшенные в саженки руки сбивались в кучки и, то проваливаясь, то снова вылетая, плыли к берегу.