- В первый раз приносит папа, тогда еще не папа, рисунок. Зеленый омут, неправдоподобно зеленый. У папы ведь все - реально и нереально. Над омутом черемуха в цвету, вся в сиянии. Это ты, говорит папа. Так он мне объяснялся в любви.
- И после так?
- И после.
- Съешь яблоко, мама, - сказал Антон.
- Спасибо. Чудесное яблоко! У тебя есть девушка, Антон? Девушка, с которой, как это у вас говорится, дружишь? Ага, покраснел, - шутливо пригрозила мама пальцем. - Как зовут?
- Не скажу. Потом узнаешь. Она старше меня на полгода.
- Ну и что? - удивилась мама. - Господи боже, неужели это имеет значение? Умная?
- Да.
- Конечно, хорошенькая? - полуспросила мама. - Впрочем, "а девушке в шестнадцать лет какая шляпка не пристала"? Что я еще себе не прощаю: когда он уехал в последнюю командировку, ни одного письма ему не послала. Не знала даже точного адреса, только название колхоза "Отрадное". А где оно, это Отрадное? И он не писал. Звонил по телефону: "Как живешь? Как дела?" И я: "Как живешь? Как дела?" - "Ничего". И я: "Ничего". А может, охлаждение подкрадывалось, становились чужими мы с ним… Теперь поняла, нет жизни без него. Безрадостное существование. Твой отец, Антон, был благородным, смелым человеком. Помни: благородным и смелым. Сначала верила: да, талантлив, удачлив. Потом, когда целые годы ни картины на выставки не берут, спроса нет, признания нет… Антон, неужели только практические люди добиваются успеха? Или действительно он не талантлив?
- А что на похоронах говорили, помнишь, мама?
- Похоронные речи в счет не идут. Услышать бы ему эти речи при жизни. Хоть раз.
- Не волнуйся, мама, - сказал Антон, чувствуя - слезы щекочут горло, - боясь не сдержаться.
- Напрасно я с тобой всем этим делюсь, - ответила она.
- Не напрасно. Постарайся скорее выздороветь, мамочка.
- Постараюсь. Соскучилась по дому, - вздохнула она. - Перед нами задача, Антон, - разберем папин архив. У него много картин. И никому дела нет. Все равнодушны. Ненавижу равнодушных людей! Вот опять закипела. Скверный я человек. Приказываю себе не злобиться. И злоблюсь. Чуть что - сорвалась. Но теперь кончено. Раз и навсегда приказала: кончено. Все мелкие мыслишки вон из головы! Раньше голова забита: у той новое платье, та достала сапожки, те собираются в туристскую поездку за границу. Почему у меня ничего этого нет? Почему у других мужья добытчики, имеют в обществе вес? Ах, все пустяки, суета! Пусть он такой, каким был, только бы был… Антон, откуда у тебя под глазом синяк?
- Налетел с разбегу на дверь, ушибся о косяк.
- Антончик, будь осторожен. Потерпи немного. Скоро вернусь.
18
Антон надел новенькую светлую рубашку в сиреневую полоску, завязал галстук, одернул пиджак, оглядел себя в зеркале, прежде чем отправиться к генералу Павлищеву. Мама просила вернуть генералу рукопись; не скоро удастся ей снова сесть за машинку.
- Никогда! Дома печатать не будешь. Никаких дополнительных нагрузок! - категорически заявил Антон.
- Каков! Послушайте его, он уже командует, - удивилась мама, но, видно, "командование" сына понравилось ей. - Взрослеешь, Антон.
Она не подозревала, как быстро, не по дням, а по часам, он взрослеет.
Антон долго рассматривал себя в зеркале. Синяк под глазом здорово портил его, придавая какое-то блаженно-идиотское выражение лицу. Вообще Антон не был доволен своей внешностью. Нос широковат, губы толстоваты.
"Что бесспорно в тебе хорошо, это глаза, - говорил отец. - Лев Николаевич Толстой так определял красоту: привлекательная улыбка, выразительность глаз".
Теперь и глаза - во всяком случае, правый - подпорчены.
"А! Не буду расстраиваться. Уж, конечно, они не кинутся сразу обсуждать мою внешность", - утешал себя Антон, все не отрываясь от зеркала.
Он вообразил, как в доме генерала Павлищева, судя по телефонному звонку Аси, он небрежно бросит в ответ: "Подумаешь, геройство! Напали двое бандюг, я и по пятаку их сшибал. Я знаю приемы самбо и еще кое-какие приемчики".
Генерал пожмет ему руку и скажет: "Я взял бы тебя солдатом, если бы была война".
Антон опомнился, что слишком размечтался, и заторопился. Он из двери, а в дверь - нос к носу - Колька Шибанов.
- Здорово, Антон, за-а-бежал на часок.
- Вот досадно, как нарочно, надо сейчас отнести генералу рукопись, мама просила.
- Ясно. Я тебя провожу, - не обиделся Колька. - Пре-едставляешь, - сразу обрушил он на товарища ворох новейших соображений и замыслов, - предста-авляешь, что происходит на нашей пла-анете? Исчезают животные, птицы, растения. Земля бе-еднеет, пу-ус-теет. Слу-ушай, для меня это просто открытие. Интересно быть ученым-зоологом! Международный Союз охраны природы создал Красную книгу. Там ведется учет, сколько каких диких животных существует на Земле и как их сохранять. "Красная книга тревоги" - зву-учит? У нас в некоторых республиках созданы "Красные книги тревоги". Посвятить себя такой це-е-ли, а?
Колька по обыкновению говорил громко - орал на всю улицу, и щеки и глаза его пылали, как после футбольного матча, когда ему посчастливится забить гол.
- А океан? - напомнил Антон.
- Что океан? Гм, океан… конечно, я еще не-е принял окончательного решения, но мне за-а-асела в голову эта мысль, что Земля пустеет… Тигров осталось на всей земле несколько тысяч. Не безобразие?
- Безобразие, - согласился Антон. - Пришли, - сказал он, останавливаясь у галереи высокого Асиного дома.
Белые плафоны на галерее не были зажжены, над Москвой стояло еще светлое небо с розовыми от закатной зари облаками; осенний золотистый вечер беззвучно и медленно опускался на Асин пустынный двор.
- Жа-аль, что пришли, - пожалел Колька, - я тебе такое еще порассказал бы. Пока. Асе привет.
И он удалился, размахивая портфелем, не заметив ни лужаек, ни елочек во дворе. Ни синяка под глазом Антона. Он поглощен был мыслями об исчезающих видах диких животных.
- Мама, дед, он наконец! - на весь дом закричала Ася, открывая Антону дверь.
Быстрой нестарой походкой из кабинета появился генерал в домашней коричневой куртке с бежевыми отворотами. Распахнул руки, с силой обнял Антона.
- Здравствуй. Спасибо.
Послышался частый стук каблучков, и почти вбежала Асина лондонская мама.
Тоненькая, хрупкая, в лиловых брючках с оборками внизу и цветной кофточке, тоже с оборками и воланами, она выглядела такой молоденькой, похожая скорее на старшую сестру Аси, чем на мать. Она была наряднее и красивее Аси. С голубыми подведенными веками, стрельчатыми ресницами и прелестными ямочками на щеках.
- Мальчик! Родной, дорогой! Дорогой на всю жизнь! - певучим голосом сказала она и, закинув руки Антону на шею, крепко поцеловала.
- Мамочка, ты задушишь его. Ты слишком темпераментно его обнимаешь! - смеялась Ася.
- Ася нам рассказала, - говорила Вера Дмитриевна, Асина мама. - Ужасная история! Мне даже плохо сделалось. И сейчас, как представлю все это - о, боже! - поздний вечер, глухой переулок, подворотня, черная, как могила, хулиганы с ножами, ужас, ужас! Милый Антон, восхищаюсь твоей смелостью. Спасибо, милый мальчик!
Антон хотел произнести придуманную перед зеркалом ответную речь, что, мол, ничего особенного, он не с такими бандюгами расправлялся и прочее… Но ему не удалось вставить словцо.
- Мама, там бабушка ждет, - позвала Ася.
- Да, идемте. У Асиной бабушки, моей матери, Прасковьи Ивановны, паралич ног, - объяснила Вера Дмитриевна и за руку повела Антона к бабушке. - Безумно волнуется! Они с дедом Асю без памяти любят и растят и балуют. Мы все в отъезде. Досадно, Ася, что папу сегодня вызвали на совещание в МИД, вечно что-то экстренное, ни часу покоя. Он тоже очень тебе благодарен, Антон!
Она так горячо выражала благодарность и любовь к Антону, что он растрогался и тоже почувствовал симпатию к ней и благодарность. И вообще какое-то сладкое умиление охватило его: приятно быть героем. Он хотел быть еще героичнее, пострадать больше, прийти бы с пробитой, забинтованной головой. Незаметно Семен Борисович как бы отодвинулся в тень, и главным спасителем Аси оказался он, Антон Новодеев.
В небольшой комнате, где в серванте бриллиантово переливались хрустальные бокалы, графины и вазы и два натюрморта уютно смотрели со стены, на застеленном белой скатертью столе в окружении фарфоровых чашек еще струил горячий парок только выключенный электрический самовар. Чуть поодаль стола сидела в кресле парализованная Асина бабушка. Седая до белизны, в светлой вязаной кофточке, с укутанными пледом ногами, она при виде Антона громко сказала: "Ох!" - и приложила к глазам платок.
- Волнуется, - шепнула Ася. - Переполох из-за тебя у нас в доме.
Она подкатила бабушкино кресло на колесиках к Антону.
- Вот ты какой! - сказала бабушка, вглядываясь в Антона слезящимися то ли от старости, то ли от переживаний глазами. - Ничего, ладный парень, росточком только не вышел чуток…
- Бабушка, - укоризненно перебила Ася.
- …Так еще и года невелики, вытянется, - продолжала бабушка. - А что смел, так смел. Другой ростом с оглоблю, да толку-то что! А мама в больнице? Вот уж верно говорят: пришла беда, отворяй ворота. Духом не падай, слышишь, малец? Мы твоей маме сготовили передачу в больницу. Каждодневно будешь носить. Асе поручено за этим делом наблюдать. А под глазом они тебе залепили, мерзавцы?
- Ерунда! Детские шутки! - беспечно тряхнул Антон головой.
- За стол! - пригласила Асина мама.
Ася подкатила к столу бабушку в кресле. Вера Дмитриевна разлила чай в фарфоровые чашечки, генералу в стакан. Она делала все это изящно, легко. Внешность, одежда, улыбка, слова - все было в ней празднично, не зря Ася ее называла романтиком.
- Пить чай! Пить чай! - весело хлопотала Вера Дмитриевна.
И тут, как по знаку, пожилая дородная женщина в вышитом узорами фартуке внесла блюдо пирожков, таких аппетитных на вид, что у Антона, как говорится, слюнки потекли.
- Он, что ли? - кивнула на Антона.
- Он самый, - обрадовалась бабушка.
- Ишь ты! - улыбнулась женщина в фартуке. - Ну, коли так, ешь пироги.
И ушла.
- Наша тетя Капа, - объяснила бабушка. - Наш домоправитель. А стряпуха! Другой такой во всей Москве не найдешь. В девчонках тоже была фронтовичкой. Давай ешь пирожки.
Пирожки были так соблазнительны, такие румяненькие, что Антон не успел заметить, как один за другим уплел два. Ася подложила на тарелочку перед ним еще три. Он опять не стерпел и, понимая, что все глядят на него, и наверное, удивляются его жадной прожорливости, съел снова два. С третьим заставил себя подождать, только чуть надкусил.
Асина мама между тем говорила:
- Досадно, что не лето, будь летние каникулы, забрали бы к морю Асю, да непременно, Антон, и тебя. Вы славно бы там отдохнули, мне нравится ваша дружба. Ася в вашей школе недавно, она не очень легко находит товарищей, ты, насколько я уяснила, один из немногих. Да, Антон! - Она поставила, не донеся до рта, чашку на блюдце. На лице ее отразилась озабоченность. - Да, Антон! Мне Ася сказала, ты поссорился с учителем, не ходишь в школу?
- С учителем помирился, а в школу не хожу, бросил.
- Не понимаю, - вскинула брови Асина мама.
- Так уж получилось, бросил. Поступил в ПТУ.
- Пе-те-у. Что такое пе-те-у?
- Ты у нас совсем стала иностранкой, - усмехнулся генерал. - Современных понятий не знаешь. ПТУ - значит профессионально-техническое училище.
- Зачем ему пе-те-у? - удивилась Вера Дмитриевна.
- Учусь, - сказал Антон. - Тому же, чему в школе. И еще ремеслу.
- Какому?
- Портновскому.
- Что-о-о?!
Как на грех, Антон откусил полпирожка и от этого изумленного возгласа Асиной мамы едва не подавился, кусок застрял в горле, он не мог его проглотить, весь вспотел, покраснел, вообразил, каким выглядит смешным и нелепым, и от этого стал еще смешней и нелепее. Ася постучала его кулаком по спине. Он проглотил кусок.
- А мне ничего не сказал, - сердито сказала Ася. - Ты там с каких пор?
- Второй день.
- A-а! Второй день все равно, что ничего, - облегченно произнесла Асина мама. - Антон, не лучше ли тебе вернуться в школу?
- Почему?
- Как-то привычнее. Пе-те-у. Побаиваюсь я этих новшеств.
- ПТУ не новшество, - возразил генерал. - Профтехническое образование, то есть подготовка с молодых лет к какой-то профессии, существовало с первых лет революции, даже до революции, не в таких, конечно, масштабах.
- "Какой-то профессии", - сказала Вера Дмитриевна. - Есть разные профессии. Мне кажется, Антон, в наш век технической революции существует столько ведущих, первоочередных, государственно-важных задач, такой широкий выбор, что ты мог бы избрать интересней работу.
- Неинтересных работ нет, есть неинтересные люди, - повторил Антон слова Семена Борисовича.
Что-то его задело в жалостливых рассуждениях Веры Дмитриевны, он не отчетливо понимал - что, но задело.
- А все-таки, Антон, милый Антон, пока не поздно, подумай, - ласково уговаривала она. - Не оставляй школу. Школа даст широкие перспективы, выбирай какой хочешь путь, а здесь путь определен, один. И слишком уж узок. Понимаю, портновское ремесло полезно, нужно…
- Не только нужно, но шаг к искусству, - упрямо возразил Антон, повторяя уже усвоенные им, оказывается, уроки в ПТУ.
- Искусству? - недоверчиво подняла брови Вера Дмитриевна.
- Да. Я не буду читать вам лекцию об искусстве создания одежды.
- Милый Антон, ты, кажется, на меня рассердился?
- Нисколько! За что?!
- Ну, за то хотя бы, что я не очень поддерживаю твое решение, сомневаюсь, ту ли ты выбираешь дорогу. И я не уверена… - она запнулась, - какие там люди в ПТУ, ровня ли тебе по развитию. Ты одаренный, интеллектуальный мальчик, да, Ася нам говорила, а она придира порядочная. Твой путь, по крайней мере, в университет.
- У меня нет призвания, - угрюмо буркнул Антон.
А про себя подумал: "Вам не приходит в голову, что мой бюджет - рубль семь копеек в день, вам не приходит в голову? Конечно, не в том только дело, но и в том". Вслух этого он не сказал.
Что касается людей…
Антону живо представился директор, который властно, без колебаний захватил его судьбу в свои руки; учитель Хорис Абрахманович с его веселым кабинетом и забавными рассказами о капризах и случайностях мод; третьеразрядник Славка, азартно переставляющий шахматные фигурки на крошечной шахматной доске. За короткое время Антон встретил хороших людей. Ему повезло, он встретил хороших людей!
- Веруша, - вмешалась в разговор бабушка, - неверно ты судишь. Вон наряд на тебе… Да и все мы чьими руками одеты? Иной раз поглядишь передачу по телевизору, женщины так красиво наряжены, не то что мы в молодые годы… А ты? "Не тот путь выбрал". Почем тебе знать, что не тот?
- Есть вещи и понятия, о которых надо говорить всерьез или совсем не говорить, - поглаживая седые брови, добавил генерал.
- Вы не поняли меня, - возразила Асина мама просящим, убеждающим тоном. - Я хочу для Антона только хорошего. Как плохо получилось, едва встретились - и какие-то недоразумения. Разве я этого хотела?
Антон поднялся.
- Извините, - сбивчиво сказал он генералу. - Мне доктор обещал позвонить, что там у мамы… Я зашел только рукопись вам передать… Мама извиняется, что не напечатала, а мне надо скорее домой, чтобы застать, когда доктор будет звонить. До свидания.
- До свидания. Надеюсь, до свидания, - задумчиво ответил генерал.
Бабушка подозвала Антона, поцеловала в лоб:
- Кланяйся маме. - Лицо у нее было ласково и грустно.
Ася проводила Антона в прихожую.
- Ты придумал ПТУ или правда?
- Правда.
- Отчего ты мне не сказал?
- Не успел.
- Про доктора вранье, - сказала она, глядя, как всегда, не мигая, прямо в глаза ему.
- Нет.
- Вранье, - повторила она.
- Вранье так вранье, - грубо отрезал Антон.
И ушел. Он забыл о передаче, которую они приготовили маме. И они позабыли.
19
- Принеси папиросу, - велел Асе генерал. - Прасковья, ничего, что я закурю?
- Кури, кури, - с поспешной готовностью разрешила бабушка. - Мне-то что! Тебе неполезно.
- В жизни меньше полезного, чем неполезного, - хмуро возразил генерал.
Бабушка промолчала. Ее огорчило, что дочь - правда, вежливо, почти ласково, - но осудила перемену в жизни Антона. "А что мы знаем, почему он поступил в ПТУ? И что в том плохого? Не всем быть генералами", - в простоте душевной рассуждала бабушка.
- В жизни меньше полезного? - полуспрашивала Вера Дмитриевна. - Я считаю разговор с Антоном полезным. Я не прямо ему сказала, что думаю. Но он показался мне умненьким, поймет и, надеюсь, послушается. Папа, мама! Жаль, что за годы, когда мы живем врозь - шестой уже год! - какая-то возникла между нами вроде полоса отчуждения.
Ася принесла деду папиросу, села и внимательно, словно спрашивая о чем-то, глядела на мать.
- Что ты уставила на меня свои загадочные очи? - рассердилась мать. - Я намекнула Антону, что он избрал не самый увлекательный путь. Разве не правда? Навсегда, пойми, навсегда! Намеревается работать в сфере обслуживания, сейчас это поддерживается, даже романтизируется, но жизнь полна условностей.
- Отвергаю условности… Хотя бы некоторые, - возразил генерал.
- Папочка, извини меня, ты немного устарел со своими понятиями. Мальчишке втемяшилось…
- Почему "втемяшилось"? - спросила Ася непроницаемо-спокойно и ровно.
- Как! Ты поддерживаешь его странную выдумку?
- Мама, ты учительница и знаешь, что литература - учитель жизни, - так же непроницаемо-спокойно ответила Ася. - Мы проходили "Что делать?" Чернышевского. Помнишь, там Вера Павловна, интеллигентная, интересная женщина, организовала швейную мастерскую, стала закройщицей?
- Брось меня наставлять, Ася, глупо! Она Чернышевским будет меня агитировать! Чернышевский - великий писатель и философ, но то - прошлый век, иные идеалы, отошедшая жизнь. Хватит тебе, Ася, быть воздушной, летающей.
- Это ты воздушная, мама, в два раза тоньше меня.
- Неуместные шутки, Ася.
- А все-таки, что ты так раскипятилась? - суховато обратился к дочери генерал. - Он не твой сын, через два дня ты в Крыму, через два месяца в Англии, что тебе до этого мальчика, которого всего полчаса назад ты так пылко целовала?
- Папа, ты не хочешь взять в толк. Я целовала его в благодарность, но у Аси своя среда, свое общество. Вот советник посольства приезжает на время в Москву. И вот приглашает нас на вечерний чай. И Асю с товарищем. Или Ляля Пыляева, дочь профессора, приглашает тебя, Ася. Знакомьтесь, мой друг Антон Новодеев, портной. Воображаю сенсацию. Нет, как хотите, я не желаю в глазах знакомых, нашего общества, оказаться смешной. Есть непреодолимые границы. Были, есть и будут. Ася, я поговорю с твоим отцом, у него связи. Он устроит Антона, куда тот захочет, вплоть до подготовительных курсов при ин-язе, а оттуда прямо в вуз.
- Все устраиваете, - невесело качнула бабушка белой от седины головой. - Мы, бывало, сами находили дорогу.