Взглянув на часы, он заспешил и отказался осматривать "американца".
- Лучше выясним, чем можно вам помочь. О чем задумались, Николай Савельевич?
- Нет, ничего, - встрепенулся Николай. - Так вы говорите, что подобные аварийные режимы возможны?
- Вполне. - Ильичев еще раз пояснил свою мысль.
Николай резко встряхнул головой, как от мошкары, отмахиваясь от каких-то сокровенных мыслей, и, вытащив связку чертежей, попросил Ильичева помочь с цветным литьем.
После отъезда Ильичева к нему подошел Песецкий. Барабаня по краю стола пальцами, он начал разговор, видимо, давно приготовленной фразой:
- Николай Савельевич! Дело, которое вам поручено, выше наших взаимных обид… Ну, словом, мы с Анной Тимофеевной хотим или просим, нет - мы обязаны помогать вам по вечерам.
Николай смотрел на его чуткие, сильные пальцы, нервно прыгающие по столу, и молчал.
- Вы только не подумайте, - торопливо продолжал Песецкий, и было понятно, что он боится, как бы Николай не остановил его, и оттого бросал фразы неконченными. - Это не из-за того, что вы добились успеха и теперь, мол… Нам с Анной Тимофеевной не раз уже хотелось сказать вам, да вот… Понимаете, разве изменилось что-нибудь из-за того, что мы сделали американскую модель, - нового-то мы ничего не создали. У меня нет удовлетворения, Николай Савельевич. Я никак не могу выразить…
Николай взял его руку и сжал в ладонях.
- И не надо. Я очень рад, что вы оба вернулись. Я тоже виноват перед вами.
Они хотели еще очень много сказать друг другу и смолчали, потому что никакими словами нельзя выразить то, что передается крепким рукопожатием.
За полминуты до удара в часах что-то щелкало, шипело, и невидимый молоточек ударял в гонг. Часы аккуратно отбивали каждые тридцать минут, а Николаю казалось, что они бьют непрерывно. Он проклинал их за тупую, безучастную аккуратность. Стоило зазеваться - и часы показывали полдень. Прежде они вели себя совершенно иначе. Они скромно, неслышно тикали, на них можно было не смотреть целый день, и они ничем не выдавали своего присутствия.
График, составленный Николаем, срывался. На одном участке часы его обгоняли, на другом не поспевали, и то и другое одинаково нарушало задуманную слаженность.
Михаил Иванович посоветовал Николаю отказаться от графика.
- Это тебе не завод, - сказал он. - Разве можно заставить инженера разработать какое-нибудь уплотнение к шестнадцати часам? Лучше собирай ежедневно диспетчерскую десятиминутку и выясняй, где затирает, кому помочь, откуда что взять.
Михаил Иванович вникал во все организационные дела, уча Корсакова и других руководителей искусству администрирования, превращая бригаду Корсакова в образцовую.
Как-то заглянув поздно вечером в лабораторию, Михаил Иванович рассердился.
- Ты почему здесь торчишь?
Николай объяснил, что надо выписать наряды. Михаил Иванович сгреб в охапку пачки розовых нарядов, повертел в руках.
- Ты должен эту писанину проверять, а не составлять. Воображаешь, что никто, кроме тебя, не справится? Да приспособь ты того же Юру или Люду. - Он неодобрительно посмотрел на Николая и, заметив его осунувшееся, бледное лицо, подумал: "Лето кончается, а парень позагореть не успел. Осенью отправлю на юг!" - И вот еще… запрещаю позже восьми часов задерживаться в лаборатории.
- А вы хотели запирать нас в кельи, - смеясь напомнил Николай.
Михаил Иванович скорбно вздохнул.
- Дурное воспитание у тебя, Корсаков, дерзишь начальству, на слове ловишь. Мало ли что хотел. Я помню, как говорил: "Была бы моя власть", а власти над человеческим организмам директорам не дают. Собирайся, я тебя домой подвезу.
В машине он продолжал ворчать:
- Наши инженеры засиживаются до десяти-одиннадцати вечера не из-за денег, - они жадны до работы. И все же между ними скрываются люди, не умеющие использовать свой рабочий день. Ты посмотри на наш рабочий класс. Укладываются ведь с нормой в восемь часов, да еще как! А мы считаем за доблесть сидеть до ночи, надо или не надо. Мы считаем, что если государство дает нам восемь часов отдыха, то мы распоряжаемся ими как хотим. Так, да не так. У коммуниста есть и другие обязанности. Воспитывать детей нужно? Читать литературу, ходить в кино, в театр, помочь жене по хозяйству нужно? А мы часто не выполняем этих своих обязанностей и прикрываемся недостатком времени. Бывают, конечно, авралы вроде твоего, но это редкость. У тебя семьи нет? Вот такие бобыли и портят нам все дело. Смотри, какой вечер чудесный, жаль тебя домой везти, может куда заедешь?
Николай подумал о Тамаре, однако сказал:
- Нет уж, спасибо, везите до дому. От вашей нотации, Михаил Иванович, еще пуще захотелось работать.
Все же в тот вечер он не утерпел и, выйдя перед сном прогуляться, незаметно очутился перед домом Тамары.
В распахнутых окнах горел свет, двигались люди, ветер вздувал туманную кисею занавесок. Николай пожалел, что не знает ни номера квартиры, ни этажа, где жила Тамара. Где-то патефон заиграл вальс, тот самый старинный вальс, который они танцовали с Тамарой в парке. В одном из верхних окон, облокотись на подоконник, полулежала девушка. Николай различил ее силуэт.
- Тамара, - негромко позвал он, - Тамара!
Кто-то, свесясь вниз, озорно отозвался:
- Ау!
Девушка наверху не шевельнулась. Колючие звезды над ее головой украдкой подмигивали. Николай поспешно передвинулся в тень. Шелестящие шары деревьев тянулись к небу, покачивая толстые тросы стволов. Влюбленные парочки обходили Николая, словно сберегая его одиночество.
Губы его тронула улыбка, вспомнилось, как Тамара фантазировала - поставить парус на Елагин остров и выплыть в залив. Без всякого перехода он подумал: "Отступилась она так легко, потому что чувства-то были неглубокими". Эта нехорошая, никчемная мыслишка давно уже неотступно юлила, как удобное оправдание происшедшему, и вот сейчас он решил разделаться с ней по-честному, в открытую. Пусть Тамара несправедлива, легкомысленна, - его привязанность к ней неизменна. Говорят, любовь многого требует, но и многое прощает. Найти ее, притти и сказать: "Тамара, прости, мы встретились в худую для меня пору, она миновала", - и все. Нет, нет, рано, до этого далеко, прежде надо сполна отквитать свой долг. Какая-то совершенно непонятная связь существовала между его работой и судьбой их отношений. И хотя то, за что он боролся, делалось им не для того, чтобы искупить его вину перед ней, все же он не мог предстать перед Тамарой с пустыми руками. Ему мало прощения - ему нужно, чтобы она гордилась им. Ну, а нужно ли это ей? Может быть, она позабыла уже о нем, вычеркнула из своей памяти, как дурную ошибку, мало ли таких случаев бывает в жизни каждого человека! Все равно, он обязан уничтожить горький осадок от их встреч. Пускай, вспоминая о нем, она не считает себя правой. Даже ради того, чтобы когда-нибудь ненароком скользнула - мысль: "А все-таки он был хороший парень!"
Понемногу гас свет в окнах, ночь вступала в свои права. Девушка наверху все еще сидела на подоконнике, вглядываясь в густую тень бульвара, где пряталась скамейка и одинокий человек на ней.
Замечание Ильичева об аварийных режимах не на шутку встревожило Николая. В области высоких скоростей при таких режимах вступали в силу совершенно новые физические явления. Попытки предварительных расчетов ни к чему не привели. Явления эти можно было выявить только при испытаниях собранной модели. Приходилось ждать конца монтажа. Сборка заканчивалась пятнадцатого июля, на семнадцатое намечалась приемка.
Для опробования и наладки в распоряжении Николая оставалось двое суток. Избегая лишних опасений, Николай не стал ни с кем делиться своими тревогами, тем более что они могли оказаться напрасными.
Томительно тянулись предпусковые часы. Николай, внешне, как всегда, спокойный, слегка неуклюжий, почти сонливый, топтался у стенда, следя за последними приготовлениями. Внутри у него все кипело, он ругал про себя последними словами Юру за то, что тот засунул куда-то большой паяльник. Потом, как нарочно, у стабилизатора напряжения где-то пробился конденсатор, и все ждали, пока найдут новый и заменят; потом ушла Люда и заперла в шкаф одну из монтажных синек.
В общем, как всегда бывает в таких случаях, все мешало, становилось поперек, точно сговаривалось против него. Нужно было напрячь всю силу воли, чтобы держать себя в руках. Попробуй, передай окружающим свое настроение - и тогда в нервной лихорадке не избежать губительных оплошностей.
Испытания прошли отлично. Подобных примеров в истории института не было. Чтобы первое опробование - и без всяких задоринок! Сложный агрегат, с сотнями деталей, новый принцип действия - нет, подобная удача граничила с чудом. Даже те, кто создавали его плечом к плечу с Николаем в горячечной обстановке последних недель, не верили своим глазам. Успех оправдывал придирчиво-дотошную требовательность Корсакова, его неутомимые поиски совершенства. В такие минуты даже усталость, невыносимая усталость служит лишь благородной оправой общему удовлетворению.
Принужденно улыбаясь, принимая поздравления, Николай настойчиво выпроваживал всех из лаборатории. Михаил Иванович сорвал его замыслы. Он решительно приказал закрыть лабораторию.
- Иди, высыпайся, - сказал он Корсакову. - Завтра в двенадцать приглашаем комиссию, ты должен выглядеть как розан.
Наверно, следовало напрямик рассказать Михаилу Ивановичу, что существует еще один аварийный режим, не входящий в программу испытаний, но что-то удерживало Николая.
Пожалуй, это не было малодушием, нет, скорее - не хотелось сразу расставаться с робкой надеждой на то, что все обойдется, оттянуть бы еще немного хотя бы до утра, а впрочем. У него тряслись руки, испарина проступала на лбу, все вокруг стало серым и расплывчатым, как на плохой фотографии, - в таком состоянии он все равно не мог бы работать. Он успел попросить Песецкого притти утром пораньше, часиков в семь. Все остальное совершал за него какой-то чужой, отделившийся от него, разбитый, измученный человек: возвращался домой, ужинал, стелил постель…
Моторы взвыли, набирая обороты, стрелки приборов поползли вверх. Николай подал условный знак. Песецкий повернул штурвал. Вместе с треском выключателя оборвался перестук регулятора, одна за другой вспыхнули сигнальные лампочки на пульте, рванулись стопоры, пол задрожал от глухих, смягченных амортизаторами ударов. Песецкий поспешно выключал рубильники…
Наступила тишина, как бы прошитая мягким шелестом холостого хода моторов.
- Что такое? Посадка напряжения? - почему-то топотом опросил Песецкий.
Николай вяло усмехнулся.
- Нет, напряжение в порядке, дело в том… дело в том, что на этом режиме регулятор не выдерживает.
Он написал уравнение и объяснил свои предположения. Песецкий силился представить себе физическую сущность явления. Остервенело скребя затылок, он все еще не терял надежды. Сложившаяся в последние недели непоколебимая вера в Николая заставила его думать, что Корсаков знает выход и нарочно предложил ему эту задачу. И Николай, на какое-то мгновение впавший в тупое отчаяние, пришел в себя, исцеленный и пристыженный этой верой в него.
…Трудно сказать, кто из них первый набрел на эту остроумную мысль. Слабая и трепетная, как огонек на спичке, она сверкнула в коротких репликах, и они бережно подхватили ее, не давая угаснуть.
- Компенсатор! Мгновенная компенсация по определенному математическому закону!
Практически компенсатор сводился к сравнительно простому механическому приспособлению. Они попробовали вывести и обосновать его теоретически - у них ничего не получилось. Уравнение оказывалось слишком сложным. Неясно было, удастся ли его вообще решить, даже математикам.
- Ну его к дьяволу, - махнул рукой Песецкий. - Дело ясное, внесем исправление в рабочую модель.
Николай покачал головой.
- Боюсь, что комиссия в таком виде не примет и нам на слово не поверят.
Песецкий чуть не подскочил от изумления.
- Комиссия? Вы что, Николай Савельевич? Комиссия ничего не должна знать. Ни в коем случае. Вы забыли, что в комиссии Арсентьев?
- Всю модель разобрать, валы перетачивать… - размышлял вслух Николай, - две недели, не меньше!
- Конечно, и все зря. У нас с вами безошибочный инстинкт, мы нутром уверены, что скомпенсируем, а им надо представить расчетики. Повозились бы они с наше, тогда заговорили бы нашим языком… Вот что, Николай Савельевич, - сказал он, - я понимаю, вы руководитель и так далее, давайте я всю ответственность за этот режим возьму на себя. В случае чего…
- Как вам не стыдно!
- Чего мне стыдиться, вы второй раз, Николай Савельевич, хотите растоптать…
Николай встал, кожа на лице его обтянулась, выделяя каждую кость.
- А вы второй раз хотите совершить ошибку, Песецкий.
К счастью для Песецкого, Николая позвали к телефону, - звонил Поляков.
- Как у вас там, Николай Савельевич? Комиссия собирается. Наведите, пожалуйста, чистоту. Столы застелите, что ли, - как говорится, товар лицом.
- Хорошо, - сказал Николай и с размаху швырнул трубку на рычаг. Юра, беззаботно болтавший с Людой, даже попятился от него, когда он налетел на них с криком:
- Прекратить болтовню! Наведите лучше чистоту, столы застелите, что ли…
Александр Константинович, здороваясь, задержал его руку; знакомый запах одеколона и трубочного табака защекотал Николаю ноздри.
- Похудели, постарели вы. - Старик с веселым удивлением оглядывал Николая. - Но, знаете, я не огорчаюсь, нет, так и надо. Вот нас с вами уже не заставишь ни похудеть, ни постареть, - сказал он, смеясь, своему спутнику. - Познакомьтесь, пожалуйста: Андреев Петр Федорович, начальник технического отдела главка, а это Корсаков.
- Очень рад, - флегматично сказал толстый, коротконогий человек, с трудом нагибая вросшую в плечи голову.
Ильичев приехать не смог и прислал своего заместителя, добродушного, розовощекого инженера. Администрацию института представлял Арсентьев. Михаил Иванович пояснил Николаю свой выбор:
- Мы к себе должны быть самыми требовательными, а Арсентьев, насколько я понимаю, тебе скидки не даст.
Арсентьев держался с подчеркнутой официальностью: прежде чем задать вопрос, он спрашивал разрешения председателя комиссии, сверял проектные чертежи с исполнительными, - процедура, которой избегали во время приемки; методично, пункт за пунктом, проверял программу испытаний. Его поведение обескуражило добродушного представителя завода и создало какую-то неприятную натянутость.
Александр Константинович, о чем-то мирно беседовавший с Андреевым, вдруг замолчал и, приставив ладонь к уху, обратил все внимание на Арсентьева. Выждав паузу, он спросил Корсакова:
- Скажите, Николай Савельевич, какие дополнительные испытания вы ввели в связи с повышением скорости?
Николай перечислил.
- Где же аварийные режимы?
Николай почти физически ощутил, как Песецкий вцепился ему в лицо умоляющим взглядом.
- Они не вошли в ТТЗ, и поэтому комиссия может их сама назначить.
"А ведь не заметят", - подумал он, и что-то озорное, мальчишеское мелькнуло в его глазах.
Может показаться смешным, но именно сейчас, в присутствии комиссии, сидя за пультом и демонстрируя свой регулятор, Николай обрел возможность глядеть на него со стороны, глазами приемщиков, и впервые оценить по достоинству его качества. Он испытывал его сам для себя, он гонял его без пощады сквозь самые рискованные пределы; вой моторов становился угрожающим, стрелки приборов дрожали у красных черточек, масло начинало выплескиваться, горячий ветер ходил по лаборатории.
Утопая головой в плечах, сложив пухлые руки на животе, Андреев, казалось, дремал; лишь временами Николай замечал живой блеск его черных глаз.
- Превышение двадцать пять процентов! - крикнул Николай.
Андреев с неожиданным для всех азартом хватил ладонью по столу.
- Давай еще!
Этот простецкий непосредственный возглас сразу сломал хрупкий ледок официальной обрядности.
Все вскочили со своих мест, столпились у пульта, крича вперебой, стуча ногами.
- Давай еще!
- Тридцать процентов!
- Жми, Николай!
… - Смотрите, смотрите!
- Тридцать два!
- Еще, милый!
- Александр Константинович, а температура?
- Нормальная.
- Леший с ней!
- Тридцать три!
- Не может быть, тридцать три? Вот это да… Товарищи, тридцать три процента с первого раза!
…Переждав, пока уляжется общее волнение, Николай вышел из-за пульта и оперся на спинку стула. Руки его дрожали. Он откашлялся, расправил плечи, пошире расставил ноги, упрямо наклонил голову, как бы приготовляясь к драке. Громко отчеканивая слова, он рассказал о неудаче одного из аварийных режимов. Ему не поверили. Он продемонстрировал его. И, не дожидаясь ничьих высказываний, объяснил сущность намеченной компенсации. Он заверял комиссию, что компенсатор, установленный на рабочем образце, обеспечит работу регулятора в любом режиме. Он просил принять опытную модель с указанием на необходимость установки компенсатора.
Наступила неловкая, тягостная тишина. Николай выпрямился и смело, по очереди, обвел глазами лица сидящих перед ним людей. Горестная обида и разочарование делали их схожими, даже замороженные черты Арсентьева дрогнули, в них проступила искренняя человечная досада.
- Имеется ли у вас доказательство возможности подобной компенсации? - спросил Арсентьев, справившись с тем, что он, очевидно, считал своей слабостью.
- Нет, таких доказательств нет. Предположение имеет интуитивный характер, и их торопливые попытки найти математическое обоснование пока не увенчались успехом.
- Чепуха! - ободряюще сказал Попов.
Арсентьев холодно продолжал:
- Разрешите мне усомниться в ваших заверениях, Николай Савельевич… Известно, что ни один из фирменных регуляторов не имеет подобной и вообще какой-либо компенсации для аналогичных режимов. Я не хочу подобной ссылкой дискредитировать вашу интуицию, однако мне представляется вполне разумным избежать на сей раз свойственной молодости поспешности и обосновать теоретически, а затем проверить на опытной модели действие вашего компенсатора.
- Для малых скоростей компенсация не нужна, - напомнил Попов.
Арсентьев учтиво поклонился.
- Совершенно верно, она не является жизненно необходимой, но заметно улучшает качество работы. Отсутствие компенсаторов заставляет думать, что решение этого вопроса не так просто, как кажется Николаю Савельевичу.
Попов хотел было возразить, но его остановил Михаил Иванович.
- Подождите, Александр Константинович, вы согласны, что, внося элемент риска в рабочую модель регулятора, мы подвергнем ненужной опасности машину Ильичева при ее опробовании?
Попов кивнул головой.
- Тогда я решительно поддерживаю Леонида Сергеевича. Советский прибор не должен иметь изъянов. Патриотизм начинается со своей лаборатории, со своего института. Наш НИИ не имеет никакого права выпускать прибор низкого качества. Пусть мы его задержим, но зато он будет стопроцентным…
- Что же вы будете сдавать? - спросил Андреев.
- Сдадим "американца", на скоростях ТТЗ он хорош и безопасен.