Поравнявшись с островом, он вынул из тюленьего мешочка мелко накрошенное мясо и кинул в сторону темных берегов, мысленно проговорив: "Будь милостив, дух, ко мне. Ничего мне от тебя не надо, только доброты и понимания. Иду я на кромку льда караулить нерпу… Что для твоих богатств одна-единственная нерпа? Будь милостив ко мне…"
Молитва несколько ободрила Тымнэро. Да еще мысль о том, что за его плечами новый винчестер, заработанный в трудном путешествии с торговым человеком тангитаном Писсекером. Винчестер хороший, Тымнэро пристрелял его за Второй бухтой, установил прицел и убедился, что оружие надежное и точное. Только была бы нерпа.
Дальше лед был тонок, и Тымнэро нацепил лыжи-снегоступы.
День сыроватый, обычный, когда свет убывает и приближается время темных ночей и полярных сияний. Анадырский лиман уже крепко замерз во всю ширину, и от угольных копей пролегла привычная колея нартовой дороги, по которой возили уголь.
Тымнэро скользнул снегоступами по льду, прислушался, не трещит ли где-нибудь, попробовал наконечником посоха лед.
У кромки Тымнэро соорудил из кусков льда убежище, чтобы нерпы не могли его заметить, и уселся в ожидании. Иной раз можно было просидеть весь день и не увидеть ни одной нерпы, и поэтому Тымнэро приготовился к долгому сидению, стараясь устроиться поудобнее, чтобы ноги не затекали, но при случае можно было бы быстро и легко прицелиться и выстрелить.
Но не успел он угнездиться в своем убежище, как с легким всплеском у самого края льда вынырнула нерпа. Тымнэро даже вздрогнул от неожиданности. Нерпа смотрела прямо на него. Охотник осторожно выдвинул ствол винчестера, навел мушку. Он видел большие круглые нерпичьи глаза сквозь прорезь прицела. Они смотрели прямо в его глаза. Какие удивительные, человеческие глаза! Большие, круглые, и было в них выражение доверчивого любопытства, как у ребенка. Тымнэро вдруг вспомнил глаза умершего сына…
А нерпа медленно плыла, не уходя с прорези прицела и глядя прямо в глаза Тымнэро. А те двое, расстрелянные у скал? У них тоже светились глаза на исхудавших и почерневших лицах…
Тымнэро с глухим стоном откинулся, свалил ледяную преграду, закрывавшую его от воды. Неизвестно, сколько времени он просидел так, приходя в себя, набираясь сил. Он сидел с закрытыми глазами, а когда открыл их - увидел пустынное море с плывущими льдинами. Начинало темнеть. Солнце давно село, и долгие зимние сумерки надвигались на землю.
Тымнэро оглянулся. Темная громада Алюмки зловеще вырисовывалась на фоне красноватого от вечерней зари неба.
Охотник торопливо засунул в чехол винчестер, надел лыжи-снегоступы и спешно двинулся обратно.
Он миновал Алюмку, даже не вспомнив о злых духах, и круто повернул к берегу, чтобы поскорее выйти на твердую землю.
Тымнэро вышел как раз на тангитанское кладбище. Он снял лыжи-снегоступы, которые ему уже не были нужны, и побежал к своей яранге мимо покосившихся крестов и вспученных мерзлотой могил. Споткнувшись, упал на колени, и ужас охватил холодом все его тело: он был как раз на том еле заметном бугорке, который сам насыпал над телами двух несчастных. С диким воем Тымнэро поднялся и побежал, волоча за собой лыжи-снегоступы.
Еще издали он увидел, что в чоттагине горит огонь. Может, кто приехал в гости? Неужто Теневиль из стойбища Армагиргина?
Тымнэро услышал чьи-то громкие голоса в яранге, и вдруг сердце его пронзили плач ребенка и Тынатваль.
Он рванулся вперед и ворвался в чоттагин, остановившись в изумлении у порога.
В яранге было полным-полно тангитанов, и посередине на китовом позвонке сидел сам глава милиции Струков. Двери в кладовые были распахнуты, бочки с припасами опрокинуты, и на земляном полу обрадованные собаки грызли куски нерпичьего жира, вылизывали заквашенные с осени листья, доедали китовую кожу - осенний подарок знакомого эскимоса с Уэлькаля.
У полога, прижавшись друг к другу, сидели Тынатваль с дочерью и ревели в голос.
Струков был сильно пьян и покрикивал на них:
- А ну перестаньте реветь! Предписано обыск делать - значит, так полагается! Голова трещит от вашего плача, а ну замолчите!
Тымнэро первое время никак не мог сообразить, что творится в его яранге.
Струков увидел его и криво улыбнулся:
- А вот и хозяин явился!
- Что вы тут делаете? - сердито по-чукотски спросил Тымнэро.
Он чувствовал, что гнев темной волной захлестывает его сердце, поднимается к голове.
Дрожащими руками он выпростал из кожаного чехла винчестер и взвел затвор.
- Ну-ну! - испуганно выкрикнул Струков, ладонью прикрывая лицо, будто это могло спасти от пули. - Не шути с оружием…
Он видел перед собой искаженное гневом лицо Тымнэро.
- Ребята! - крикнул Струков. - Кончай обыск! Раз ничего не найдено - значит, ничего и нет!
- Одна тухлятина, - проговорил милиционер, пнув ногой кусок старой моржатины, вывалившийся из бочки.
- Да уж, запашок не приведи господь, - сказал другой, усатый.
- Кончай, ребятки, кончай, - торопливо говорил Струков, продолжая заслоняться рукой от наведенного на него винчестера.
На этот раз Тымнэро был готов нажать спусковой крючок. Одно его удержало: на линии выстрела сразу за Струковым у полога сидели жена и дочь. Понемногу рассудок возвращался, прояснялась голова. Он понял, что Струков собирается уходить, и опустил ствол винчестера.
- То-то! - строго произнес милицейский начальник. - А то наставил ружье!
И вдруг Тымнэро сзади получил такой удар в голову, что все потемнело вокруг, и он упал лицом вперед прямо на растоптанный нерпичий жир…
Когда он очнулся, в чоттагине тангитанов не было. Всхлипывающая Тынатваль стояла на коленях и осторожно обтирала сырой тряпкой его измазанное жиром, разбитое лицо.
Возвращалось сознание, хотя в голове гудело.
- Ушли они, ушли тангитаны! - всхлипывая, как бы утешала мужа Тынатваль. - Ушли проклятые!
- Что они тут искали? - с трудом произнес Тымнэро.
- Большака, - произнесла незнакомое, чужое слово Тынатваль.
- Что это такое?
- Не знаю. Но они все время говорили это слово - большак, мантрака… Так много говорили, что я запомнила. Сначала думала - еда какая-нибудь. Открыла им бочки, а они их повалили прямо на землю… Вижу - это не то. Тогда сообразила: наверное, эта большак и мантрака - шкурки. Достала прошлогодние пыжики, что нам подарил Теневиль, песцовые… А они этими шкурками меня по лицу! И все рыщут. А этот ихний главный сел на китовый позвонок и оттуда распоряжался.
Тымнэро сел. Потер голову. Сзади нащупал большую шишку. А крови вроде бы не было, и даже ощущение пустоты стало проходить.
- Взбесились они, - сказал он.
- Хуже бешеных собак, - согласилась жена.
- Что такое большак и мантрака? - спросил Тымнэро у Милюнэ.
Женщина испуганно оглянулась.
- Откуда ты знаешь эти слова? - шепотом спросила Милюнэ.
- Потому что Струк искал у меня в бочках с нерпичьим жиром и квашеной зеленью большака и мантрака! - сердито ответил Тымнэро. - Все переворошил. Перепугал насмерть жену и ребенка. Я такой сердитый был - чуть не застрелил его…
- Да ты что! - испуганно произнесла Милюнэ.
- И застрелил бы, - мрачно повторил Тымнэро, - да на линии выстрела Тынатваль с дочкой были.
- Да что они так? - с горечью произнесла Милюнэ. - Зачем такое делают? Взбесились совсем.
- Истинно, - подтвердил Тымнэро. - Как бешеные собаки, рыскают везде, только нюхают, а не едят…
- Худое нынче время, - вздохнула Милюнэ.
- Раньше тангитан был совсем другой, - вспомнил Тымнэро. - Он не лез в ярангу, не мешался в наши дела. А нынче! То одна власть, то другая! И чего Солнечный владыка не удержался на своем золоченом сиденье?
- Есть другие тангитаны, - мягко заговорила Милюнэ. - Они стоят за бедных, говорят: бедные люди пусть всегда будут вместе и вместе пойдут на богатых, отберут у них все и поделят поровну между собой. Так будет по справедливости.
- А я не пойду! - решительно заявил Тымнэро. - Мне чужого не надо. Что я - разбойник?
- Так ведь богатства, которые у торговцев, сделаны трудовыми людьми. Ты ловишь рыбу, а у тебя ее отбирают, продают и деньги берут себе…
- Так это у тангитанов, - заметил Тымнэро. - А у меня пусть попробуют отобрать даром!
Милюнэ посмотрела на своего родича с откровенным сочувствием. Тымнэро огляделся и увидел на столе тетрадку, карандаш.
- Твой тангитан балуется этим, как Теневиль?
- Это я пишу, - смущенно сказала Милюнэ.
- Какомэй! - воскликнул Тымнэро. - Зачем же это тебе?
- Грамота нужна каждому человеку, - наставительно произнесла Милюнэ. - Чтобы знать настоящую правду жизни.
- Правду жизни только шаманы знают, - возразил Тымнэро.
- А для чего Теневиль придумывает свои знаки? - спросила Милюнэ.
- Чудачество, конечно, это, но полезное дело, - ответил серьезно Тымнэро. - Новость далеко сообщить можно таким способом.
- Вот и тут! И новость сообщить, и мудрость вызнать!
- У отца Михаила хочешь взять книгу? - спросил Тымнэро.
- Зачем у отца Михаила? Есть другие книги, где написана настоящая правда.
- Настоящую правду знают только шаманы, - убежденно повторил Тымнэро.
Он еще раз рассмотрел каракули и поднял взгляд на Милюнэ:
- Так это что такое - большак, мантрака? Почему искали это у меня в яранге, в кладовой, в пологе, в бочках?
Милюнэ отвела в сторону взгляд и ровно, бесстрастно ответила:
- Не знаю, что это такое.
- Кто-то украл у них это самое, - убежденно сказал Тымнэро. - Худо смотрят за домом. Раз проходил мимо - двери настежь, а охранник Кожура валяется, и собака лижет его в лицо. Конечно, так можно не то что большака и мантрака украсть, и денежный ящик унести можно…
Громов сидел за столом, закапанным фиолетовыми чернилами, и мутно смотрел на Струкова. Начальник колчаковской милиции снял фуражку, лысина потела, и он рукавом шинели пытался вытереть ее.
- Вот смотрю я на тебя, господин Струков, и думаю - дурак ты.
- Ваше благородие!
- Дурак, - повторил Громов. - Круглый причем. Ну кому как не дураку придет в голову искать Мандрикова в яранге? Вы, господин Струков, каким были неудачником-бакалейщиком, таким и остались…
- Так китайцы разорили меня, - виновато оправдывался Струков, - открыли напротив лавку да цены снизили…
- Мне нужна настоящая военная разведка! У тебя даже нет ни одного досье!.. Ты знаешь, что такое - досье?
- Что-то французское, - пробормотал Струков.
- Французское! - передразнил его Громов. - Досье - это специальное дело, заведенное на подозреваемое лицо. Понял?
- Понял, ваше благородие! Заведу эти досье на всех анадырцев, язви их в душу мать!
- Господин Струков! Что это за ругань в присутственном месте? Как вы себя держите? Ругаетесь да шарите по хижинам дикарей!
- Так, ваше превосходительство, - заискивающе заговорил Струков, - я ведь как рассуждал. Этот большевик, то бишь Мандраков…
- Мандриков.
- Так точно, Мандриков тоже, видать не прост. Он заховался так, что его не обнаружить. И вот я смекал, где он тут понадежнее мог укрыться? А потом вдруг как озарило меня: если уж где он прячется, так не иначе как у этих диких! Прячется и думает, что никто не сообразит искать его там, в вонючем логовище… Вот и учинил обыск…
- Сейчас придет сюда здешний торгаш, или, как он себя называет, коммерсант, Тренев, - сказал Громов.
- Это который? - наморщил лоб Струков.
- Ну тот, у кого баба аппетитная.
- А-а, этот лис, - вспомнил Струков и облизнулся. - А баба у него хоть и слегка повяленная, но годная еще…
- Струков! - рявкнул Громов.
- Простите, ваше благородие.
- Сейчас он придет, и ты увидишь, как надо вести конфиденциальный разговор. Понял, бакалейная твоя душа?
- Не понял, - мотнул головой Струков.
- Интеллигентный разговор, лысый огурец!
Вошел бледный Тренев, одетый в суконную черную шубу, подбитую красной лисой.
- Имею честь явиться по вашему настоятельному приглашению, несмотря на свое недомогание, как лицо, уважающее существующую власть…
- Садитесь, господин Тренев, - ласково произнес Громов.
Тренев уселся, закинул было ногу на ногу, но, заметив, как она трясется, уперся обеими ногами в пол.
- В гости к себе не приглашаете, вот и пришлось вас позвать сюда, в канцелярию, - сказал Громов. - Прошу прощения за такую официальность, но что поделаешь - служба! Наше многострадальное отечество сейчас нуждается в сотрудничестве всех лучших сил России. Умных, думающих, смотрящих далеко вперед, имеющих уважение широких слоев населения. Многие местные коммерсанты уже выразили свою лояльность.
Струков слушал своего начальника и дивился в душе: вот загибает!
- Да я что, - торопливо заговорил Тренев, - у меня и в уме ничего такого не было, чтобы, так сказать… Наоборот, я со всем уважением, можно даже сказать, с почтением. Я всегда уважал закон и власть и особенно вас, господин Громов, как полномочного и, я бы сказал, мудрого представителя его высокопревосходительства верховного правителя адмирала Колчака.
- Будем считать, что с недоразумениями покончено, - оборвал Громов разошедшегося Тренева. - Скажите-ка, господин Тренев, сколько времени вы проживаете в Ново-Мариинске?
- Около десяти лет, - с готовностью сообщил Тренев.
- И, думаю, неплохо нажились за эти годы?
- Да что вы, господин Громов, какая тут пожива среди нищих и диких чукчей? - махнул рукой Тренев, но спохватился и доверительно добавил: - Конечно, торгуем не совсем в убыток себе, но больших прибылей нет… Кстати, я одним из первых внес требуемый налог на нужды правительства…
- Это я знаю, - прервал снова своего собеседника Громов. - А скажите-ка, где вы держите свои деньги?
- А-а позвольте, - заикаясь, спросил Тренев, - какие деньги?
- Я имею в виду не наличную кассу, а то, что накопили за десять лет.
- Э-э, господин Громов, так сказать, коммерческая тайна… и вообще только, так сказать, крайний случай…
- В русском коммерческом банке Владивостока вашего счета нет! - резко заметил Громов, глянув в какую-то бумагу.
- Так ведь и денег-то…
- Ваши деньги небось лежат в каком-нибудь американском банке? - продолжал Громов, не обращая внимания на попытки Тренева вставить слово.
- Я все это понимаю, но для удобства расчетов с поставщиками, с компанией "Гудзон бей"…
- С этим "бей" мы тоже разберемся после окончательной победы, - заявил Громов. - Больно они тут власть забрали. Куда ни кинься - кругом "Гудзон бей"… Теперь скажите, господин Тренев, вы хорошо знаете всех жителей Ново-Мариинска?
- Затрудняюсь твердо сказать, знаете, мало общаюсь по причине своего слабого здоровья…
- Вы бросьте это! - брезгливо произнес Громов, начиная терять первоначально взятый тон. - Здоровье… Я знаю, вы купаетесь в ледяной проруби на Казачке после бани. Да еще, говорят, наложницу держите…
- Господин Громов! - с выражением крайнего оскорбления произнес Тренев. - Моя честь…
- Ладно, ладно, - Громов поднял руку, призывая утихомириться Тренева. - Это я так, к слову… Хотя, сказать откровенно, никак не поверю, чтобы такую бабу вы могли пропустить мимо себя…
Милюнэ скребла что-то в коридоре у печки.
- Машка! - услышала она громкий голос начальника.
Она вошла в комнату и остановилась у двери. Встретилась глазами с бывшим хозяином и заметила, что у того взор, как у загнанного волками оленя.
- Вот скажи, Машка, твой бывший хозяин хорошо обращался с тобой? Не обижал?
- Не обижал, - быстро ответила Милюнэ. - Он хороший.
Милюнэ ушла.
- Господин Громов, я должен заявить, - дрожащим голосом начал Тренев. - Я человек семейный, религиозный.
- Дойдем еще до вашей религиозности, - успокаивающе произнес Громов. - Так, значит, вы многих жителей Ново-Мариинска знаете хорошо?
- Да не так чтобы…
- Вот такого, как Аренс Волтер, вы знаете?
- Этого американца?
- Господин Тренев! - укоризненно произнес Громов. - Аренс Волтер по национальности норвежец.
- Да, это верно, но мне казалось - он американский подданный, - торопливо ответил Тренев. - Личность, конечно, подозрительная. Не хочет уезжать, занялся тут починкой всяких металлических изделий. Мастер, одним словом, но вроде живет тихо, одиноко…
- А про такого Мандрикова вы слышали что-нибудь?
Тренев наморщил лоб.
- Извините меня великодушно, но впервые слышу такое имя, - ответил он.
- Это правда?
- Ну с чего мне перед вами таиться, господин Громов? - с вымученной улыбкой проговорил Тренев.
Он еще раз попытался было закинуть ногу на ногу, но дрожь не унималась, и он снова уперся обеими ступнями в пол.
- А тот, кого вы ищете, давно проживает в Ново-Мариинске?
- В этой комнате я спрашиваю! - рявкнул Громов так, что даже Струков вздрогнул. - Скажите, кто бы мог быть Мандриковым?
- Трудно ответить определенно, - мотнул головой Тренев. - Если он приехал в последнюю навигацию, то его следует искать среди тех, кто прибыл именно в это время. Некоторые люди поплыли вверх по реке Анадырь, в Марково. Может быть, он там?
- А ведь это дельно, - с похвалой произнес уездный начальник, когда Тренев замолк.
Иван Архипович почувствовал себя настолько уверенно, что теперь уже мог водрузить ногу на ногу.
- Осмелюсь еще вам заметить, что для авторитета власти и уважительного отношения к ней простого народа необходимо вести правильно избранную политику, - почти вызывающе произнес Тренев.
- Что вы имеете в виду? - прищурившись, спросил Громов.
- Осмелюсь заметить, что некоторые ваши действия вызвали у населения превратное отношение к вам, некоторое, так сказать, охлаждение. - Тренев чувствовал в глубине души, что не следовало бы ему говорить такое, но его уже понесло, и он не был волен над собой. - Эти бесплодные обыски вызвали некоторый, так сказать, юмор по отношению к действиям…
- Какой такой юмор? - наливаясь краской, грозно спросил Громов. - Вы что, собираетесь осуждать действия моей военной разведки? Да вы знаете, господин Тренев, кто такой Струков? Пинкертон по сравнению с ним дикий и невежественный эскимос!
И тут Громова прорвало. Все, что он накопил в течение целого часа вежливого разговора с Треневым, все, что сдерживалось, вырвалось наружу мутным потоком ругательств.
- Вон отсюда, лиса вонючая! Вон отсюда, двоеженец несчастный!
Тренев встал. Он понимал, что, если не выйдет, с ним сделают что-то ужасное.
Он выскочил в коридор, промчался мимо изумленной Милюнэ, выбежал на улицу и, не останавливаясь, не помня себя, на глазах у удивленных редких прохожих добежал до своего дома и так прямо как был в шубе рухнул на кровать.