- А что произошло? - спросил Мухин, но ему никто не ответил. Все смотрели на Охрименко. Командир роты выпрямился и тут же склонил голову набок - низкий потолок мешал ему встать во весь рост.
- Все, товарищи. Наступление начнется в три ноль-ноль. Вопросы есть?
Вопросов не было.
"Наконец-то настоящее дело!" - с удовлетворением думал Мухин, выходя вместе со всеми в черную, как сапожная вакса, тьму. Кругом привычно погромыхивало, горизонт то и дело вспыхивал зарницами - где-то далеко шли бои.
Взвод спал богатырским сном. Даже часовой в ватном бушлате и валенках клевал носом, прислонясь к земляной стенке.
Только сейчас Мухин с удивлением обнаружил, что в его землянке была дверь. И не какая-нибудь, а настоящая, филенчатая, дубовая, с медными ручками на массивных петлях. Под стать двери было и все остальное - гладкие дубовые косяки, почерневший от времени, вышарканный ногами порог.
"Откуда они все это взяли?" - недоумевал младший лейтенант, пока не вспомнил последнюю ночевку в каком-то селе, разбитую снарядами церковь и брошенный хозяевами поповский дом под древними липами… "И когда только успели?!"
Под ногами что-то тускло блеснуло. Мухин нагнулся и увидел на пороге стальную подкову.
"К счастью", - серьезно решил взводный и стал искать места на нарах. Возле стенки он нашел узкую щель, но, как ни старался, пролезть в нее не мог - никто из лежавших не думал подвигаться. Взводный присел на ящик, решив скоротать время до рассвета. В этот момент вошел, сменившись с поста, часовой. Не замечая взводного, он поставил винтовку в пирамиду, ослабил ремень на шинели, передвинул подсумок на спину и вдруг, разбежавшись, прыгнул на своих товарищей сверху. Некоторое время никто не шевелился, но потом двое закряхтели, заворочались и подвинулись. Часовой провалился на зеленый лапник и тут же захрапел. Мухин изумленно покачал головой.
Он вышел наружу, с удовольствием ощутив в ладони холод медной ручки, и немного постоял возле землянки. Это была его первая ночь на передовой, и он хотел запомнить в ней все, от глухого грома на северо-востоке до легкого ветерка, принесшего сложную смесь запахов земли, сгоревшего дерева и тухлых яиц - запаха фронта.
Озябнув, он вернулся в землянку. Надо было получать сухой паек, боеприпасы, заменить нуждающимся обувь, портянки, дополучить недоданные вчера драгоценные "наркомовские" граммы…
В половине второго он разбудил взвод.
- Давайте так, - сказал Дудахин осипшим от сна голосом, - в батальон за продуктами - командир отделения Рубцов, за обмундированием - вы.
Уже через минуту стало ясно, что обмотки, шинели и гимнастерки надо менять всем, ботинки - половине взвода.
"Этак до утра проникаемся!" - забеспокоился взводный, но все оказалось намного проще.
- Ботинок не подвезли, сапоги токо тридцать пятого размеру - одна пара, хотите - берите, хотите - нет, - сказал старшина Мамонов.
Вскоре вернулся Рубцов с солдатами. От подозрительно нежной на вид селедки исходил сладковатый запах.
- Вы чего это принесли? - накинулся на ходоков Дудахин, - ну, молодые не понимают, а вы-то куда глядели?
- Все такую получали, - сказал Рубцов, - Мамон сказал, другой нет.
- А может, это анчоус? - с надеждой спросил чей-то простуженный голос из глубины землянки.
Мухин всмотрелся. На земляных нарах сидел худой, небритый человек с длинным, нескладным, каким-то асимметричным лицом.
- Верховский, получай! - крикнул Рубцов, и человек полез через лежащих, приговаривая:
- Сию минуту, товарищ сержант, сию минуту! Простите, товарищи… Мухин вопросительно посмотрел на помкомвзвода. Дудахин снисходительно усмехнулся.
- Заметили? Его у нас все замечают. Профессор!
- Мне сказали, что во взводе есть учитель…
- Какая разница! Все они - богом обиженные. Этот тоже: что ни скажет - хоть стой, хоть падай. Слыхали сейчас? Какой-то човус выдумал! Кловун да и только.
- Темный ты человек, Гриша, - спокойно сказал Рубцов, - анчоус- самая деликатная закуска. Прежде только господа покупали.
Дудахин от возмущения раздул ноздри.
- А ну, гляньте на него! На гражданке простым продавцом был, а туману напускает, что твой завмаг. Ты бы лучше заместо этих човусов консервами взял. Или мозга не сварила? Мотают душу по пустякам!
- Напрасно волнуетесь, старший сержант, - вмешался Мухин, - селедка с душком раньше действительно ценилась.
Дудахин смерил младшего лейтенанта взглядом.
- Это как понимать? Да кто ж ее станет есть на гражданке такую-то? Да и здесь едим токо потому, что продукты не подвезли - не на чем. Машины не пройдут - дороги рухнули, а на лошадях много не увезешь. Думаете, если мы из деревни, то уж ничего и не смыслим?
- Ну зачем же так! Анчоус - просто сорт селедки. Вы ее покупать не станете, а гурманы берут.
Глаза Дудахина смотрели совсем уже зло: своими познаниями младший лейтенант подрывал его, дудахинский, авторитет…
- Выходит, Мамон нас деликатесами потчует, а мы, дураки, не ценим!.
- Да нет же, у старшины селедка другая, называется "залом", и она действительно несвежая.
- А ведь верно, - сказал пулеметчик Булыгин, - залом и есть. Я знал, да забыл.
Дудахин растолкал сгрудившихся вокруг младшего лейтенанта солдат и молча опрокинулся на нары.
2
К исходной позиции для наступления - крохотной лощине среди ровного, как стол, поля с частыми плешинами голой земли - стекались медленно, с треском проламывая тонкую корку льда, образовавшуюся за ночь, месили коленками и локтями шуршащую крупку фирна. Доползя до лощины, увидели, что не только роте - взводу и то здесь будет тесно. Посовещавшись, решили второй взвод оставить здесь, а Стригачеву и Белугину расположиться справа и слева на ровном поле.
Снова пошуршало, почмокало с обеих сторон и затихло. Теперь главное - чтоб не закурили. Слева от Мухина сержант Рубцов, этот некурящий, справа - Верховский. После "лекции" о селедках проникся симпатией к взводному. Дальше все остальные в опасной близости один от другого.
- Передай по цепи, чтобы не курили, - приказал Мухин.
- Что они, сами себе враги? - отозвался Рубцов, но приказ передал.
От того места, где лежал второй взвод, начинался пологий спуск и заканчивался обширным болотом, по сведениям разведки, проходимым, за которым начинался новый подъем, необычно крутой для здешних равнинных мест. Кладбище находилось где-то за этим подъемом, на плато, километрах в трех от низины. Ни болота, ни спуска, ни, тем более, кладбища пока не видно. Начавшаяся с вечера пурга еще не утихла, метет в лицо, колет иглами и без того слезящиеся глаза, выжимает слезу, а воображение уже рисует на бугре контуры большого кирпичного здания темными глазницами окон, превращенных немцами в бойницы - того самого пищепромкомбината, с которого весь берег речки Робьи виден на многие километры.
Если верить карте, то справа от него, метрах в трехстах, должна стоять часовня - тоже высокое сооружение со стенами, словно предназначенными для войны, а далее- то самое кладбище, которое роте Охрименко надо взять сегодня на рассвете…
Младший лейтенант трет рукавицей слезящиеся глаза и вглядывается в тьму.
…Если первая и третья роты не овладеют промкомбинатом, роте Охрименко кладбище не взять. А это, в свою очередь, означает, что остальные два батальона свою задачу не выполнят - Залучьем не овладеют, И тогда - в который уже раз! - конечная цель наступления - шоссе на Рамушево и Старую Руссу останется недосягаемым для 1113-го стрелкового полка.
- Какая чепуха! - говорит громко Мухин. Он протягивает руку, и полоска на горизонте шириной в триста метров скрывается под его ладонью…
3
На швейцарских, подаренных матерью, часах Мухина было без четверти три, когда так старательно охраняемая тишина нарушилась самым бессовестным образом. Где-то впереди, кажется, на самом краю болота, раздалось странное шипение, какой-то писк, затем громкий голос произнес по-русски:
- Эй вы, молокососы, наступать надумали? Так знайте: не видать вам Залучья, как своих ушей!
Далее последовал ряд ругательств. Вот-те на! Не кури, не разговаривай, не шевелись, чтобы немцы не догадались, а они, оказывается, и так все знают.
Мухин оглянулся. До начала наступления целых пятнадцать минут, но - чем черт не шутит! - доложат БЭ-ЭМ-ПЕ, что немцы разгадали наш план, рассердится он и даст зеленую ракету… Однако горизонт позади роты был по-прежнему пуст и темен.
Неожиданно на его фоне появилась длинная фигура Дудахина. Лица его Мухин не различил, но по тяжелому дыханию понял, что помкомвзвода проделал длинный путь бегом. Он лег рядом с Мухиным и протянул ему алюминиевую фляжку.
- Давайте по-быстрому…
- Что это? - Зачем?
- Пейте. Сейчас начнется.
Младший лейтенант понимал, что идти в бой, да еще в самый первый, - нелегко, слышал и о том, что крепкий напиток многим прибавляет мужества и бодрости, но нутро его протестовало.
- Может, не надо?
- Нельзя без этого, товарищ младший лейтенант. Для бодрости духа… Ну, оп-ля! Наберите воздуха!
"И чего я выкаблучиваюсь? - удивился Мухин, - Ну полезет обратно - черт с ним. Главное, чтоб не подымали, будто я, как маленький, не смогу"…
Водка обожгла полость рта, глотку, раскаленной рекой потекла по пищеводу. Мухин ткнулся лицом в снег, глотал и не мог наглотаться, хватая его губами.
- Вот и причастился младшенький, - с завистью сказал Булыгин. Дудахин сунул в руку младшего лейтенанта кусок хлеба и селедку.
Странно, но через минуту Мухину стало легче дышать. Страх, который, оказывается, сковывал его, тот страх, которого он не замечал, но хорошо видели другие, начал исчезать, мир приобретал реальные очертания. Водка - или что там было - докатилась до желудка и приятно разогревала Мухина изнутри. Куда они идут? На врага. Разведка боем? Вполне возможно. Об этом не говорят, но Мухин не дурак… Все правильно: он дойдет и узнает, сколько у немцев пулеметов, пушек, где стоят его ДЗОТы. Необоснованные потери? Чепуха! Во-первых, - обоснованные… Во-вторых, "людские резервы нашей страны неисчислимы". Кто это сказал? Это сказал товарищ Сталин. Мухин не только уважал этого человека, он любил его, как любил мать, брата, и если бы этот человек потребовал, Мухин расстался с жизнью, не спрашивая, зачем это нужно.
Впрочем, сегодня он любил всех, кто находился рядом, и любовь его с каждой минутой усиливалась.
- Товарищи! Дорогие мои! Вы все такие хорошие… Я очень боюсь вас потерять!
Свободной рукой - в другой был хлеб - Мухин сгреб ничего не подозревавшего Верховского и поцеловал его в колючие губы.
- Молодой человек, меня зовут Ростислав Бенедиктович, - строго сказал бывший учитель.
- А меня - Петя! - в восторге крикнул Мухин и увидел командира роты. Тот стоял и рассматривал Мухина, как экспонат в музее - внимательно и молчаливо.
- Помкомвзвода ко мне!
Дудахин вырос за спиной ротного.
- Что это с твоим взводным? - спросил Охрименко.
Дудахин пожал плечами.
- Взводный в порядке, товарищ старший лейтенант.
- В порядке? А отчего веселый?
- Я так полагаю: от природы, товарищ старший лейтенант. Вот у меня, к примеру, был дед в деревне…
Ротный круто повернулся, сказал тихо:
- Вот что, дед в деревне: если ваш взводный мне сегодня напортачит, не с него, а с тебя шкуру спущу. Ты меня знаешь…
Дудахин слегка побледнел.
- Да в порядке он, товарищ старший лейтенант, смотрите сами! Даже улыбается…
- Вот именно, улыбается! Ему в бой идти, а он улыбается!
- А что, лучше, если б плакал?
- Молчать! Ты мне за командира головой ответишь! Ясно? И за весь взвод - тоже!
Дудахин оглянулся на подчиненных - они смотрели на него, но, кажется, ничего не слышали, сказал примирительно:
- Да не беспокойтесь вы, ну что вы, ей-богу! Дудахина не знаете? Где надо подстрахуем, где надо - заменим… Впервой, что ли? Помните младшего лейтенанта Званского? Только пошли, а его - хлоп!.. А кто людей вел? Дудахин. Со Щепкиным лейтенантом опять же…
- Ну, хватит, - Охрименко слегка смягчился, - расхвастался, понимаешь… Не хвались, едучи на рать…
- Это уж точно, товарищ старший лейтенант, - не спуская взгляда с командира роты, сказал Дудахин.
Они немного помолчали, потом ротный неловко подал руку. Это было примирение. Они всегда мирились перед боем…
- Главное, за людьми смотри, - ротный говорил совсем уже тихо. - Нынче из стариков совсем мало осталось. В основном необстрелянные. Сам понимаешь, дело нешуточное с такими идти…
- Как не понять!
Ротный пошел, Дудахин смотрел ему вслед. Сколько раз вот так расставались они - начальник и подчиненный- два командира, два бойца, расставались, не загадывая наперед, придется или нет свидеться еще раз…
Подошел Рубцов, почмокал сапогами по грязи, коротко вздохнул.
- Беспокоится Иван Евдокимович? Давай, Гриша, по маленькой… Вон и Булыгин идет.
Дудахин молча отстегнул от пояса фляжку, отвинтил крышку, сделал глоток и передал фляжку Булыгину.
- Ты чего это, Гринь? Заболел, что ли?
- Хватит.
- А, ну ладно. Тогда - за здоровье командира… Сколько там осталось?
Дудахин отвернул обшлаг гимнастерки.
- Двадцать. Даже восемнадцать с половиной.
- Самое время. Держи, Рубец…
Помкомвзвода подошел к Мухину. Тот стоял, закрыв глаза, и на его губах играла слабая улыбка. С невидимого неба на его лицо падали невидимые снежинки, щекотали кончик носа и таяли, скатываясь по щекам к подбородку теплыми каплями, а Мухину было приятно их касание…
Ровно в три началась артподготовка. Дивизион среднего калибра - больше орудий на этом участке не было - минут пятнадцать добросовестно и не очень точно кидал снаряды в болото, затем перенес огонь дальше, в поле. Взлетела зеленая ракета, просюрчал милицейской трелью свисток ротного командира, вразнобой закричали командиры взводов и отделений. Вторая рота второго батальона тысяча сто тринадцатого стрелкового полка пошла в наступление.
С первой минуты наступления Мухин потерял своих. Сначала он как будто видел их за своей спиной и немного сбоку, но чем дольше бежали они, тем медленней становился их бег, тяжелей дыхание и явственней - подбадривающий матерок Дудахина.
"Почему молчат немцы?" - успел подумать Мухин и тут же услышал истошный крик:
- Стреляй же, сволочь, стреляй!
- Отставить истерику!
Это - Дудахин. Ровными, крупными, как у лося, скачками несется он на одном уровне с Мухиным, оставив позади солдат. В свете немецких ракет Мухин иногда видел их лица, но почему-то не узнавал никого.
- Дудахин, где наш взвод?
Помкомвзвода махнул рукой назад: все здесь.
В самом деле, куда им деваться? Задача поставлена, цель ясна, а дальше проявляй инициативу, действуй…
Когда немцы открыли огонь, первым желанием Мухина было нырнуть в воронку, спрятать в ней голову - главное - голову! но вокруг были люди, получившие приказ бежать только вперед, и он подавил в себе это желание.
Пока атакующие неслись по склону вниз, все шло хорошо, но вот первые бойцы и среди них Мухин с Дудахиным, ступили на лед, и Мухин начал задыхаться. Низина оказалась не болотом, а заболоченной поймой, где кочки и островки перемежались с глубокими рытвинами, - незамерзшими или уже оттаявшими озерками черной воды.
При первых разрывах мин Дудахин рванулся вперед - он знал, что делать, этот старший сержант, но взвод замешкался внизу, преодолевая ледяную купель, и тут же попал под обстрел. Следом за Дудахиным на косогор вскарабкался Мухин. Весь противоположный берег вспыхивал частыми разрывами. Полоса их была неширока, но охватывала низину плотным полукольцом. В самой низине разрывов теперь не было. Там, слабо различимые в темноте, шевелились маленькие человечки - взвод окапывался…
- Что они, с ума посходили? - закричал Дудахин и, вынув ракетницу, выстрелил. - Вперед надо! Вперед!
- Вперед! - послушно повторил за ним младший лейтенант и, повинуясь зеленому свету ракеты, фигурки людей отделились от земли и медленно поползли наверх. Немецкие автоматчики, засевшие на гребне, усилили огонь.
В воронку, энергично работая локтями, скатился второй номер пулеметчика. К его поясу была привязана веревка, другой конец которой крепился на ручке пулемета. Втроем втащили "максима" в гору, установили на краю воронки. Отдуваясь, подполз Булыгин, проверил сектор обстрела, велел второму номеру расчистить его. Понемногу на косогор втянулась вся рота. Рассредоточились, принялись окапываться. Немецкие автоматчики не стреляли - то ли отступили, то ли готовили какую-то каверзу. Первым понял это Дудахин.
- Рассвета ждут, тогда начнут щелкать на выбор.
Снова появился Охрименко, мигом все понял, рассвирепел- чего-чего, а закрепляться на гребне он не собирался- приказал штурмовать немецкие траншеи.
- Даю десять минут!
Собрали взвод, подсчитали выбывших: трое убиты, четверо ранены. Сосед Мухина Стригачев, докладывая ротному, свою цифру удвоил:
- Впереди не то будет, пускай требует подкрепления.
Охрименко быстро ушел.