Залив Терпения (Повести) - Борис Бондаренко 6 стр.


А потом опять навалилась на него безысходная скука. Он смотрел все фильмы, какие только шли в городе, - и не знал, как убить остававшееся время. Пробовал читать. Брал сначала книги серьезные, из тех, которые читала когда-то при нем Таня, - но скоро скучно становилось ему, многого не понимал он, многое в этих книгах казалось ему ненужным, лишним. Ну вот, взять хотя бы "Войну и мир". Таня говорила ему, что это самая великая книга из всех написанных на земле. А он из этой великой книги и сотни страниц не одолел - скулы заломило от скуки. На кой черт ему про этих князей и графьев знать? Они и разговаривают-то не по-русски, глаза вывихнешь то и дело в сноски заглядывать. И зачем тогда по-французски писать, если то же самое рядом по-русски стоит?

И Василий снова взялся за детективы, но теперь и они почему-то не доставляли никакого удовольствия. Однажды он основательно напился, но, протрезвев, невольно вспомнил о Николае и решил, что хватит, иначе можно и в самом деле в алкаши записаться. Да и о своем решении менять жизнь он не забывал и, не зная еще, в чем именно должны заключаться эти изменения, догадывался, что с пьянками в любом случае надо кончать, до добра они не доведут.

И Тане он так и не написал. Решил, что напишет только в том случае, если жизнь его как-то переменится, - а так что ж писать?

Наконец Василий решил, что надо где-то поработать. Не очень-то ему и хотелось работать, но, наверно, это все же лучше, чем бока пролеживать да глядеть в потолок. И работа нашлась тут же - в Старорусском колхозе, матросом на сейнере. Но проплавали всего неделю, и на наспех отремонтированном судне отказала машина. Случилось это в шторм, и сейнер выбросило на камни. Через сутки их сняли, сейнер наскоро заштопали и увели ремонтироваться в Холмск, а команда осела на берегу в ожидании работы.

Уныло тянулось гнилое сахалинское лето - почти без солнца, с холодом и дождями, с непроходящей сыростью, от которой плесневела даже одежда в чемоданах. Старорусское - скучное длинное село в две тысячи жителей - тихо покоилось в мутной дождливой мгле, постоянно накатывавшейся с моря. И хотя фильмы в клубе крутились новейшие и было кафе с музыкальным автоматом, - немногие свободные жители поселка отчаянно скучали.

В один из таких скучных дней Василий встретился с Демьянычем - начальником бригады прибрежного лова, в которой Василию довелось работать три года назад.

Демьяныч был одним из первых южно-сахалинских поселенцев, прибрежные воды знал чуть ли не наизусть и рыбу ловил умело. В то время, когда Василий работал у него, это был крепкий властный старик, легко справлявшийся с разношерстной толпой "бичей", отпускников, проштрафившихся и прочего случайного народа, из которых в основном и состояли бригады. Прибрежным ловом в колхозе занимались всего несколько месяцев в году, когда горбуша и кета шли на нерест, да зимой иногда ловили навагу, - потому-то и не было в бригадах постоянного состава.

А сейчас Василий едва узнал Демьяныча - будто не три года прошло, а все тридцать. Шаркал старыми рыбацкими броднями по мокрому деревянному тротуару грузный старик с большим обвисшим животом, и лицо его, очень старое, дряблое, с маленькими светлыми глазами, равнодушно опущенными в землю, выражало бесконечную усталость и тихую покорность перед всем, что предстояло в недалеком будущем, - потому что более или менее далекого будущего у него наверняка не было. Однако друг друга узнали сразу, оба обрадовались и, с минуту поговорив на улице, отправились к Василию в общежитие.

Демьяныч жил в Восточном - небольшом поселке километрах в ста пятидесяти на север, - сюда приехал за винтом для "мотодоры" и шкипером для нее же. Винт обещали дать завтра, шкипера - прислать через несколько дней, оставалось только ждать. Василий коротко рассказал ему о себе, о неудачном плавании, и Демьяныч тут же предложил:

- Слухай сюда, Васыль. Давай ко мне в бригаду, а?

- К тебе? - задумался Василий.

- А чего? - сразу оживился Демьяныч. - Бог знает, сколько еще просидишь здесь, а мы месяца через полтора все равно снимемся, как горбуша пройдет, сразу же и уйдешь, куда захочешь… Большого заработка не обещаю, сам знаешь, что год не лососевый, но сот пять-шесть будет.

- Надо подумать, - сказал Василий.

- А чего думать?

Очень уж хотелось Демьянычу, чтобы Василий согласился. Василий знал, что в другом месте он, может быть, и заработает за это время на три-четыре сотни больше, - да только где это другое место и сколько искать его? Да и погоду эти сотни не делали - деньги у него были. И жить все-таки на берегу, не бессменно болтаться в море… И он сказал:

- Ладно, согласен.

- Ну вот, - обрадовался Демьяныч. - Завтра с утра зайдем в правление, оформишься - и поедем.

И на следующий день они уехали в Усть-Кандыбу, где стояли ставные невода бригады Демьяныча.

8

Когда-то были три Кандыбы: два села - просто Кандыба и Усть-Кандыба - и река, на которой они стояли. Лет пять назад Усть-Кандыбу сселили, и теперь только остовы полуразрушенных домов догнивали среди высокой травы. Одну из этих изб приспособила для жилья бригада Демьяныча - затянули оконные проемы полиэтиленовой пленкой, поставили две железные печки, сколотили столы и скамейки. По сравнению с двумя другими колхозными бригадами жилье было хоть куда. И место красивое. Впереди - пустое море, по бокам - скалы, позади сопки. Впрочем, о красоте особенно не думали - было бы удобно работать. И на это жаловаться не приходилось - береговые скалы образовали удобную бухту, песку для пикулей было вдоволь. Одно только плохо было - Кандыба забросала свое устье песком, оставив лишь неширокий проход, упиравшийся в гряду камней, и во время отлива войти в речку было не так-то просто. На этих камнях и потеряла дорка винт, из-за которого приезжал в Старорусское Демьяныч.

От Кандыбы, куда они приехали поездом, идти было восемь километров, - сначала по шпалам назад, потом - к морю, по бывшей дороге, от которой осталась узенькая тропка. Когда-то дорога была основательная, проложенная еще японцами, но теперь начисто заросла травой, местами ушла в болото.

Шли втроем - был с Демьянычем высокий ладный парень лет двадцати пяти, назвавшийся Русланом. Демьяныч, хотя и шел налегке, все время отставал, с трудом волочил ноги. Василий спросил:

- Демьяныч, у тебя что, лодки нет?

- Есть, да оба мотора не работают.

- Починить некому, что ли?

- Запчастей нет, - уныло отозвался тяжело дышавший старик.

- За продуктами тоже пешком ходите?

- Пешком.

"Да, не тот стал Демьяныч", - подумал Василий, оглядывая его. Три года назад такого ответа от него наверняка не услышал бы - всеми правдами и неправдами, а запчасти были бы.

Это ощущение - не тот Демьяныч - окрепло у Василия в первый же день житья на новом месте. Демьяныч стал непомерно болтливым, говорить готов был с утра до вечера, но его никто не слушал, а молодые, - кроме Руслана, таких было еще четверо, - в открытую посмеивались над ним, пользуясь тем, что старик плохо слышал. Остальные просто не обращали на него внимания и порой, выслушав какое-нибудь его приказание, лениво отговаривались, преспокойно продолжали лежать на раскладушках.

Народ оказался - весь с бору по сосенке, тех, кто раньше уже ловил рыбу, было всего пять человек. Остальные же почти ничего не знали и не умели, даже простенькие узлы вязать. Приходилось постоянно подсказывать им, как крепить кунгасы, расстилать невода и многое другое из самой нехитрой рыбацкой техники. "С такой публикой много не наработаешь", - удрученно подумал Василий на следующий день, оглядывая людей, лениво рассевшихся и разлегшихся на берегу в ожидании указаний.

И работа, в самом деле, оказалась - слезы горькие. Вставали поздно - в девять, долго пили чай, пререкались из-за того, кому убираться, кому носить воду, пилить дрова, идти за продуктами в Кандыбу. И наконец не спеша тянулись на берег, устраивали перекур, бесконечный треп. Правда, и работы особенно срочной не было, - рыба ожидалась недели через две, не раньше. Потому-то, видно, и Демьяныч не слишком торопил их. Он и сам был не прочь потрепать языком, порассказать байки. Только здесь и слушали его - деваться-то все равно было некуда.

Неводов было два. Дальний, у водопада, был уже поставлен, туда наведывались через день, привозили десятка три горбуш, - смех, а не улов, себе на икру не хватало.

Второй невод - поблизости, в полукилометре от устья Кандыбы, - как раз начинали ставить при Василии. Как это делается, он хорошо помнил еще с той поры, когда работал у Демьяныча, и с первого дня как-то само собой получилось, что признали его помощником Демьяныча, спрашивали совета, ждали указаний. Да и сам Василий работал больше других, с удовольствием бросал тяжелые пикули, истомившись надоевшим бездельем.

Самую тяжелую работу - вытягивание центральной - сделали за два дня. Центральная - стальной трос в триста метров длиной - держится на воде на разноцветных полых шарах - наплавах. Один конец центральной крепится на берегу, другой - с большим железным цилиндром - "мальчиком" - на дне моря, для чего утопили несколько десятков пикулей. К этому же концу крепится "рама" - два прямоугольника по обе стороны центральной. На раму и навешивается невод, а на центральную - крыло. Горбуша во время нереста жмется к берегу, ищет пресную воду. Наткнувшись на крыло, рыба идет вдоль него, пока не попадает в ворота невода, а оттуда путь один - через узкие проходы в "котлы", основную часть невода. Во время хорошей путины в этих котлах горбуши скапливается до двухсот центнеров. Обратно через ворота она выйти не может - инстинкт гонит ее вперед. И остается только перекрыть "котлы" и выбирать рыбу в кунгасы.

А рыбы пока не было, и потянулась ленивая бездельная жизнь. К обеду выходили в море, дорка оставляла один кунгас на ближнем неводе, другой тянула к водопаду. Там привязывались к "мальчику", часа два скучно болтались на волнах - и возвращались обратно.

Много спали, читали, "травили баланду", до одури резались в карты. Признавался только покер. В субботу почти все отправлялись в Кандыбу - в баню. Ну а после бани - непременная выпивка, танцы в клубе, и, случалось, местные донжуаны, ревниво оберегавшие свои владения, поколачивали кое-кого из бригадных, хотя те и старались держаться вместе.

С первого дня к Василию прочно прицепилось прозвище "Макар". Василий не обижался - Макар так Макар. Вообще же, как и обычно, сошелся он со всеми быстро. Слева его соседом по раскладушке оказался Руслан. Василий с любопытством присматривался к этому странному парню. Чем он занимался до прихода в бригаду - никто не знал, а сам Руслан явно темнил на этот счет. Удивляла всех его необыкновенная чистоплотность, Руслан неизменно был чист и опрятен, брился ежедневно, раз в неделю устраивал основательную стирку, и даже было у него что-то вроде маленького кожаного чемоданчика, в котором хранились всевозможные щетки и щеточки, тюбики с какими-то кремами, зеркало, и туалетом своим Руслан занимался по меньшей мере полчаса, приглаживаясь и прилизываясь, как… Василий даже сравнения не находил. Был у Руслана дружок, во всем старавшийся походить на него, - Вадик. Ростом и силой он не уступал Руслану, но выглядел сущим младенцем - румяные щеки, пухлые губы и наивные глаза. Даже на взгляд Василия Вадик был круглым дураком - такую чепуху иной раз он говорил.

За Русланом и Вадиком прочно утвердилась общая кличка "лбы". Работать "лбы" не любили - начинали последними, кончали первыми. А море ненавидели самой лютой ненавистью и пользовались любой возможностью, чтобы не выходить на невода. Даже слабая зыбь немилосердно укачивала их, и раза два "лбы" добирались до раскладушек почти что на четвереньках. Обычно "лбы" по очереди ходили в Кандыбу за продуктами, пилили дрова, носили воду.

А еще у "лбов" была гитара. Играли они часто, особенно Руслан. Песни признавались только блатные, из которых щедро сыпались разные "малины", "тюряги", "шалманы", "мусора". Но была одна какая-то странная песня, в которой слова были нормальные, не блатные. Песня про залив Терпения, в котором кому-то жить совсем уже терпения не стало, и этот кто-то мечтал уехать на какие-то острова, где каждый день солнце, вино, знойные женщины и коралловые рифы. Эту песню Руслан пел особенно часто и каждый куплет заканчивал долгим мрачным повтором на похоронный мотив: "Долга-а-я ле-е-та…" Однажды Василий спросил:

- А что это за залив Терпения?

Руслан снисходительно посмотрел на него и лениво протянул:

- Ну и темная же ты личность, Макар… Живешь на Сахалине и не знаешь, где залив Терпения? А вот это самое место, где мы находимся, и есть залив Терпения.

Перехватив взгляд Василия, Руслан миролюбиво сказал:

- Не злись, я же шучу.

Прошли обещанные Демьянычем две недели, прошла и третья, а горбуши все не было. Демьяныча донимали вопросами - где же рыба? Тот только кряхтел, матерился, - видно было, что он и сам не понимает, куда делась горбуша. И в других бригадах улова не было. Ждали еще.

Дальний невод полностью оказался на попечении Василия, Демьяныч туда и не заглядывал.

И наконец рыба пришла. Было ее немного, но - лиха беда начало. Василий увидел это сразу, как вышли из бухты, - в море то тут, то там возникали быстрые полоски ряби. Он весело крикнул Демьянычу, сидевшему на втором кунгасе:

- Пошла, Демьяныч!

Но тот не расслышал его и только рукой махнул. Он, конечно, и сам видел следы косяков, но лицо его оставалось безучастным.

Пристали к ближнему неводу, из которого высовывались черные усатые морды нерп. Это было хорошим признаком - значит, и в неводе есть горбуша. Демьяныч на шлюпке поехал осматривать "котлы", и Василий с нетерпением ждал, что он скажет. Демьяныч разочарованно протянул:

- Та, разве же это рыба… Центнера три всего.

Это, конечно, была не рыба, но Василий весело сказал:

- Ничего, будет и больше. Поехали, кэп!

И на дальнем неводе улов был не бог весть какой - центнеров пять-шесть, как определил на глаз Василий. Они подождали часа три, сделали переборку и выпустили рыбу в садки. К вечеру настроение у Василия упало - косяки по-прежнему кружили вокруг невода, а в "котлы" почему-то не шли.

- Что она, такая шибко умная, что ли? - удивлялся Володя Карасев, техник-строитель из Южного, решивший подзаработать в отпуске. - Вокруг ходит, а внутрь не хочет. Может, нерпы ее пугают? - он кивнул на черные круглые морды, выстроившиеся вдоль центральной.

Василий посмотрел на него и ничего не ответил. Дело было, конечно, не в нерпах. Вероятно, просто усилилось течение, и подняло крыло, и рыба уходит низом. Он решил проверить это и стал отвязывать шлюпку.

Опасения его оправдались - крыло во многих местах почти стелилось под поверхностью воды, и Василий разразился злой руганью:

- Работнички, мать вашу… Кто это крыло ставил?

- Демьяныч, кто же, - огрызнулся Володя.

- Не может быть, - не поверил Василий.

- Ну точно. То есть ставили мы, а он проверял, потом на шлюпке всю центральную объехал… Да чего ты злишься? Кто виноват, что течение поднялось?

- Кто виноват… Демьяныч, вот кто! Надо было камней побольше навязать!

- А ведь верно, - Володя почесал затылок. - А чего же он, старый хрен, не сделал этого? Сам говорил нам, чтобы поменьше и пореже камни вязали.

Но Василий и сам не мог понять, почему Демьяныч сделал так, и сразу же, как только подъехали к ближнему неводу, спросил его об этом.

- Нельзя, сорвать может, - сказал Демьяныч. - Крылья слабые, их уже списывать пора.

- А чего же ты брал такие? - разозлился Василий.

- Какие дали, - Демьяныч равнодушно сплюнул в воду.

Два дня они дежурили на неводах с утра до вечера. Косяки горбуши продолжали рябить воду, а в невод заходило - кот наплакал, течение не ослабевало.

А когда течение ослабло и крылья опустились на дно, никаких косяков уже не было, и никто не знал, появятся ли они опять. Демьяныч на вопросы отмалчивался или неуверенно отвечал:

- Должна быть…

И опять оставалось только ждать.

А однажды под кучей старого изопревшего невода Василий обнаружил крепкое, почти новехонькое крыло и, в бешенстве сжимая кулаки, пошел к Демьянычу, возившемуся с мешками, показал рукой на крыло:

- Слушай, Демьяныч, а это что там?

Демьяныч посмотрел туда и промолчал, продолжал считать мешки, беззвучно шевеля губами. Василий дернул его за рукав.

- Нет, ты уж ответь! Почему это крыло не ставил? На него-то можно было камней навязать? Хоть на одном неводе была бы рыба… А может, у тебя и еще где одно крыло припрятано?

Демьяныч вздохнул, потянулся за папиросами.

- Да не шуми ты… Садись, покурим.

- Покурим? - протянул Василий. - И долго курить будем?

- Да сядь ты, Васыль, послухай меня.

И таким просящим голосом сказал это Демьяныч, что Василию вдруг стало жалко его. "Совсем сдал старик", - подумал он, оглядывая его усталое лицо и потухшие глаза. Он сел, закурили вместе, и Демьяныч медленно заговорил:

- Слухай сюда, Васыль… Ну сколько мы взяли бы на одном неводе? Сам же видишь, рыбы мало шло, заработали бы самое большое по сотне на душу, - так нам же хуже. Ничего не сдадим - так хоть за пролов получим, сотни по две на брата выйдет. Враг я себе, что ли? Или мне заработать неохота? Пойдет настоящая рыба - за полдня крыло сменим и камни навяжем…

- А чего же ты сразу его не ставил?

- Да сам не видишь, какая погода? Того и гляди шторм вдарит. Невода снять быстро, десяток концов обрезал - и готово, а крылья? Если побьет, нам за него, - кивнул он на новое крыло, - пять лет рассчитываться придется. А эти сорвет - не жалко, все равно спишут.

- Если, если, - сердито сказал Василий. - Раньше ты не боялся…

- Раньше не боялся, а теперь боюсь, - спокойно сказал Демьяныч. - Да и ты пойми меня. Я последний год работаю, на пенсию выхожу. А народ у нас, сам видишь какой, надежды на него мало.

- Это-то верно, - неохотно согласился Василий, думая о том, что Демьяныч не так уж и не прав. И все-таки жалко было, что упустили рыбу. Он спросил:

- Скажи честно, Демьяныч, будет еще рыба?

- Да кто ж ее знает… - уклонился от ответа старик.

- Ты не темни, говори прямо, я никому не скажу.

Демьяныч помолчал и уверенно сказал:

- Если через неделю не пойдет - совсем уже не будет. Только не проговорись - разбегутся, некому невода снимать будет.

- Ясно, - помрачнел Василий.

Назад Дальше