5 июня. Новое здание правления колхоза стоит посреди деревни. Двухэтажное, со множеством больших окон, с высокими двустворчатыми дверями, украшенное по фасаду длинными плакатами, оно производит внушительное впечатление. Рядом с ним Доска соцобязательств. То и дело подъезжают машины разных марок. Тут и самосвалы, и трактора, и автобус стоит, развозящий колхозников на полевые и другие работы, и "газик" председателя, который он сам водит, и мотоциклы с велосипедами. Но все это оживление в утренние часы. Днем у конторы пусто, только щелкают счеты в бухгалтерии да сидят в ожидании председателя две-три старухи.
Было еще утро. Я пришел к председателю насчет дров. В колхозе была своя пилорама, и во дворе всегда собирались отходы: обрезки, горбыли, выбракованные стволины. Их продавали как дрова. Но только с разрешения председателя.
В кабинет Дятлова то и дело входили люди. Я ждал, когда он освободится.
- Что, занят? - кивнув на дверь председательского кабинета, спросил меня высокий, лет сорока, одетый по-городскому человек.
- Да.
Он посмотрел на часы, сел рядом со мной. И стал живо расспрашивать, живу ли здесь, занимаюсь ли рыбалкой, хорошо ли ловится, грибной ли лес и близко он или далеко. Я отвечал.
- Ну, со снабжением не очень?
- Местные живут неплохо, а вот нашему брату, дачнику, приходится туговато.
- Понятно. Ну, молоко, картофель достать можно?
- Это да.
Наконец кабинет освободился, и мы вошли к председателю. Владимир Игнатьевич - так его звали - поднял голову. Она была у него крупная, лысая.
- Слушаю вас, - сказал он.
Я хотел было пройти вперед, но получилось как-то так, что незнакомец шагнул раньше и непринужденно сел напротив Дятлова.
- Вам нужен шофер, тракторист, комбайнер, слесарь, токарь, сварщик? - спросил он и чуть приметно улыбнулся.
- А в чем дело?
- А в том, что если нужен человек, обладающий такими специальностями, так он перед вами.
Дятлов с любопытством поглядел на него.
- А вы, собственно, откуда?
- Из города.
- Где же вы там работали комбайнером?
- А я и не говорил, что та́м работал. На целинных работал.
- А слесарем?
- Это в городе, и токарем там. На "Электросиле".
- И сварщиком?
- И сварщиком.
- И что же, по всем специальностям хорошо можете?
- Только так, - улыбнулся тот. Улыбнулся и Дятлов.
- Семья есть? - спросил он.
- Двое ребят, жена.
Чувствовалось, что симпатия у них друг к другу увеличивается с каждой минутой, особенно у председателя.
- А почему именно к нам?
- Природа хороша. Чудское озеро, да и лес рядом.
- А город что, надоел?
- Да, шуму много, болезней.
- Ну, у нас в этом смысле, конечно, полная противоположность... Так на каких же условиях будем договариваться?
- Триста положите, и сойдемся. Кроме того, месячный отпуск. Жилье.
- Насчет жилья сразу отвечу - пока ничего обещать не могу. Но в конце следующего года дадим квартиру из трех комнат в новом жилом доме.
- До будущего года дожить надо. А жилье тут у вас дорогое. Старухи по полтиннику берут с носа в сутки. Начетисто.
- Я посоветуюсь с членами правления.
- Хорошо, только объясните им, что я - это сплошная выгода. Не будете же вы держать специально сварщика. А я могу любую сварку сделать. - Он поднялся.
- Как ваше имя?
- Круглов Георгий Трофимович.
- Хорошо, Георгий Трофимович. Через неделю будет ответ. А вам что? - Это уже он ко мне обратился, когда Круглов вышел.
- Насчет дров, - я подал заявление.
- Только в конце года, если останутся. А сейчас не могу.
- Ну, мне хотя бы кубометр.
- Нет-нет, не могу. Мне надо сначала старух-пенсионерок обеспечить, а потом уж, если что останется, дачникам, - ответил Дятлов и уткнулся в свои бумаги.
Круглов ожидал меня.
- Так вы говорите, сейчас не очень ловится. Ну, понятно - июнь. А какая здесь рыба?
- В основном окунь, плотва, - безучастно ответил я.
- А щука, лещ?
- Это надо в бухту ехать. Отсюда десять километров.
- Так-так. - Он глядел на Чудское. Оно было через дорогу, за дюнами, спокойное, сливающееся вдали с небом. Над водой бесшумно летали чайки. Солнце светило ярко, нагревая землю. - Жаль, что только окунь да плотва, - в раздумье сказал Круглов. - Жаль... На Ладоге куда интереснее места. Там и сиг, и судак попадает, не говоря о щуках и лещах. Но холодновато там... А что, в бухте есть деревня?
- Ельня.
- Этого же колхоза?
- Другого.
- Ага... Туда автобусы ходят?
- Три раза в неделю. - Я поглядел на часы: - Скоро должен быть.
- И лес там есть?
- А как же, если Ельня называется. За рыжиками туда ходим.
- Вот как, - оживился Круглов. - Ну что ж, надо туда съездить. Рыжики - это вещь!
В это время из конторы вышел Дятлов. Он пристально посмотрел на нас, но ничего не сказал, сел в "газик" и уехал.
- Если устроюсь, приезжайте, порыбалим. У меня моторка, - сказал Круглов и направился к автобусной остановке.
И только тут я подумал о том, что, может быть, помешал Дятлову приобрести такого редкого специалиста.
6 июня. Весь день ушел на заготовку дров. Собирали с женой сухие сучья в кустарниках. Там и застал нас к вечеру на дороге Николай Иваныч.
- Ты чего это, Сергеич, в коня превратился, и Николавну запрег?
- Да вот, дров нет.
- Да это разве дрова? Брось их, я вам привезу возок, а потом и еще подкину, и хватит вам на лето.
- Ну, коли так, спасибо. Только эти мы донесем...
7 июня. Проснулся в половине пятого. Ветер южный. Это, конечно, не западный, но все же уловистый. Только-только встал на место и начался клев, как ветер сменился, подул северный, и все сильнее. Пришлось скорее подаваться к берегу. И вот уже вечер, а ветер все не стихает. Дует и дует. И вдруг опять сменился, подул южный. И все небо затянуло тучами. И ночью грянула гроза.
8 июня. Грохотало так, что дом содрогался. Блистали молнии. На мгновение освещали белым светом, вырывая из тьмы застывшие дома и деревья. И тут же их поглощала чернота. И уже не понять, что было раньше - гром или молния. Грохотало и сверкало беспрерывно. Буйствовал на крыше ливень. И вдруг ударило так, что в коробке с электропробками рассыпались искры, и мы с женой подумали, что сейчас вспыхнет изба. Как позднее выяснилось, во всех домах была такая вспышка. Это где-то молния ударила в провод.
9 июня. Всю ночь бушевала гроза с ветром и не переставая хлестал ливень. Наутро небо успокоилось, но ветер по-прежнему срывал с дюн песок и засыпал наш огород, унося землю в поля.
Вплотную к нашей избе (никак не могу называть ее домом) примыкает крытый двор. Когда-то у хозяйки была корова, были куры и овцы, - от них остался хлев. Я очистил его от навоза - он с пользой ушел на огород - и сделал в нем нечто вроде мастерской, соорудив верстачок. В ветреную и дождливую погоду в ней так хорошо что-нибудь мастерить. У меня есть острый топор, ножовка, рубанок, стамески. И я делаю полки для посуды, чиню рамы - у них подгнил низ, выравниваю углы в избе - для этого сделал специальные рейки.
Я никогда и не думал, что это так увлекательно - что-то своими руками создавать. Ну, не то чтобы уж красоту, куда мне до этого, но уют, некоторый порядок наводить, Налаживать то, что от времени приходит в негодность. Пожалуй, такое чувство удовлетворения идет оттого, что все в этой избе мое. Та самая личная собственность, которая хотя и охраняется государством, но все же не очень-то поощряется... Но, я думаю, мой "дворец" ни у кого не вызовет зависти. Больше того, побаиваюсь, не вызовет ли он своим неказистым видом осуждения. Да, уж больно неказиста моя избенка. Обшить бы ее вагонкой да покрасить. Я уже затевал об этом разговор с мужиками. (Мне думалось, они охотно возьмутся подхалтурить, но, к моему удивлению, желающих не нашлось. "На что мне ваши деньги, - ответил один из них, - я и в колхозе нарабатываюсь, и дома хребет наламываю, когда-то и отдохнуть надо". И теперь я подумываю о том, не взяться ли мне самому за обшивку. Погляжу, как у других сделано, и начну потихоньку. Вагонку можно достать в райцентре. А может, и в колхозе продадут.
А ветер все рвет и рвет. Шумит, воет в щелястом фронтоне, клонит траву, заворачивает рубашки землянике. Небо все в серых наплывах с голубыми и густо-синими мазками. На озере белая волна. Оно все кипит и даже до меня доносит свой шум.
- Здравствуй, Павлуша. - Ко мне зашел Морков. Подал трясущуюся руку. Оказывается, ходил к племяннику Василию. - Пьет больно много. Так вот, совестил. И главное - на работе пьет. Как и другие тоже. Такого ране никогда не было. Это все Дятлов распустил. Разве так можно? Тут надо всех в строгости держать. Кого штрафовать, а кого и под суд, чтоб другим повадно не было. Если б сознанье у каждого было как надо, а то ведь нет. Тут надо чего понять: когда общее дело строишь, то все должны стараться, а если который мешает, того удалять надо. Только так!
- А воспитывать?
- Чего воспитывать? Это если ребятишка, а мужика чего ж, он не дурной. Его и в школе учили, и дома наставляли, а если наперекор вырос шалопаем, так чего ж с ним валандаться. На меня некоторые до сих пор злятся, так за то, что были шалопуты. Правда, все же благодаря моим крутым мерам кое-кто стал человеком. Взять того же и Кольку Рогозина. Это теперь он Николай Иваныч, а ране - Колька да Колька, хоть уж и женатым был и с войны пришел. Строгость сознательному не помеха. Лодырю страшна... А теперь не знай чего и делается. По телевизору посмотришь - ляжки голые да водка, вот тебе и все кино... - Он сидел маленький, взъерошенный, непримиримый.
- Ну, а что же племянник?
- А что племянник? Дурак и есть дурак. Чего с ним говорить, если каждый день пьяный. Беда, просто беда. Двое ребятишек... Ну, а ты как порыбалил?
- Где ж в такую погоду.
- Так не сегодня, вчера. С утра-то было подходяще.
- Да неважно.
- Ты не вовремя отпуск взял. Надо бы в августе. Тогда и гриб, и окунь, а теперь чего...
Из ворот видно было, как по дороге, без платка, промчала на мотоцикле Нюрша, маленькая, как подросток, женщина.
- Куда это она? - удивился я.
Морков выглянул наружу.
- А вот сейчас у Репья узнаем. Этому все известно.
Репей нес под мышкой топор в мастерскую точить.
- Антон, сверни-ко сюда! - крикнул Морков.
Репей послушно свернул.
- Куда это Нюрша помчала?
- Да свово Мишку искать. Председатель грозился снять его с трактора за то, что в рабочее время за дровами в лес погнал. Да еще за трактор взыскать.
- А чего он - без спросу, что ли? - спросил Морков.
- Зачем без спросу. Начальник участка разрешил за пол-литра, а как Дятлов узнал, так тот и отказался. И вышло, что Мишка самоволкой уехал. Ну, Нюрша и помчала его искать. Коль найдет, так Мишка-то сразу в поле завернет, там на зеленую подкормку телятам гребут, свезет на ферму - и все шито-крыто.
- Ясно, - сказал Морков.
- А ты что, у свово племяшки был?
- Да, захаживал, - ответил Морков.
- Пьяный он.
- Знаю.
- Не послухал?
- Ну и дьявол ты! И откуда все знаешь?
- А уши-то на что? Через них вся информация идет. - Репей засмеялся и пошел дальше.
- Вот видишь, как получается: все знают, один Дятлов не знает. Ну да обмануть его не так уж дорого и стоит. Пришлый он у нас. Хотя и восемь лет уже, а все как не родной...
Морков посидел еще немного и ушел.
10 июня. С утра стало стихать. И к полудню я выехал на Камешки. Там глубина около четырех метров, и рыба часто туда приходит. На этот раз повезло. С ходу пошли крупная плотва, хороший подлещик, что редко, и окунь.
11 июня. Опять дождь. То полосами, то навесной. У крыльца лужи. По шоссе, разбрызгивая во все стороны грязь, проносятся самосвалы, лесовозы с длинным перестойным лесом, автобусы. Машинам дождь нипочем.
Отряхиваясь от дождя, вошел в избу Николай Иваныч. Он в брезентовом плаще, с накинутым на голову капюшоном. В руке пастуший кнут, намотанный на рукав. Сегодня с женой он пасет личное стадо колхозников. Его черед. За каждую скотину по одному дню. Пасут не только рядовые колхозники, пасет и сам председатель. Пастух - проблема!
- Промок? - спрашиваю я.
- А и промокнешь, ничего не скажешь. Вот уж в третий раз пасу, и все, комар тебе в нос, в дождину. Почему бы такое? У других вёдро, а у меня дождь. - Он садится к столу, широко расставив ноги, обутые в резиновые, чиненые-перечиненые сапоги. - Нет ли рюмашки, Сергеич? Продрог чего-то...
Нашлось. Он выпил. Повеселел.
- Другие курят, а я нет, Николавна. И не курил.
- И молодец, - говорит жена, - а вот мой курит.
- Зря! Честное слово, зря! Лучше уж выпить рюмашку водки, чем курево. От курева что? Ничего, никакого веселья. Верно, Сергеич? Ты ж знаешь, как курево отражается на здоровье. Беда! Только об этом и пишут, и по радио болтают. Особо для женщин вред. Сказывают, не столько от рака груди умирают, сколько от рака легких. Ну, и потомство от курева с дефектом выходит. Умственно отсталое. Это точно. Так что бросил бы ты, Сергеич, курить. Верно, Николавна?
- Брошу, брошу, - смеюсь я, - вот докурю и брошу.
- Во-во, видала? Он еще и шутит. А я с тобой согласен, Николавна. Кстати, может, еще нальешь рюмашку? Та помогла, но не до конца.
Жена налила.
- Ну, спасибо, а то, знаешь, чего-то того...
- А где ж Дмитриевна?
- А за стадом присматривает. Иди, говорит, Коля, иди, обогрейся. Жалеет. Она у меня хорошая...
- А чем же кончилось у Нюрши? - спросил я.
- Чем, снял Мишку с трактора Дятлов, вот чем! Нюрша-то застряла с мотоциклом в низине, как к роще сворачивать. Сила-то где у нее, чтоб вытащить "Яву". Вот и ревела, пока Мишка на нее сам не наехал. Дров, однако, привез.
- Но ведь а как же без дров? - сказала жена.
- А надо все вовремя. Кто ж летом заготавливает. Зимой следует. К тому же и дровина жарчее... Я вот вам своих надумал возишко кинуть. Сухие что порох. С лесу-то чего вам везти.
- Но и там сухостойные есть, - сказал я.
- Так что, за каждой из них бегать, что ль? Не, я вам из своего запаса выделю. Сегодня-то уж из-за погоды не повезу, а как наладится, так сразу и кину... - Николай Иваныч передернул плечами. - И чего это у меня озноб не проходит? Где-то вот сидит в костях, зараза! Может, еще, что ли, рюмашку...
Но тут вошла Анна Дмитриевна, тоже в плаще, с накинутым на голову капюшоном.
- Во, расселся! - еще у порога закричала она. - Да никак еще и водку жрет! Пошто даете басурману этакому? Ходит, попрошайничает, тьфу! - Она ухватила Николая Иваныча за рукав и сдернула со стула. - Овцы разбрелись, а он тут прохлаждается, бесстыжий человек! И когда только удрал? Гляжу - нет и нет. Думала. - может, оправиться пошел, а он вон чего удумал. Иди, иди!
Она вытолкала его за порог и, отдуваясь, села у двери, чтоб не наследить. Отерла концом платка лицо.
- Пошто приучаете его? Не надо. Он меры не знает... У-у, бесстыжай! Оставил одну... А ты чего не хошь у меня молока брать? В этом году у меня корова ялова, молоко жирное на редкость.
- Да я ведь беру у Ксении.
- Ну, твое дело. А то я тебе сметаны накоплю да творогу. Прямо беда, - Анна Дмитриевна вздохнула, - принимают только утрешнего надоя, а дневное и вечернее хоть выливай. Много ли нам надо двоим. Да и творог иль сметану, куда их, на рынок, что ли? Прямо беда. Раньше внучата жили да телка была, так все в дело шло, а теперь некуда.
- А почему же не берут дневное и вечернее? - спросила жена.
- Не хотят. Тогда ведь надо и вечером и ночью на приемном пункте работать. Не хотят. А так-то как бы хорошо было. Хоть и комбикорма взять, за каждый килограмм надо пять литров молока вносить. Вот и сдавала бы за комбикорм, а так хлебом кормлю...
12 июня. Сидел на крыльце. Глядел сквозь дождевой навес на дорогу, на слившееся с небом поле. Досадовал, что вот столько уже дней никак не может наладиться погода. Глядел на озеро. Оно было в мутной пелене, тоже слившееся с тусклым небом. И не заметил, как на дороге появился Репей. На его голове был мешок углом, нижнюю часть его он стягивал к животу обеими руками.
- Эва, дьявол, как зарядил! - весело сказал он, вбегая ко мне под навес. Сбросил мешок, высморкался. - Вот сидишь и, поди-ка, ничего не знаешь, - пытливо взглянул он на меня.
- А что мне надо знать?
- А то, что Васька Морков под трактор угодил. Так большим колесом и перехватило по брюху. Ужасти!
- Как же это?
- А так, что не садись пьяный на трактор. Она, машина-то, пьяных не уважает. Вот и угодил под колесо. Бегу доктура вызывать.
- Так беги!
- Да вот отдышусь и побегу. Впрочем, теперь уж все едино - хоть беги, хоть не беги. Без толку. У него уж и нос стончался, и кровь со всех концов. Все! Я уж знаю, на фронте не одного такого предсмертного видал. Ему ж внутрях все смешало... Но, однако, все же побегу. - Он накинул на голову мешок, согнулся и запрыгал через лужи к дороге.
Я знал Василия Моркова - молодого мужика, высокого, белокурого, синеглазого псковитянина. Помню, даже полюбовался на него, когда увидал впервые. Он сидел на тракторе и о чем-то смешливо говорил со своим дядькой. И меня тогда не то чтобы поразило, но остановило мое внимание то, как держал он голову - чуть наотлет, и глядел на старика Моркова добродушно и ласково. В другой раз, это было в прошлом году, в конце моего отпуска, он шел в клуб с женой - статной женщиной, ростом вровень с ним. Был он в темно-синем костюме, белой нейлоновой рубахе без галстука, с непокрытой головой. С озера налетал ветер и трепал его светлые волосы. И еще я тогда подумал, что вот только в такой глубинке и можно увидеть чистокровных русаков. И вот его нет...
13 июня. Падера. Так называют местные долгое непогодье. Ветер и дождь. И днем и ночью. Бывает, заладит недели на две.
14 июня. Ветер с дождем и без дождя. И дождь без ветра, моросящий, какой-то осенний. А то вдруг словно прорвет и начинает хлестать. Все небо затянуто тучами. Идут и идут с северо-запада. И нет им конца и края... Хорошо, что есть занятие по дому. Сижу в своей мастерской, чиню стул. Надо посадить его на клей. Удивительно, в каждой мелочи нахожу удовлетворение. Это, наверно, потому, что с годами вырабатывается необходимость побыть одному, когда никто с тебя не спрашивает и никому ты не подчинен. Клей в миске, миска в кастрюльке с водой, кастрюлька на электроплитке. Вода клокочет, и клей становится жидким, впору для работы.
Неожиданно с улицы донеслись звуки духового оркестра. Траурный марш. Я выглянул в дверь.