- По случаю дедушкиных именин, - ответил Наследов.
"Сроду дедушка Арефий не говорил про именины", - подумал Пашка, который тоже никогда не интересовался этим: не было в заводе у рабочей семьи вспоминать о днях рождения.
Однако мальчишки давно уже усвоили правило: ничему не удивляться и в разговоры взрослых не вмешиваться, особенно при чужих людях, а полицейский Хлуденев рабочему поселку вовсе чуж чуженин; даже родные братья - Кузьма, токарь в мастерских, и младший, Лешка, - терпеть не могли этого родственника и держали от него в секрете свои дела. Потому Пашка только сжал губы, чтобы не засмеяться.
"Поминки по царю будем справлять", - вертелись у него на языке слова Федора Туранина. Царя уволили, а они ходят как ни в чем не бывало да еще спрашивают: "По какому случаю собрались?"
Милицейские помялись у порога, шныряя глазами по сторонам, и, тесня друг друга, горбя в дверях широкие в добротных шинелях спины, перекрещенные ременной сбруей, подались на улицу.
Тогда Пашка и Гераська снова повели носами в сторону печи, прислушиваясь в то же время к разговору старших о политике.
Тетка Палага, выглядевшая настоящей богатыршей в своем пестром бумазеевом платье, командовала приготовлением пирогов - кругликов, самого лучшего блюда у оренбуржцев. Родом она из цыган, любит гадать на картах, украдкой от мужа и Кости покуривает и обязательно угощает Пашку, когда стряпает. Поэтому он дал себе слово, что, как только начнет зарабатывать деньги, купит ей в подарок цветастый платок или новые карты.
Круглики, приправленные луком и лавровым листом, посажены в печь. Их подают к столу с пылу с жару… Разломят верхнюю зарумяненную корку, и каждый будет брать ложкой на свой кусок картошку и мясо из горячей сковороды, у Пашки даже слюнки потекли от такого заманчивого предвкушения.
А женщины накинули полушалки, кацавейки и метнулись на улицу, вильнув подолами широких юбок. Тетка Палага - в казенку - купить бутылку сладкой наливки да штоф водки, Наследиха - к себе в погреб - принести квашеной капусты и огурцов. Решили сотворить еще "на скорую руку" постный пирог.
Доглядывать у печки осталась Фрося.
- Я нынче на масленой пробовал круглик с сазаном. Вот вкусно! - похвастался Пашка.
- Пирог с солеными огурцами да картошкой тоже хорошо. Когда остынет, как грибной, - прошептал Гераська, следя, чтобы сестренки, учуявшие, точно голодные зверята, запах жареного, не свалились на пол.
16
- Все-таки что теперь будет? Нам Советы нужны, буржуи за старое цепляются… Миром-то навряд ли поладим? - спросил Георгия Коростелева Федор Туранин.
Заварухин, собиравшийся свернуть цигарку, просыпал табак, не замечая этого, придвинулся поближе:
- В самом деле, две разные власти образовались, и может настоящая междоусобица произойти.
- Пока дойдет до междоусобицы, нам придется размежеваться с меньшевиками, которые продолжают тормозить рабочее дело, - задумчиво сказал Георгий Коростелев.
- И то! На словах они за народ, а на практике только вредят, - горячо откликнулся Котов.
- Однако они за Советскую власть, - осторожно, будто пробуя ногой тонкую корку льда, вступил в разговор Ефим Наследов.
- Стремятся к одному - утвердить свое влияние в Советах, - возразил Александр Коростелев. - Но если они получат в них большинство, то Советы только тем и будут отличаться от Думы, что заседать в них станут не сами господа, а их ставленники. Вот и получится под видом демократии сплошной обман трудового народа.
- Понял? - опять зашептал Гераська, обвив руками тощие, но сильные плечи дружка и встряхивая его. - Я маленько начинаю разбираться. Ведь в самделе чепуха получится, ежели буржуи и Советскую власть присвоят. Юров и Зарывнов портрет Николая таскали на молебны? Таскали. А теперь заместо него управлять возьмутся? Значит, мельницы, заводы при них останутся? А нам чего? - Гераська вскинул патлатую голову, но вдруг присмирел, задумался: - Может, это… революция-то понарошку? Только разговорчики? Жандармы-то, как и раньше, ходют… Ведь царь!.. Может, сидит еще на троне. Сколько силы надо, чтобы спихнуть его! У него слуг было - тысячи да войска, поди, миллиенов пять…
- Было, да сплыло. Солдаты теперь тоже против него, раз воевать не хотят. Чего им царь: генералов и то не слушаются. Я хотел…
Что он хотел, Пашка не успел сказать: вернулись хозяйки - тетка Палага с двумя полуштофами, Наследиха с мисками огурцов и квашеной капусты, - и сразу у печи поднялась суматоха.
- Куда ты смотрела, растяпа? - набросилась Наследиха на Фросю. - Ведь наказывали тебе: жар от загнетки отгрести, как зарумянятся, заслонку приоткрыть.
Тетка Палага стучала ножом по обгоревшим кругликам, пробовала отскрести с них пригар, махала отымалкой и чуть не плакала. Глядя на нее, надули губы и заревели девчонки: светленькая Кланька по-младенчески звонко, заливчато, цыгановатая, трехлетняя Антонида - басом.
- Чем твоя головушка бедовая занята? - Наследила дернула за косу растерявшуюся Фросю. - Али заснула? Неужто дым да чад глаза не ели?
- Дыму здесь и до того было полно, - попробовала защититься Фрося.
- Полно… - Тетка Палага оглянулась - лица мужчин были едва видны в сизом тумане. - Тоже хороши! - напустилась она на своего политика, подошедшего унять дочерей. - Круглики аж обуглились - никто и не расчухал.
- Экая досада! - дружно вздохнули за столом.
- Наше дело кипело, да на льду пригорело!
- Коли пригорело - не беда.
- Кабы так, а то ведь куснуть нечего.
Оказывается, взрослые тоже ждали кругликов… Но разве можно было сравнить их досаду с огорчением Пашки? Такое готовили угощение, а получилось как в прибаутке: по усам текло, да в рот не попало. И когда Левашов шутливо сказал, что "Фрося, видно, влюбилась", Пашка, не подумав, брякнул:
- Еще бы не влюбилась! Этот казачий офицеришка чуть не умыкнул ее в Форштадте.
Возможно, никто не придал бы значения словам мальчика, но Фрося, и без того расстроенная, испуганно ахнула и, боясь расплакаться, бросилась к двери.
- Погоди! - властный окрик Ефима Наследова словно заморозил ее у порога. Держась за дверную ручку, она обернулась и так умоляюще посмотрела на отца, что всем в землянке стало неловко. - Ты слышала, что он сказал? Правда это? - сурово спросил Ефим, подходя к Фросе.
- Эх ты, трепач! - укорил приятеля Гераська.
- Встречалась ты с казачьим офицером? - будто срывая на дочери свое раздражение от беспомощности в спорах с товарищами, допытывался Наследов.
- Полно, отец, при людях срамить девушку! Мало ли что парнишка может сболтнуть! - заступилась мать.
- Молчи ты!.. Отвечай, Ефросинья!
- Да я… - Фрося сжала ладонями запылавшие щеки, собираясь с мыслями: в самом деле, отчего она так испугалась? - Я ему только и сказала, что мне его тулуп не нужен.
- А он тебе и тулуп предлагал?
- Господи, ведь я не одна там была! Пашка, ну чего ты молчишь? Скажи бате, что я с Костей стояла. Они, казаки, просто набивались с разговорами.
- Зачем же переполох устраивать? Вскинулась - побежала! Вот шельмец Пашка, это он тебе за круглики выдал. Но шутки шутками, а только я вот при товарищах говорю: вздумаешь с офицером путаться - уходи совсем. Дочерью тебя считать не стану. Учти: у нас с казаками старые счеты еще не закончены.
Фрося, ничего не ответив, выскочила за дверь, а рабочие выпили по стопке и взялись таскать из мисок нарезанные огурцы и капусту.
- Был этот Николашка ни богу свечка, ни черту кочерга, потому и круглики сгорели: поминок даже не заслужил.
- Отчего не заслужил? Черным словом вспоминать долго будем.
- Раз наливки в казенке не нашлось, значит, везде отмечают его отставку.
- Ну, она девка… Девичья память, известно, короткая, а вы чего рот разинули? - тихонько выговаривала Наследиха мальчишкам.
- Мы слушали про то, как власть забрать, - угрюмо сказал Гераська, приняв от нее кусок хлеба с солью. (Пашка свой не взял, молчком отвернулся.)
- Каку еще власть?
- Да без царя-то.
- Господи, воля твоя! Вот уж правда - без царя в голове.
17
Фрося, будто кто гнался за ней, бежала через темную улицу, спотыкаясь на снежных ухабах. Без шубейки, повязанная только ситцевым платком, она не чувствовала холода, привыкнув с детства выскакивать на мороз босой и полуодетой, но вся дрожмя дрожала от жестокой обиды.
"Уходи совсем, если с офицером вздумаешь путаться!" Почему добрый, никогда не шумевший дома отец бросил ей при всех такие слова? Разве виновата она в том, что любовь неожиданно осветила ее жизнь, бедную радостями? Ведь не искала она встреч с человеком, который завладел ее помыслами, и даже подружке Вирке Сивожелезовой не посмела признаться в своих переживаниях. Хотелось только получше одеться, ленту вплести в тяжелую косу, в землянке прибрать, как перед приходом дорогого гостя. Кому от этого хуже?
Вон Костя ходит печальный, задумчивый, и она теперь не грубит ему: понятнее стали, хотя и не трогают, его вздохи. А тот, что встретился в Форштадте?.. Хорош собой, ловок на коне, и как он смотрел на нее, утратив озорную усмешку, смутившую ее вначале. "Так-то пусть бы глядел хоть целый день!" - думала девушка.
В тесной лачуге Наследовых Харитон и Митя колдовали над чем-то возле тусклой, еле теплившейся лампешки. Дедушка Арефий похрапывал на полатях. Увидев Фросю, братья загородили что-то локтями, хотя она уже увидела: разобранный пистолет, похожий на собачью ногу. Зачем им такая игрушка, если царя уже нету? Ведь это при нем забастовки кончались схватками рабочих с полицией и казаками. Но отец сказал, что старые счеты еще не закончены. Неужели и теперь вражда останется по-прежнему?
- Фрося, я тебе гостинчик принес, - сказал Митя, оглядываясь на темный угол, куда тишком забилась сестра. - Сегодня у Юрова на мельнице муку грузили… Мы с Харитоном шли на вокзал после митинга, с ходу и впряглись - не все ли равно, где спину гнуть.
Он встал, необычно крупный для своих лет, но по голосу сразу чувствовалось - подросток: то баритонит, даже басит, то срывается на альт.
- Мамане - плитка чаю, вам с Пашкой - по крендельку, дедушке саечку купил, да жалко будить его.
- Вы сами-то поели? - с трудом подавляя подступившие слезы, спросила Фрося, особенно тронутая сейчас сердечностью брата.
- Непременно, - дурашливо отозвался Харитон. - Прямо от Юрова в трактир и по целой миске борща слупили. Я кружку пива взял, а Митяй и от чайку отказался: скуповато рассчитал мельник - денежки на пай берегет. Охота была бедняжке в рабочий кооператив затесаться. То ли подделаться к нам хотел, то ли развалить наш кооператив собирался. Учуяли, паразиты, что там вся партийная работа шла.
- Чаю… Я сейчас вскипячу. - Пропустив мимо ушей рассуждения Харитона о хитром мельнике и кооперативе, Фрося, не одевшись, вышла из землянки.
- Куда же ты? Хоть бы платок накинула! - закричал Митя, но ее и след простыл.
Ласковое внимание брата только растравляло в ней горечь обиды. Кусая губы, чтобы не расплакаться, девушка набрала впотьмах сухого хвороста. Дров осталось в обрез, и их берегли, чтобы хватило до тепла. Скудость жизни во всем давала себя знать. Но до сегодняшнего вечера у Фроси было ожидание чего-то необыкновенного, радостного, а теперь она чувствовала себя как побитая.
Леденящий ветер налетел на нее посреди крошечного дворика, осыпал колкими снежинками голые по локоть руки и шею, раздул полы кофточки. Фрося замедлила и остановилась, всматриваясь в мутное небо. Нет, не разверзнется, не зашелестят в голубом сиянии белые крылья ангелов.
"Господи! Вот бы простудиться и умереть! Тогда батя спохватился бы, пожалел о своей грубости".
Звонкий перестук лошадиных копыт вспугнул девушку: несколько всадников рысью вылетели из переулка. Крутясь на резвых лошадях, они задержались возле наследовских ворот.
- Какая это улица, барышня? - спросил ближний из конников, перегибаясь в седле и присматриваясь к тонкой фигурке с черной косой на светлой кофточке.
- Называют Первой улицей, а так просто - Нахаловка.
- А вас как зовут? - Он почти перевесился через плетень, разглядел в полутьме большеглазое девичье лицо и вдруг, как большая птица, перемахнул во дворик прямо с седла.
Пугливо заслоняясь охапкой хвороста, Фрося отступила от него, но он положил ладони на ее озябшие руки и, сжимая их, сказал радостно, не обращая внимания на шутки спутников:
- Наконец-то я нашел тебя, Фросенька!
- Уходите… Я вас не знаю.
- Разве забыла? На масленой… в Форштадте. Но почему так легко одета? Ты простудишься.
- Уходите! Уходите, - твердила Фрося, потрясенная неожиданной встречей. - Ради бога, не срамите меня.
Позади них стукнула, со скрипом открылась дверь. В слабо освещенном прямоугольнике встал Митя, пригнувшись под притолокой.
- Где ты запропала? Кто это с тобой?
- Хорунжий Нестор Шеломинцев! А вы кто?
- Я Фросин брат, - с юношеской доверчивостью ответил Митя, которому и в голову не пришло заподозрить в чем-нибудь сестренку.
На шум голосов выглянул на улицу Харитон.
- Ваше благородие! - иронически обратился он, увидя офицерскую кокарду на папахе казака и группу всадников за воротами. - Зачем пожаловали к нам? Не насчет ли обыска спохватились? Царской милостью мы уже взысканы предовольно: все углы обшарены. Фрося, чего ты зябнешь, дурочка? Айда домой.
- Почему вы со мной так разговариваете?
- Как еще прикажете? Нашли время по чужим дворам шастать!
Нестор шагнул к Фросе, но замедлил, боясь повредить ей:
- Мы дорогу спрашивали. Заблудились в вашей Нахаловке…
- Это другое дело. Куда вам? К лагерям юнкерского казачьего училища? Левее надо. Айда покажу. - И Харитон как был без шапки и ватника, пошел к воротам, оттесняя к ним Нестора.
18
Фрося разожгла под таганком костерчик, поставила котелок с водой и в изнеможении присела возле печи, уронив на колени ноющие руки.
"Крепко я дровишки держала! - удивленно подумала она, потрогав саднящие царапины на коже. - С испуга ухватилась: Нестор-то словно с неба свалился. Что, если бы папаня в эту минуту возвернулся?! - Фрося вздрогнула от внутреннего холода, представив такую возможность, съежилась в комочек. - Ладно, Харитон выпроводил казаков! Не надо встречаться, не надо!"
Но вспомнила, как лихо перемахнул Нестор через забор, и сердце заболело сильнее, чем ссадины на руках.
"Смело он с Харитоном разговаривал и ведь назвал себя: Нестор Шеломинцев. Видно, не хотелось ему уходить! - Фрося неожиданно рассмеялась, затаенно, радостно. - Все равно буду думать о нем. Пусть ругают, пусть со двора прогонят".
Огонь на шестке облизывал желтыми языками черный от копоти котелок с водой. Озаренное мерцавшим светом лицо девушки цвело молодым весельем впервые разбуженного счастливого чувства. Как в землянке Туранина после грозного окрика отца, она сжала ладонями щеки, но теперь совсем по-иному, будто собиралась запеть или, вскочив, закружиться в бешеной пляске.
Братья, не придавшие значения тому, что их сестренка разговаривала во дворе с проезжим казаком, были заняты своим делом. Родители задержались у Тураниных, и этот ябеда Пашка… Только что Фросе хотелось умереть, провалиться сквозь землю, и вдруг, словно ветром вольным подхваченная, взлетела душа, освобожденная от всех страхов и сомнений.
Проснулся дедушка Арефий, свесил с полатей седую голову с серебряным клином бороды:
- Никак, вы чаевать собрались?
- Слезай, деда! Я тебе саечку свежую купил, - поспешил порадовать старика Митя.
Наскоблив ножом крошек от плитки чая, Фрося бросила их в котелок, бурлящий на тагане, потом стала собирать на стол: достала из шкафчика единственную фарфоровую чашку, эмалированные кружки, стеклянную вазочку с мелко-мелко наколотым сахаром. Нарезая пшеничный хлеб, вздохнула, пожалев о кругликах, и принесла из сеней кусок сала:
- Пировать так пировать!
- Правильно, мировое событие произошло - не грех и чаю выпить! - задорно отозвался Харитон. - Теперь жизнь должна взыграть по-новому, по-хорошему. Власть Советам - пролетариям дорогу. Старые порядки побоку.
Митя улыбнулся спокойно и ласково, блестя такими же, как у Фроси, черными глазами:
- Не просто все переиначить! Были мы вчера с ребятами еще на одном митинге в цирке Камухина. Там ораторов выступала тьма-тьмущая. Насчет будущей жизни толковали. По всей видимости, интеллигенты в союзе с буржуями страной управлять будут. А нам, рабочим, придется прежде культурой овладевать.
- И ты согласный с этой брехней? - сразу ожесточился Харитон. - Что вас с батей нынче повело? Ну, батя - куда ни шло: он эсеров с народниками путает. Заслуги их боится умалить. Но народники давно уж повымерли, а эсеры ладят рабочему классу на голову сесть. Восьмичасовой день у нас самих давно в программе, о национализации промышленности они ни гугу, войну прекратить не хотят, а насчет земли подпевают помещикам. Чему у них учиться? Кому нужна ихняя культура?
Митя смущенно повел крутыми плечами.
- Я еще не разобрался толком. Да не фырчи ты на меня! Мы ведь правда без понятия - как, например, производство наладить. Образования у нас нету, а страной править - не на тройке с бубенцами кататься!
- Эка рванул! - Дед Арефий, опустив в кружку кусок сайки, чтобы размякла, посмотрел на оживленные лица внуков, грозя кому-то крючком пальца, сказал. - Ишь удумали! На тройке, ежели плохой кучер, сразу на столб налетит либо об угол трахнется. А страной-то от веку всякие адиоты правили, и ничего, никакая холера их не брала.
- Ты о чем, деда? - Харитон недоуменно вскинул рыжие брови, нагнав морщины на широкий, упрямо выставленный лоб.
- О том самом. Чай, уж не хуже этих обормотов управимся на пользу трудящемуся народу.