- Почему она ушла, Рома? Столько лет были вместе. И ушла… Ладно, хватит об этом. - Киреев вытащил платок и принялся вытирать ладони. - Вчера получил телеграмму. Меня вызывают в Москву. С чего бы? Не знаете?
- Знаю. Вас рекомендуют на мою должность.
Киреев резко обернулся в сторону Ковалевского:
- Кто рекомендует?
- Я.
- Позвольте, позвольте… Не понимаю. А вы?
- Ухожу. Поручили заняться организацией Института радиоастрономических проблем.
- Да? - Киреев уже овладел собой. - Допустим… Как вы заметили, я забыл свои очки. И мне трудно разглядеть перспективность вашей рекомендации.
- Бросьте шутить. К чертям! - проговорил Ковалевский и подумал, что он не ошибся, что он действительно видел неприязнь в глазах Киреева. Видел явственно, ведь впервые встречался с его глазами не через стекла очков.
Ковалевский раздраженно заходил по кабинету широким шагом. Странной походкой, выворачивая носки внутрь, словно цеплялся за невидимые скобы на паркете пола. От стола к двери и обратно. Остановился. Как раз на рыхлой тени, так напоминающей резиновый коврик. Киреев отодвинулся. Тень, колыхаясь, метнулась из-под ног Ковалевского…
Ковалевский взял Киреева за руку. В больших сильных ладонях спряталась белая пухлая рука. Будто в муфте. Контраст был настолько велик, что казалось странным, как они могут быть ровесниками, докторами наук, работать в одной области, знать друг друга четверть века.
- Знаете, в чем между нами разница, Петр Александрович? - Ковалевский слегка картавил, и от этого его голос звучал искренне и проникновенно. - Я всегда твердо знаю, чего хочу. Вы - наоборот…
- В этом мое счастье, Роман Степанович, - серьезно ответил Киреев и высвободил руку. - Почему вы полагаете, что я хочу заведовать отделом?
- Больше некому. Доктор наук, профессор. Дельный организатор.
Киреев пожал плечами:
- Я прежде всего ученый, Роман Степанович…
- Именно ученый. Ваша последняя статья, где вы признали Вадима Павловича, произвела впечатление. Даже ваши недоброжелатели просили передать вам привет.
Киреев резко закинул ногу на ногу.
- Они поторопились с приветом. Я еще ничего не признал. Я разбираюсь. И неизвестно, чем все кончится. У Вадима Павловича масса неясностей…
Солнечный свет отрезал от темно-синих стен кресло, середину доски с каким-то интегралом и левую половину лица Вавилова. Пора уходить…
Между ними возникла неуловимая дружеская волна. Непонятно, отчего она возникала. И всегда после раздраженного разговора.
- И самое забавное, - произнес вслед Ковалевский, - мы с вами будем частенько встречаться. Институт займется проектированием гигантского радиотелескопа.
Киреев дошел до дверей и обернулся. Он чувствовал спиной тяжелый гипнотический взгляд. Он не мог не обернуться. Правда, сделал вид, что оглядывает кресло - не забыл ли что…
- Не спешите… Я еще не принял этот кабинет. Лично меня устраивает лаборатория. И я еще посопротивляюсь.
Ковалевский усмехнулся, но Киреев этого уже не видел.
У дверей кабинета сидел Эдуард с бумагами в руках.
У него были утомленные, в красных бессонных ободочках веки. Эдуард равнодушно кивнул Кирееву и постучался в кабинет.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
- Чего ты стесняешься? В каком веке ты живешь? - спросил Ипполит.
- Мне не нравятся эти методы, - ответил Вадим. - Авантюра!
- Нет, я его убью. Где мой бумеранг? Я сниму скальп с этой скромной головы, - произнес Ипполит.
Вадим направился к ящику, где лежали ключи от номеров. Он жалел, что рассказал Ипполиту эту историю. Тетя Женя просматривала газету и не обращала внимания на молодых людей, спорящих вот уже четверть часа.
- Ему не нравится метод… В последний раз повторяю - номер! - Ипполит решительно шагнул к телефону и снял трубку.
- Как вы мне надоели, - тетя Женя взглянула из-за газеты. - 5–32–64! - компетентно произнесла она и, прикрываясь газетой, добавила, что только дурак не запомнит номер, если целый день названивают по телефону, униженно переспрашивая, правильно ли он набрал, да-да, униженно, и если стыдно, то нечего совершать поступки, которых приходится стыдиться. Все!
Вадим особенно и не возмущался. Ему не хотелось связываться с тетей Женей, и главное, он сам был не прочь посмотреть, что выйдет из затеи Ипполита. Он даже был благодарен тете Жене, она избавила его от неприятнейшей процедуры - дать Ипполиту номер телефона. А он все равно бы дал. Не выдержал…
- Ему не позволяет гордость, - ворчал Ипполит, накручивая диск. - Алло! 5–32–64? Это говорят с телефонной станции. Не вешайте трубку! - Надо было выдержать деловую паузу. Ну, достаточно! - Алло! 5–32–64? - грубым голосом заговорил Ипполит. - Адрес! Вы, гражданочка, пошумите, пошумите. Мигом отрежем аппаратик. Вот так бы и сразу! Мало что у нас имеется! Адью! - Ипполит шикарным жестом бросил трубку, чем вызвал недовольный взгляд тети Жени. - Ну?! Теперь вы верите в черную магию?..
Многоэтажный дом по проспекту Героев выходил фасадом в сквер. На кирпичиках аллей валялись желтые кленовые листья и обертки от мороженого. Дворник окрашивал статую пионерки в голубой цвет, приковывая внимание детворы.
Второй подъезд. Квартира 18. Ипполит посмотрел на табличку, на красный звоночек и обернулся к Вадиму:
- Слушай, может, плюнем? Действительно, что мы будем говорить?
- Мы?! Я, по крайней мере, не собираюсь, - ответил Вадим, стараясь наладить дыхание. - Нет уж, теперь нечего. Звони! - Он разозлился и, схватив руку. Ипполита, поднес к красной пуговке звонка.
Щелкнул замок, и в возникшем пространстве между косяком и дверью появилась огромная мужская фигура в подтяжках. Чей-то старческий голос непрестанно повторял: "Не надо, Леня. Уймись, Леня, зайди, Леня".
- Ну?! - грозно произнесла фигура. - Что вам надо?
- Веронику. Можно Веронику? - проговорил Вадим.
- Веронику? - вдруг растерялся мужчина. - Заходите… Чертовщина какая-то.
Молодые люди вошли в прихожую. Там стояла старушка и двое мужчин. Один держал в руках палку от лыж, а другой - длинный напильник.
- Спутала что, мать… Непохожи что-то, - произнес мужчина в подтяжках, недовольно глянув на старушку.
- А Вероника в магазине. Она по-о-оздно придет. Она и Саша собрались куда-то на вечер. А вы из института будете? - спросила старушка, с уважением осматривая великолепный костюм Ипполита и не менее великолепную шляпу Вадима. Собственно, и шляпа была Ипполита.
Странные мужчины, закончив обзор гостей, удалились в комнату. А Ипполит уже овладел собой, и через минуту стало известно, что Вероника кончает Институт торговли и в настоящее время проходит практику в универмаге, в отделе верхних сорочек. Уходит из дому к одиннадцати, возвращается к восьми. Но сегодня, как было сказано, задержится, хотя уже и восемь часов.
Надо уходить. Ипполит протянул старушке руку и этим ее почему-то подкупил.
- А знаете… Кто-то по телефону позвонил - к вам, мол, придут хулиганы. Будьте начеку. Я и вызвала срочно сына. И соседей подняла по тревоге. Женщина звонила какая-то. Может, еще придут? - с надеждой проговорила старушка.
- Нет, не придут, - авторитетно сказал Ипполит.
Дверь захлопнулась.
- Тети Женина работа, - заключил Ипполит. - Нас здесь могли красиво отделать.
Вадим рассмеялся. В общем-то все сложилось неплохо. В универмаг можно прийти без разрешения. Он даже забыл, что существует какой-то Саша. Но Ипполит ему напомнил.
В скверике было пустынно. А к плечу свежеголубой пионерки уже приклеился красный кленовый лист…
2
Перед Домом ученых небольшая толпа мальчиков-безбилетников.
- Не танцы, не танцы, вам говорят. Научное совещание, - произнес Семенов, клубный сторож.
- Да… А потом будут танцы. Знаем. Два лабуха прошли. С дудками.
- Какие лопухи? - удивляется Семенов. - Это из консерватории. Лекция будет. О Чайковском.
Семенов знает, что делает. Он предвосхищает события. Через часок мальчуганы, при удобном случае, толпой навалятся на дверь - иди лови их по этажам.
- Дядь, возьми меня. За пазуху, - произносит высоченный парень с кривой шеей.
- А по шее? - поинтересовался Ипполит, раздвигая толпу плечом.
- Смотри, сам схлопочешь, - кто-то лениво проговорил из глубины толпы.
- Ученый, понял, - подхватил другой. - Академик, понял…
Ипполит остановился и повернулся к толпе, затем улыбнулся:
- Кандидат наук, мальчики!
Парни молчали. Им было лень отвечать. Они разглядывали Ипполита и Вадима и молчали. Некоторые что-то жевали не останавливаясь.
- Нет, но каковы рожи! Обрати внимание на эти рожи! - произнес Ипполит с каким-то радостным изумлением.
- Малыш ничего, - вдруг заключил парень с кривой шеей. Толпа обмякла. Ипполит усмехнулся и прошел, потянув за собой Вадима.
- Ну и рожи. Сколько воловьего интеллекта, - не успокаивался Ипполит. - Добрый вечер, Семенов…
У огромного, во всю стену, зеркала поправляли прическу три девушки. В углу, за маленьким столиком, играли в шахматы дружинники. Их время еще не пришло.
Ипполит и Вадим поднимались по лестнице. Рядом шагали, перегоняли, наплывали друг на друга десятки модных, искрящихся Горшениных и буклейно-пиджачных Родионовых.
"Понавесили кругом зеркала", - недовольно подумал Вадим, искоса разглядывая свое размноженное отражение и жалея, что пришлось сдать в гардероб великолепную Ипполитову шляпу. Он редко приходил сюда. А в этом году, кажется, не был ни разу. Затем он подумал об Ирине. Будет очень неудобно, если встретит ее здесь. Не надо было отказываться. Все равно явился сюда. Мелькнула мысль о том, что лучше бы он пришел сюда с Ириной. Среди смеющихся зеркал с Ириной бывает легче, чем с Иппом. В этой обстановке они ближе. Вадим стал с некоторых пор это чувствовать. С кем угодно. С Эдуардом, с Ясей, даже сегодня с Киреевым было как-то свободней, чем сейчас с Иппом. Хотя в обсерватории он никакой тяжести не замечал. Даже наоборот… Он оглядел отражение Горшенина. Рядом с ним Вадим выглядел студиозом из общежития. Вдобавок лишенным стипендии. Конечно, Ипполит мог себе многое позволить, после того как ВАК утвердил диссертацию и его назначили старшим научным. "Деньги - то шестое чувство, без которого притупляются остальные пять", - говорил Эдуард… Эдя, как всегда, прав. Он обладает практическим умом, но, увы, до сих пор мирился со своим положением. Хотя его голова неплохо оценивалась на любом предприятии, где нужны дельные радиоинженеры. Вадим подумал, что часто свои мысли он завершает словами Эдуарда. Почему не Ипполита? Почему, наконец, не своими? Возможно, у него с Эдуардом больше общего. Этот Эдя в каком-то аморфном состоянии. У него что-то и от Ипполита, и от Вадима. Любопытный конгломерат…
Они прошли зеркальную лестницу и очутились в фойе.
В буфете продавали пиво.
- И вы тут? - Вадим увидел, как из толпы, осаждающей буфет, выбрался Савицкий с двумя бутылками и розовым картонным стаканчиком.
- Не понимаю. Что, это вас удивляет? - обиделся Савицкий.
- С комприветом, Савицкий! - поднял кулак Ипполит. - Как вы улизнули из дому? Или вы уже перегладили все белье? Сколько вашей младшей, Савицкий? Шестнадцать?
Савицкий сунул одну бутылку в карман, прикрыл вторую стаканчиком и взял под руку Вадима. К Ипполиту он повернулся спиной.
- Послушайте, я хочу вас угостить пивом, - произнес он, отводя Вадима в сторону.
Ипполит направился в зал с каким-то типом в ярком свитере. Рядом с ними были две тоненькие девушки. Вадима разозлила эта нелепая задержка. Весь день он искал в лаборатории Савицкого, чтобы вернуть тетрадь, но его не было.
- Вы еще не просмотрели мою работу? - спросил Савицкий, пристраивая на подоконнике пустую бутылку.
"Сказать, что не успел? Он меня тут же отпустит. Иначе он весь вечер будет дискутировать. Ложь во спасенье?".. - Вадим видел бледно-розовый шрам Савицкого, голубые настороженные глаза.
- Да. Я внимательно просмотрел ваши записи, - Вадим вздохнул. - Очень интересно. Но как-то сжато. Не совсем ясные выводы…
- Я вам дал выдержки. Голую суть, так сказать…
- Но зачем вы скрываете? Непонятно.
- Это мое дело, - сухо отрезал Савицкий, но спохватился и спросил мягким доброжелательным тоном: - Скажите, Вадим Павлович, эта работа о гидроксиле ядра может вылиться в диссертацию, как мы это с вами понимаем? Не стыдно?
- Разве это первая ваша тема, достойная диссертации? - Вадим поддержал Савицкого.
- По-настоящему - первая. За последние два десятка лет.
- Вы слишком строги к себе, Валентин Николаевич… Но, мы непременно с вами еще поговорим. Только не сейчас. Извините, - Вадиму хотелось уйти в гудящий зал.
Рядом с окном остановились два возбужденных человека. Одного из них Вадим знал. Кажется, его фамилия Остапчук и он замдиректора клуба Дома ученых. Собеседник Остапчука, парень с комсомольским значком, держал пачку каких-то листочков.
- Я вам запрещаю это делать, - зло говорил заместитель директора. - Это черт знает что! Пригласить Волкова читать свои стишки!
- Так решил актив Дома.
- А мне наплевать! - взорвался заместитель директора. - Я не желаю иметь неприятности из-за вашего стихоплета. Им нужна популярность?! Пусть имеют ее в Доме актера. Там это кушают. А здесь солидная организация. Здесь система Академии наук, а не филиал Филармонии…
- Вы хотя бы одно стихотворение читали? - перебил парень.
- Читал! "Евгений Онегин". Мне достаточно.
- Я имею в виду стихи Волкова, - терпеливо настаивал парень.
- А я имею в виду Пушкина. И хватит вкручивать Остапчуку. Он еще не собирается покидать свою работу.
- Ну, например, стихотворение "Мир вам, воины"? - настаивал парень.
- Воины? В смысле "войны"? - переспросил зам.
- Воины. В смысле "военные", - пояснил парень. Он уже терял терпение.
Тут парня кто-то позвал, и он ушел, увлекая за собой расстроенного заместителя директора.
- Досадно, если Волкову не дадут читать, - произнес Савицкий. - Я, признаться, пришел только из-за него.
- Вы любите стихи? - удивился Вадим. Трудно было найти общее между Савицким и стихами.
- Дело не в стихах. Волков непременно отмочит какую-нибудь штуку.
- Почему бы вам не пойти в цирк? - произнес Вадим.
У Савицкого широкий, плохо выбритый подбородок и большие приплюснутые уши. Улыбаясь, он обнажает десны, при этом создается впечатление, будто у него нет зубов.
- Вы в чем-то и правы, - беззубо усмехается Савицкий. - Меня так часто била судьба, что я утешаюсь, когда бьют других. Вы это когда-нибудь поймете.
- Знаете, Савицкий, есть неприятности, достойные уважения. Потешаться над ними - подлость! - Вадим поставил полупустой стакан на подоконник.
У буфетной стойки было спокойно. Буфетчица пересчитывала деньги. В зеркале, что висело у входа в зал, отразилась фигура Савицкого. Он смотрел вслед Вадиму.
Отыскивать в полумраке зала Ипполита - неудобное занятие, и Вадим уселся в первое свободное кресло. У стены. И довольно близко от сцены. Он даже чувствовал запах пыли бархатных занавесей с тяжелой бахромой. Вадим оглядел несколько рядов. Ни одного знакомого. Будто он попал в другой город. Он действительно превратился со своими последними экспериментами в анахорета. Последними?! Они тянутся около двух лет…
В третьем ряду слева сидит красивая девушка. И в пятом… Сколько сегодня интересных женщин. Они смотрят на сцену, оглядывают зал, друг друга, переговариваются. И ни одна не задерживает на нем взгляд. А был бы он более везучим - застал Веронику дома. А, что вспоминать…
…"Капустник" наконец окончился, и ведущий объявил о выступлении поэта Бориса Волкова.
Он вышел из второго ряда и быстро направился к сцене. Коренастый, светловолосый, в серой шерстяной рубашке. Чуть сутулый… Вадиму он понравился.
После каждого стихотворения Волкову хлопали. И он, не дожидаясь, когда стихнут аплодисменты, начинал новое стихотворение.
В конце ведущий предложил задавать поэту вопросы.
- Если позволите, у меня вопрос, - раздался голос.
В середине зала поднялся мужчина. Вадим знал его.
Это был доцент Физического института Никандров.
Выдержав паузу, Никандров заложил руку за борт пиджака, сказывалась привычка читать лекции.
- Отдавая должное таланту Бориса Волкова, мне б хотелось остановить внимание… Как можно писать стихи о глубоко философских, научных проблемах антимира и в то же время не понимать, откуда берется электричество и с чем его едят? Больше того, даже бравировать этим пренебрежением к науке. - Никандров облизнул пересохшие губы. Зал был слишком большим для этого лектора. - Так, кажется, Волков хвастал в одной своей пространной статейке? У меня все!
Никандров сел. Волков улыбался. И молчал…
- Ответ, Боря! Ответ! - крикнул кто-то. И вновь тишина.
- А вы знаете, что такое электричество? - неожиданно для себя произнес Вадим. Это вырвалось непроизвольно. И не так тихо, как ему хотелось бы.
Теперь все лица повернулись от доцента к нему. С любопытством и нетерпением.
- Я?! - изумился Никандров. - Это становится забавным!