На меня никто не обращает внимания. Никому я здесь больше не нужен. Уедешь завтра - любой Тюрин тебя заменит.
А может, я все преувеличиваю, как всегда; почему эти сильно занятые люди, целиком отданные делу, должны испытывать ко мне непреходящий интерес? Их занимает работа, а я с этой работой больше не связан. Сегодня отберут пропуск и…
Но почему это меня так задевает? Мало ли я сменил мест и профессий?! Ведь я так мечтал о лаборатории Коростылева!
Мы поднимаемся с этажа на этаж в угрюмом мертвенно-голубоватом свете дневных ламп.
Все большее напряжение и растерянность овладевают мной. Я чувствую, что сросся со всем здесь, что рву по живому…
А шипящие звуки сварки преследуют меня на всех этажах, они доносятся из всех углов: круглые голубые молнии вспыхивают то там, то тут.
Кто-то распахивает дверь - и из огромного зала бьют потоки света. Мы на самом верху, на пятом этаже. Голубой линолеум. Центральный щит и пульт управления. Приборы, приборы, мнемонические схемы. Столы с кнопками и переключателями.
Коростылев присаживается на стул и замечает меня:
- К отъезду готовы? Завтра в семнадцать ноль-ноль…
Я с трудом говорю. Я выдавливаю слова, как заика:
- Товарищ Коростылев… Я решил… Я в Москву не поеду…
Коростылев вскидывает глаза:
- Что-нибудь случилось?
Все смотрят на меня с удивлением. Я молчу. Коростылев тоже удивлен. Он обменивается взглядом с Угрюмовым.
- Решение правильное, - говорит Родион. - Очень правильное. Оставайся, чумак.
- А кого в таком случае взять? - спрашивает Коростылев, уже, кажется, забыв о моем существовании.
- Нужно подумать. Подберем.
- Хорошо, только срочно, - соглашается Коростылев. - А теперь: у кого какие вопросы?..
Боком выхожу из просторного светлого зала.
12
Мой поступок всех словно бы обескуражил. Прямо в общежитие пришел ко мне Шибанов. Подмигнул, ухмыльнулся. Сделал пальцами детскую "козу".
- Ты, Володя, извини, - сказал он. - Поторопились мы с заключением. Бригаду Гуляева лишаем премии, а ваша как была на втором, так и будет. А за то, что не уехал в Москву, спасибо. Выручил. Принимай обратно своих соколов. А Тюрину мы решили дать другую бригаду. Пусть попробует на новом месте. Он парень головастый.
Сейчас хочется одного: чтобы оставили в покое. К счастью, в комнате я один. Харламов в Москве, Гуляев, кажется, у кого-то на именинах. Я высказал ему все, что думал, о причинах появления этой трещины. Он только кряхтел в ответ. И теперь старается не попадаться мне на глаза.
Сажусь к письменному столу. Уютный островок света на столе от лампы с бумажным абажуром. Под этой лампой хорошо заниматься. Я неравнодушен к лампам. Они никогда не кажутся мне безличными: одни кокетливые, другие деловито нахмуренные, серьезные, есть веселые, холодные.
Перелистываю свои записные книжки. Еще когда я работал в Сибири, меня заинтересовали философские проблемы конечного и бесконечного, времени и пространства. Этому, разумеется, способствовал Родион Угрюмов. Он вечно носился с бесконечностью, энтропией, негэнтропией, физическим вакуумом.
…Сидим с Угрюмовым на камнях возле палатки. Тревожит воображение звездная глубина. Сорвался метеор - будто кто чиркнул спичкой, покатился за темные вершины гольцов, а может быть, упал в реку или же превратился в костер на опушке леса.
- Если хочешь знать, - говорит Родион, - в тайге о вселенной думают чаще, чем в городах. И пристальнее…
За восемь лет я проштудировал много книг по философии, физике, математике. Я читал их в тайге, читал на аварийно-спасательном судне, втолковывал философские истины любознательному мичману Оболенцеву, читал в экспедициях, а один раз в университете даже принял участие во всесоюзной философской дискуссии.
Наверное, это наивно, но я пытаюсь для себя ответить на те вопросы, над которыми сегодня бьются ученые. И если мои "открытия" не двигают науку, это ровным счетом ничего не значит: я мыслю, а следовательно, живу.
Но сегодня меня не занимают научные гипотезы. Листаю записную книжку с формулами, но не могу отключиться от мыслей о стройке, о своем будущем. Ловлю себя на том, что уже не размышляю, правильно ли поступил, отказавшись от Москвы. Все мысли - здесь, дома…
Итак, Харламов уехал. Вместо него Жигарев. Как теперь будет работать их бригада?
Мне нравится Жигарев. В бригаде его все зовут "дядя Филя", хотя он не старше меня или Харламова. Удивительно спокойный мужик Жигарев! И любовь у него, должно быть, спокойная, безо всяких фокусов-покусов: пришел, увидел, полюбил. И она сразу полюбила. Поженились, через год дите.
Ах, Жигарев, Жигарев, человек с устойчивым взглядом на вещи и явления! Если бы ты знал, какие штормы проносятся у меня в голове, как изменчив, загадочен, неизведан для меня мир!.. Нам только кажется, что мы такие же, как вчера. Электроника, бионика, атомная энергетика, космонавтика, кибернетика, - они вошли в нашу личную жизнь. Антимиры стучат в черепную коробку нашего века.
…А почему же все-таки мы не обогнали бригаду Харламова? Значит, загвоздка вовсе не в Харламове. А возможно, харламовцы - вовсе и не харламовцы, а жигаревцы? Это Жигарев всегда руководил ими и руководит. А Харламов чересчур был занят своими изобретениями, он, наверное, и не знает, на каком месте его бригада. Бескорыстный Жигарев воспитал удивительный, стойкий коллектив. Это его надо славить, его фотографии вывешивать на доску, о нем писать в многотиражке!
Но Жигарев не тщеславен. Зачем ему известность? Он словно бы умышленно прячется за спину Харламова, всегда действует от его имени. Это он угорел в тесном отсеке, чуть не отправился на тот свет. Отлежался - и снова электрод в руках. Другой бы уж в героях ходил, а Жигарев просто беззаветно служил своему делу.
Такие люди для меня - полная загадка. Что ими руководит? Если бы все происходило на войне, тогда другое дело, а так… Я каждый день сталкиваюсь с этим человеком. У него рыжие усы, он несколько флегматичен, и трудно определить, какого он года. Что-то в нем от "русского черта" - есть такие статуэтки: то ли ухмылка, то ли дремучесть, то ли умное, проницательное выражение маленьких, неприметных глаз под тяжелыми надбровными дугами. Весь мир курит сигареты. Жигарев - махорку (вертит козьи ножки). Любит байки про войну и читает в основном про войну.
- Интересно?
- А как же! Про войну всегда интересно. Это же - человечество в особом состоянии.
- А ты мудрец, Жигарев. Что ж интересного - на войне убивают.
- А мне интересно, что при этом думают. Есть убийство, и есть справедливое возмездие. Духовно всегда нужно быть готовым ко всему и молодых натаскивать, чтоб помнили. Скажем так: раньше читал про акул или гадов, и казалось, что страшней их ничего нет, удивлялся, что в океанах и морях народ купается. А потом вычитал, что на акулах верхом катаются, а анаконду голыми руками ловят, и весь страх пропал. Доведись самому - схвачу руками. Психологическая подготовка, одним словом. Так и про войну. Я в эти траншеи, окопы, которых отродясь не видел, мысленно врос, и в них я вроде бы как у себя дома, и мне ничего не страшно. А раз на войне не страшно, то в мирное время просто весело, как бы трудно ни приходилось.
А я вот несколько раз наблюдал, как в школе, например, под видом борьбы за мир детям внушают отвращение к войне вообще, не объяснив им, какие бывают войны: справедливые или несправедливые. Разве это правильно, пугать молодежь ужасами войны? И это сейчас, когда в мире все так накалено? Нет, неправильно, потому что если человек психологически не подготовлен, то его можно взять голыми руками.
А империалисты ведь и не помышляют разоружаться. Это для нас они готовят чуму, холеру, радиоактивную пыль, яды, действующие на психику. Для кого еще? А запугать нас - ох, как бы им этого хотелось!
- А ежели атомная бомба?
- Люди придумали, - значит, и тут особого страха нет. Искал про атомную войну книжечку - нет таких, не написаны. А почему? Я хочу знать, куда ложиться головой: к эпицентру или от эпицентра? - На лице Жигарева проступает вдруг едва уловимая усмешка.
…Я сделал открытие: пространство и время имеют качественную природу! На различных структурных уровнях время и пространство качественно различны! Время и пространство возникают на определенном структурном уровне и исчезают на определенном структурном уровне… До этого еще не додумался ни один философ!..
Хорошо Гуляеву: его не терзают загадки мироздания, и того, что изучали на курсах сварки, ему вполне достаточно, чтобы быть уверенным, что в мире все устроено так, как и должно быть устроено.
Начинаю думать о Гуляеве. Что он за человек? В чем-то напоминает мне Демкина.
Да, абстракции абстракциями, а изучать человеческие характеры, пожалуй, еще интереснее.
Негромкий стук в дверь. Полыхнуло зеленым и красным. Пальто и красные сапожки а-ля кавалер-девица. Тонкий запах чего-то неуловимо освежающего. Мелькает цветная варежка. Скурлатова… Зачем?..
- Добрый вечер. Не помешала? Помогите раздеться… Продрогла до костей.
Помогаю ей снять пальто.
- Что-нибудь с трубопроводами, Юлия Александровна?
Она улыбается приветливо, с какой-то новой, ненаигранной веселостью, и я узнаю прежнюю Юлию.
- Вы хотите спросить, зачем я пришла к вам? Стало скучно одной, решила зайти; заодно взглянуть на котят, мне Лена рассказала.
Взглянуть на котят… Лучшего предлога не придумаешь. Представляю, как Харламов хвастался перед Леночкой своей добротой…
"Понимаете, она бежала за мной по снегу и этак жалобно, тоненько подавала голос. Я оглянулся, а у нее прямо-таки человеческий взгляд: просит или умоляет, в общем, вера в человека. Ну я и пустил в комнату. Разделся, сел за стол. А она прыгнула мне на колени и свернулась клубком. Я задремал. А когда открыл глаза, кошки на коленях не было. Она свернулась на половике и жалобно мяукала. Гляжу: котенок! Она его облизывает, а сама на меня смотрит, и в глазах у нее гордость! Это же понимать нужно! Я ей молочка на плитке подогрел, но она не притронулась к нему. Потом - еще котята. Знаете, что меня поразило? Сила и достоинство ее материнства. Вроде бы она мне говорила: "Вот видишь, какие они. Ведь таких других не может быть в целом свете! А ты еще не хотел брать меня. Разве это хорошо?.." Да, да, и нечего смеяться. Я заставил ее есть. Она полакала и вернулась к своим котятам, улеглась около них и стала мурлыкать, облизывать их…"
Теперь Харламов уехал, а котят, само собой разумеется, оставил нам.
Гуляев кошек терпеть не может. Выходит, котятами нужно заниматься мне. Самое время!..
Кошка сидит на кровати Харламова, тут же три серых слепых комочка, беспомощно сующие во все стороны мордочки.
- Какая прелесть? Как зовут кошку?
- Кошка.
- А вы животных любите?
- По-разному. Ежей люблю. Я все колючее люблю: ежей, кактусы, шиповник, татарник. Еще мне нравится, когда гремучие змеи весело звенят погремушками. А вы, наверное, аквилегии любите?
- Аквилегии? Я не люблю ухаживать за цветами. Поливать, пересаживать… Домашние обязанности вообще вызывают у меня раздражение. Мыть полы, окна, пришивать пуговицы.. Брр…
- Я думаю, что домашняя работа, которая наводит на вас тоску, наверное, начала бы вас занимать, если бы ей дали модное название какого-нибудь вида спорта. Например, бест билдинг. Вы не представляете себе, как полезно мыть окна, - это заставляет напрягать мускулы и развивает гибкость движений. Мойте пол и окна - и вы сохраните талию!
- Спасибо. Для спорта я слишком стара.
- Культивируйте положительные эмоции! Секрет молодости в расположении к людям.
- Скажите: почему вы отказались ехать в Москву?
- А вам хотелось бы, чтобы я поскорее уехал?
- После того вечера я много думала. Правы, конечно, вы, а не я. Наверно, я просто привыкла к половинчатому счастью, и мне трудно поверить в полное. Меня ведь, в сущности, никто не любил… Муж изводил ревностью. Ревности с меня хватит до гробовой доски… Ваше предложение было слишком неожиданным. И слишком непохожим на то, что предлагают другие.
Ее слова томят. Хочется, чтобы она поскорее ушла. Холодная трещина легла между нами, дорогая Юлия Александровна… Отчего все случилось так? Отчего все, что я чувствовал к ней, умерло внезапно? Ведь если любишь, если любишь…
Юлия, наверное, ждет от меня каких-то слов, ждет, что я снова заговорю о женитьбе… Но я молчу.
- Я, в общем-то, пришла по делу, - не выдержав, говорит она. - Надеюсь, вы согласны снова принять бригаду? Тюрина мы переведем в другой блок.
- Мне уже Шибанов говорил. Я согласен.
Казалось бы, все вопросы решены. Но она не уходит.
- Что вы писали, когда я вошла?
- Завещание.
- Собираетесь топиться? А не пойти ли нам в "Изотоп"? Или ко мне? Лена ушла в клуб и не скоро вернется. Попьем чайку, телевизор посмотрим. Сегодня сборная…
- Спасибо. Я выполняю срочное задание Угрюмова. Расчеты.
- Жаль. А чей это портрет над вашей кроватью?
- Родственник по материнской линии. Пафнутий Львович.
Смотрю на часы:
- Опять Гуляев где-то запропастился…
Она поднимается и странно срывающимся, хриплым голосом говорит:
- Пойду. Эх, вы!..
Вечер испорчен. Тупо смотрю на портрет Пафнутия Львовича Чебышева. Такие дела, старичок. Предлагают руку и сердце. А я раздумал. Я слепой и глухой. Раздумал - и все. Раздумал. С тобой, Пафнутик, наверное, такого не случалось.
Только сейчас начинаю понимать, что меня мучило весь вечер… Надеваю пальто. Скорее, скорее…
Вот и клуб. Освещенное фойе. Тяжело вваливаюсь в двери. Раздеваюсь, приглаживаю волосы мокрой от снега ладонью. Всматриваюсь в лица, в спины девушек. Спины, спины, целый спектр спин. Ищу и не нахожу. Ищу, опять ищу.
У белой колонны - девушка в черном. Гордый изгиб шеи. Нитка искусственного жемчуга. Девушка смотрит на меня. У нее удивленно подымаются брови. Я окликаю ее. И она чуть-чуть подается ко мне, протягивает руку. Удивление в глазах сменяется облегчением, радостью. А рот у нее детский, розовый.
- Я ищу тебя. У меня к тебе дело.
- Дело?
- Ну да. Вопрос из высшей математики. Хочу выяснить, был ли женат Пафнутий Львович Чебышев.
…Мы стоим над обрывом, заметенные снегом.
- Я должна сказать тебе обо всем…
- Я знаю… Я был груб, глуп и опять глуп…
- Кроме тебя, у меня нет никого на свете. Я совсем потеряла голову, когда узнала, что ты хочешь уехать. А теперь все позади - как странно! Весь тот ужас… Харламов - это только от отчаяния и назло, назло тебе… Если я была плохой, прости меня! Я так счастлива…
- Ты очень красивая, - говорю я Лене. - Ты сама не знаешь, какая ты красивая…
- Мне кажется, что никто не понимает тебя так хорошо, как я. Мне кажется, я знаю тебя давным-давно, еще с детства… Неужели это правда - ты здесь, со мной!..
Огоньки как тлеющие угольки. Свищет ветер. Прижавшись друг к другу, мы смотрим в несущуюся глубину. Но там ничего, кроме снега и черноты. Такая ночь…
13
Еще вчера буйные белесые космы ползли по земле, взметывались до неба, захлестывая бледно-фиолетовое солнце.
И вдруг как-то сразу пусто, тихо, солнце и мороз. Теперь снег не бушует, не бесится, а уютно поскрипывает под ногами. Холодный, мерцающий свет. Морозная мгла до стеклянного звона. Заиндевелые провода. Суетливые стайки воробьев.
Еще никогда я не испытывал такого воодушевления, как сейчас. Работа спорится, голова ясная.
На площадку приходит Леночка. При посторонних она по-прежнему со мной строга, официальна, но выдают глаза: так и лучатся счастьем.
- Тебя Юлия Александровна в контору вызывает, - говорит она. И добавляет тихо: - Я подожду, да? Зайдешь в лабораторию? Там сейчас никого.
У Скурлатовой в кабинете Шибанов и Чулков. Она не приглашает меня сесть. Лицо не очень дружелюбное. Глаза пусты и холодны. И эта странная манера разговаривать вопросами.
- Знаете, зачем вызвали?
Молчу. Глупо: откуда мне знать?
- Харламов ничего не писал?
- А почему он должен мне писать?
- Так вы ж друзья.
- Откуда это видно?
- А чем вы сейчас заняты в свободное время?
- Перечислять все?
- Ну вот что, раз вы не в курсе дела: изобретение Харламова принято научно-исследовательским институтом. Можете радоваться.
- Я в восторге.
- А почему у вас такой кислый вид?
- Жгучая зависть к более удачливому товарищу. Он будет купаться в лучах славы, а я?
- Затем тебя и вызвали, - вмешивается Шибанов. - Есть возможность покупаться в лучах.
- Каким образом?
- Из института прислали на испытание два аппарата с приставками, сделанными по чертежам Харламова, и специальной проволокой.
- Так быстро?
- Очень ценное изобретение. Теперь наш Харламов пойдет в гору. Большая пресса. Там, глядишь, орденок привесят, а то, чем черт не шутит, и Героя дадут. Выдающееся изобретение. В институте на Харламова прямо-таки молятся. Талант! Самородок! Прямо от сварочного аппарата - и в изобретатели!
- Ну а я при чем?
- Как то есть при чем? Ты пробивал это изобретение вопреки решениям компетентных комиссий, добивался через Коростылева. Мы понимаем, тут, брат, смелость требовалась. А ты не устрашился. И правильно. Человек человеку…
Настораживаюсь. Если начальство закидывает лассо с большого расстояния, жди подвоха: проверено неоднократно. Потому начинаю плавно отрабатывать назад:
- Мы к славе не рвемся. Мы признаем повседневный будничный труд и совершенствование коллективной оплаты труда.
- Вот харламовский аппарат "Х-один" с приставкой, - говорит Чулков.
- Узнаю. Видел чертежи.
- Потому-то и выбрали именно тебя.
- Куда выбрали?
- Испытывать аппарат в производственных условиях. Им там, в институте, нужны технико-экономические показатели. Уразумел?
- Еще бы. Пусть Харламов и испытывает.
- Во-первых, Харламов задерживается в институте, во-вторых, испытывать должен, конечно, не он: нужен нелицеприятный подход к оценке. Нужно проверить аппарат в производственных условиях и дать заключение.
- Понимаю.
Я и в самом деле уже сообразил: производственные условия - это тридцатиградусный мороз, ветер, сквозняки. Харламов разгуливает по Москве или по Киеву, даже не знаю точно, где он, посещает модные рестораны и оперу, а я, как идиот, должен в это время в трескучий мороз испытывать его полуавтомат, добывать ему мировую славу! Умеют люди устраиваться…
- А на кого же я оставлю бригаду?
- Ее не нужно оставлять, - твердо произносит Скурлатова. - Все испытания - после смены и в выходные. Вознаграждение приличное.
- После смены я хожу в спортивную секцию, нельзя прерывать тренировки.
Юлия Александровна пожимает плечами:
- Это - распоряжение Лихачева. Харламов сам назвал вашу фамилию, Лихачев подтвердил. Вам доверяют, доверяют вашей опытности. Лихачев просит…