Путь в большую поэзию.
Анатолий Жигулин. "Полынный ветер".
"Молодая гвардия",1975
202 раза повторяется слово "ХОЛОД" в 144 стихотворениях, составляющих книгу "ПОЛЫННЫЙ ВЕТЕР".
Это не оплошность, не безвкусица, не бедность, а тончайшее мастерство и богатство поэтического словаря Анатолия Жигулина.
Слово "холодная" автор разумеет не в какой-нибудь сверхмодной терминологии, ультрасовременной аллегории, вроде "холодная война", а в самом реальном, климатическом, физическом смысле: "минус сорок показывал градусник Цельсия"… "Скоро, скоро холода".
Жигулин – уроженец Воронежа и "запрограммирован" на воспевание среднерусской природы. Среднерусская природа вошла в его стихи, но заняла там очень скромное место, далеко уступающее совсем другим географическим меридианам.
Волею судеб переброшенный на Крайний Север, он стал соревноваться с Рокуэллом Кентом в постижении души Крайнего Севера.
Крайний Север навсегда вошел в стихи и в душу Жигулина.
"Полынный ветер" – антологический сборник. Все стихи Жигулина датированы, и нам легко видеть, как велик, огромен рост поэта в самые последние годы (1974, 1973).
Жигулин – поэт позднего развития.
Стихи цикла "Обещание любви" – это выход в большую поэзию. Такое стихотворение, как "Цветок земляники в конце сентября", опубликованное, кстати, "Литературной газетой", хрестоматийно.
И чувства и мысль поэта лаконичны и многозначны. В звуковом совершенстве художественной формулы "Цветка" может убедиться любой желающий пересчитать звуковые повторы этого замечательного стихотворения.
Все стихи цикла "Обещание любви" – новое достижение Жигулина именно в смысле мастерства, профессионализма.
Жигулин давно задумал с самых первых сборников своих дать своеобразную поэтическую энциклопедию Крайнего Севера, и не только в "географическом" смысле. Это энциклопедия поговорок, типичных явлений быта Крайнего Севера, сверхсвоеобразного. Эта задача выполняется Жигулиным от сборника к сборнику, эта энциклопедия растет.
Поговорка "костер-человек" дала название первому сборнику Жигулина. За ней последовали "Страна Лимония", "Костыли", "Отвал", "Рельсы", "Треска", "Град", "Ночная смена", "Флажки", "Хлеб", "Полярные цветы", "Художник", "Рассвет в Бутугычаге".
Нехитрая символика всех этих стихотворений дала Жигулину особое место в ряду наших пейзажистов гражданского направления. К этому же роду в новом цикле относится стихотворение "Соловецкая чайка".
На Крайнем Севере бытует выражение: "Голоден, как чайка соловецкая", "Аппетит у тебя, как у чайки соловецкой" и т.п.
Жигулин и взялся изложить эту старую притчу современным поэтическим языком.
Слово "магаданская" (чайка), совпадавшее по количеству слогов со словом "соловецкая", не подошло для Жигулина именно из-за этой поговорки.
Но со времени "Костра-человека" прошло несколько лет. Мастерство Поэта выросло. И в слове "соловецкая" требовательное ухо мастера нашло именно то, что нужно, необходимо по жигулинским правилам образца 1974 года. В согласных буквах слова "соловецкая" содержался целый звуковой каркас для будущих строф и для всего стиха в целом.
А на белом песке
Золотая лоза,
Золотая, густая
Лоза-шелюга.
И соленые брызги
Бросает в глаза
И холодной водой
Обдает берега.
Все это рождено одним словом – "соловецкая".
Такого же звукового качества все стихи этого цикла. Прежние сомнения: "все пустое, что теперь я делаю", относящиеся к 1961 году, преодолены и отброшены. Взяты новые поэтические рубежи.
Еще одна важная примета нового цикла. Поэт не ищет северную тему, а весь свой душевный опыт, весь свой поэтический багаж направляет на решение отнюдь не северных вопросов:
"Белый мост на Беговой…"
"Вот и клен, золотая душа…"
"Закончилось наше прекрасное лето
Игрушечной нашей любви…"
"День ни солнечный, ни пасмурный…"
"Чуть слышно тоскует кукушка…"
К старым своим темам поэт подходит с новым поэтическим оружием. Результат перед вами.
В "Полынном ветре" немало отличных стихов о любви, по-жигулински своеобразных, по-жигулински чистых:
Помоги ты мне, господь,
Не солгать и не обидеть,
Укротить и дух и плоть,
Но во сне хотя бы видеть("Белый мост на Беговой")
И было странно мне тогда,
Что нас двоих, таких неблизких,
В седой глуши лесов сибирских
Свела не радость, а беда.
И многое, многое другое. В столкновении бульдозера со скворцами Жигулин решительно на стороне скворцов ("Беляево-Богородское").
Бессмертие рода заботит Жигулина ("Отец, я к тебе привезу внука старшего твоего").
Слово "душа" появляется в стихах Жигулина 52 раза – меньше вчетверо, чем слово "холодная", но тоже достаточно часто для 144 стихотворений. Как всякий истинный поэт, Жигулин имеет свою форму искусства ("Истоки", "Поэзия", "Художник"), где резко осуждаются "грустные" стихи:
Какого-то салонного поэта,
О том, как где-то в городе пустом
На мерзлых стеклах тает чья-то нежность…
У нас два поэта, интересовавшиеся мерзлыми стеклами в городе: Фет и Пастернак.
Если уж так строго осуждать чужое мастерство, то надо тщательно следить за своим собственном пером, чтобы оно, перо, не затащило в стих чужую чью-нибудь интонацию.
Обратимся к превосходному циклу "Обещание любви". Там есть выразительнейшее стихотворение:
Вот и клен – золотая душа
Загорелся над морем холодным.
Стало солнце пустым и свободным,
Словно не было в нем ни шиша!Расправляй свои крылья, лети!
Будь разумна, спокойна, здорова.
Это грустное, горькое слово,
Пусть тебя не догонит в пути.Добрый путь! Добрый путь. Наша связь,
Наша честь не под кровлею дома,
Как росток на свету, распрямясь,
Ты посмотришь на все по-другому.
У этих трех строф все одинаковое: тема (разлука) образный словарь, ритм. Одинаков даже размер, интонация с обращением на "ты". Между тем первые две строфы принадлежат Жигулину образца 1974 года, а третья – "салонному поэту" Борису Леонидовичу Пастернаку, который написал эти стихи сорок лет назад ("Не волнуйся, не плачь, не грусти", сборник "Второе рождение", 1934 г.).
Превосходное стихотворение Жигулина из того же последнего цикла "Ты о чем звенишь, овес?" (1973), к сожалению, уже написано "салонным поэтом" Алексеем Константиновичем Толстым за 140 лет до Жигулина и широко известно под названием "Колокольчики мои".
Выразительно стихотворение "Дорога":
Все меньше друзей
Остается на свете,
Все дальше огни,
Что когда-то зажег.
Погода напомнила
Осень в Тайшете
И первый на шпалах
Колючий снежок.
"Огни" этого стихотворения зажег не Жигулин, а Павел Васильев. В 1934 году (см. "Избранные стихотворения и поэмы", Москва, 1957 г., в стихотворении под тем же названием "Дорога", стр. 117).
Огни загораются
Реже и реже,
Черны поселенья,
Березы белы.
Стоит мирозданье,
Стоят побережья
И жвачку в вагонах
Роняют волы.
Поэтическая интонация – собственность поэта. Жигулину еще не поздно избавиться от заимствований и чужих влияний при тех больших рубежах, которые взял в новом цикле стихотворений молодой поэт.
1975 г.
Природа русского стиха
В русском языке нет ничего (никаких явлений, мыслей, чувств, наблюдений, событий, жизненных фактов и прочая, и прочая), чего нельзя было бы выразить стихами.
Стихи – всеобщий язык, но только не искусственное и условное создание, как эсперанто, а выросший в родном языке и обладающий всеми его особенностями, правилами и болезнями. Повторяемость определенного рода согласных букв и дает ощущение стихотворения. Однако роль этих звуковых повторов (опорных трезвучий) не ограничивается звуковым совершенством данной строфы. Поиск этих опорных трезвучий и составляет сам процесс художественного творчества применительно к русским стихам, подлежащий разумному учету и разумному отчету. Для поэта – это граница ненужного, лишнего. Этим экономится время работы, ибо все, что вне этих трезвучий, просто отбрасывается, не попадает на перо. А то, что попадает, подвергается контролю, правке. Лучший вариант – это тот, который благоволит слуху, уху (опять же не в музыкальном значении слуха и уха). В торможении звукового потока мысль еще не играет главной роли. Главная роль отдается мысли при правке уже остановленного, зафиксированного звукового потока, но и то большой вопрос, что тут главнее. Разум должен оставаться в разумных пределах – таков главный вывод из этого отрезка бегущей ленты стихотворения.
Все человеческие желания, мысли, чувства, надежды мы можем передать при помощи речи – тех самых тридцати трех букв русского алфавита, пересчитывание которых никогда никому не мешало. Этот алфавит передает и поэтическую речь, имеющую свои законы, в отличие, скажем, от художественной прозы, хотя, казалось бы, разница невелика. Русский алфавит состоит из тридцати трех букв – двадцати согласных и сколько-то гласных, используемых в канонических размерах русского стихосложения (ямб, хорей, дактиль, амфибрахий, анапест). Для русского стихотворения важны только согласные буквы, их сочетание и группировки, так называемые "фонетические классы". Возможность взаимной замены звуков человеческой речи должна быть ясна поэту, быть "на языке", "на кончике пера".
Приведем список фонетических классов русских согласных и их условные обозначения, которые понадобятся при разборе дальнейших примеров.
Класс Обозначение класса
Д-Дь-Т-Ть Т
В-Вь-Ф-Фь Ф
М-Мь-Н-Нь Н
Л-Ль-Р-Рь Р
З-Зь-С-Сь С
3-Ж З
Ш-Щ-Ч Ч
С-Ш Ш
Х-Г-К К
Б-Бь-П-Пь П
Ж-Ш Ж
Ц Ц
Один звук может, вообще говоря, входить в разные классы системы, но в конкретном стихотворении (строфе) он представитель ровно одного класса. По частоте появления этих классов можно выделить опорные трезвучия стиха (трезвучия классов и их модуляции).
Гласные звуки также имеют свою прелесть, особенно в московском произношении:
"А-О-О-У", "И-Ы", "И-Е", "Е-Э", "Ё-О".
Все это должен знать не только каждый школьник, но всякий берущийся за поэтическое перо, должен знать лучше таблицы умножения, ибо, не зная этой особенности звукового построения речи, нельзя понять творчество Пушкина, Лермонтова, Блока, Пастернака.
Конечно, истинные звуковые повторы "не назойливы". Не назойливы, но и необходимы, естественны, совершенны. Такова звуковая ткань "Медного всадника", как и "Полтавы", "Сонета". Неназойливость очень велика у Блока.
Не будем разбирать совершенство художественной ткани "Медного всадника":
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит
И т.д.
Звуковые повторы "Медного всадника" – высшее мастерство зрелого Пушкина, но уже в "Сонете" были подчеркнуты те же самые законы. ("Сонет" написан в 1830 г., а "Медный всадник" остался в бумагах поэта.) Первая строка – "Суровый Дант не презирал сонета" – находка настолько исчерпывающая по своим согласным, что исключает всякую возможность импровизации:
Суровый Дант не презирал сонета;
С-Т-Ф-Т-Н-Т-Н-П-Р-С-Р-С-Н-Т
В нем жар души Петрарка изливал;
Ф-Н-М-Ж-Р-Т-Ж-П-Т-Р-Р-К-С-Р-Ф-Р;
Игру его любил творец "Макбета";
К-Р-Ф-Р-П-Р-Т-Ф-Р-Ц-Н-К-П-Т
Им скорбну мысль Камоэнс облекал.
Н-С-К-Р-П-Н-М-С-Р-К-М-Н-С-П-Р-К-Р
И в наши дни пленяет он поэта;
Ф-Н-Ш-Д-Н-П-Л-Н-Т-Н-П-Т
Вордсворд его орудием избрал;
Ф-Р-Т-С-Ф-Р-Т-Ф-Р-Т-Н-С-П-Р-Р
Когда вдали от суетного света
К-К-Т-Ф-Т-Р-Т-Н-Ф-С-Ф-Т
Природы он рисует идеал.
П-Р-Т-Н-Р-С-Т-Т-Р
Под сенью гор Тавриды отдаленной
Певец Литвы в размер его стесненный
Свои мечты мгновенно заключал.
У нас его еще не знали девы,
Как для него уж Дельвиг забывал
Гекзаметра священные напевы.
Переход к "смежным тональностям" очень привлекателен для поэта в его звуковом поиске, если даже тут и нет особых удач, то всегда это новая земля для закрепления на своем городе своих собственных заявочных столбов.
Вот на ту же тему примеры из Лермонтова.
Лермонтов стремится укрепить необходимый ему звуковой повтор в первой же строке стихотворения, подчеркнуть важную звуковую характеристику с самого начала (так же часто поступал Пастернак, вспомним "Послепогромной областью почтовый поезд в Ромны"; и т.д. и "Ты спал, постлав постель на сплетне" и многое другое).
Вот "Русалка":
Русалка плыла по реке голубой,
Р-С-Р-К-П-Р-Р-П-Р-К-К-Р-П
Озаряема полной луной…
С-Р-Н-П-Р-Н-Л-Н
Вот конец стихотворения "Ангел", начатого четким звуковым повтором:
По небу полуночи ангел летел…
И долго на свете томилась она,
Желанием чудным полна,
И звуков небес заменить не могли
Ей скучные песни земли.
Это – Лермонтов-юноша. А вот Лермонтов-взрослый:
Посыпал пеплом я главу (ПСПЛППЛНКЛФ),
Из городов бежал я нищий,
И вот в пустыне я живу,
Как птицы, даром Божьей пищи…
Лермонтов мог написать: "Посыпал грязью я главу". Или: "Посыпал прахом я главу", что сохраняло и размер, и смысл, и тон. Терялась только выразительнейшая тонкость звукового повтора. Я не говорю уже о соответствии пустыни, птицы и пищи. "Пророк" – стихотворение последнего года жизни Лермонтова. Лермонтовский пророк говорил с Богом на языке звуковых повторов.
А вот стихотворение "Из альбома С.Н. Карамзиной" (здесь удобнее повторы описывать не классами букв, а непосредственно самими буквами):
Любил и я в былые годы,
Л-Б-Л-В-Б-Л-Г-Д
В невинности души моей,
В-Н-В-Н-Н-С-Т(д)Д-Ш-М
И бури шумные природы,
Б-Р-Ш-М-Н-П-Р-Д
И бури тайные страстей.
Б-Р-Т-Н-С-Т-Р-С-Т
Но красоты их безобразной
Н-К-Р-С-Т-Х(К)Б-З-Б-Р-З-Н
Я скоро таинство постиг,
С-К-Р-Т-Н-С-Т-В-П-С-Т-Г(К)
И мне наскучил их несвязный
М-Н-Н-С-К-Ч-Л-К-Н-С-В-З-Н
И оглушающий язык.
Г-Л-Ш-Щ-З-К(Г)
Люблю я больше год от году,
Желаньям мирным дав простор,
Поутру ясную погоду,
Под вечер тихий разговор.
И наконец последняя, лирико-сатирическая, типично альбомная строфа:
Люблю я парадоксы ваши
И ха-ха-ха, и хи-хи-хи.
Смирновой штучку, фарсу Саши
С-М-Р-Н-В-Ш-Т-Ч/Ш/К-Ф-Р-С-С-Ш
И Ишки Мятлева стихи…
Ш-К-М-Т-Л-В-С-Т-Х
Все это замечательное стихотворение добыто с помощью звуковых повторов. Звуковой каркас – это и есть та самая художественная ткань, на которой вышиваются самые сложные философские узоры. Самостоятельная область познания мира… Но вернемся к "Русалке". Вся она насквозь экспериментальна и подчеркнуто антимузыкальна. Слово "серебриста", названное в четвертой строке, скрыто в предыдущей (И старалась она доплеснуть до луны…) и полностью этой строкой предсказано. Кроме того, вместе с многократными "Л-Н" "Русалка" содержит еще и упражнение на ГЛАСНЫЕ. Так, первая и вторая строки первой строфы содержат три "о", а вторая – целых четыре "о": "Озаряема полной луной…" Позднее этот эксперимент повторил Пастернак: "О, вольноотпущенница, если вспомнится…" Но эксперимент с гласными себя не оправдал, равно как и державинские стихи без буквы "р", и многочисленные аналогичные опыты других авторов. Природа русского стиха – в управлении согласными. Оттого, что ты два раза в строке применил букву "о", ничего в стихе не меняется, применение же повтора согласных "ЛН" или "СТ" делает стихи стихом. Вспомним еще раз "Русалку".
Русалка плыла по реке голубой,
Озаряема полной луной;
И старалась она доплеснуть до луны
Серебристую пену волны.
И шумя и крутясь колебала река
Отраженные в ней облака;
И пела русалка – и звук ее слов
Долетал до крутых берегов.
Плыла, колебала, пела долетала – это и есть стихи! Количество примеров легко умножить:
Отворите мне темницу,
Дайте мне сиянье дня,
Черноглазую девицу,
Черногривого коня…Я, матерь Божия, ныне с молитвою…
Люблю тебя, булатный мой кинжал…
И все, все остальное! Все хрестоматийное лермонтовское имеет надежную фонетическую основу. Поэтому-то Пастернак и посвятил Лермонтову "Сестру мою жизнь", что именно Лермонтов открыл, дал ему ключ к этим бесконечно богатым звуковым кладовым русского стихосложения.
Вот Пастернак, открытый наугад, как в новогоднем гаданье, глава "Морской мятеж" из "Девятьсот пятого года":
Ты на куче сетей.
Ты курлычешь,
Как ключ, балагуря,
И как прядь за ушком,
Чуть щекочет струя за кормой.
Ты в гостях у детей.
Но какою неслыханной бурей
Отзываешься ты,
Когда даль тебя кличет домой!
Допотопный простор
Свирепеет от пены и сипнет.
Расторопный прибой
Сатанеет
От прорвы работ.
Все расходится врозь
И по-своему воет и гибнет
И, свинея от тины,
По сваям по-своему бьет.
Не продолжаю. Если бы Пастернак написал только эти две замечательные строфы, он навсегда остался бы в нашей памяти как учитель самого важного в русском стихотворении – науки звуковых повторов.
И совсем уж не важно, что эти стихи разонравились поэту в старости.
Что сказать о Цветаевой?
Цветаева вся – звуковой повтор. Все поэтические истины добыты Цветаевой с помощью звукового повтора. Гораздо раньше "Ремесла" в "Стихах о Москве" пушкинские заветы были уже найдены и продемонстрированы:
Над городом, отвергнутым Петром,
Перекатился колокольный гром.
Гремучий опрокинулся прибой
Над женщиной, отвергнутой тобой.
В дневнике Цветаевой есть запись относительно этого стихотворения: "Никто не отвергал! – А ведь как – обиженно и заносчиво – убедительно! – звучит!".
Звучит убедительно потому, что это – убедительный звуковой повтор: "Над городом, отвергнутым Петром" Цветаева могла написать (сохраняя полностью смысл):
Над городом, отброшенным Петром,
или
Над городом, откинутым Петром.
Не только смысл, но и размер бы сохранился, исчез бы только звуковой повтор, и стихотворение звучало бы неубедительно.
У Есенина таких примеров тьма. Что, как не звуковой повтор:
Вижу сад в голубых накрапах,
Тихо август прилег ко плетню
Держат липы в зеленых лапах
Птичий гомон и щебетню.
Видно, видел он дальние страны,
Сон другой и цветущей поры,
Золотые пески Афганистана
И стеклянную хмарь Бухары