Он снова засмеялся. Старик сердито выхватил у вояжера колечко и стал торопливо заворачивать его в платок. Продолжая смеяться, вояжер полез в чемодан.
- Обожди! Обожди, дедуля, может, купишь и у меня такие "золотые" колечки и даже красивее. Отдаю по дешевке: за две сотни - пятьдесят штук! - Вояжер размахивал перед лицом старика целой связкой сверкавших золотом и камнями всех цветов колечек. Многие из них, действительно, были более красивыми.
- С утра тебя нашли… Здорово, ничего не скажешь, Плоешть встретил! - уже серьезно сказал вояжер. - Да разве можно так покупать золото? Это ж обыкновенное бронзовое колечко с цветным стеклышком. Такому перстню, за который ты, дедуля, дал две сотни, базарная цена четыре-пять лей! На, вот тебе от меня на память еще одно кольцо! - вояжер протянул старику красивое колечко. Старик все еще продолжал недоверчиво смотреть на вояжера.
- Бери, бери! Даю даром, денег не возьму.
Старик с опаской взял колечко и стал его рассматривать, сравнивая со своим. Потом он зажал в кулаке оба кольца, весь как-то сгорбился, рука его беспомощно повисла.
- Да кто же здесь у этих аферистов покупает?! - продолжал вояжер, укладывая связку колечек в чемодан. - Эта публика только и ищет таких, как вы.
Разговор стал общим. Те, кто бывал в столице, охотно объясняли, что чем ближе к Бухаресту, тем больше надо опасаться жуликов, спекулянтов, аферистов; рассказывали, что ими наводнены почти все большие города страны. Провинциалы удивлялись. Огорченный, молча слушал и старичок. Вдруг он сорвал с головы свою шапку и изо всей силы хватил ею о грязный пол вагона:
- Так тебе и надо, старый осел! Дешевку захотел. На тебе! - проговорил он с болью.
Все сочувственно смотрели на старика. Илья был возмущен до глубины души. "Ведь он видел этого проходимца, разговаривал с ним. Вот бы поймать его… Да где там, ищи ветра в поле. А старика жаль… Как бы ему помочь? Дать из своих? Сумма большая. А вдруг не сразу примут в авиационную школу", - раздумывал Илья. Но тут у него мелькнула мысль, и он крикнул на весь вагон:
- Давайте, люди добрые, поможем старику. Кто сколько может… Ведь с каждым может такое случиться… Я даю двадцать лей! Кто еще даст?
Вояжер, скосив глаза, сделал кислую гримасу:
- Это очень благородно, мусью, - сказал он недовольным тоном, когда Илья взял у старика шапку и положил в нее двадцатилейную монету, - но у тебя штанов не хватит помогать всем жертвам. Такие случаи здесь только начинаются!
Однако Илья спокойно продолжал стоять возле вояжера с шапкой, пока тот не стал доставать деньги.
- Тоже мне галантон! - проворчал он, бросив десятилейную монету, но, поймав неодобрительный взгляд Томова, почесал подбородок и со вздохом бросил в шапку еще одну. Шапка быстро наполнялась деньгами. Собрали около полутораста лей. Старик сразу повеселел и в знак благодарности стал угощать всех цуйкой. Выпив немного, он совсем развеселился: обнимал Илью, приглашал его к себе в гости.
Постепенно все разошлись по своим местам, но еще долго говорили об аферах, грабежах и убийствах. Обсуждали газетные сообщения о бегстве за границу министра финансов, похитившего крупную сумму, о поджоге хозяевами своей обувной фабрики с целью получения страховой премии, об очередном убийстве в гостинице "Палас".
Потом разговор перешел на политические события: обсуждали статьи третьей полосы "Универсул" и четвертой "Курентул", в которых под разными заголовками приводилась речь канцлера Третьего рейха…
Вояжер возмущался:
- У господина Гитлера получается, как в пословице: аппетит приходит во время еды. Еще совсем недавно он публично заявлял, что аннексия Австрии не отразится на германо-чехословацких отношениях. Теперь, однако, он уже вопит другое. Вот послушайте: "Экономические проблемы должны быть разрешены. И это невозможно без вторжения в другие государства или нападения на чужую собственность…", - вояжер покачал головой: - Забавно, нечего сказать!
- При таком аппетите можно слопать пол-Европы! - произнес человек с черной повязкой на глазу, поглядывая на полную даму, которая накануне вечером расхваливала Англию и Францию.
- А ваши, мадам, Франция и Англия вместо помощи чехам будут по-прежнему заниматься умиротворительными процедурами, - заметил вояжер.
Женщина хотела возразить, но вошел кондуктор и объявил: "Столица, господа, прошу приготовиться!" и, весело подмигнув, тихо добавил: "И держитесь крепче за карманы!.."
Пассажиры засуетились… С полок снимали чемоданы, сундучки, корзины. Мимо окон уже мелькали невзрачные кособокие домишки, каких немало видел Илья у себя в Бессарабии, все чаще раздавались паровозные гудки.
Вояжер собирал свои чемоданы, которые рассовал по всему вагону, чтобы в случае контроля его не оштрафовали за лишний багаж. Вдоль дороги стали появляться люди. Илье было непонятно, почему они одеты бедно. Ему казалось, что в столице все должны жить хорошо. "А тут даже оборванные! Странно", - подумал он.
Поезд пошел медленнее. Наконец под окнами показалась асфальтированная площадка. На ходу в вагон вскакивали носильщики, стараясь выбрать себе пассажира, у которого побольше багажа. Один из них подошел к вояжеру. Постоянно разъезжая, вояжер имел "своего" носильщика.
Поезд остановился. Сразу стало невероятно шумно и тесно: все устремились к выходу, а в вагон проталкивались встречающие.
Илья вспомнил дорожные рассказы о столичных жуликах и украдкой нащупал в кармане старое отцовское портмоне, перетянутое резинкой.
На перроне было много народу. Все галдели, толкались. Илья остановился, но поток пассажиров подхватил его и понес. Воздух был насыщен запахом гари. "У нас в Болграде воздух совсем не такой…", - подумал Илья. Невольно он поднял голову и под самым куполом застекленной крыши вокзала прочел большую надпись: "Ресторан Бухарест-Северный".
Шум, возгласы встречающих, цветы, объятия и поцелуи хорошо одетых мужчин и женщин, выправка и блеск военных, - а их здесь было много, - все это новое и незнакомое отвлекло Илью от тягостных мыслей. В этой пестрой толпе, которая несла его, он чувствовал себя неуютно. В памяти безотчетно запечатлевались сценки: вот высокая женщина в пенсне, прижимая одной рукой огромный ридикюль, другой обнимает худенького чернявого юношу, видимо, сына, в курсантской форме. Вытирая слезы, она возмущается: "Вторая посылка затерялась! И как это ты ее не получил? Ведь выслала я еще на пасху! Это же просто как на большой дороге! Я буду жаловаться министру…"
Впереди шли, то и дело останавливаясь и мешая остальным, два хорошо одетых человека; они горячо спорили: "Векселя не могут пропасть. Они не имеют права наложить секвестр на товар! У нас есть гарантия…" - горячился один. Другой разводил руками и что-то возражал.
Из окна только что подошедшего к соседней платформе состава с вагонами, полированными под красное дерево, женщина в маленькой, грибком, шляпке махала рукой и пискливо кричала: "Трегер!" К ней кинулось несколько носильщиков. На висевшей под окном ее вагона белой эмалевой табличке Илья прочел: "Берлин - Прага - Бухарест".
"Неплохо бы прокатиться в таком поезде", - подумал он и в ту же минуту очутился перед невысокой оградой. По обеим сторонам выхода стояли два жандарма в черных блестящих касках, на которых, хищно распахнув крылья, красовались бронзовые орлы - символ могущества румынского государства; медная пряжка ремня была увенчана буквами "КК" (Карл второй). Они подозрительно оглядывали каждого проходившего. Когда жандарм скользнул по Илье своим рыбьим взглядом, ему показалось, будто ледяная рука схватила его за горло… Он тряхнул головой и шагнул шире… Жандармы остались позади. Перед ним лежала привокзальная площадь.
"Ну, вот и столица!" - прошептал Илья. Раньше казалось, что стоит ему только приехать в Бухарест, как все мечты сразу же осуществятся. А между тем… сердце почему-то щемит. У выхода из вокзала шоферы такси наперебой предлагали свои автомобили: "Пожалуйста, легковые комфортабельные лимузины!", "Пожалуйста, "Шевроле" - новый, закрытый, с радио, можно и за город, по договоренности…", "Пожалуйста, "Бьюйк", по городу, по тарифу, по счетчику, прошу, берите такси!"… Оглушенный еще на вокзале, Илья никак не мог прийти в себя - шум большого города был для него непривычен. Он отошел в сторону, чтобы сообразить, где здесь проходит двадцать четвертый трамвай. Вояжер сказал ему, что этот трамвай довезет его до центра, а там, пересев на двенадцатый номер, он доедет до нужной ему улицы Вэкэрешть, где живет его друг Женя Табакарев. Илья хотел было направиться к стоявшему неподалеку полицейскому, чтобы расспросить, как пройти к трамвайной остановке, но его внимание привлекла небольшая табличка, прикрепленная к столбу. Полагая, что там написано, где проходит трамвай, Илья подошел и стал читать: "Пользуйтесь только такси со счетчиком. Во избежание несчастных случаев не нанимайте случайных машин". Илья вспомнил старика, колечко и, невольно оглянувшись, увидел человека, стоявшего позади. Вид у него был такой, будто он только и ждал, когда Илья поставит чемодан на асфальт, чтобы схватить его и исчезнуть в толпе… Илья понял, что здесь в самом деле нельзя зевать и особенно не следует подавать вида, что ты провинциал и растерялся в столице. Он крепче сжал ручку своего чемодана и пошел по направлению к улице, откуда выползал трамвай, как вдруг увидел женщину в приметной шляпке грибком. Она шла медленно, покачиваясь, а за ней следовали три носильщика, обвешанные со всех сторон желто-красными чемоданами, оклеенными пестрыми этикетками вокзалов, городов и гостиниц разных стран. Голубой, последнего выпуска лимузин ожидал заграничную даму. Расстегнув молнию огромного оранжевого ридикюля, она стала рыться в нем. Когда объемистые чемоданы были уложены в багажник и на заднее сидение автомобиля, женщина протянула монету носильщику. Тот недовольно нахмурился и, вертя монету в заскорузлых пальцах, проговорил:
- Просим извинения, коанэ, но… у вас одиннадцать мест, с каждого места по положенному тарифу - пять лей. Затем вы еще просили обойти весы, так как у вас багаж оплачен не весь. Мы вас провели другим ходом… Просим расплатиться хотя бы по тарифу.
- Какой еще там тариф? Что за вымогательство!
- Нас трое, коанэ, - укоризненно произнес носильщик, вытирая рукавом со лба пот, - а вы дали за весь багаж двадцать лей!
Дама, поджав губы, достала еще несколько монет, швырнула их на асфальт и захлопнула дверцу автомобиля. Машина тронулась и бесшумно скрылась за поворотом.
- Еще десять… - собирая монеты, сказал другой носильщик.
- Вот жи́ла! Видал? - посмотрев на Илью, проговорил чистильщик, сидевший у столба.
- Не надо было отдавать чемоданы, пока не заплатит, - сказал кто-то.
- Правильно! - поддержал чистильщик. - С эдакими только так и надо поступать. Подумаешь, "гранд-дама!".
- Ничего, ничего, братцы! Придет время - эти господа нам чемоданы будут носить. Не нужно только поддаваться. Свое надо отстаивать, да гуртом, всем вместе!.. - серьезно сказал широкоплечий человек со шрамом на лбу.
- В чем дело? Ну-ка очисти дорогу! - послышался хриплый голос полицейского в надвинутой на глаза фуражке.
Люди стали расходиться. Илья ушел последним. Ему было жаль носильщиков, и почему-то он повторял про себя слова, только что услышанные из уст человека со шрамом на лбу: "..не надо поддаваться… отстаивать гуртом, всем вместе…"
Вскоре двадцать четвертый трамвай увозил его к центру столицы.
II
- Мадам Филотти, - учтиво поклонившись, отрекомендовалась хозяйка пансиона, где земляк и друг Ильи, Женя Табакарев, снимал койку и где намеревался остановиться Томов.
Мадам Филотти была спокойной, добродушной и трудолюбивой женщиной; среднего роста, более полная, чем следовало бы в ее возрасте, с синевато-фиолетовыми прожилками на когда-то румяных щеках, она все еще молодилась. Поскольку мадам Филотти держала квартирантов, свой дом она называла "пансионом", причем это слово произносила с прононсом, на французский манер. Занимаясь домашними делами, мадам Филотти больше молчала, однако могла вмешаться в чужой разговор и, не разобрав, в чем дело, сказать невпопад. Если случалось ей вспылить, что бывало не часто, она очень быстро отходила и зла долго не помнила. В церковь заглядывала редко, хотя по привычке поминала господа бога, любила ходить на похороны, особенно на поминки. Там она и поплачет, и вспомнит старину - сердце у нее было жалостливое. Хотя мадам Филотти газет не читала, лет двадцать не была в театре и едва ли раз в год заглядывала в кино, тем не менее считала себя в курсе не только столичной жизни, но даже политики…
Регулярно, раз в месяц, мадам Филотти посещала одну и ту же парикмахерскую и возвращалась оттуда с необыкновенно черными волосами, завитая и оживленная. Посещение парикмахерской было, пожалуй, единственным развлечением в ее скучной и далеко не легкой жизни.
Мадам Филотти предложила Илье умыться, выпить кофе и отдохнуть с дороги.
- А тем временем вернется домой и господин Табакарев, - сказала она.
Илья с удовольствием освежил лицо, переменил сорочку, причесал густые черные волосы и, поблагодарив хозяйку, пошел посмотреть город.
Бухарест сразу втянул Томова в водоворот своей кипучей жизни. С восхищением разглядывал Илья многоэтажные здания, высокие парадные двери, балконы, увитые зеленью, яркие вывески, богато убранные витрины магазинов. Солнце палило нещадно. Илья шел медленно, расстегнув старую гимназическую тужурку, и жадно вдыхал порою набегавший из-под дворовых арок прохладный ветерок.
Но вот он застыл перед огромной витриной гастрономического магазина. Чего тут только не было! Глаз не мог охватить множества красиво расставленных гастрономических изделий. Сколько ярлыков, названий! Здесь, в витрине, в прохладе вертящихся вентиляторов ярусами стояли разнообразные сорта колбас и ветчин, качкавала и балыков, яркие консервные банки со шпротами и сардинами. Но цены!.. Илья чуть не вскрикнул, увидев, что на банке с черной икрой значилась цена - 1000 лей килограмм. "С ума сойти, - подумал он, - отец в лучшие времена за целый месяц да еще с каким трудом зарабатывал тысячу лей. А тут за один только килограмм икры!.. Ведь мне более полугода пришлось бы работать у Гаснера, чтобы получить такую сумму. Да, здесь, должно быть, народу живется неплохо… Вот посмотрели бы наши, болградские, как тут люди живут, наверное, ни один не остался бы больше в Бессарабии. Шутка сказать! У нас о таких вещах никто и представления не имеет… Хлеб черный и тот не всегда вдосталь бывает. А тут, должно быть, народ обжирается, но так, наверное, и должно быть в столице. Недаром говорят, что Бухарест - это маленький Париж! А Женя - молодец! Правильно поступил, что уехал из захолустья…" Рассуждая таким образом, Илья отошел от витрины и, свернув за угол, очутился на какой-то улице, которую он принял за центральную. Здесь было еще больше магазинов с яркими витринами и кричащими рекламами - по три, четыре, а иногда и больше вывесок у каждого магазина. Илья никак не мог понять, для чего это нужно?
В конце Университетской площади Илья, не торопясь, осмотрел памятник бывшему главе правительства И. К. Братиану, давно умершему, но так и не взявшему с собой в лучший из миров ни гроша из награбленных за десятилетия капиталов. Потом он подошел к зданию, вдоль которого в длинный ряд выстроились чистильщики. Лица у них были худые, желтовато-смуглые - то ли от загара, то ли от грязи, а может быть, и от недоедания. Все они назойливо окликали прохожих, предлагая почистить обувь "а ля 101!" Были среди них и пожилые, и подростки, и даже ребятишки. Ловко, как на барабанчике, большими полукруглыми лохматыми щетками они выстукивали "чечеточную симфонию", подмаргивая проходившей прислуге и посылая вдогонку острые словечки. Было их здесь столько, что Илья подумал: "Неужели все жители Бухареста с утра до вечера чистят обувь?" А чистильщики молниеносно до зеркального блеска вылизывали суконками и бархатками обувь клиентов. "Вот если поступлю в авиационную школу, - думал Илья, - тоже буду приходить сюда, к тому карлику в турецкой феске чистить ботинки "а ля 101"!
Долго еще бродил он по городу, восхищался всем не виданным до тех пор и размышлял: "Удастся ли поступить в авиационную школу?"
Постепенно Илья привыкал к шуму, запоминал улицы и начинал ориентироваться в столичном лабиринте.
Трезвон мчавшегося навстречу трамвая отвлек его от раздумий. Это был тот самый, на котором он добирался утром к пансиону мадам Филотти. Илья сел в трамвай и поехал на Вэкэрешть. Места, где он час-два назад проходил, казались ему знакомыми.
В пансионе не было ни Жени, ни мадам Филотти; на дверях висел большой старинный замок. Такими в Бессарабии сельские богатеи запирали амбары.
Размышляя о том, идти ли опять бродить по городу или дожидаться Женю, Илья остановился в тени огромной шелковицы и огляделся. В глубине двора, у сараев, пожилая женщина варила что-то на треножнике в медном тазу, обмазанном желтой глиной. Ветерок доносил приятный аромат ванилина. Заметив Илью, женщина подозвала его.
- Вы не к квартиранту мадам Филотти? К господину Еуджену? Он уже два раза приходил, да вот все не заставал вас. Просил, когда придете, чтобы обождали его, - говорила женщина, осторожно снимая ложкой розовую пенку.
- Варенье варим. На зиму. Если только не съедим его до рождества, - усмехнулась она.