3
Семья Хованей занимала шоколадного цвета особняк на Дворянской улице. В течение нескольких лет в доме жил лишь старый-престарый дворецкий, который целыми днями сидел на ступеньках парадного крыльца и скучал. Он был рад-радешенек, когда в самом конце шестнадцатого года из Питера прибыл барин.
Евгений Игнатьевич Ховань был большой фигурой при последнем Романове, но во время войны поссорился с двором из-за Распутина, косвенно участвовал даже в его убийстве, - и ему предложили покинуть столицу. Евгений Игнатьевич выбрал Верхнереченск.
Жители города видели Евгения Игнатьевича редко, этот человек был нелюдим, молчалив и угрюм.
Даже со своим единственным сыном Виктором Евгений Игнатьевич говорил сурово, с едва скрываемым раздражением. Охотно он беседовал лишь с дворецким, да и то потому, что тот был совершенно глух. Странно было смотреть на этих людей, которые сидели в креслах друг против друга и бормотали каждый свое.
Жена Евгения Игнатьевича умерла, когда Виктору минуло три года, оставив письмо, в котором признавались, что никогда не любила мужа. Может быть, эти неудачи и ожесточили Евгения Игнатьевича, сделали его бешеным в гневе и беспощадно злопамятным.
Он жил в Верхнереченске, никого не принимая, не заводя знакомств.
По ночам, когда город спал, в кабинете Хованя горел свет. Досужие люди болтали, что опальный аристократ занимается магией. На самом же деле Евгений Игнатьевич просто страдал бессонницей. Всю ночь он ходил из угла в угол, тяжело опираясь на палку, много курил и что-то шептал под нос.
В марте семнадцатого года Ховань без колебаний перешел на службу к Временному правительству - "династии мошенников", - как он выражался. Перед ним снова открылся путь к чинам и почестям. Он стал водиться с губернскими эсеровскими и земскими вожаками, принимал кадетов и меньшевиков, состоя в вежливых отношениях и с теми и с другими. Он подружился с адвокатом Кузнецовым, хоть и знал, что адвокат - жулик и подлец.
За всеми этими заботами он совершенно забывал о сыне.
4
Воспитывали Виктора… собственно, его никак не воспитывали. Гувернантка Софья Карловна была без ума от Евгения Игнатьевича, тенью ходила за ним, часто теряла способность понимать что-либо, думать о чем-либо, до конца опустошенная злобной страстью.
После смерти матери Виктора Софья Карловна решила женить на себе Евгения Игнатьевича. Тот, зная об этом, издевался над любовницей, а порой и бил ее.
Девять лет Софья Карловна думала только о том, чтобы сломить упрямство Евгения Игнатьевича. Естественно, что ей было не до воспитания Виктора. Да и Виктор не особенно нуждался в ней.
Семи лет от роду Виктор умел хорошо читать по-французски и по-русски. Предоставленный самому себе, он рано стал приглядываться к людям, к их поступкам, долго и много обо всем думал. Однажды в кабинете отца, куда его пускали беспрепятственно, он разыскал научно-популярную брошюру: "Рождение человека".
Она поразила его. Над сухим описанием страданий, которые переживает женщина во время беременности и родов, он рыдал: сердце его разрывалось от жалости.
Матери своей Виктор не помнил и знал о ней лишь по рассказам дворецкого. Но в своих мечтах мальчик рисовал образ женщины, преисполненной доброты и ласки!
Этот образ делал для него каждую женщину существом особенным.
В гимназии он приходил в бешенство, когда мальчишки начинали говорить что-нибудь грязное, гадкое. По природе довольно слабый, он тем не менее яростно лез в драку, приходя в исступление. Товарищи заметили в Викторе эту странность, узнали, какая сила поднимается в нем во время гневных вспышек, и стали сдерживаться, остерегаясь говорить при нем сальности.
Однажды, среди года, во второй класс гимназии, где учился Виктор, привели новичка - широкоскулого, угрюмого, крепкого паренька. Рыжие вьющиеся волосы падали на его высокий лоб, и парень отбрасывал их назад коротким энергичным движением головы. Новичок смотрел на мир исподлобья, словно никому и ничему не верил. Посадили его рядом с Сашкой Макеевым, по прозвищу Джонни, известным в гимназии драчуном и задирой. Виктор не раз бил Джонни, и тот с нетерпением ждал удобного случая, чтобы отомстить обидчику.
На первой же перемене Джонни, поговорив о чем-то с рыжим новичком, показал на Виктора и сказал:
- Этот дурачок про девчонок ничего не может слушать. В драку лезет!
- Ну? - удивился новичок.
- Тебя как звать-то? - спросил Джонни.
- Меня-то? Меня звать Андрей Компанеец.
- Экий ты дылда. А он и тебя изобьет!
- Но-но!
- Святая икона! Как тигр!
- Я сожму его вот так, и каюк ему! - Андрей показал, как он сожмет Виктора.
- А ты попробуй! Он тебе так наддаст - домой не уйдешь! Вот и струсил! Эх ты, рыжий-красный - цвет опасный! Велика Федора, да дура!
Андрей сгреб Джонни за волосы, стукнул головой о парту и направился к Виктору. Ткнув его пальцем в грудь, он спросил:
- Ты, говорят, никогда бабу голую не видел?
Виктор покраснел и засопел.
Андрей продолжал:
- Хочешь, расскажу, как Адам с Евой сына делали?
Все захохотали.
- Уйди, - сказал Виктор, - не привязывайся!
- Ах ты, сопля, сопля!
Виктор затрясся, подпрыгнул, схватил Андрея за волосы и пригнул к полу. Рыжий, не ожидавший такой сноровки, упал. Виктор повалился на него.
Еле-еле оттащили Виктора от окровавленного Андрея, свели обоих в уборную, отмыли кровь, привели в порядок костюмы.
- Ну, что, - шипел Джонни за уроком, - как ты его, а? - и захихикал.
- Ты у меня пискни! Стукну - лопнешь!
Джонни замолк. После уроков Виктор подошел к Андрею.
- Ты меня прости, я терпеть не могу гадостей. Пожалуйста, не говори мне их, а? Ладно? Ты где живешь?
- На Матросской, - буркнул Андрей.
- Ну, я тебя провожу. Пойдем. Только ты меня не изобьешь?
- Нет, не изобью, - важно ответил Андрей и показал кулак Джонни.
5
Виктор как-то сразу стал своим человеком в компании; она собиралась во дворе дома, где жил рыжий Андрей. Здесь Виктор познакомился с сестрой Андрея Леной, задумчивой девочкой, с ее подругой, розовощекой стриженой Женей Камневой. Вскоре в эту же компанию был принят и Джонни. Этот забияка и драчун оказался добрейшим парнем.
Отец его, дворник Макеев, служил у купца Кузнецова и у его наследника - адвоката. Он был свидетелем всех любовных шашней господина Кузнецова-младшего, покрывал их на том основании, что "кровища у всех дурит", за что и был уважаем своим молодым хозяином. Когда сын Ильи подрос, адвокат вознамерился отблагодарить молчаливого дворника и устроил Джонни в гимназию.
Он не преминул похвастаться перед знакомыми своим великодушием, прибавив при этом, что "надо давать учиться и этим"… При этом он махнул рукой во двор, где маленький Сашка, тогда еще не получивший своего прозвища, помогал отцу.
Кузнецов снисходил в своем благородном порыве даже до разговоров с сыном дворника. Иной раз он ласково трепал его по щеке, тщательно вытирая затем руки, и осведомлялся об его успехах одной и той же фразой:
- Ну-с, милейший, как вы вкушаете от наук?
За Сашку обычно отвечал отец. Сняв шапку, дворник бормотал:
- Так что помаленьку. Да ежели он, сукин сын, у меня чего-нибудь такое позволит, я ему задам!
Адвокат, весело улыбаясь, спешил уйти, вручая мальчику на прощанье гривенник.
Сашка быстро понял, во что ему становится милость адвоката. При каждом удобном случае отец напоминал сыну о благодетеле.
- Если ты, подлец, чего-нибудь себе такое позволишь, - говорил отец, - шкуру спущу!
По словам отца, Сашку могли выгнать из гимназии в три счета - стоит только адвокату пикнуть. А чтобы он не пикнул, Сашка должен был всячески его ублаготворять - и старанием, и прилежанием, и "обратно не хулиганничать или там, упаси господи, какую-нибудь сказать грубость"…
Сашка возненавидел адвоката. Когда же в гимназии узнали, кто он и как он попал в круг избранных, когда кто-то из этих избранных в издевку обозвал его "Джонни", разъяснив при этом, что так в Англии зовут всех лакеев, Сашка начал мстить адвокату, мстить утонченно, хитроумно.
То ручка парадной двери оказывалась к вечеру в дегте, и адвокат портил себе перчатки, а Сашка, появляясь точно из-под земли, уничтожал улику. То кто-то регулярно бил стекла в кабинете Кузнецова, и преступника никак не могли разыскать.
Маменьки и папеньки особенно предостерегали своих деток от знакомства с этим "дворниковым грязнухой". Сашка завоевал себе авторитет исключительными по дерзости выходками. Казалось, не было в гимназии мальчишки хитрей, изворотливей и в то же время по-своему благородней его. Солгать ему ничего не стоило, особенно если дело касалось всего класса или какого-нибудь приключения в чужом саду. Часто его заставали на месте преступления, но и тут он как-то ускользал от возмездия.
С теми, кто его третировал, он расправлялся безжалостно. Он ненавидел выскочек, подлиз и первых учеников. Одного из них - Атюрьевского, известного чистюлю и недотрогу - Сашка бил ежедневно в течение полугода. Первый ученик, запуганный Сашкой, не смел жаловаться ни родителям, ни учителям. Помиловал его Джонни только после того, как Атюрьевский с первой парты перекочевал на "камчатку".
Зато тех, кто с Джонни "водился", кому было безразлично его плебейское происхождение, он уважал и называл "настоящими людьми". К настоящим людям он причислил Виктора, хотя тот всегда был чисто одет, никогда не появлялся в рваных штанах и без запинки объяснялся с учительницей французского языка на ее родном языке. Сам Джонни за французский язык имел только двойки и поэтому презирал и язык, и учительницу, и всех, кто преуспевал в изучении его.
Как-то Виктор пригласил Джонни к себе. Виктор, совершенно чуждый тщеславия и равнодушный к разным древностям, которые были собраны в доме Евгения Игнатьевича, удивился, глядя на Джонни. Тот был подавлен всем, что увидел в доме Хованей. Когда же Джонни попал в столовую, когда ему пришлось распоряжаться чуть ли не десятком всяких ножей, ножичков и вилок, когда Джонни увидел Евгения Игнатьевича, о котором в народе ходили легенды, он чуть не заревел от страха и волнения.
Все это заметил сидевший рядом с Джонни брат Евгения Игнатьевича, Петр, толстый, добродушный человек, капитан в отставке, совсем не похожий на своего младше го брата. Он посматривал на Джонни заплывшими жиром глазами и улыбался в густые рыжие усы.
- А вы не волнуйтесь, - шепнул он испуганному и растерявшемуся мальчугану. - Возьмите салфетку и конец заткните за воротник. Вот так! Ну, и с богом за дело! Нет, нет, рыбу надо есть вот этой вилкой. С ножа ест вообще нельзя! Ну, смелей!
Джонни улыбнулся Петру Игнатьевичу и принялся есть. Петр Игнатьевич указывал ему глазами на тот или иной предмет, которым надо было пользоваться. Обед сошел благополучно. Никто над Джонни не смеялся, а Евгений Игнатьевич как будто бы и не заметил его.
После обеда Петр Игнатьевич и Виктор повели Джонни осматривать залы и гостиные особняка. Мальчик бы ошеломлен. Увидев сенбернара Ваську, он был сражен его внушительным видом. Огромный, выхоленный, вычищенный пес лежал в философском раздумье на ковре и не обращал внимания на окружающее.
- Понравился? - усмехаясь, спросил Петр Игнатьевич Джонни.
- Хорош кобель, - ответил Джонни, - только, поди, жрет очень много!
Петр Игнатьевич рассмеялся и похлопал Джонни по спине.
- Практичный юнец, - заметил он и прибавил по-французски что-то смешное.
Виктор рассмеялся.
"Вот бы пройти с таким кобелем по Матросской! - подумал Джонни. - Зимой его в санки можно запрягать!"
Налюбовавшись сенбернаром, Джонни перешел к стене, увешанной всевозможным оружием. Японские мечи, турецкие и кавказские шашки, луки, пищали, винтовки, кинжалы и пистолеты всех образцов, рапиры и фехтовальные маски - целый арсенал оружия собрал Евгений Игнатьевич, блуждая по миру. Тут были редчайшие образцы, красивые и очень дорогие вещи. Но Джонни не занимали все эти чеканные ружья, сабли и шлемы, уцелевшие от древних эпох. Джонни мечтал о револьвере, а тут он увидел десятки их.
Виктор, заметив, как разгорелись глаза Джонни, подарил ему заграничный игрушечный револьвер.
Вечером того же дня Джонни, щелкая языком, показал пистолет Андрею Компанейцу. Андрей взял пистолет, повертел его, понюхал даже и сунул в карман. Джонни опешил.
- Ты что?
- Ничего.
- Это ж мой!
- Ну, был твой, а стал мой. Попробуй, возьми.
Джонни хотел было зареветь, но в разговор вмешалась Лена.
- Отдай, - сказала она брату. - Он уже намок.
- А как же закон сильных?
Андрей подумал, сосредоточенно хмуря лоб, вынул пистолет и отдал Джонни.
- Молись за эту кроткую Бледнолицую Скво, - сказал он. - Если бы не она - Тигр Джунглей своей добычи не отдал бы.
Лена потянула брата за рукав.
- Идем, Тигр! - сказала она. - Не трать на него слов! Презренный мокрун!
- Амен! - сказал Андрей.
Брат и сестра ушли, взявшись за руки. Джонни долго смотрел им вслед, восхищенный таинственными словами. Крупная грязная слеза висела на конце его веснушчатого носа.
6
В один из тихих августовских вечеров семнадцатого года ребята играли в крокет во дворе у Жени Камневой. Отец Жени - Николай Иванович Камнев, домовладелец, электротехник-подрядчик, принимал в этот вечер гостей. Он только что получил "Русское слово" и вслух читал гостям последние новости.
- Вы понимаете что-нибудь во всем этом, а? - вопрошал он трагическим голосом сидевших за чаем - толстого, наголо бритого краснолицего адвоката Кузнецова и Сергея Сергеевича Зеленецкого - родственника Камневых, приехавшего из Москвы по партийным делам; Зеленецкий состоял в центральном комитете эсеров.
- Я вас спрашиваю, - продолжал Камнев, - куда мы идем? Слушайте, слушайте!.. "Братание перешло уже в стихийную стадию установления прочных сношений с противником. Непонятное упорство русской натуры заводит дело русской свободы и будущее России в безвыходный тупик". Понимаете? В тупик!
- Большевики, - мрачно пробубнил адвокат: он уже был на взводе. - Вот и Сергей Сергеевич подтвердит. Все это работа большевиков.
- Доказано-с, доказано-с, увы! - Кругленький, розовенький Зеленецкий всплеснул белыми ладошками. - Имеем точные документы - большевики продались немцам!
- Стрелять! Стрелять надо, - закричал худой, лысый Николай Иванович Камнев. - Слаб, слаб ваш Керенский, Сергей Сергеевич, ты уж меня извини! Зря вы с Корниловым не сторговались. Ду-ра-ки!
Сергей Сергеевич дипломатично развел руками.
- Вы читайте, - снова закричал Камнев, тыкая пальцем в газету. - На Малой Дмитровке среди бела дня ограбили магазин, а вот, видите ли, в селе Рамени закрыли церковь! Над князем Голицыным рабочие, заметьте, рабочие, то есть хамы, учинили насилие! Над Голицыным Господи, это понять надо! А вот… а вот история! Анархисты напали на тюрьму, захотели выручить своих товарищей. Войска пришлось вызывать! Осада была! Нет, вы это уясните: в Питере, среди бела дня! - Камнев дернул себя за рыжий, обвислый ус, откинулся в изнеможении на спинку стула и вытер платком потный лоб.
- Да, знаете, Сергей Сергеевич, - сказал Кузнецов, - пожалуй, Николай Иванович прав. Слаб Александр Федорович. Слабоват! Кто-кто, а уж я объективен.
- Помилуйте, что же ему делать? У него же коалиция!
- Вот я и говорю, - раздраженно крикнул Камнев, - диктатор нужен, Корнилов нужен. А вы с большевиками цацкаетесь.
Тут уж Зеленецкий не выдержал. Его партию обвиняют в заигрывании с большевиками? Ну, знаете…
Спор разгорелся с новой силой.
7
Пока в саду отцы спорили о "светлой будущности России", во дворе шел спор о вещах более важных. Джонни явно жульничал, подкатывая незаметно свой шар на более удобную позицию, и когда Виктор его разоблачил, с пеной у рта стал доказывать, что Виктор "глаза съел".
В самый разгар спора во двор вошли Андрей и Лена. Вид у них был необыкновенно серьезный и торжественный. Виктор первым подошел к Компанейцам. За ним потянулись остальные.
- Вы чего надулись? - спросил Джонни Лену.
- Идите играть, у нас людей не хватает, - предложила Женя.
- Нам не до игры! - ответил Андрей.
- У нас тайна, - добавила Лена.
Джонни, пыхтя, подошел к Компанейцу: всякие тайны интересовали его, как ничто больше.
- Мы не можем ее выдать, если вы не поклянетесь на крови, - горько вздохнул Андрей.
- Ай, на крови! - вскрикнула Женя. - Где же вы ее возьмете?
Андрей посмотрел на нее с презрением, сплюнул, махнул рукой и ничего не сказал.
- Кровь должен дать каждый, - ответила Лена, - таков устав Корнваллийских Палачей.
- Мы пойдем, - сказал Андрей, - прощайте! Вы нас больше не увидите.
Виктор побледнел. Ему совсем не хотелось расставаться с Андреем и Леной.
- А если мы поклянемся, - сказал он дрожащим от волнения голосом, - тогда вы откроете свою тайну?
- Откроем? - спросил у сестры Андрей.
- Пожалуй! - решила Лена.
Наступило молчание. Солнце уползло за огненную черту горизонта. С реки доносились крики и смех.
- Вот что, - прервал молчание Джонни, - пойдемте к нам в беседку. Я знаю, как открыть заднюю калитку. Адвокат у вас, а отец дрыхнет.
Ребята дошли до реки, повернули вдоль забора, который окружал дом и сад адвоката, спустились в овраг, заросший кустами и густым лопухом, и остановились у калитки. Джонни поковырял в замке гвоздем - калитка открылась. Ребята вошли в мрачный, запущенный сад.