– А-а-а… – вскрикнул Бушуев, дико оглядываясь по сторонам и прикусывая руку, чтоб заглушить стон.
Жаркое солнце повисло над дымчато-синей стеной леса. Легкий ветерок набежал, всколыхнул клейкие листочки тополей, зашумел березами. Алеша стоял шагах в десяти от Дениса и пугал прутиком стайку воробьев на песчаной дорожке. Воробьи не боялись его и не улетали. Алеша шагнет – воробьи отскочат, Алеша погрозит им прутиком и опять шагнет – воробьи опять дружно отпрыгнут.
Денис облегченно вздохнул и позвал сына.
"Все прошло, – думал он на обратном пути, – и не надо мучить себя воспоминаниями. Надо строить жизнь заново…"
XXIV
Ольга Николаевна не остановилась у Белецких – сняла комнату у Широковых и дала телеграмму Елене Михайловне, с просьбой поскорее приехать. На даче Белецких жили в это время лишь Анна Сергеевна и Женя, с грудным ребенком – сыном от второго мужа. Ивашев умер в концлагере еще в 1937 году, осенью, о чем Женю официально известили.
Ольга очень понравилась и Анне Сергеевне и Жене, но, как они ее ни упрашивали остаться у них – Ольга наотрез отказалась. Она никому не хотела ни в чем быть обязанной, тем более знакомым Аркадия Ивановича.
Сраженный новым отношением к нему Ольги, Аркадий Иванович, однако, нашел в себе силы перенести и это. Тайны своей Ольга ему не открывала, и он мучился в догадках. Надеясь, что все еще можно поправить и вернуть, он не докучал Ольге, не требовал объяснений, был корректен, одним словом, вел себя умно. И удивлялся своему терпению и выдержке. Комнату он снял у тетки Таисии Колосовой, – напротив дома Широковых, где остановилась Ольга, – ту самую комнату, в которой когда-то жил Густомесов.
В первый же день знакомства с Белецкими выяснилось, что в Отважном живет Денис Бушуев и что он скоро приедет. Белецкие еще не знали, что Денис уже приехал. Удивляясь странному совпадению, Ольга Николаевна рассказала новым знакомым о случае с Танечкой и о своем посещении Дениса в больнице. Белецкие тоже удивились. О катастрофе с Денисом они знали, но ничего не знали о роли маленькой Танечки в этой катастрофе.
На вопрос Анны Сергеевны, какое впечатление произвел на Ольгу Денис, Ольга сдержанно ответила, что ей трудно что-либо сказать о нем, он был очень болен, и никакого мнения она составить не может, кроме того, что всю жизнь будет ему благодарна за спасение дочери.
– Думаю, однако, – добавила она под конец, – что человек, способный отдать жизнь за чужого ребенка, не может быть плохим…
Однако и Анна Сергеевна и Женя уловили все-таки у Ольги некоторую неприязнь к Денису, но никак не могли понять причину. А когда они предложили познакомить и ее и Аркадия Ивановича ближе с Бушуевым, Ольга сухо и без всякого интереса сказала:
– Спасибо… как-нибудь при случае…
Белецкие отнесли эту сухость за счет отношений Ольги и Хрусталева, о которых уже слышали, хотя особенного внимания Ольги к Аркадию Ивановичу и не подметили.
Никто не догадывался о том, главном, что занимало Ольгу больше всего. Все мысли ее были вокруг странной встречи с тем человеком, там, на пароходе, который так же неожиданно исчез с парохода, как неожиданно и появился на нем…
XXV
Денис Бушуев с первого же дня с жаром принялся за работу – писал "Грозного", и свой визит к Белецким все откладывал. А тут еще случилось неприятное происшествие с Ананием Северьянычем, доставившее много горя Денису.
Все началось с петуха. Огромный ястреб, бог его знает откуда взявшийся, заклевал слабосильного черного петушка. Ананий Северьяныч отогнал ястреба и, проклиная его на чем свет стоит, поторопился отрубить еще живому петушку голову. Петушка он бросил на крыльцо и, пока гонялся с ружьем в руках по берегу Волги за хищником, пытаясь подстрелить ястреба, плавно описывавшего круги над грядой, Ульяновна зажарила петушка. Вот тут-то Ананий Северьяныч и взбеленился.
– Петуха есть не позволю опосля ястреба, – объявил он. – Он, могет, утопленников где-нито клевал. Есть нельзя. Петух поганый.
– Да какие же в наших краях утопленники, Северьяныч? – удивлялась Ульяновна.
– Говорю – нельзя, значит нельзя. Петух поганый.
После недолгого размышления Ананий Северьяныч решил поганым петушком рассчитаться с сапожником Яликом за вар и смолу, что старик брал у сапожника по весне. Завернув тощего жареного петушка в газетку, Ананий Северьяныч отправился на берег, прихватив с собой в качестве гребца Гришу Банного. Положив подарок на камешек, он принялся вычерпывать деревянным ковшом воду из лодки. Гриша Банный уныло стоял с веслами в руках и скучно посматривал на пасмурное небо. Тем временем стайка столпившихся возле них ребятишек украла жареного петушка и, отбежав всего каких-нибудь полсотни шагов, присела на песок и прямо на глазах у остолбеневшего старика принялась за трапезу.
Минут пять, страшно выпучив глаза и судаком округлив рот, Ананий Северьяныч дико смотрел на гнусное пиршество; потом схватил хворостину и со страшными проклятиями бросился на маленьких налетчиков. Ребятишки кинулись врассыпную. Ананий же Северьяныч долго еще стоял на берегу и, размахивая хворостиной, страшно кричал, обещая:
– Поклюет вам, стало быть с конца на конец, жареный петух в жопенках… Так и знайте.
И заковылял к лодке, потряхивая сивой бороденкой.
– А ты чего зубья скалишь? – набросился он на мирно стоявшего Гришу, и не думавшего смеяться; Гриша просто с нескрываемым интересом наблюдал за разыгравшейся сценкой.
– Удивлен-с… удивлен-с, Ананий Северьяныч, вашей замечательной угрозой несовершеннолетним преступникам. Только, я полагаю, мертвый петушок никак не в состоянии клеваться. Тем более – жареный.
– Еще как клюнет! За милую душу! – пообещал разгневанный старик. – И тебе заодно грыжу-то твою тощую пощиплет…
– Не верится как-то… – вздохнул Гриша Банный, точно в самом деле сожалел о том, что петушок не может больше клеваться.
С этого дня Ананий Северьяныч затаил черную злобу на маленьких сорванцов. Собственно говоря, он никогда их не долюбливал, и война между голодными отважинскими ребятишками и Ананием Северьянычем шла уже давно. Причиной раздора служил замечательный огород и не менее замечательный сад при даче Дениса, в которые Ананий Северьяныч вложил много труда и любви. Еще за год до переселения в новый дом старик уже привел сад в образцовый порядок. Высокий тесовый забор, почти в полтора человеческих роста, которым старик обнес все хозяйство, не спасал от сельских мальчуганов, систематически совершавших смелые налеты на собственность "новых буржуев", как отважинцы окрестили и звали за глаза Бушуевых. Ананий Северьяныч ловил ребятишек, трепал им уши, давал подзатыльники, ходил жаловаться матерям и в сельсовет – ничто не помогало: на утро он снова находил помятые грядки и оборванные кусты смородины и крыжовника. Ананий Северьяныч не понимал и не учитывал одного: полунищие односельчане ненавидели Бушуевых за то, что тяжелая жизнь их не похожа на привольную жизнь Бушуевых, за то, что Бушуевы богаты, а они бедны, и не удерживали своих детей от налетов на бушуевский сад. Они ненавидели все: и дом, и сад, и забор, и парусную шлюпку Дениса, и милую девушку Катю – прислугу Бушуевых. И не раз, с болью в сердце, Денис слышал за своей спиной злобный шепот:
– Буржуи проклятые… Одних в семнадцатом году турнули, теперь другие сели на шею.
А однажды Денис случайно услышал, как ругался в сельсовете подвыпивший демобилизованный красноармеец – тоже Денис – Денис Чижов.
– Товарищ председатель сельсовета! – кричал пьяный. – Как же так получается! Говорят, помещиков теперь нет! А Дениска Бушуев! Почему ему такая привилегия? Почему – дом собственный, двухетажный? Рази он не из того же теста, что и мы?.. Рази он не отважинских кровей? Дед, небось, в бурлаках ходил, а отец и вовсе в беспортошниках пребывал! Где тут правда? Я – Денис. И он – Денис. А почему жись такая разная при советской власти? Он даже не член партии!..
– Он, Чижов, книги пишет во славу социалистической родины… – объяснял, как умел, председатель сельсовета Онучкин. – И шуметь тут не приходится…
– А я буду шуметь! – не унимался пьяный. – У меня вот такие-то сочинители батьку к стенке в двадцатом поставили. Пар-разиты!..
Но в откровенную войну с семейством Бушуевых отважинцы не вступали; знали: за спиной Дениса – власть, сила. И когда, как-то по весне, в отсутствие Дениса, Алешка Солнцев, сын печника Солнцева, изрезал из мести парус на бушуевской шлюпке, а Ананий Северьяныч пожаловался на него, то Алешку арестовали, и только личное вмешательство Дениса выручило Алешку из беды. Его приговорили условно к трем месяцам тюрьмы.
Правда, непомерно и уродливо развившиеся собственнические инстинкты Анания Северьяныча сильно вредили семье. И если случались столкновения между Бушуевыми и отважинцами, то нередко по вине Анания Северьяныча. И однажды случилось то, что рано или поздно должно было случиться: Ананий Северьяныч, копая другому яму, попал в нее сам.
После истории с петушком, Ананию Северьянычу пришла блестящая идея, как оградить сад и огород от назойливых воришек. Мальчишки повадились лазать за ранней клубникой – у старика был парник.
Никому ни слова не говоря, старик купил две сотни огромных крючков, что употребляются для ловли рыбы на шашковый перемет и, прикрепив их на аршин друг от друга на длинной и толстой веревке, развесил смертоносные крючки вдоль забора с внутренней стороны его. Идея была такая: перелезая в темноте через забор, налетчики должны были непременно зацепиться за крючки, как стерлядь попадается на шашковый перемет.
Помогая Ананию Северьянычу развешивать крючки, Гриша Банный, как бы между прочим, заметил:
– Насколько мне известно, за ловлю рыбы на шашковый перемет полагается три года тюрьмы, ибо способ этот считается варварским. Но вот не знаю, сколько полагается за ловлю малолетних преступников таким же невинным способом?
Ананий Северьяныч не понял намека и заметил:
– Вор, Гришенька, как мозоль на ноге: его каленым железом истреблять надо.
– Железом-с?
– Железом.
– Возможно-с… – согласился Гриша. – А что же, дорогой Ананий Северьяныч, вы с пойманными разбойниками делать будете? Предположим, разбойник повис на крючке… Зацепился, доложу я вам, боком, или, еще лучше, глазом. Висит себе, качается. Вероятно, – кричит…
– Ну, тут я его с крючка сымаю и волоку, стало быть с конца на конец, в сельсовет.
– А как же с испорченным глазом?
– Экой ты дуралей, Гришенька… ей-бо, дуралей! Да пошто же вор глазом цепляться будет, он больше портками… Тут уж как придется…
– Вот-вот, – живо подхватил Гриша. – Тут уж, конечно, как придется… Знавал я, знаете, в двадцатом году одного поручика, человек был весьма злобный и глуповатый. Аналогичный случай: тоже изобретатель… Так вот, знаете, какую он забаву придумал… Был бал. Поручик, потехи ради, принес с собой полфунта нюхательного табаку и незаметно рассыпал его по полу. Ну-с, офицеры с дамами танцуют, ногами, доложу я вам, табачок трут, и от этого пыль табачная, как туман, в воздухе плавать начинает. Первыми почувствовали некоторое неудобство, естественно, дамы: кто чихает, кто почесывается в разных местах. Некоторые – в местах весьма неудобных для чесания. Мало-помалу зачесались и господа офицеры, и в довольно быстром темпе. Прибавили, с вашего позволения, темп и дамы. Даже не верилось, что люди способны на такие противоестественные движения. Было довольно весело. Ну-с, не знаю уж каким образом, но только полковник узнал, кто виновник такого ненормального поведения вверенных ему господ офицеров. Он останавливает духовой оркестр, музыканты которого, с вашего позволения, тоже начали играть ненормально, так как беспрерывно чихали в огромные трубы, и оркестр напоминал скорее артиллерийскую батарею, нежели оркестр-с… кроме того, музыканты, в результате усиленного почесывания, как-то сами собой ежеминутно переходили с мазурки на краковяк, с краковяка на "Ах, вы сени, мои сени…", что уж было более, чем ненормально… Ну-с, останавливает он оркестр и подзывает к себе изобретательного поручика. Изобретательный поручик почтительно подошел и застыл по форме. Полковник же, держа в левой руке великолепную сигару, а правую запустив в карман брюк и производя там, с вашего позволения, откровенные чесательные движения, задумчиво так сказал: "Вы, говорят, поручик, отлично танцуете вприсядку. Будьте любезны, станцуйте соло. Господа, дайте поручику место. Оркестр, русскую!" Ну-с, сами догадываетесь, дорогой Ананий Северьянович, какая страшная судьба постигла изо бретательного поручика. Танцуя один, он всю табачную пыль подымал на себя и блестяще исполнил все чесательные движения, какие присущи и вовсе не присущи человеку-с… Забавно и поучительно. Не все изобретения идут на пользу изобретателя-с…
– Пустое это все, Гриша… – заметил Ананий Северьяныч, увлеченный развешиванием крючков.
Вечером, за ужином, Ананий Северьяныч объявил домочадцам, что спать он будет не в доме, а в саду, в шалаше. Никто, включая и Дениса, занятого мыслями о поэме, не обратил на это особого внимания. О новой же затее Анания Северьяныча знал только Гриша Банный, которому Ананий Северьяныч приказал молчать до поры до времени.
Наспех перекусив, старик забрал овчинный тулуп и отправился в шалаш. Стоял погожий лунный вечер. Черные тени от дома и деревьев бархатом стлались по земле. Стрекотали кузнечики, было тихо и тепло. Густой запах трав и цветов кружил голову. На селе мычали коровы и звонко щелкал кнут пастуха.
Вслед за Ананием Северьянычем пошел прогуляться по селу и Гриша Банный. Он был в узких брючках, слегка коротких, но достаточно солидных, и в неизменной зеленой тужурочке à la товарищ Сталин. Возле дома тетки Таисии Колосовой сидела на бревнах молодежь. Мотик Чалкин играл на гармони. Вокруг взрослых парней и девушек бегали подростки.
– А, Гриша!..
– Ребята, Гриша Банный пришел!.. – закричало сразу нес колько голосов. Гармонь стихла.
– Садись, Гриша…
– Благодарю вас… – слегка поклонился Гриша и осторожно присел на кончик бревна. – С удовольствием присяду, потому что очень устал.
– С чего же устаток-то, Гриша? – осведомился Мотик Чалкин у любимца отважинцев.
– Крючки развешивал-с…
– Какие крючки?
– Крючки-с обыкновенные, – сдержанно кашлянул в кулак Гриша. – Помогал-с Ананию Северьянычу западню на воров ставить…
И, подстрекаемый вдруг возникшим общим оживлением и интересом к затее старого Бушуева, Гриша с увлечением рассказал всю подноготную. Даже про шалаш упомянул и про то, что Ананий Северьяныч ночует в шалаше. Затем попросил гармониста сыграть ему полечку "Мотылек" и, прослушав полечку, вежливо пожелал всем спокойной ночи и удалился.
Комнатка Гриши, расположенная на первом этаже бушуевской дачи, выходила окнами прямо в сад. Гриша присел у окна и стал любоваться лунным пейзажем. Его согбенный силуэт удивительно напоминал уснувшего филина. Но Гриша не спал.
Между тем Ананий Северьяныч тоже бодрствовал. Он лежал на подстилке, укрывшись тулупом, а рядом с ним валялась веревка на тот случай, чтобы связать попавшегося воришку. Высунув голову из шалаша, он напряженно прислушивался. Но все было тихо. Прошел час, другой, третий. Ананий Северьяныч задремал. Ему снился какой-то кошмар, и пробуждение показалось ему вначале как бы продолжением кошмара. Трое взрослых молодцов, в одном из которых он узнал Мотика Чалкина, тащили его на широкую скамейку, что стояла под невысокой яблонькой. В одну секунду Ананий Северьяныч оказался крепко привязанным к скамейке той самой веревкой, которую он припас для связывания воров. От ужаса старик не мог вымолвить ни слова, только страшно начал икать и бормотать что-то нелепое:
– Ик… весла… бр… сено…
Умолкал на секунду и – снова:
– Ик… весла…
Мотик Чалкин вооружился пучком длинной крапивы:
– Чичас тебе, старый хрыч, будут и весла, будет и сено, – пообещал он. – Ты што: покалечить ребят хотел кручками-то своими? А? Чичас тебе, "стало быть с конца на конец", будет и "начало", будет и "конец"…
– Ик… весла… – начал было свою тарабарщину Ананий Северьяныч, но про таинственное сено упомянуть не успел.
– Р-раз!.. – негромко ухнул Мотик и со всего плеча ударил крапивой Анания Северьяныча пониже спины. Ананий Северьяныч взвизгнул и только тут почувствовал, что штанов на нем нет.
– Р-раз!..
– Р-раз!..
Удары сыпались один за другим, вызывая жгучую боль. Экзекуция продолжалась долго, Ананию Северьянычу она показалась по крайней мере десятилетием. Страх и боль напрочь отняли у него язык. Когда же, насытившись мщением, налетчики исчезли, то возле Анания Северьяныча как из-под земли вырос Гриша Банный и быстрехонько и ловко отвязал его.
– И-ик… сено… – бормотнул Ананий Северьяныч, приподнимая лохматую бороденку и тараща глаза на Гришу.
– Что-с?.. Какое сено… – осведомился Гриша. – Тут, по-моему, Ананий Северьяныч, не сено, а крапива-с. У вас – типичный оптический обман-с…
Ананий Северьяныч вскочил, застонал и, схватившись за тощий зад обеими руками, стал бегать по траве, слегка подпрыгивая и потряхивая бороденкой. Босой, лохматый, без штанов, в одной распущенной рубахе, с худыми, бугристыми, как сучки чахлой ольхи, ногами, освещенный призрачным лунным светом, он удивительно походил на бодливого общипанного козла.
– К Сталину! Прямо к Сталину пойду! – визгливо обещал он. – Я управу на вас найду, зимогоры!.. И пса заведу!.. И псом туим, как волков, травить вас, стало быть с конца на конец, стану…
…За завтраком на другой день Ананий Северьяныч чай пил стоя. Удивленный Денис спросил:
– Что это ты, папаша, стоя чай пьешь?
– Прострел, Денисушка… – буркнул Ананий Северьяныч и вздохнул. – Спал на воле, в саду, вот и прострелено…
Однако лгал недолго. Вскоре сознался и принес повинную. К его удивлению, Денис не принял его сторону, а молча взял топор и ушел в сад. Через пять минут он вернулся с мотком веревок, с привязанными к ним крючками и, бросив веревки в угол кухни, негромко и строго сказал:
– Вот что, отец: чтоб это было в последний раз… И не ссорься ты, ради бога, с односельчанами. И выпороли тебя, по моему мнению, поделом…