Он ясно сознавал, что ему не на что надеяться; естественный взгляд на вещи, привитый воспитанием и подкрепленный собственным сознанием, не позволял ему даже думать о поступках, чуждых его семейным традициям. С того самого дня, как Аустра стала женой Алексиса, она была навсегда потеряна для Лауриса и он не имел права домогаться ее. Среди простых людей не принято отнимать чужую жену. Возможно, впрочем, что в приступе сильного отчаяния он и не посчитался бы с этим. Но существовала еще одна непреодолимая преграда: Аустра любила мужа, а Лаурис был ей чужд и безразличен. Нелепо было стремиться к недосягаемому, тосковать о несуществующем, гнаться за тенью.
И Лаурис постепенно привык к мысли, что Аустра принадлежит Зандаву и нет такой силы, которая могла бы что-либо изменить в его судьбе. Он искал примирения с жизнью и вновь упорно стал думать о Рудите. Рудите не была миражем, она существовала реально и любила его. Только пожелай он, и с ней могло бы осуществиться все то, что по отношению к Аустре было лишь яркой фантазией. Что порицалось там, здесь становилось желанным, считавшееся ложным и преступным по отношению к Аустре - естественным и законным. Стараясь забыть Аустру и возвышая в мечтах Рудите, он убеждал себя, что любит по-настоящему только Рудите и что она даже лучше Аустры. Ее привязанность и доверчивость вновь внесли в жизнь Лауриса покой и уверенность, и к моменту отъезда Дейниса в Эзериеши он настолько успокоился, что даже без всякой задней мысли послал привет и Алексису и Аустре.
Несколько дней спустя после возвращения Дейниса, в одну из суббот, Лаурис, вытащив лодку на отмель против поселка, отпустил рыбаков по домам. Вечером предстояло разделить недельный заработок. Завернув в кусок старой парусины несколько больших рыбин, Лаурис зашагал через дюны к поселку. Поравнявшись с домом Зандавов, он по привычке замедлил шаги и заглянул в окно, но Рудите, видимо, куда-то ушла. "Зайду вечером, после получки", - решил Лаурис и отправился дальше. Дейнис у себя во дворе тесал киль будущей лодки. Заметив Лауриса - единственного человека, который еще не слышал о подробностях его поездки в Эзериеши, он воткнул топор в чурбан и подошел к калитке.
- Сколько лососей добыл за эту неделю? - спросил Дейнис.
- С полкалы, наверно, наберется, - ответил Лаурис.
- Зайди во двор, потолкуем, - пригласил Дейнис. - Я тебе должен кое-что рассказать.
У Лауриса времени было достаточно, и он, последовав за Дейнисом, сел на скамейку.
- Когда ты приехал?
- В понедельник вечером. Да! Тебе привет от Алексиса и его жены.
- Спасибо. Как они поживают? - осведомился Лаурис.
- Что им делается? Живут как сыр в масле катаются. - Спрятав трубку в карман, чтобы не мешала при разговоре, он начал: - Угодил как раз на пирушку по случаю обмолота. Батюшки мои, что за угощение было выставлено! Целая бочка пива, закололи борова, масло прямо ложками едят. Алексис растолстел, лицо блестит, как блин. Меня встретили, точно родного. Не знали, куда посадить, чем угостить. А после того как я вылечил лошадь от колик, тесть Алексиса и слушать не хотел о моем отъезде.
- Ну, а как Алексис? - спросил Лаурис. И странное дело, им вдруг опять овладело беспокойство, сердце сжалось неизвестно отчего, и он избегал смотреть в глаза Дейнису.
- Что Алексис - живет себе, да и все. Чего ему не хватает? Ест чего только душа пожелает, работает не надрывается, а рядом жена, каких в нашем поселке не сыщешь. Живут душа в душу, смотреть приятно. Теперь уж скоро можно ожидать прибавления семейства. Быть тебе к рождеству крестным отцом! Аустра так и сияет, а Алексис за ней ходит, как за малым ребенком. Для такой жизни стоило жениться. Куда же ты, посиди еще!
Но Лаурису стало невмоготу. Дейнис, видимо, имел способность, сам того не желая, будить в людях замолкшие чувства. В свое время он пробудил в Алексисе тоску по дому, теперь невольно разбередил рану Лауриса. "Быть тебе крестным…" Зачем ему это знать и почему так больно слышать об этом? Побледнев, он прислушивался к тревожным толчкам сердца, лицо его болезненно сморщилось, губы дрожали.
- Мне еще нужно привести в порядок артельные расчеты, - сказал Лаурис. - Сегодня дележка дохода.
О боже! Оказывается, ничего им не забыто и ничто не изменилось. Достаточно случайного напоминания, чтобы с новой силой вспыхнуло прежнее безумие. Как можно желать чего-то другого, пока существует она? Солнце и луна… Длинной зимней ночью можно довольствоваться лунным светом, наслаждаться его холодной спокойной красотой, но за ночью следует день, за зимой - лето, и на земле и на небе господствует солнце. И вот оно вновь появилось!
Он ушел поникший. Пальцы сжимались в кулаки, глаза растерянно блуждали. "Рудит, Рудит, зачем ты встретилась со мной, мы никогда не будем счастливы…"
- Лаури, ты собираешься рыбу наверх нести? - привел его в себя голос матери. - Что с тобой? Или опять нездоровится?
- Да, мать, я, кажется, заболел…
Отдав рыбу, Лаурис поднялся в свою комнатку и заперся на ключ. Отыскав среди бумаг фотографию, он долго смотрел на нее, и во взгляде его светились то нежность, то страсть, а временами в глазах мелькал гневный огонек. Это была фотография Аустры, которую Рудите привезла со свадьбы и вскоре потеряла. Впервые после многих месяцев Лаурис вновь разглядывал ее. Вечером надо было идти к Рудите, она ждала его, ведь он всю неделю провел на море.
2
Дележка заработанного за неделю обычно заканчивалась выпивкой, предлог для нее всегда находился: если лов был плохим, небольшой кутеж вознаграждал рыбаков за напрасный труд, а после богатого улова считалось вполне естественным позволить себе отпраздновать удачу. Рассчитавшись со всеми и договорившись, что в понедельник утром артель должна собраться у будки на берегу, Лаурис ушел. После недели тяжелого труда приятно было снять с себя отсыревшую одежду и тяжелые рыбацкие сапоги и переодеться в чистую, легкую одежду.
По пути к Зандавам Лаурис размышлял о своей жизни.
Не коренилась ли причина его неудач в пассивности? Он никогда не пытался пробиться вперед: если из-за чего-нибудь возникала борьба, он отступал, не применяя силу, никто так и не знал, на что он способен. Более энергичные брали от жизни самое лучшее, а на его долю доставались лишь остатки. Разве это справедливо? "А если я изменю тактику и из наблюдателя превращусь в нападающего? - думал Лаурис. - Ведь даже в тех случаях, когда все кажется потерянным, остается крупинка надежды. С жизнью следует воевать, и быть не щепкой, плывущей по воле волн, а кораблем-ледоколом, пробивающим путь сквозь льды и торосы, к счастливому берегу. Традиции? Общепризнанный порядок? Это всего лишь намордник для сильнейших, чтобы слабые могли чувствовать себя в безопасности. Безусловно, такая традиция имеет смысл: она уравнивает силы соперников и дает всем равные права на успех. Но нужна ли эта традиция и применима ли она, когда встречаются два равных соперника? И надо ли мне с ней считаться?"
Алексис ни в коем случае не был слабее Лауриса, скорее наоборот. Почему же Лаурис должен надевать намордник и увеличивать преимущества противника? Зачем отступать и отказываться от цели, не попытавшись ничего достичь? В предстоящей борьбе ему нечего больше терять, он может лишь рассчитывать вернуть утраченное.
"Я буду бороться…" - сказал себе Лаурис, но он еще не имел ни малейшего представления о том, как будет происходить эта борьба и какое оружие он применит.
3
Неожиданно ночью умер Томас Зандав. Утром соседи никак не хотели верить, что его уже нет в живых. Он, конечно, был стар, но еще достаточно силен и крепок, ничем серьезным не болел. Еще в субботу его видели гребущим на лодке, и взмахи весел были, как всегда, мощными. Вечером, надев черный пиджак и повязав шею белым платком, он сходил к рыбакам на дележку. Строгий и важный, как все члены рыболовецкой артели, он выслушал штурмана, ворча, сетовал на большие расходы. Опять понадобились новые тросы, барабан для лебедки и новые баковые весла. Так и на хлеб не заработаешь. Как всегда, штурман жаловался, что обветшала мотня невода и лососи проскакивают насквозь. Что это за мотни такие и что за рыбаки? "Как же в прежние времена, когда бродили с неводом, несколько сезонов обходились одной мотней? Правда, в то время мы их плели сами из льняных веревок - теперь ведь все готовое покупают".
Расстроившись, Томас с горя выпил немного больше обычного. Но, даже будучи вдребезги пьяным, он никогда не шатался. Сгорбленная спина слегка выпрямилась как будто, седая голова гордо откинулась назад - он шел медленно, с достоинством. Кто-то из молодежи было предложил проводить Томаса домой, но он отказался:
- Таким молодцам конвоиров не требуется…
Рудите уже спала, когда Томас в темноте нащупывал дверь своей лачуги. Маленький Дадзис царапался у его ног, пытаясь прошмыгнуть за ним в комнату, но Томаса не проведешь.
- Вон! - сказал он. - Собака должна спать во дворе, на то она и собака. Ну! Кому я сказал!
Дадзис, сконфуженно виляя хвостом, подчинился приказу хозяина. Томас закрыл дверь на задвижку и в темноте добрался до кровати. Снимая пиджак, он почувствовал себя дурно. Присев на кровать, старик отдохнул. Но дурнота не проходила - ему не хватало воздуха, он задыхался.
- Что с тобой, отец? - спросила Рудите, приоткрыв дверь из своей комнаты.
- Ничего… - выдохнул Томас. - Я только не могу снять сапоги.
Рудите пришла и помогла ему. Опустившись на кровать, Томас произнес:
- Погоди… Не уходи. Я хочу тебе что-то сказать.
- Я зажгу огонь, - предложила Рудите.
- Как хочешь.
При свете лампы Рудите увидела бледное, покрытое каплями пота лицо отца и испугалась - таким она его еще никогда не видела.
- Ты болен, отец. Не послать ли за врачом?
- Ладно… чего уж… Мне, видно, пора. Послушай, дочка…
Рудите приблизилась к кровати. Ей стало страшно. Хоть бы кто-нибудь сейчас был возле нее!
- Деньги в пиджаке, - сказал Томас. - Остальные в клети, под смоляным котлом… Подними доску. Когда Алексис приедет, разделите…
- Отец, я схожу за Дейнисом. Может быть, он поможет!
- Сети для рыбца надо снять и починить. Там на одном конце пришей поплавки. Не забудь… снять и починить… Поплавки в клети.
Рудите поспешно оделась, чтобы бежать к Дейнису.
- А из моторки пусть выкачают воду, - бормотал Томас. - Нос надо проконопатить, там течь.
Рудите уже не было в комнате, а он все продолжал говорить о том, как поддержать порядок в их рыбачьем хозяйстве. В эти минуты, когда следовало обсудить важные дела, он думал о самых ничтожных мелочах, губы его шептали о каком-то сломанном совке и двух крючках, завалившихся где-то в углу рыбокоптильни. Томас Зандав ушел из жизни полным интереса к ней и ее повседневным заботам.
Когда Рудите вернулась с Дейнисом, Томас лежал, вытянувшись во весь свой большой рост, упираясь головой и ногами в решетки кровати. Он не дышал. Совершенно очевидно было, что ему уже ничем не поможешь.
- Осмотрим, - сказал Дейнис.
Взяв руку Томаса, он сделал вид, что считает пульс, затем, ничего не говоря, приложил ухо к груди старого рыбака, пощекотал ему пятки. Томас был неподвижен. Дейнис вынул из кармана пузырек с нашатырным спиртом и поднес его к носу покойника. И это было бесполезно.
- Я сделал все что мог, - сказал лодочный мастер. - Моя помощь пришла слишком поздно. Эту ночь ты переспишь у нас, Рудите. Утром Байба поможет обмыть отца.
Тоненьким голосом выл во дворе Дадзис. Скоро и соседские собаки стали ему подвывать. А в доме Дейниса сострадательная Байба помогала Рудите оплакивать отца.
Утром соседи - одни из сочувствия, другие ради любопытства - пришли помочь девушке. Байба с пожилыми женщинами обмыли и одели покойника. Дейнис сделал гроб и покрасил его быстросохнущей краской, а Лаурис отправился в похоронную кассу. Старый Зандав состоял ее членом, так что денег на похороны хватило. Рудите написала Алексису, просила приехать с Аустрой на похороны.
4
Но Алексис приехал один. Благодаря стараниям Дейниса жители поселка уже знали о состоянии Аустры, поэтому простили ее отсутствие. Только Лаурис был огорчен. Не состоялось свидание, о котором он втайне мечтал, а теперь, если принять во внимание изменившуюся обстановку, неизвестно, когда еще представится возможность увидеть Аустру.
Одна из трех лошадей в поселке принадлежала Тимроту. Он и отвез гроб с телом старого Томаса на кладбище. В день похорон выдалась хорошая погода. Похоронная процессия, освещаемая ярким осенним солнцем, направилась через лес и затихшие поля к кладбищу. Провожающих оказалось немало, большинство пожилые и старики, друзья и сверстники Томаса. У кладбищенской ограды мужчины сняли гроб с телеги и на плечах внесли на кладбище.
От кладбища до поселка было четыре километра. Алексис, Рудите и Лаурис возвращались домой берегом моря, чтобы сократить путь. Уже третьи сутки море было тихим, точно озеро. У самого берега спокойная поверхность казалась блестящим гладким шелком, чуть подальше вода покрылась темными островками ряби. В местах, где через такой островок прошла лодка, долго светилась серебристая дорожка.
Некоторое время все шли молча, погруженные каждый в свои заботы, вызванные смертью старого Зандава. Чувствительнее всего она коснулась Рудите - теперь она оставалась совсем одна. Оба - Алексис и Лаурис - думали о ней. И хотя в день похорон не принято говорить о таких делах, Алексис иначе не мог, он до отъезда должен был все выяснить.
- Как ты теперь собираешься жить? - спросил он у сестры.
- Не знаю. Тебе следует поговорить с Лаурисом.
Лаурис вздрогнул, пожалев, что не пошел с кладбища другой дорогой. Алексис вопросительно взглянул на друга.
- Что ж я, - пробормотал Лаурис. - Это вам самим лучше знать. Может, у Алексиса есть какие-то свои соображения.
Алексис вспыхнул, точно Лаурис угадал его сокровенные мысли. Всем стало неловко. Лауриса пугала необходимость принять решение о своей дальнейшей жизни: сейчас он должен или жениться на Рудите, или окончательно отказаться от нее: неопределенности здесь больше не было места.
Что касается Рудите, то она ничуть не сомневалась, что желания Лауриса совпадают с ее желаниями, ей только неясна была точка зрения Алексиса. В какой мере он поддержит их, в чем выразится его помощь и не станет ли он претендовать на отцовское наследство? Он сын и имеет право на свою долю. Но что тогда останется ей с Лаурисом?
Труднее всех, пожалуй, было Алексису. Он понимал состояние сестры, знал, на что теперь надеется она. Но сам он стремился к тому, что должно было полностью разрушить эти надежды. Открывалась возможность осуществить заветное желание не только Рудите и Лауриса, но и его, Алексиса. Это, может быть, единственный случай вырваться, уйти из чуждой ему жизни и вернуться на взморье. Появится ли еще когда-нибудь в жизни столь убедительный повод переменить место жительства? Умер отец, и никто не мог запретить сыну возвратиться в отцовский дом - ни Аустра, ни Эзериетис не станут возражать. Если он использует этот случай, он сможет прожить жизнь так, как требовал его характер, его склонности, но ведь тогда он разрушит мечты двух дорогих ему людей. Если бы кто знал, как мало интересовало его отцовское имущество! С какой радостью, если бы это зависело от него, он отдал бы Лаурису и Рудите даже усадьбу Эзериеши со всеми полями, скотиной и строениями, если бы они ему принадлежали. Но кто этому поверит? Все будут считать его алчным: мало ему Эзериешей, хватается еще и за эту малость. Если бы можно говорить… и если бы он мог всех успокоить…
И все же нельзя упускать возможности вернуться.
Алексис, вздохнув, сказал:
- Да, у меня, конечно, есть свои соображения. Но попытаемся устроить все так, чтобы всем было хорошо. Знаете, откровенно говоря, мне надоело там, в Эзериешах. И очень сильно тянет обратно. Там мне не место. Я никак не могу привыкнуть. Все там хорошо, но не для меня.
Рудите побледнела. Лаурис вздохнул, но никто не догадался, что это был вздох облегчения. Он не произнес ни слова, боясь выдать свою радость: "Они будут жить здесь, я смогу видеть ее каждый день!"
- Я понимаю тебя, Алекси, - справившись со своим волнением, сказал Лаурис. - Я поступил бы так же.
"А мы… что же будет с нами?" - казалось, спрашивал взгляд Рудите. Она была жестоко разочарована. Словно читая ее мысли, Алексис сказал:
- Но я не собираюсь долго жить в старом доме. Может быть, только первый год нам придется пожить вместе. За это время я выстрою новый дом, и Рудите останется хозяйкой в старом. Когда вы поженитесь, дом будет вашим. И в море мы будем ходить вместе, Лаурис. Лучше же объединиться с родным человеком, чем сколачивать артель из посторонних.
- Можно, конечно, и так… - сказала Рудите. - Как ты считаешь, Лаури?
- Я думаю, Алексис прав, - ответил он. - Год можно и подождать.
- А можно и вместе всем жить, - заметила Рудите. - У нас три комнаты, так что из-за жилья откладывать нечего.
- Понятно, - согласился Алексис. - Каждой семье по комнате, а третья общая. Уживемся, ведь мы не чужие и друг друга знаем.
- Все устроим, времени еще достаточно, - сказал Лаурис.
На утро следующего дня Алексис уехал в Эзериеши с твердой уверенностью, что через несколько недель возвратится сюда совсем. По мере того как затихла навеянная смертью отца и похоронами грусть, Алексиса охватила радость. Как все удачно повернулось в его жизни! Да и Рудите и Лаурис воспрянули духом, ведь планы Алексиса не шли вразрез с их планами… какие бы они у каждого из них ни были.
5
Встречать Алексиса на станцию приехал старый Ян.
- Ну, как дома, все в порядке? - спросил Алексис.
- Да, все так же, - ответил работник. - Ведь вы недолго были в отъезде.
- Ты прав. Возможно, в следующий раз я задержусь подольше… - усмехнулся Алексис. Он совсем не походил на убитого горем человека. Взяв вожжи, Алексис беспрестанно погонял лошадь. После полудня они уже въезжали во двор Эзериешей.
Захватив приготовленный Рудите узелок с поминальными гостинцами, Алексис сразу направился в комнату. Аустра с отцом еще не обедали, и он угодил прямо к столу.
- Мы не ждали, что ты приедешь с первым поездом, - сказала Аустра.
- А незачем там было задерживаться, - беззаботно ответил Алексис. - Нам теперь много дел предстоит.
Он был до неприличия весел, если принять во внимание, что человек только что вернулся с похорон отца.
- Можно подумать, что ты получил большое наследство, - улыбнулась Аустра.
- А если оно так и есть на самом деле? - ответил он.
Больше они эту тему не затрагивали. Эзериетис заговорил о старом Томасе, сожалея, что им не суждено было еще раз встретиться.
- Славный был человек - бодрый, неунывающий. Мы бы с ним поладили. На рождество бы опять встретились, поболтали, выпили по кружке пива, а теперь уж не придется.
- Что делает Рудите? - поинтересовалась Аустра.
- Пока хозяйничает одна.
- Значит, ты думаешь, что скоро она будет не одна?
- Определенно, - Алексису хотелось выложить свой план, но, взглянув на Эзериетиса, решил поговорить с Аустрой наедине.
Рассказал о похоронах, о том, как ехал. Когда Эзериетис заговорил о домашних делах, Алексис слушал его с рассеянным видом, не задав ни одного вопроса. Эти дела его уже не интересовали.